Читать книгу Лилии полевые. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе - Джозеф Г. Ингрэм - Страница 5

Отъезд рабби Бэн Израиля. – Семья рабби Амоса. – Ревекка. – Мария. – Вид из храма рабби Амоса. – Утро на крыше дома. – Жертвоприношение в храме и поклонение Богу на утренней заре. – Вечернее жертвоприношение и римское идолопоклонение близ храма Иеговы. – Исполнение пророчеств. – Под облаком. – Посланник, предсказанный Малахией52. – Пророк Илия. – Рабби Амос признает развращенность священников. – Упадок благочестия. – Молодой человек, слышавший нового пророка близ Иерихона53.

Дорогой батюшка!

Почтенный рабби Бэн Израиль только что сообщил мне о своем намерении отправиться завтра в обратный путь в Египет и спрашивал, не будет ли от меня поручений к друзьям моим в Александрию.

Вместо этого письма, которое он взялся тебе доставить, я предпочла бы себя самое предоставить снова его попечению и перенестись к тебе, в наш родной дом… Но так как я здесь живу по твоей воле, то постараюсь быть еще более послушной. Постараюсь чувствовать себя здесь как можно лучше и утешаться в разлуке с тобой мыслью, что мое огорчение или грусть по тебе заставили бы только печально поникнуть твою седую голову.

А между тем у меня здесь имеется все, чтобы быть настолько счастливой, насколько это возможно в разлуке с тобой и родным домом. Славный рабби Амос даже немножко напоминает мне тебя своей добротой и своим степенным и важным видом, а Ревекка, его жена, настоящая «мать во Израиле!»54. Их дочь Мария так ласкова со мной и, кажется, так меня полюбила, что, не имея родных сестер, я в первый раз узнала чувства сестры.

И все в этом доме так мило и хорошо! Бог отцов наших, наверное, покровительствует мне в разлуке с родным домом на берегу нашего чудного Нила, дав мне здесь такой мирный, домашний приют.

Улица, в которой мы живем, расположена на возвышении. Я люблю по вечерам всходить на крышу нашего дома и следить за движением небесных светил, которые светят и над Египтом… С этой крыши вообще прекрасный вид на весь священный город. Виден и весь громадный храм с его блестящими мраморными колоннами и террасами, с высоко бьющими фонтанами, похожими на сверкающие пальмы из расплавленного серебра; видны массивные, но прекрасные стены и башни. Золотая арка над входом в Святая Святых вся блещет в лучах зари, как корона неувядаемой славы. Гляжу и наглядеться не могу на это святое место. Каковы же были величие и блеск его в те дни, когда Иегова Сам воочию являлся в нем?!

Карл Генрих Блох (1834-1890), датский художник. Фрагмент картины «Христос и ребенок»

Вчера рано утром я проследила, как взвилось над храмом первое облако дыма от утреннего жертвоприношения. Я поражена была торжественной тишиной, царившей и на вершине горы Мориа. Солнце еще не взошло, но восток уже загорелся пурпуром и утренняя звезда бледнела в небесной глубине. Ни одним звуком не нарушалась тишина на бесчисленных улицах внутри городских стен.

Ночь и покой беззвучно владели еще городом и алтарем Господним. И я, вся в обаянии этой тишины, стояла, молитвенно сложив на груди руки и опустив голову… и мне представлялось, что среди этого безлюдия и безмолвия сонмы Ангелов реют на страже над градом Давидовым (Иерусалим. – Ред.).

Но вот пронизали небо огненные стрелы, разлилось шире пурпурное море на востоке и легкие облачка, казавшиеся раньше маленькими лодочками, теперь, когда коснулся их огонь солнца, поплыли, как пылающие корабли, по голубому морю.

С каждым мгновением редела мгла и нарастало великолепие зари. И как раз в тот момент, когда я ждала напряженно, что вот-вот появится солнце из-за зубчатых стен на горе Мориа, я была страшно оглушена и испугана внезапным и резким звуком священных труб… Потрясающий звук сразу тысячи серебряных труб раздался со стен храма и мощным гулом пронесся по городу. И в ту же минуту все крыши домов покрылись молящимися. Весь Иерусалим восстал от сна, как один человек. Все обратились лицом ко храму, и сто тысяч детей Израиля стояли в торжественном ожидании…

Вот раздался второй трубный призыв, более тихий и мелодичный, как Божий голос к отцу нашему Моисею, и все склонили колени и соединили голоса свои в утреннем молитвенном славословии. Этот гул голосов был похож на рокот волн морского прибоя на береговой отмели, и эти звуки отдавались эхом от стен храма, как отпрядывают волны от каменного утеса.

Дорогой мой батюшка, признаюсь тебе, что все это было для меня так неожиданно и непривычно (потому что ведь у нас, в Александрии, ничего подобного нет), что я стояла сначала, ошеломленная больше как зрительница, чем как участница, какою должна бы быть твоя дочь. Одновременно с тем, как раздались молитвенные звуки гимна, я увидела клубы черного дыма, исходящие из глубины храма и застилающие двор его как завесою. Затем стали вздыматься более легкие, голубые струйки дыма и, свиваясь колечками одно за другим и переплетаясь, исчезали, как серебристые следы волн на отмели: это курились фимиамы, сопровождающие утреннее жертвоприношение.

Я следила, как они поднимались все выше и выше над густыми клубами черного дыма от сжигаемых жертв… Я тоже преклонила колени, вспомнив, что с этим дымом и фимиамом возносятся к небу и молитвы народа… и прежде, чем они исчезли, я присоединила к ним и мою молитву за тебя и за себя.

Как полна тайн наша религия! Какая глубокая тайна в этом ежедневном жертвоприношении, из века в век совершаемом за грехи наши и отцов наших! Но часто я спрашиваю себя с тех пор, что я здесь: «Как может кровь ягненка, теленка или козленка искупить грех? Что за таинственная связь между нами и этими бессловесными невинными тварями? Как может теленок предстательствовать за человека перед Богом?». Чем больше я раздумываю над этим, тем больше теряюсь в этой тайне. Я говорила об этом рабби Амосу, но он только улыбнулся и указал мне на мое начатое рукоделие: мы с Марией принялись вышивать кайму для одежды священника к Новому году.

Вечернее жертвоприношение, которое я видела тоже вечером, производит, быть может, еще большее впечатление, чем утреннее. Как только зайдет солнце за гору Гаваон55 и опустится в долину Аялонскую56, раздается протяжный звук трубы в одной из западных башен Сиона. Этот мелодичный звук слышен во всех частях города и даже за городской стеной. Всякая работа тотчас прекращается, каждый бросает свои рабочие принадлежности и обращает свое лицо к дому Божию. Наступает продолжительная пауза: все в ожидании. Но вдруг раздается такой оглушительный звук сотни труб, точно небо рушится, и, колеблясь, волна за волною разливается этот звук далеко на всю окрестность. И опять клубы черного дыма пылающих жертв торжественно выплывают из храма, но, будучи тяжелее вечернего воздуха, они стелются низко, окутывая гору как пеленой, пока медленно расплывутся и исчезнут. Тогда уже виден один только чистый фимиам драгоценных курений, несущийся к невидимому Богу и уносящий с собою молитвы и воздыхания народа. Когда угаснет дневной свет, пламя от жертвенника засветится ярче, и, как маяк, вздымаясь выше стен, окружающих храм, он осветит все кругом, и выступят из мрака в грозном величии из мрака башни и портики, венчающие гору Мориа.

Но в этот вечер, дорогой батюшка, произошло одно обстоятельство, омрачившее этот торжественный час. Когда умолк призывный голос серебряных труб левитов и все сердца и очи вознеслись к Иегове вместе с венками из струек фимиама, окружившими гору, из римского храма, примыкающего к крепости царя Давида, раздались воинственный звук рога и медное бряцание других варварских музыкальных инструментов и заклубился черный дым с вершины цитадели. Мне сказали, что это римляне приносят жертвы своему богу Юпитеру.

О, когда же, когда наконец освободится священный город от ига чужеземцев? Увы Израилю!.. «Наследие наше перешло к чужим и домы наши к иноплеменникам!» (ср. Плач Иер. 54; 2)57. Правду сказал Иеремия: «Не верили цари земные и все живущие во вселенной, чтобы враг и неприятель вошел во врата Иерусалима» (Плач Иер. 4; 12). И как верно сбылось пророчество, выраженное в Плаче Иеремии: «Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от Святилища Своего, предал в руки врагов стены чертогов Его – в доме Господнем они шумели, как в праздничный день» (Плач Иер. 2; 7). И я плачу об этом, дорогой батюшка, и сейчас слезы капают на пергамент, пока я пишу.

Зачем все это? Как допускает Иегова, что враги живут среди нашей святыни и что дым от их отвратительных жертвоприношений смешивается со священным дымом жертв, приносимых служителями истинного Бога? Конечно, Израиль грешен, все мы наказаны за наши преступления и вынуждены искать и пробивать себе путь к Богу… Надеюсь, что Он помилует нас наконец и восстановит славу Израиля. «Цари наши стали слугами их; законы наши заменены чужеземными; наши пророки утратили дары вещания. Господь отвернулся в гневе Своем и не вещает больше волю Свою народу Своему. И дым от приносимых жертв тяжело виснет над храмом, как грозовая туча гнева Божьего».

Вот уже около трехсот лет прошло, как у нас нет пророков. Последний из них был Богом вдохновенный Малахия. Сегодня равви Амос тоже высказал мысль, что Бог прекратил всякое общение с народом Своим, и, слышит ли Он молитвы наши, принимает ли жертвоприношения, Он ничем этого не обнаруживает!

Я спросила у мудрого рабби, неужели и всегда так будет. Он ответил, что, когда придет Тот, на Кого уповают от начала мира, все должно возродиться, и слава Иерусалима просияет, подобно солнцу, и озарит всю вселенную, и все народы земные придут и поклонятся святому храму Его. А теперь, по словам рабби, мы живем еще во мгле наших грехов… пока не воссияет день, когда Сион станет радостью всего мира.

Этот разговор мой с рабби Амосом, повторюсь, возник по поводу римского гарнизона, занимающего укрепление царя Давида и творящего свои языческие жертвоприношения тут же, рядом с нашим курящимся алтарем. И тогда же мне пришла мысль перечитать хорошенько книгу пророка Малахии. И вот что я нашла в ней: после упоминания о постигшем нас унижении и упреков, обращенных к священникам за то, что они вносили соблазн в народ и через это сделались «презренными и униженными перед всем народом», он говорит: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и Он приготовит путь передо Мною; и внезапно придет в храм Свой Господь… и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия, и переплавит их, как золото, чтобы приносили жертву Господу в правде» (Мал. 3; 1-3). «И вот, – добавляет великий пророк, – Я пошлю вам Илию пророка, который будет предшествовать Великому Страшному дню Господню» (ср. Мал. 4; 5).

Эти слова я прочла сегодня рабби Амосу, а пока я читала, пришел рабби Бэн Израиль и сказал, что он думает выехать завтра. Рабби Амос показался мне погруженным в мрачные думы, таким я не видела его раньше. Я испугалась: не огорчила ли я его своими смелыми речами? Я подошла, чтобы обнять его, и увидела слезы в глазах его. Мне стало еще страшнее, и мысль, что он может быть недоволен мною, так мучила меня, что я уже хотела просить у него прощения за то, что осмелилась касаться в беседе таких важных вопросов вопреки его первому предупреждению (когда он послал меня к рукоделию). Но он ласково взял мою руку, и слезы скатились на его белоснежную бороду, когда он сказал мне:

– Ты ничего дурного не сделала, дитя. Садись со мной рядом и не смущай сердца своего напрасно. Ныне действительно оправдывается все, что писано пророком Малахией. Бэн Израиль! – обратился он к отъезжающему в Александрию гостю. – А ведь священники наши действительно развратились, за немногими исключениями! И действительно, мы переживаем предсказанное пророком… Боюсь, что за внешнею обрядностью левиты наши утратили дух веры и так же далеки от истинного познания Бога, как и жрецы римского идолопоклонения. Увы, быть может, служение наше не более значит перед очами Господа, чем и их языческие жертвоприношения? Сегодня, когда я был в храме, служа перед жертвенником вместе с другими священниками, слова Исаии пришли мне на память и не выходят из головы моей: «”К чему Мне множество жертв ваших? – говорит Господь. – Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота и крови тельцов и агнцев не хочу… Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня… Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя; они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И, когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас глаза Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь, …перестаньте делать зло”» (Ис. 1; 11-16).

– Эти грозные слова пророка, – продолжал рабби Амос, обращаясь к изумленному Бэн Израилю, – во все время, что я был в храме, не выходили у меня из головы: голосом с неба они звучали моему слуху. Некоторые из молодых левитов, которым я сделал выговор во время богослужения, с удивлением посмотрели на меня, словно спрашивая, что со мною. Голосом, как бы вдохновенным свыше, ответил я им словами пророка; побледнев, они отвернулись от меня. На том я и оставил их.

– Заметил и я, – сказал Бэн Израиль, – не стало ныне того благоговения при служении в храме, какое было, когда я в дни моей юности бывал в Иерусалиме; но зато роскошь и великолепие служения сильно возросли…

– Да, – с грустью подтвердил Бэн Амос, – да! Когда исчез дух богопочитания, стали позлащать внешнюю сторону служения… Невероятная роскошь при богослужении заимствована у римлян; вот как низко мы пали! Все наше богопоклонение со всем его благолепием – это только раззолоченный гроб, а внутри его – разложение.

Ты можешь себе представить, дорогой батюшка, как такое признание, от такого лица, как рабби Амос, увеличило мое смущение и чувство унижения? Если мы Богу не поклоняемся как следует, то кому же мы поклоняемся? Если Сам Иегова, Бог отцов наших – Авраама, Исаака, Иакова – отвернул лицо Свое от нашего жертвенника, и противен Ему дым фимиамов наших, – к кому же тогда обратит свои моления наш народ? Ни к кому. Мы еще в худшем положении, чем варвары, наши победители, – ибо не имеем Бога. Те хоть и многобожники, но у них есть кому молиться. Увы, увы нам! Кажется, приблизилось время Суда над Иерусалимом! Скоро войдет Господь в храм Свой и очистит его. С трепетом сердечным я убеждаюсь, батюшка, что день этот близок. Дорогой батюшка, мы с тобой, может быть, увидим его?!

Дописав последнюю строку, я увидела перед собою Марию; она пришла, чтобы познакомить меня с одним юношей, ее другом, о котором много говорила мне. Он – сын известного еврейского деятеля, который был убит римлянами за преданность своему народу. Молодой человек живет близ Газских ворот со своею матерью-вдовою. Она тоже очень почтенная и весьма уважаемая женщина. Этого юношу с Марией связывает какое-то странное чувство, недостаточно пылкое со стороны Марии, чтобы назвать его любовью, но искреннее, как чистейшая дружба; и с каждым днем это чувство растет и переходит в глубокую привязанность. Он только что вернулся из окрестностей Иерихона, куда отправился несколько дней тому назад, побуждаемый любопытством посмотреть и послушать нового пророка, о котором я уже говорила тебе. Молва об этом пророке все растет, и тысячные толпы идут в пустыню, чтобы внимать его красноречивой проповеди, которая, говорят, так и льется из его уст с поразительной силой и убедительностью. Друг Марии так заинтересовал ее своим рассказом о пророке, что она захотела, чтобы и я его послушала.

В следующем письме я напишу тебе все, что услышу. А пока надеюсь, дорогой батюшка, что ты не прогневаешься на меня за то, что я дерзаю обсуждать слишком важные вопросы. Ты ведь знаешь мою склонность ко всему таинственному и священному… Но будь спокоен: я никогда не перестану почитать Бога праотцев наших, как не перестану быть твоей любящей и преданной дочерью.

Адина.