Читать книгу Наука страсти - Джулиана Грей - Страница 3

Карета с грохотом катила по темной дороге. Каждый толчок эхом отдавался в тишине экипажа, но его тут же поглощали старые бархатные занавески и подушки с вышитыми на них золотыми гербами.

Эмили дышала коротко и поверхностно, боясь потревожить и без того тяжелую атмосферу. Сколько лет эта карета простояла в конюшнях герцога? Наверное, ее выкатывали наружу раз в месяц или около того, полировали и снова закатывали обратно? Эмили пыталась придумать хоть какую-нибудь тему для разговора. Ее обучали непринужденно нарушать затянувшееся молчание, она умела поддерживать любую беседу во время неизбежных государственных обедов и семейных визитов, но сейчас не могла произнести ни единого слова.

Юный Фредди сидел рядом с ней. Точнее, полулежал на сиденье и дремал, уткнувшись в заплесневелый бархат. Фредди, по титулу учтивости – маркиз Сильверстоун, как выяснилось. Напротив них сидел герцог, неподвижный, массивный, чуть наклонив голову, чтобы не ударяться о крышу кареты. Он, не шевелясь, смотрел сквозь щель в занавесках на продуваемые всеми ветрами болота. Эмили едва различала его в темноте, но знала, что голова герцога повернута вправо, что он прячет в тени поврежденную половину лица, скрывая шрамы от ее глаз. Она скорее ощущала, чем видела, как подымается и опускается при дыхании его грудь, и этот ритм гипнотизировал ее. О чем он думает, сидя тут со своим ровным дыханием и ровным сердцебиением, пока ветер лупит в стенки кареты?

Герцог Олимпия чуть-чуть рассказал ей о нем. Он живет далеко в Йоркшире, в фамильном особняке Эшлендов, и крайне редко его покидает. До того как принять титул, он служил солдатом, будучи младшим сыном и не рассчитывая на наследство, и сражался где-то в Индии или рядом с ней. (Эмили легко поверила в это – по коже побежали мурашки, стоило ей вспомнить, как локоть герцога уверенно вонзился в шею того пьяницы.) Его единственному ребенку, Фредерику, почти шестнадцать, он в высшей степени умен и уже готовится к вступительным экзаменам в Оксфорд; прежний наставник ушел от него несколько месяцев назад, почему им и потребовался новый, причем безотлагательно.

О жене не упоминалось.

Эмили открыла рот, чтобы сказать что-нибудь – хоть что-то! – но герцог ее опередил.

– Ну, мистер Гримсби, – произнес он, не поворачивая головы, но достаточно громко, чтобы своим исключительно низким голосом перекрыть вой ветра, – право же, это очень счастливое стечение обстоятельств. Еще мгновение, и мне бы пришлось подыскивать Фредерику другого учителя.

Эмили откашлялась и сосредоточилась на том, чтобы говорить спокойно:

– Еще раз благодарю вас, ваша светлость. Заверяю вас, у меня отнюдь нет привычки ввязываться в драки в тавернах. Я…

Эшленд махнул рукой, всколыхнув воздух.

– Разумеется, я и не сомневаюсь. У вас безупречные рекомендации. Кроме того, в подобных вопросах я доверяю суждению Олимпии более, чем собственному.

– И все же мне хотелось бы объясниться.

Наконец-то он повернулся, точнее, Эмили так показалось. Она уловила какое-то движение, увидела, как лунный свет блеснул на белокурых волосах, и, покраснев, отвернулась сама.

– Нет никакой необходимости объясняться, мистер Гримсби. В конце концов вы спасли этого юного шалопая, моего сына. Осмелюсь заметить, вы всего лишь оказались не в том месте не в то время.

– Именно так, сэр. Что до самой гостиницы…

Воздух снова всколыхнулся.

– Разумеется, мне следовало послать экипаж прямо на железнодорожную станцию. Не понимаю, почему никто об этом не подумал. Полагаю, причина в том, что дворецкий мой уже стар и не привык к посетителям. Да и я тоже.

Ветер пронзительно завыл, карета сильно подскочила. Эмили хотела схватиться за ремень, но не успела, и они с Фредди одновременно полетели на противоположное сиденье.

Вот она летит по воздуху, а в следующий миг с грохотом падает на правое плечо Эшленда, а голова Фредди врезается ей в спину.

Эшленд вздрогнул от толчка, а его железные руки, удерживая, обхватили их обоих.

– О! Прошу прощения! – Эмили торопливо ощупала свои очки и бакенбарды. Фредди медленно выпутывался, что-то бормоча и пытаясь разыскать свои очки, которые, похоже, слетели с его носа и упали на сиденье.

– Вам вовсе ни к чему извиняться. – Герцог говорил все тем же дружелюбным тоном, но Эмили ощутила исходящую от него эмоцию – то ли отвращение, то ли нетерпение, а когда попыталась выпрямиться, почувствовала, что он словно съеживается, стараясь оказаться как можно дальше от нее. Что самые его кости в момент соприкосновения содрогнулись в агонии.

Неужели она так сильно его ударила? Сама она никакой боли не почувствовала, обыкновенный толчок, не заслуживающий даже синяка.

– Вы не ушиблись? – спросил он и, не дожидаясь ответа, широко расставил руки, отпуская их обоих, скорее даже отталкивая от себя.

– Нет, нет. Все хорошо. – Эмили оттолкнула Фредди и села на свое место. Лицо ее на холодном воздухе пылало. Смущение. Да, именно оно. Разумеется, герцог смутился. Это совершенно естественно, она тоже. Они чужие друг другу. Просто неловкое положение.

– Говорите за себя, Гримсби, – буркнул Фредди. – Куда, черт побери, делись мои очки?

– Вот они, – из темноты ответил Эшленд.

– О, отлично! – Фредди плюхнулся на сиденье, которое как раз подскочило ему навстречу. – Похоже, мы уже подъезжаем?

– Почти приехали. – Повисла пауза. Эшленд переместил свое крупное тело чуть в сторону. – Отложим нашу беседу на завтрашнее утро, мистер Гримсби, если вам удобно. Полагаю, вы захотите отправиться в свою комнату прямо сейчас.

– Да, ваша светлость.

Карета замедлила ход и резко накренилась, но на этот раз Эмили успела схватиться за ремень.

– Думаю, к вашему приезду уже все подготовлено. Разумеется, если вам потребуется что-нибудь еще, сообщите дворецкому.

– Да, конечно. Благодарю вас, сэр.

Фредди кашлянул.

– Вам придется проявить куда большую силу духа, Гримсби, если вы надеетесь пережить здешнюю зиму. Когда ветер начинает сбивать с ног, все предстает в весьма мрачном свете.

От порыва ветра задребезжали окна кареты.

– Разве он уже не сбивает с ног? – решилась спросить Эмили.

– Это? – Фредди безжалостно рассмеялся и постучал по стеклу костяшками пальцев. – Это всего лишь нежный ветерок. Зефир.

– О. Понятно.

Фредди снова засмеялся.

– Вы теперь в Йоркшире, Гримсби. Оставьте надежду. Будь я на вашем месте, то уже начал бы считать дни до своего первого выходного, а там купил бы билет на первый же экспресс до Лондона. Мы же будем иногда давать ему выходные, отец?

Эшленд не шелохнулся.

– Если твои успехи окажутся удовлетворительными, конечно.

– Тогда ради вас я буду стараться изо всех сил, Гримсби. Это самое малое, что я могу вам предложить. И знаете, я чертовски умен. Не беспокойтесь.

– Я уверен, что вы очень умны, – убежденно произнесла Эмили. У нее не было никаких сомнений – юный лорд Сильверстоун развит не по годам.

Карета замедлила ход, дернулась и остановилась. Еще до того как колеса перестали вращаться, дверь распахнулась, и герцог выпрыгнул наружу, как подброшенный пружиной.

– И в этом весь отец, – безропотно произнес Фредди. – Терпеть не может замкнутые пространства. Вы первый, Гримсби. Как герой дня.

Из-за бегущих облаков выглянула полная луна. Она выбелила волосы Эшленда, повернувшегося и смотрящего на Эмили. Та храбро встретила его взгляд из-под полей шляпы, не решаясь опустить глаза на искалеченную челюсть. Его единственный зрячий глаз окинул ее целиком. В лунном свете он мог быть любого оттенка, от светло-серого до ярко-голубого.

– Симпсон, это – мистер Гримсби, новый наставник Сильверстоуна. Проследите, чтобы он разместился удобно.

Эмили ощутила справа нечто огромное и темное, заслонившее ей ночное небо. Из тьмы возникла одинокая фигура, и краем глаза Эмили заметила, как светится белый воротничок.

– Да, ваша светлость, – произнес негромкий голос, чуть дребезжащий от старости. – Идемте со мной, мистер Гримсби.

– Я пошлю за вами утром, сразу после завтрака, и мы обсудим условия вашей работы здесь. – Внезапный порыв ветра отнес слова в сторону, но Эшленд не шевельнулся, ни на йоту не повысил голос. – А пока устраивайтесь в моем доме поудобнее.

– Спасибо, сэр. – Несмотря на ледяной ветер, щеки Эмили пылали.

– Иными словами, – вмешался Фредди, – вас отпускают на ночь, Гримсби. Будь я на вашем месте, уже помчался бы со всех ног. Собственно, я настолько гостеприимен, что, пожалуй, провожу вас сам. – Он взял Эмили за локоть.

– Фредерик. – Из уст герцога вырвалось только одно это имя.

Фредди остановился, не успев поставить ногу на землю.

– Да, отец?

– В мой кабинет, пожалуйста. Нам нужно кое-что обсудить.

Фредди отпустил локоть Эмили.

– Что именно, сэр?

– Фредерик, дорогой мой мальчик. Мы все сегодня вечером пережили много неприятностей. Мне кажется, кто-то должен за это ответить, а тебе? – Эшленд проговорил все это шелковым голосом, чуть повысив интонацию на последнем слове и превратив этим сказанное в вопрос, которого на самом деле не задавал. Эмили услышала негромкие хлопки, словно кто-то в нетерпении шлепал перчатками по ладони.

Она не решалась взглянуть на Фредди. Впрочем, она бы все равно его толком не разглядела, потому что луна снова скрылась за облаком. Но, несмотря на вой ветра, она услышала, как он сглотнул, и сердце ее сочувственно сжалось.

– Да, сэр, – покорно отозвался Фредди.

– На сегодня все, мистер Гримсби, – сказал герцог Эшленд.

Дворецкий отступил в сторону, гравий под его ногами многозначительно захрустел. Эмили повернулась и стала подниматься вверх по ступеням в сторону золотистого света, струившегося из холла. В Эшленд-Эбби.

Герцог Эшленд дождался, когда затихнут на лестнице шаги его сына, и позволил себе улыбнуться краешком губ.

Ну что ж, в конце концов вечер получился весьма занимательным. Нельзя отрицать, что время от времени ему необходимо слегка встряхнуться. В горле пророкотал смешок, стоило Эшленду вспомнить бедолагу мистера Гримсби – глаза расширены, бакенбарды трепещут, изящный кулачок ученого мужа притиснут к боку, а в другой руке воинственно торчит куриная ножка. Но характер у него есть. Гримсби подверг опасности себя, чтобы спасти Фредди, и больше Эшленду ничего о нем знать не нужно.

Он вышел из-за стола. На шкафчике у окна манил к себе поднос с одним пустым бокалом и тремя хрустальными графинами: с шерри, с бренди и с портвейном. В правой руке Эшленда, той самой, которой давно не существовало, запульсировало от вожделения.

Он мерными шагами пересек кабинет, взял левой рукой графин с шерри и наполнил бокал почти до краев. Единственный бокал спиртного каждый вечер – это все, что он себе позволял. Чуть больше, и он уже не сможет остановиться.

Первый глоток потек по горлу, приятно обжигая. Ноздри и губы трепетали, учуяв знакомый аромат и вкус – вкус облегчения. Эшленд закрыл глаза и впился пальцами в рифленые ромбы узора на бокале. Пусть шерри растечется по телу, наполнив все его пересохшие, ноющие трещины. Правая сторона лица расслаблялась, пульсация в отсутствующей руке ослабевала.

Как на него поначалу смотрел этот Гримсби. Эшленд почти забыл, какой эффект оказывает на непривычный глаз его изуродованное лицо. Сколько же это прошло времени с тех пор, как он встречался с совершенным незнакомцем, с человеком, не подготовленным заранее к этому уродству? Впрочем, Гримсби пришел в себя за долю секунды и держался вежливо. Отлично воспитан этот юноша. Возле кареты он не отводил глаза в сторону, не смотрел ни на землю, ни на свои руки, ни на поля шляпы Эшленда. Еще одно очко в пользу молодого человека. Очень может быть, что он подойдет. В конце концов всего каких-то несколько месяцев. Только несколько месяцев до экзаменов Фредди в Оксфорд, и Эшленду больше не придется заниматься поисками домашних учителей и привозить их в дом, в хорошо налаженную рутину с тем, чтобы через неделю-другую они паковали чемоданы и уезжали. Фредди уедет, потом, вероятно, на положенную неделю или две будет возвращаться на унылые болота, и на этом все закончится.

Герцог Эшленд наконец-то останется один. Никаких учителей; никакого Фредди с его распутным очарованием, в точности, как у его матери; никаких напоминаний о днях до отъезда в Индию простого немолодого лейтенанта, достопочтенного Энтони Расселла, оставившего дома красавицу жену, младенца сына и двух кузенов в полном здравии, стоящих между ним и герцогством.

Эшленд сделал еще глоток, на этот раз побольше, и отодвинул тяжелую бархатную штору. Окно выходило на север. При дневном свете вид бывает гнетущим сверх всякой меры; а сейчас там просто черно. Ветер дует непрестанно, все небо затянуло тучами, и луна больше не освещает ни траву, ни камни, ни те несколько потрепанных кустов, что когда-то образовывали некое подобие сада с этой стороны дома. В свой последний год Изабель одержимо трудилась над этим садом, нанимая уйму людей из деревни, чтобы придать ландшафту цивилизованный вид. Заказывала растения и статуи, устраивала навесы и ограждения против ветра, но все напрасно. Остались только статуи, как руины какого-то забытого римского города, да и те с отломанными конечностями, потому что ветер сбрасывал бедняг с пьедесталов.

Очень подходяще.

Еще глоток. Бокал почти опустел. Когда только успел? Остаток нужно растянуть подольше, делая крохотные глоточки.

Что бы Изабель подумала про юного Гримсби? Он бы ей понравился, решил Эшленд. Ей нравились молодые умные люди, а нет никаких сомнений, что Гримсби умен. Это видно по его большим глазам, спрятанным за очками. Что там писал Олимпия? Что не знает другого такого грамотея, сведущего в тонкостях латыни и греческого, как мистер Тобиас Гримсби, и математика у него тоже безупречна. Изабель, получившая хорошее образование благодаря взыскательной гувернантке, каждый день после чая приглашала бы Гримсби в гостиную. И с удовольствием поддразнивала бы его, выясняла бы его вкусы, мнение и семейную историю.

Изабель. Будь Изабель здесь, Эшленд уже поднимался бы вверх по лестнице в свою спальню. Нет, он уже переоделся бы в ночную рубашку и халат, отпустил бы лакея и вежливо постучался бы в дверь между их спальнями.

Эшленд наклонил бокал. Последние золотистые капли потекли в горло. Теперь голова его ласково кружилась на грани опьянения, ощутимой самым краем чувств. Это все, что он себе позволял, желая ослабить похоть, обуревавшую его каждый вечер в этот час, когда он собирался подняться вверх по лестнице и лечь в одинокую постель.

Тело Изабель, белое и округлое в пламени свечи. Плоть Изабель, взывавшая к нему. Ее негромкие вздохи прямо ему в ухо, ее пальцы, впивающиеся в его спину, всеускоряющиеся движения. Стремление достичь пика, содрогания восторга, замедляющееся биение пульса после. Поцелуи Изабель на его плоти без шрамов, ее тело, прижимающееся к нему.

Эшленд опустил штору.

С преувеличенной точностью он поставил опустевший бокал на поднос и расправил пустую правую манжету.