Читать книгу Долгие прогулки. Практический подход к творчеству - Джулия Кэмерон - Страница 10

За моим окном красиво падает мягкий снег. Чернильно-черные силуэты деревьев в Риверсайд-парке словно кем-то нарисованы. Небо серое и светлое. День хорош, чтобы варить суп и вязать – если бы мы не перестали это делать. Ну, или чтобы привести в порядок мысли.

Мы живем очертя голову – большинство из нас. И такие дни, как этот – когда падающий снег приглушает звук вечного саундтрека нашей жизни, требующего успеха, успеха, успеха, – становятся облегчением, вроде сильной простуды, из-за которой отправляешься в постель и получаешь шанс побыть наедине с собой.

Самое прекрасное, с чем мы можем столкнуться, это тайна.

Альберт Эйнштейн

Снег сильный, но пока не превратился в метель.

Каждая снежинка падает со своей скоростью, словно перья из подушки, которую кто-то встряхнул на небесах. Во время снегопада небеса кажутся ближе.

Когда я была маленькой девочкой, окно моей комнаты выходило на подъездную дорожку к дому. На гараже висел фонарь, и во время снегопада я могла, лежа в кровати, видеть, как танцующие снежинки закручиваются вихрем, иногда взвиваясь вверх огромной нижней юбкой. Я выросла в Либертивилле в деревенском доме из желтого дерева и камня – доме-переростке с множеством тесных комнат и загадочных закоулков, где легко было разыграться воображению. Там мне нравилось смотреть в окно на падающий снег.

Всем нужно такое окно для воображения. Всем нужно время и место, чтобы смотреть в окно на падающий снег. В такие дни, как сегодня, глядя, как огромный ворон машет крыльями на фоне темнеющего неба, легко представить, как Эдгар По пишет своего «Ворона» в нескольких кварталах отсюда, глядя на этот же снег и такую же черную птицу. Художники испокон веков выглядывают в окна, всматриваясь в свои души. Что-то связывает взгляд наружу с возможностью посмотреть внутрь. Мы забываем об этом.

Если честно, гениальность – это всего лишь способность воспринимать вещи необычно.

Уильям Джемс

Как часто мы настраиваемся на противостояние с суровым и жестким миром вместо того, чтобы смягчить и его, и себя, просто замедлив бег.

Мы беспокоимся, а не думаем. Мы раздражаемся, а не размышляем. Даже футбольные команды находят время на анализ, но не мы, художники. Как часто мы чувствуем, что так много хотим сделать, но у нас так мало времени. Можно воспользоваться аналогией с музыкой, использующей паузы между нотами. Не будь пауз в музыке, стремительный поток нот мог бы нас захлестнуть. Не будь пауз в жизни, нас бы захлестнул поток жизни.

Даже Бог делал паузы. Даже волны делают паузы. Даже титаны мира бизнеса закрываются в своих кабинетах и тайно во что-нибудь играют. Наш язык творчества об этом знает. Мы говорим «поиграть с идеями», а сами слишком много работаем и слишком мало развлекаемся – и удивляемся, что чувствуем себя такими изможденными.

Один мой друг, известный музыкант, преподает в двух университетах и дает концерты по всему миру. Иногда в его голосе – прекрасном инструменте, звучном, как орган, – сквозит безмерная усталость. Его самая сильная сторона становится главным уязвимым местом: он забывает делать паузы.

Мы, художники, живущие в коммерческом мире, забыли, что «пауза» – это музыкальный термин и паузы необходимы – если мы хотим слышать музыку жизни, а не один настойчивый ритм, толкающий вперед, как боевые барабаны, настраивавшие воинов на кровавую битву.

Но наше эго паузы ненавидит. Оно не хочет позволить Богу – или сну – заботливо починить обтрепанный рукав нашей жизни. Спасибо, эго может справиться с этим само. Но мы, художники, должны думать о своей душе, а не об эго. А нашей душе нужны паузы.

Паузы для художников позволяют сознательно искать окна в мир чудесного – мы должны представлять, в каких местах они находятся, чтобы можно было мысленно распахнуть их и позволить дыханию большого мира ворваться в наши слишком клаустрофобичные жизни. Может оказаться, что в вашем случае такое окно отыщется на верхней полке одного из стеллажей ближайшей библиотеки. Вы посмотрите в это окно, расположенное над высокими пыльными томами, среди потолочных балок, и вдруг почувствуете, как вместе с вами в него смотрят все писатели мира. Или позволите своему воображению карабкаться все выше и выше по узору персидского ковра в магазине восточных товаров, где сложная вязь завитков, похожих на тканый витраж, вдруг перенесет вас в давно ушедшие века. А лавка часовщика, где вы окажетесь в тикающем лесу с волшебными кукушками, способна парадоксальным образом помочь забыть о времени.

Для Элисон таким местом всегда был большой садовый центр, где ее воображение могло вволю разыграться. Что-то особенное виделось ей во влажном воздухе джунглей, в ярких пылающих цветах. А Каролина любит магазины с антикварной одеждой. Касаясь винтажных платьев, она словно переносится в иной мир. В Дэвиде при виде моделей старых автомобилей просыпается мальчик-исследователь – то есть его внутренний художник. Он любит изящные лакированные корпуса, напоминающие огромных прекрасных жуков. Один взгляд на прилавок с машинками приводит его в трепет. Такую же пищу воображению Эдварда дают игрушечные поезда и большие магазины игрушек – они вызывают восторг у него самого, а не у его маленького племянника, которого тот использует как оправдание походов к игрушкам.

Мы – дети Земли, на которой живем, она диктует наши поступки и даже наши мысли в той степени, в которой наши ритмы совпадают с ее ритмами.

Лоуренс Даррелл

Воображение нелинейно. Оно нуждается в шаге за пределы привычного времени и места. Именно поэтому Майкл так любит мир винтажных киноплакатов. Именно поэтому Лорейн нравится посещать многоэтажный магазин тканей в центре Чикаго, крупнейший в городе. «Я могу сшить все, что захочу», – с восторгом говорит она, и хотя может уйти с отрезом темно-синего габардина для практичного офисного костюма, в самом магазине может долго ощупывать шелестящую тафту, в платье из которой можно было пойти на бал сто лет назад.

Явное счастье познать нам дано лишь во внутреннем преображеньи[4].

Райнер Рильке

У каждого из нас свои, очень личные, способы взять паузу и почувствовать себя в безопасности. Моя подруга детства Каролина недавно прислала длинную белую антикварную ночную рубашку, чем несказанно меня обрадовала. Я чувствую себя в безопасности, выпекая пирог – это традиционное занятие женщин в моей семье. Есть еще одна семейная традиция – приготовление овощного супа, которое успокаивает и утешает мою мятущуюся душу помешанного на карьере жителя большого города. Моя мать Дороти в минуты особого душевного волнения садилась за фортепиано и играла вальс «Голубой Дунай», пока сердце не начинало биться в унисон размеру ¾. Моя мама тоже была художником и знала это очень хорошо.

Джин, столкнувшись с муками неожиданного и совершенно потрясшего ее развода, была встревожена и испугана, что не справится с финансовыми проблемами. Ей не хватало времени на все, что, как она считала, нужно было сделать. Старая мудрая подруга, знавшая о полузабытом Джин увлечении вышивкой, предложила вернуться к этому, понимая, что медитативное занятие позволит ей вспомнить свой творческий потенциал. Та послушалась и действительно заметила, что снова чувствует оптимизм и уверенность в будущем. Понемногу она стала менять и себя, и свою жизнь: замедлив бег, Джин ускорила движение в сторону возрождения и творчества.

Я печатаю на ручной пишущей машинке, глядя на снег в окно, прикрытое кружевными занавесками. Они напоминают о любви моей матери к снегу. Может, из-за того, что она выросла в крепком деревянном фермерском доме, окруженном тянущимися до горизонта возделанными полями, ей нравились снежные дни. Снег волшебным образом преображал пейзаж: уже не был виден каждый амбар в радиусе 15 километров. Вы словно возвращались в зачарованные края, во времена невырубленных заповедных кленовых и дубовых лесов. Когда видно было не так далеко – и все же было видно больше. В такие дни мать усаживала нас за стол и учила вырезать снежинки из сложенной бумаги, плотной и белой. Мы приклеивали их на окна, чтобы сделать радостнее короткие темные зимние дни. Снег напоминает о необходимости сделать паузу – и о матери, которой уже нет с нами.

Иногда по воскресеньям мы с коллегой-музыкантом Эммой Лавли ходим в маленькую церковь в Манхэттене, где звучат протестантские гимны XIX века с поднимающими настроение и успокаивающими литературными образами: «Бог – скала, гавань, рай, спасение, крепость». То есть прежде всего Бог – это покой и безопасность.