Читать книгу Долгие прогулки. Практический подход к творчеству - Джулия Кэмерон - Страница 13

У всех есть творческие способности. Некоторые это знают, но мало кто в курсе, насколько они велики. И при этом большинство получали встревоженные советы, что если мы думаем о жизни в искусстве, то лучше разработать некий «план на случай провала». Может, лучше овладеть профессией, связанной с работой в банке?

Можно утверждать, что, как люди и как художники, мы – то, что мы есть, однако мы также становимся собой – совсем собой, – когда понимаем масштаб собственной личности. Я вспоминаю сцену из диснеевской версии «Золушки», в которой героиня впервые видит себя в бальном платье и понимает, как она красива. Можно также представить, как молодой герой впервые надевает военную форму и вдруг осознает себя. Этот волшебный щелчок происходит в момент, когда зеркало подтверждает: «Да, мы – это то, о чем мечтаем».

Слишком часто люди лишены таких зеркал и таких трансформирующих моментов. Никто не касается нашей жизни волшебной палочкой и не превращает нас в тех, кем мы мечтаем быть.

Художников нам создает Природа, но Искусство учит их правильно выражать себя.

Оскар Уайльд

Как Румпельштильцхену[5], художнику чаще всего приходится явно называть себя. «Я – художник (режиссер, композитор, скульптор, актер, кто-то еще)», – то есть использовать какое-то определение, уже признанное миром. Часто лишенная какой-либо поддержки, идентичность художника держится на упрямом внутреннем знании, на настойчивой и «нереалистичной» уверенности даже перед лицом пугающе малых шансов, сомневающихся друзей; она базируется на разочаровывающих и иногда иссушающих творческих обстоятельствах. И композитор-новичок упорно сочиняет музыку, писатель-новичок пишет, художник-новичок рисует картины, опираясь на внутренний императив.

Мы, художники, часто оказываемся в положении гадкого утенка. Мы растем в семьях, где нас считают «странными», – и постепенно сами начинаем так к себе относиться. (Иногда семья может оказывать поддержку, но культура в целом – нет.) Наше желание что-то создать и добиться чего-то на творческом поприще часто натыкается на фразу: «Что ты о себе возомнил?» Я называю это «расти в комнате смеха», где кривые зеркала искажают устремления нашей души, представляя их эгоистичными и утопическими: «Не задирай нос слишком сильно!», «Что ты о себе возомнил?» И часто непонятно, что на это ответить. Мы можем говорить только что-то вроде «Ну, думаю, я мог бы…» Когда вокруг лишь люди, не видящие в нас художника или не готовые признать, что видят его, наш образ блекнет. Мы начинаем чувствовать одновременно и сомнения в себе, и упрямое внутреннее осознание, что в таком случае нас не интересует их мнение. Мы и понимаем свой истинный масштаб, и боимся, что можем оказаться меньше, чем хотелось бы. Эти внутренние метания очень болезненны.

Мы, художники, можем попытаться ходить даже в обуви, которая нам мала. Если говорят, что она нам по размеру, можно применить великолепное творческое воображение и представить, что это так. И даже сказать себе, что дискомфорт и болезненные ощущения от слишком узких, неправильно выбранных туфель – и неправильно выбранной личной и творческой идентичности – всего лишь проявление нашего эго. И, можем добавить мы, нашей «грандиозности». Для большинства из нас заявить о себе как о художнике равносильно тому, что гею открыто заявить о том, что он – гей. «Думаю, я… думаю, я мог бы быть… я правда идентифицирую себя с… о боже, да, думаю, так и есть». Это очень турбулентный процесс.

Если нас воспитывают как «официально талантливых» в какой-то определенной области и ни в какой другой, мы можем оказаться слепы и глухи к рекомендации расширить понимание своей роли. «Ты такой музыкальный», – часто говорили Джулиусу, но он этого не слышал. В мире Джулиуса музыкальными были его брат, концертирующий пианист, и занимающаяся оперным пением младшая сестра. «Я всего лишь ценитель, – обычно говорил он. – Ведь всем нужна аудитория». Целых 20 лет комплименты по поводу музыкальности Джулиуса не достигали его ушей. Он писал тексты песен, чтобы «помочь» своим друзьям-поэтам. Когда они убеждали его («у тебя правда есть талант»), он игнорировал это, несмотря на гору свидетельств в пользу его музыкального дара, то и дело прорывающегося наружу. Как ни странно, чтобы Джулиус начал писать музыку, понадобилась поездка за границу – в место, где никто не знал его знаменитой семьи и их музыкальных ограничений. Летний отпуск в Европе превратился в музыкальную одиссею.

«Клянусь, музыка была словно растворена в воздухе. Она слышалась повсюду», – вспоминает Джулиус. Освободившись от обычной роли, он начал набрасывать идеи собственных мелодий, напевать их на диктофон, записывать фрагменты на листках нотной бумаги для детей. Он не называл себя композитором, сочинителем песен и даже музыкантом, но точно чувствовал себя счастливым. «Может, я и правда немного музыкален», – заключил он. С тех пор он пишет музыку и учится делать это все лучше. Недавно Джулиус стал брать уроки игры на фортепиано, и когда преподаватель сказал: «С вашим даром вы далеко пойдете», – он уже не стал отнекиваться или пропускать это мимо ушей. Остается только благодарить и продолжать открывать в себе так явно выразившийся музыкальный талант.

Унция действий стоит тонны теории.

Фридрих Энгельс

Можно смело утверждать, что мы скорее рождаемся художниками, чем становимся ими, причем часто в таких обстоятельствах, которые скрывают нашу творческую идентичность. Осознание себя художником происходит как в сказке, когда в треснувшем зеркале отражается некое создание, которого там не должно быть. Нужно быть художником, чтобы признать его в этом отражении. Знаете, как часто говорят старые мастера: «Это то, что ты есть – или чем мог бы быть».

Я родилась в 12 лет на съемках фильма Metro-Goldwin-Mayer.

Джуди Гарленд

Все мы нуждаемся в зеркале веры. В нем виден истинный масштаб нашей творческой личности. В нем отражается возможность, а не невозможность. Оно игнорирует шансы против нас. Такими зеркалами обычно становятся люди, достаточно развитые в духовном плане и не чувствующие угрозы со стороны других художников, которые со временем могут расправить свои крылья. Когда мне было 22 и я только начинала творческий путь, моим литературным агентом стал знаменитый Стерлинг Лорд. В тот же год Уильям Макферсон, позднее получивший Пулитцеровскую премию, предложил мне писать для The Washington Post. Эти люди что-то во мне разглядели, и практически у каждого художника есть история вроде этой – о том, как какой-то более опытный коллега мистическим образом разгадал его талант и сделал на него ставку.

Художники часто чувствуют себя в долгу перед теми, кто помог им узнать то, что они знают. У скрипача не ладятся дела, но он встречает старого композитора, который чувствует в нем родственную душу и предлагает поработать вместе. Учитель пения говорит юному пианисту: «Не пой – играй». Владелец фотомагазина подбадривает жену фермера: «У вас здорово получается! Интересно, что бы вы делали, будь у вас хорошая камера?» Ответ: «Стала бы настоящим фотографом», – и этот ответ, словно фотопленка, проявляется не сразу, а лишь спустя некоторое время после полученной поддержки.

Иногда пузырь поддержки раздувается внезапно – в результате мимолетного замечания соседа, продавца из художественного магазина, вашей старой тетушки. Иногда ее вдруг ощущаешь, читая статью в журнале, слушая радиопередачу, просматривая видеоролик или сайт в интернете на интересующую тему. А еще можно столкнуться с явлением, которое я называю «внутренней поддержкой». Это когда уверенность в том, кем мы должны быть и что делать, возникает без какого бы то ни было внешнего влияния.

Отец Ричарда Роджерса был врачом, брат тоже решил посвятить себя медицине. И все же когда самого Ричарда стала манить сцена Бродвея, близкие поддержали его, хотя и не знали, как воплотить это на практике. Роджерс, вспоминает, как они ходили по субботам на мюзиклы Джерома Керна, и свое осознание того, что хочется стать композитором, – вот только как к этому прийти? Он попытался окончить обычный колледж, но не смог сдержать своей страсти и поступил на подготовительное отделение Джульярдской школы искусств, где оказался единственным учеником, открыто объявившим о желании писать музыку для бродвейских шоу.

«Все были добры ко мне», – вспоминает он: его ориентированные на классическую музыку соученики относились к нему с любовью и любопытством. Они разделяли его страсть к музыке, но в остальном он был одинок и шел путем, отличным от пути его братьев, одноклассников и подавляющего большинства родственников. У него не было карты, и спустя годы он признался, что нашел дорогу лишь потому, что «просто делал это». Внутренний зуд, стремление «просто делать это» – и есть компас художника.

Хотя мы, художники, и можем рисовать себе карты, ими редко удается воспользоваться. Путь художника не похож на то, как ступенька за ступенькой карабкается вверх по карьерной лестнице банковский служащий. Искусство нелинейно, как и жизнь художника. Прямых путей в творчестве не бывает. Вам не стать романистом, двигаясь из точки А сначала в точку Б, а затем В. Романистами становятся школьные учителя, журналисты и бабушки. Вам не стать композитором по окончании музыкальной школы. Отличным теоретиком, ярким структуралистом, проницательным критиком – да, но композитором? Это то, что создается самой музыкой. Иногда, мучительно определяясь со своей творческой идентичностью, восклицаешь в отчаянии: «Я не знаю, кто я!» – и это совершенно нормально. Просто мы чувствуем, что какая-то часть нашей личности еще не высказалась – или, возможно, не была услышана.

Никакая птица не залетит слишком высоко, если летит на собственных крыльях.

Уильям Блейк

Мы гораздо многограннее и богаче, чем большинство из нас считают. Мы гораздо масштабнее и ярче, сильнее и сложнее, глубже и выше, чем привыкли думать.

С художниками так всегда. Живописец от нечего делать начинает учиться гончарному делу и внезапно открывает в себе новую страсть. Идя по стопам Джошуа Логана, актер становится режиссером, писатель делает шаг на сцену. Это невозможно ожидать, это невозможно предсказать, хотя задним числом траектория судьбы часто кажется очевидной. «Это – мое. Этим я и должен заниматься».

Любопытство – один из постоянных и явных признаков мощного интеллекта.

Сэмюэль Джонсон

У творческой жизни есть одна таинственная и счастливая особенность: когда мы созреваем, чтобы слышать тихий внутренний голос, он словно становится громче. Мы все взаимосвязаны, и молитва художника, живущего в Омахе, не отличается от молитвы художника с Манхэттена. «Помоги мне стать тем, кто я есть», – просим мы, и нас слышат. Коул Портер вырос в Индиане, которую явно не назовешь колыбелью композиторов и музыкальной Меккой, хотя сейчас там и открыта чудесная музыкальная школа. А в те времена в его распоряжении была лишь горячая поддержка матери. С самого рождения Портер был гражданином мира – и при этом вполне земным человеком. Он знал, поскольку прислушивался к тому, что «знал». Творчество начинается в сердце. Прислушиваясь к своим заветным желаниям, причем внимательно, мы получаем возможность не только заниматься творчеством, о котором мечтаем, но и мечтать о том, чтобы это творчество достигло значительных масштабов. Мы, как фермер в «Поле мечты», должны верить достаточно сильно, чтобы построить что-то, чем бы это «что-то» ни было, и надеяться, что «они» придут.

Эти «они» для каждого из нас разные. Для кого-то это признание супруга или восхищение соседа. Для кого-то – стипендия для обучения за рубежом. Для кого-то – фотография в местной газете. Для кого-то – шанс солировать на рождественском концерте. Таков закон искусства: творчество расцветает, лишь когда расцветает художник. Мы как дикая роза, которую можно заметить на обочине дороги в Небраске – и на обоях деревенского дома. Творчество порождает творчество. Когда мы говорим «я – художник», молчание вокруг нарушается. Кто-то скажет: «Я всегда знал, что это так». Кто-то подхватит: «И я тоже».

Мистики слышат голоса. Да, вопрос «слышите ли вы голоса?» обычно используют для диагностирования безумия. И все же художники голоса слышат, особенно когда ищут творческого наставления. Нас ведут. Нас приглашают. Нас торопят. Нас зовут.

Мы сталкиваемся с проявлениями синхронности – неожиданным совпадением внутренних потребностей и внезапных благоприятных внешних обстоятельств. Нас вынуждают разобраться в том, какой дорогой мы хотим идти, и чем выше готовность отыскать творческую идентичность, тем более ясное наставление мы получаем.

Ведомая унаследованной любовью к красоте и уважением к силе, в поисках сада, посаженного матерью, я отыскала свой.

Элис Уокер

Когда я только начинала писать, зарабатывала тем, что сидела с детьми, и вот однажды зазвонил телефон, и мой однокашник спросил, не хотела бы я работать в The Washington Post в отделе писем читателей. Я отправилась на собеседование. «Надеюсь, вы не думаете, что вы писатель», – уныло поинтересовался человек, принимавший меня на работу. «О, нет, я – писатель. Надеюсь, вы не думаете, что я журналист», – парировала я. Он все же взял меня на работу, и мы оба оказались правы: я стала первоклассным журналистом и писала статьи об искусстве для его газеты.

Речь не о том, что мы всегда верим в полученное наставление и следуем ему. Речь о том, что наставление всегда есть. Мы созданы Великим Творцом и сами намерены заниматься творчеством. Если мы готовы реализовать это намерение, тихий голос, который слышен на всех духовных маршрутах, становится гораздо отчетливее. Когда мы двинемся вперед, кто-то или что-то нас обязательно встретит. «Не знаю, откуда взялись силы поверить в себя, – скажет позже художник. – Это была просто слепая вера». Нет, это не слепая вера. Это проницательность, которая даже в полной темноте шаг за шагом ведет нас к тому, кем мы должны стать, – и наше творчество тоже. Мы, художники, часто в шутку называем свои произведения «детьми», забывая, что нас действительно «оплодотворяют» наши идеи и мечты. В нас живет нечто более масштабное, чем мы привыкли видеть. И мы можем сомневаться в своей творческой идентичности, но она по-прежнему направляет нас, по-прежнему корректирует наш маршрут. Можем сомневаться в своей творческой жизнеспособности, но идеи и мечты толкают нас вперед. Что-то более масштабное и тонкое, чем все, что мы знаем, призывает быть масштабнее и тоньше, чем мы смеем быть. Поэтому мы полагаемся на веру, отбрасываем сомнения и с восторгом наблюдаем, как мечты сами ведут нас вперед. Иногда кажется, что они живут отдельно от нас.

Чистая логика убивает дух.

Антуан де Сент-Экзюпери

Когда мы осмеливаемся реализовать свои идеи, мечты обретают кровь и плоть. Не все они становятся реальностью, но сама реальность присутствует во всех наших мечтах. Нас создал Великий Творец. Мы сами – произведения искусства, и множа его, проявляем свою высшую сущность. Может, поэтому истории столь многих художников изобилуют таинственными совпадениями и вдохновенными находками. Творчество может быть тончайшей формой молитвы. Занятия творчеством становятся путем к нашему Творцу. В это время Творец открывается нам, а мы открываемся себе и открываем в себе божественную искру, когда-то создавшую нас. Вот в этой соединенности художника с художником, Великого Творца с нами как его творениями и заключается истинный смысл рождения нашей идентичности. Мы творим не только искусство, чтобы заявить о себе миру, но и себя, и часто в результате обретаем непоколебимое чувство внутреннего достоинства. И когда называют наше истинное имя, мы отвечаем «да».