Читать книгу Леопард. Новеллы (сборник) - Джузеппе Томази ди Лампедуза - Страница 2

Джузеппе Томази ди Лампедуза не смог подписать свои произведения в печать. В апреле 1957 года у него диагностировали рак легких, а в конце мая он, лелея последнюю надежду, отправился в Рим, где и умер 23 июля. Целый год он перед этим пытался издать «Леопарда». Представил роман в «Мондадори», но его отвергли; тогда обратился в «Эйнауди» и за несколько дней до смерти получил еще одно письмо с отказом. Однако писатель твердо верил в ценность своего романа. Перед отъездом в Рим он оставил два завещательных письма: одно – жене Александре (Лиси) фон Вольф Штомерзее[1], другое – мне, своему приемному сыну[2]. Тридцатого мая он еще написал Энрико Мерло[3]. Письмо к Энрико и завещательное письмо ко мне были обнаружены в 2000 году Джузеппе Бьянкьери, племянником княгини, в томе «Путешествий капитана Кука». Княгиня усвоила от мужа привычку использовать книги как хранилище тайных бумаг. Бывало, супруги таким образом теряли документы и деньги: забыть, в каком томе они припрятаны, было в те времена все равно что нынче забыть пароль.

К письму Энрико Мерло прилагалась машинописная копия романа с кратким описанием переписки реальных и романных персонажей. Указания для всех однотипные, кроме Танкреди, внешность которого он якобы списал с меня, а политический портрет – с двух сенаторов, Франческо и Пьетро Ланца ди Скалеа. Франческо был в изгнании в Тоскане, а после Объединения королевским указом был назначен сенатором; придерживался умеренно левых убеждений и безуспешно баллотировался на выборах мэра Палермо. Сын его Пьетро был военным министром в кабинете Факты и министром колоний в первом кабинете Муссолини. Профессиональный политик, замминистра во время Ливийской войны, он из умеренно левых переметнулся к правым. Все это соответствует тому, что напишет Томази в неоконченной главе «Леопарда», озаглавленной «Канцоньере дома Салина»: «Танкреди был еще слишком молод, чтобы добиваться каких-либо определенных постов в политике, но благодаря деятельному нраву и недавно нажитым деньгам он сделался востребован повсюду и активно придерживался весьма выгодной позиции „крайне левого в стане крайне правых“ – великолепного трамплина, который впоследствии позволил ему совершить восхитительные и снискавшие восхищение кульбиты; однако интенсивную политическую деятельность он умело скрывал за беззаботной легкостью речей, примирявшей его со всеми».

Во времена, когда все писали от руки, объем корреспонденции измерялся величиной сложенного вчетверо листа. Его исписывали до края и зачастую последнюю фразу и подпись приходилось располагать поперек. Для автора, объясняющего образованному, сведущему сицилийцу смысл своего романа, письмо Мерло следует считать лаконичным. Это явный образец «understatement»[4], пример этики и эстетики того времени.

N. H.[5]

Барону Энрико Мерло ди Тальявиа

30 мая 1957

Дорогой Энрико!

В кожаном пакете ты найдешь отпечатанный экземпляр «Леопарда». Прошу тебя обращаться с ним осторожно, поскольку это единственный экземпляр, который у меня остался.

Прошу также прочесть его со вниманием, ибо каждое слово в нем взвешенно и о многом сказано не прямо, а лишь намеком.

Мне думается, роман представляет определенный интерес, коль скоро в нем повествуется о том, как сицилийский аристократ в момент кризиса (и речь не только о кризисе 1860 года) реагирует на происходящее, как углубляется упадок семьи вплоть до полного разложения; и все это показано изнутри, при некоем сопереживании автора и безо всякого злорадства, в отличие от «Вице-королей»[6].

Излишне говорить тебе, что «князь Салина» и есть князь ди Лампедуза, мой прадед Джулио Фабрицио; все в нем реально: стать, математика, напускная ярость, скептицизм, жена, мать-немка, отказ занять пост сенатора. Падре Пирроне – также личность подлинная, включая имя. Но, похоже, я нарисовал их умнее, чем они были на самом деле.

Танкреди внешне и манерами похож на Джо, а по характеру это смесь сенатора Скалеа и Пьетро, сына его. Анджелика – не знаю, кто такая, но учти, что имя Седара созвучно названию «Фавара».

Доннафугата как селение – это Пальма, как дом – Санта-Маргарита. Мне очень дороги две последние главы: смерть дона Фабрицио, который всю жизнь был один, несмотря на жену и семерых детей; вопрос о наложении печати на все реликвии абсолютно истинный, я сам тому свидетель.

Сицилия такова, какова есть, – и в 1860 году, и ранее, и всегда.

Думаю, все вместе не лишено некой печальной поэтики.

Я нынче уезжаю; когда вернусь – не ведаю; захочешь написать, направляй письма для меня:

Синьоре Бьянкьери

Виа Сан-Мартино делла Батталья, 2

Рим

С наилучшими пожеланиями,

твой

Джузеппе

[На обороте конверта:

Обрати внимание: пес Бендико́ – очень важный персонаж, практически ключ ко всему роману.

Завещательное письмо может быть полезно для понимания глубины писательского таланта. Оно составлено в стиле таких писем, но в то же время выдает доверительные и сердечные отношения с адресатом и свидетельствует о тщательном выборе слов и построении фраз. Не иначе, сказалось чтение Стендаля.

Для Джо

Май 1957

Дорогой Джоитто!

Хочу, чтобы и после того, как опустится занавес, дошел до тебя мой голос, хочу, чтобы ты знал, как благодарен я тебе за утешение, которое давало мне твое присутствие в эти последние два-три года моей жизни, такие тяжкие и темные, что, не будь тебя и милой Миреллы[7], они стали бы воистину трагичными. Наше существование – Лиси и мое – совсем было иссушено тревогами и старостью, когда вы, с присущей вам нежностью и трогательной заботой, озарили нашу мрачную обитель.

Я очень люблю тебя, Джоитто, и думаю, что, даже будь у меня сын, я и его не смог бы любить больше, чем тебя.

<…>

Такого рода письма обычно заканчивают тем, что просят прощения за все, в чем провинились, но я, сколько ни копался в памяти, не смог припомнить какой-либо вины перед тобой. Если же в твоей памяти осело что-то в этом роде – знай, это было невольно, и я тем не менее прошу у тебя прощения.

Еще хочу обратиться к тебе с просьбой: попытайся напечатать «Леопарда». Передай Джованне, Казимиро и Лучо[8], что я им очень, буквально очень благодарен за постоянную доброту, которую всегда находил у них; Пиана – один из немногих оазисов света в непроглядной пустыне моих последних лет. Скажи им, что я прошу их перенести на тебя и Миреллу ту привязанность, какую они, возможно, питали ко мне.

Прошу тебя также прочесть мое письмо к Лиси.

Засим прощаюсь, обнимая тебя и Миреллу с безграничной любовью и от всей души желая счастья вам обоим.

В те же самые дни конца мая он написал завещание с сопроводительной надписью: «Последняя воля частного порядка. Завещание вложено в отдельный конверт».

Из текста можно понять, что человек уверен в скорой смерти.

Настоятельно желаю, чтобы о моей смерти не упоминалось ни в печати, ни где бы то ни было. Похороны должны быть обставлены как можно проще и проведены в неурочный час. Просьба не возлагать никаких цветов, и пусть на церемонии присутствуют только моя жена, мой приемный сын и его невеста.

Желаю, чтобы жена или сын письмом известили о моей смерти инженера Гуидо Лайоло[9] (руа Эверландиа, 1147, Сан-Паулу, Бразилия).

Желаю, чтобы было сделано все возможное для опубликования «Леопарда» (рукописная копия, единственно годная для печати, содержится в оставленной толстой тетради); сие, разумеется, не означает, что роман должен быть опубликован за счет моих наследников; это было бы для меня крайне унизительно.

По выходе из печати экземпляры с посвящением следует направить нижеперечисленным лицам: синьоре Ильяшенко[10], Лолетте[11], дяде Пьетро[12], Коррадо Фатте[13], семейству Пикколо, Франческо Аньелло[14], Франческо Орландо[15], Антонио Паскуалино[16] и инж. Гуидо Лайоло. А также адв. Боно[17], Убальдо Мирабелли[18] и синьору Аридону[19].

Прошу прощения у всех, кому мог нанести обиду, и со всей открытостью заявляю, что не держу в душе зла ни на кого, даже на тех, кто упорно пытался причинить мне ущерб и унижение.

Заявляю также, что из ныне живущих люблю только мою жену, Джо, Миреллу. И прошу не оставить заботами мою Поп[20], к которой я очень привязан.

Похоже, больше сказать нечего, если я что-то забыл, мои наследники наверняка поймут это по букве и духу моей последней воли.

Джузеппе Томази ди Лампедуза

Палермо, 24 мая 1957

Последнюю волю частного порядка было решено включить в издание переписки писателя с женой, коль скоро в ней содержатся и слова, вносящие ясность в многочисленные вопросы относительно текста «Леопарда», утвержденного автором.

В 1926–1927 годах Лампедуза время от времени писал критические статьи о французской истории и литературе в ежемесячном генуэзском журнале «Ле опере э и джорни»; к этой деятельности он вернулся в 1954-м. «Спячка» писателя длилась до совещания, состоявшегося в Сан-Пеллегрино-Терме летом того года. Он сопровождал туда кузена Лучо Пикколо, который, по представительству Эудженио Монтале, вошел в Курзал республики словесности. При ближайшем рассмотрении республика не показалась Джузеппе сонмом полубогов. Далеко не все гении, собравшиеся в Сан-Пеллегрино, создали что-то весомое в литературе. Поэтическое творчество и удача Лучо Пикколо, два дня в Сан-Пеллегрино, вне привычного затворничества, послеобеденные лекции для Франческо Орландо, который в те годы тоже писал стихи и прозу, стали стимулами деятельности. Уже в конце 1954-го Лампедуза взялся за перо и в оставшиеся ему тридцать месяцев жизни писал каждый день, невзирая на неудачи, уготованные ему судьбой. Когда он умер в июле 1957-го, у него в загашнике уже был второй роман – «Слепые котята»; и, возможно, одна или более дописанных глав «Леопарда».

Роман вышел осенью 1958-го под редакцией Джорджо Бассани, и подлинность текста не подвергалась сомнению до 1968 года, когда Карло Мушетта, преподаватель итальянской литературы в Катании, объявил о том, что обнаружил сотни расхождений, и даже значительных, между рукописью и напечатанным текстом. Тогда-то и возникла проблема подлинности издания Бассани, а также достоверности различных источников. Об этом написал Франческо Орландо в своих «Воспоминаниях о Лампедузе»[21]. Как утверждает Орландо, существуют три версии «Леопарда», отредактированные автором для представления издателям. Первая, рукописная, собрана в нескольких тетрадях (1955–1956), версия в шести частях, перепечатанная на машинке Орландо и выправленная автором (1956), переписанный в 1957 году автограф в восьми частях с пометой на титульном листе: «Леопард» (полная версия) – его автор доверил мне перед отъездом в Рим.

Из трех версий первую, конечно, нельзя считать окончательным текстом. Рукописные тетради, с которых автор диктовал печатающему Франческо Орландо, до сих пор не найдены среди семейных бумаг; к тому же и машинописная версия подверглась редактуре, перед тем как в мае 1956 года автор пытался найти издателя. Сначала пять, затем шесть частей, напечатанных на машинке, были направлены графу Федеричи из «Мондадори» с сопроводительным письмом Лучо Пикколо. Таким образом, машинописный текст удостоился авторизации писателя, хотя и временной. Он тщательно выправлен и содержит несколько добавленных автографов: нумерацию страниц и частей; предваряющие каждую часть указания на место действия; месяц и год происходящего; замену некоторых слов. Исследование машинописной версии подтверждает мои воспоминания о порядке работы над романом. Приступая к нему, Лампедуза сказал мне: «Это будут двадцать четыре часа жизни моего прадеда в день высадки Гарибальди»; но спустя некоторое время передумал («Я не смогу написать „Улисса“») и решил обратиться к повествованию, в три этапа охватывающему четверть века: 1860-й – высадка в Марсале; 1885-й – смерть князя (подлинная дата смерти прадеда – не знаю почему – была перенесена на два года раньше, на 1883-й); 1910-й – конец всего. Из машинописного варианта следует, что «Смерть князя» изначально была в третьей части, а «Конец всего» – в четвертой, заключительной. Я уверен, что «Воспоминания детства» были начаты после «Леопарда»: возможно, обилие воспоминаний, вызванных к жизни воссозданием Санта-Маргариты, настоятельная необходимость записать их привели к выходу материала за рамки задуманной схемы.

По мере продвижения работы писателя обуяли коммуникативные волнения. Из его блокнота 1956 года я приведу записи в те дни, в которые упоминается «Histoire sans nom»[22] – так он говорил о романе, прежде чем назвать его «Леопардом». Это частные заметки, в которых обнажены огорчения и увлечения.

22 февраля – С утра светит солнце. Вечером ясно и холодно. В 18:30 ‘the boys’[23]. Джоитто дарит мне Лопе де Вега. Вместе с ним читаем «La moza de cántaro»[24]. Написание романа.

28 февраля – Погода улучшается, почти хорошая. У «Массимо» [первым заведением утренней прогулки была кондитерская «Массимо»] Аридон, которому читаю письмо дяди Пьетро. Внезапное явление Лучо. Есть внушающие надежду новости насчет Виа Бутера. В М. [ «М.» писатель называл кондитерскую «Маццара», куда заходил около десяти] сначала Фатта после возвращения Лучо, потом Аньелло и, наконец, долгожданный Джоитто. С ним и Лучо чудесный и веселый обед у «Ренато». Дома в 16:00. Не явился Орландо. В 18:30 приходит Джо для анализа моих мучений с князищем.

29 февраля – Погода средняя с уклоном к хорошей. Перед уходом звонок Коррао[25]. После «Массимо» иду в палаццо Мадзарино[26] (на вторую встречу с Лучо, который еще в Палермо). С Джо отправление поездом в 10:40. Приезжаю в Сант’Агату и в 13:15 – в Капо-д’Орландо. Дом заброшен, населен лишь новым телескопом и глобусом. Немного погодя прибывает Лучо. После обеда долгий сон Джоитто, а после полдничного молока чтение моей «Histoire sans nom», продолженное после ужина. С переменным успехом, без особого энтузиазма.

1 марта – Погода чудная. Капо-д’Орландо. В 18:00 приходит Данеу[27], остается ужинать и уходит в 21:15. Вечером перечитываю перед большой публикой.

7 марта – У М. Аридон. Потом долго пишу «Histoire sans nom». В 18:30 Джо и Мирелла. И он, и она говорят мне об Аньелло. Ужин с «boys» в пиццерии. Похоже, Мирелла сильно жалуется Лиси на Джо и даже грозится оставить его.

8 марта – Утром погода прекрасная, к вечеру дожди и грозы. У М. Аридон. Потом заканчиваю «Histoire sans nom». В 18:50 Орландо, которому читаю то, что написал сегодня.

17 марта – На улице туманно, но приятно и тепло. У «Массимо» Аридон. В М. Коррадо Фатта. В 16:00 Орландо, которому читаю много Томази и мало «Вертера». В 19:00 (с опозданием) «the boys», которые приносят мне – она трагедии Делла Валле, а он галстук. У Миреллы лекция о Ренессансе; Джоитто хотел бы почитать со мной Гонгору, но терпит чтение Томази. Оба невероятно доброжелательны.

Следующие заметки относятся к редактированию машинописного текста.

16 июня – В М. Джо с плохими вестями относительно здоровья матери Миреллы. В 15:30 отъезд Лиси в Рим. В последний момент прибегает Джо попрощаться. С ним у Орландо, где копирую рукопись. В 18:30 Джо приходит домой («Las famosas asturianas»[28]). Вечером чтение 1-й гл. «Леопарда» синьоре Ильяшенко, которая ничего не понимает.

26 июля – В 15:00 у Орландо копирование «Леопарда». В 17:30 в клинике Ното повторное лечение носа. В 21:00 приходят «the boys», и мы идем ужинать в «Спано», а Лиси – на виллу Иджеа, куда ее пригласил «Ротари» вместе с членами «Сороптимиста». После ужина тоже идем на виллу Иджеа забирать Лиси, а после у Ло Монако[29].

23 августа – В 11:15 иду к Орландо копировать последнюю часть «Леопарда». В 13:30 с Орландо обедаю в «Кастельнуово», потом продолжаем и заканчиваем работу в 17:50. Приходит Джо и отвозит меня домой на машине.

Машинописную копию в те месяцы он также читал дома у Беббуццо Сгадари и давал ее почитать друзьям, среди которых Коррадо Фатта и моя мать[30]. Никто не углядел в нем великого романа, и все в особенности отмечали несоответствие реальным событиям в Палермо былых времен, некую смесь увеселения и отвращения. Только то, что не касалось непосредственно Палермо, принимали благосклонно: встречу с шевалье и смерть князя. Лишь Лиси и отчасти моя мать, не разделявшие местных пристрастий, с самого начала оценили литературные достоинства романа.

8 июня 1956 года в письме свояченице Лолетте Бьянкьери, поблагодарив ее за том Аполлинера, Лампедуза упоминает о написанном романе и надеждах на благополучный исход первой попытки опубликования.

Переходя от Аполлинера к автору низшего уровня, рад тебе сообщить, что моего «Леопарда» (он теперь так называется) Лучо Пикколо отправил в «Мондадори». К нашему величайшему удивлению, обратной почтой пришел ответ в весьма благожелательном тоне, с благодарностью Лучо за представление в издательство столь интересного опуса и с обещанием непременно напечатать его, правда не сразу, а через довольно продолжительное время, ввиду множества предыдущих обязательств. Должен признаться, что мое достойное порицания тщеславие удовлетворено.

Я написал пятую часть, которую помещу между званым обедом в Доннафугате и смертью князя. Там дон Фабрицио предстает на охоте вместе с органистом и излагает свои суждения о политике и о том, как переменился Танкреди. Есть весьма изящные пассажи, но далеко не все. Если мой друг Орландо, который сейчас очень занят подготовкой к экзаменам, выкроит время перепечатать этот кусок, я тебе пришлю его с Лиси; в рукописном виде он нечитабелен. Вы с Лиси решите, надо ли сообщать об этом дяде Пьетро или нет.

Другие письма к жене с июня по ноябрь 1956 года свидетельствуют об интенсивности работы над романом. И в самом деле, «Леопард» был написан в крайне сжатые сроки, как будто Джузеппе спешил сразу перенести свои мысли на бумагу.

Пятница, 29 июня 1956

Лиси

…Je me félicite pour le succès scientifique que je communiquerai comme tu le veux. «After having both been the „scourge of the Woermannscher Partei…“ we are on the way of being both „the scourge of Italian publishers“». Quant à moi je suis en train d’écrire un épisode qui sera le numero 4: il sera suivi par un № 5 (tentative d’adultère de Angelica étouffé par la Principessa pour l’honneur de la famille et l’affection pour Tancredi). Comme ça ce sera un véritable roman et «basta». Ce que j’ai écrit depuis ton départ (première visite de Angelica après ses fiançailles, arrivée nocturne de Tancredi en coupé) n’est pas très mal: malheureusement, poétique[31].

Воскресенье, 8 июля 1956

Лиси

…Moi aussi j’ai été pris par un raptus pour mon «Gattopardo». La nuit passée j’ai travaillé jusqu’à 3 heures de la nuit. Il s’agissait de faire comprendre en six lignes toutes les significations historiques, sociales, économiques et galantes du premier baiser (public) de Tancredi à sa fiancée Angelica. Je crois que cela n’est pas trop mal venu. Le chapitre est presque fini; il sera très long: je n’ai plus qu’à écrire la conversation de don Fabrizio quand on vient lui proposer de devenir sénateur.

Ecris-moi et donne-moi des nouvelles entières et authentiques. Moi aussi avec affaires, mal au dos, «boys» et «Gattopardo», je me sens très fatigué.

Mille et mille bons baisers de ton M.[32] qui t’aime[33].

Понедельник, 9 июля 1956

Лиси

…Demain j’irai chez Orlando pour faire taper le nouveau chapitre du «Gattopardo». Je pense que c’est le meilleur; la première partie est ennuyeuse mais j’ai essayé d’y mettre des tas d’idées sociales: la deuxième (les amours assez poussés de Tancredi et Angelica, leur voyages de découverte dans l’immense palais de Donnafugata) est très vive, pas trop mal écrite comme style, mais je crains, d’un «snobisme» aigu, et peut-être un peu trop poétique. Le spectacle perpétuel des «goings on» des «boys» a produit en moi un attendrissement pour les «goings on» de Tancredi et Angelica. Que dis-tu de la partie nouvelle que je t’ai envoyée?

Vois le médecin! Et n’oublie pas

ton M. qui t’aime

et qui t’envoie mille baisers[34].

Среда, 11 июля 1956

Лиси

…Mon «Gattopardo» est «practically» fini. Demain il sera aussi fini de taper. Il fait affreusement chaud.

Mille et mille baisers affectueux et amoureux

de ton M. qui t’aime[35].

Четверг, 29 ноября 1956

Лиси

…Pendant que j’écrivais cette lettre-ci, chez Mazzara l’avocat Bono est venu pour me rendre le manuscrit du «Gattopardo». Il était secoué par le plus violent enthousiasme: il m’a dit que jamais dans un livre il n’avait eu la sensation plus précise de la Sicile avec son grand charme et ses grands défauts. Il dit aussi que c’est d’une actualité brûlante et il prédit un grand succès de curiosité et de vente. A travers tout ceci on comprenait qu’il était surtout étonné parce que, évidemment, dans le tréfonds de soi-même, il me croyait un âne[36].

Перипетии с публикацией придали новый оборот романтическому мифу непонятого гения. Дело в том, что читатели «Мондадори» и сам Элио Витторини, который проглядел машинописный экземпляр сперва для «Мондадори», а потом уже внимательно прочитал его для «Эйнауди», совершили громадную, не столько критическую, сколько коммерческую, ошибку, ибо признавали талант автора «Леопарда». Личный ответ Витторини застал Джузеппе Томази в Риме. «Отзыв неплохой, но печатать не будут», – сказал он мне накануне смерти. Если Витторини как литератор был способен усмотреть в Томази противника, которого следует опасаться, то как человек он, безусловно, не встал бы на его защиту. Однако он не воспрепятствовал решительно изданию «Леопарда», а посоветовал «Мондадори» взять его на заметку, но, как рассказал мне Витторио Серени, к несчастью, некий дежурный бюрократ, вместо того чтобы ответить автору предварительным письмом, взял и вернул рукопись, отделавшись общими фразами. Восемнадцать месяцев, прошедших с момента отправки рукописи Элене Кроче, которая передала ее Джорджо Бассани, тогдашнему редактору «Фельтринелли», и до выхода романа в издательской серии «Контемпоранеи», были бы не столь уж долгим сроком, не окажись смерть быстрее. Это скорее человеческая, чем литературная трагедия.

В марте 1958 года Джорджо Бассани приехал в Палермо по следам «Леопарда». Рукопись была уже набрана, включая эпизод бала, который в машинописном и отредактированном виде передала ему княгиня. Бассани подозревал, что текст неполон и, возможно, неточен, оттого и нанес визит на Сицилию с целью добраться до источников. Я вручил ему рукопись 1957-го. По ней он кое-что выправил в корректуре семи уже набранных частей и полностью заменил пятую часть («Вакация падре Пирроне»). Княгиня не вручила ему это сельское интермеццо: полагаясь на устное высказывание автора, она сочла нужным изъять этот эпизод из романа. Таким образом, «Леопард» в первом издании «Фельтринелли» (1958) целиком сделан по машинописной копии, за исключением «Вакации падре Пирроне», выверенной по варианту рукописи 1957-го (переходя от машинописного экземпляра к последней рукописной копии, автор внес тысячи исправлений и дополнений, которые Бассани во многом учел в своем издании); было также вставлено аннотированное оглавление отдельных частей; редактор решительным образом пересмотрел пунктуацию оригинала. С этого издания делались также первые переводы, в том числе перевод Арчибальда Колхуна.

До 1968 года, когда роман был переведен, можно сказать, на все языки и вышел фильм Лукино Висконти, издание Бассани никто не оспаривал. Но в 1968-м Карло Мушетта заявил, что опубликованный текст до некоторой степени переписан Бассани. Мушетта получил от Бассани ксерокопию рукописи и обнаружил множество расхождений. Они не меняли сути романа, однако мы сочли уместным осуществить издание по рукописи 1957 года. Оно вышло в 1969-м и стало стандартным изданием на итальянском языке. Как мы теперь знаем, именно на него и указывает последняя воля автора.

Если, как подтверждает письмо, адресованное Энрико Мерло, историческая канва романа сформирована совершенно точными генеалогическими и топографическими данными, еще более ощутимы вкрапления из основательно изученной современной дневниковой литературы; в частности, внешние проявления Танкреди, его пылкую приверженность революции можно найти в «Трех месяцах палермского викариатства» Франческо Бранкаччо ди Карпино[37]. И это один из наименее героических образчиков гарибальдийской дневниковой литературы. Бранкаччо и его друзья относились к революции 1860 года так, как нынче юноши из хороших семей относятся к треску сверхмощных мотоциклов: приключения, бои, никакой дисциплины; а в случае Бранкаччо книга – это возможность причислить к своим закадычным друзьям бо́льшую часть сицилийских титулованных особ, которых далеко не мало. Но реальность Бранкаччо столь искусственна, сколь эмпирична реальность Лампедузы. Такие фразы, как «Я вернусь с триколором», могли быть вложены в уста Танкреди, по мнению Бранкаччо, ибо автор «Леопарда» всегда чувствовал настоятельную необходимость разоблачать эмфазу как оппортунизм. Когда Танкреди и Анджелика выступают в политике от первого лица, они являются единственными персонажами, выстроенными вне хроники и памяти, но у такого упрямого прагматика, как Лампедуза, этот опыт незаменим. Лампедуза был вполне способен обустроить пошловатые, но правдивые дневниковые записи своего деда Джузеппе Томази (там мы находим день, посвященный чтению Розария и благочестивым занятиям, а также страсти к лошадям и – скажем прямо – серости первенца Паоло); то был вполне достоверный опыт, в отличие от бретерской лихости Бранкаччо. Когда ею пронизано поведение Танкреди, Лампедуза позволяет себе выразить свое отношение авторской ремаркой. Эти звуки режут слух великого реалиста своей фальшью, и он считает своим долгом откреститься от нее. В этом смысле вспоминается предложенное Моравиа сопоставление «Леопарда» с «Исповедью итальянца»[38]; оба романа с ностальгической грустью повествуют о закате культуры, но Лампедуза подает сигнал тревоги, едва описательность уступает место показухе, тогда как Ньево на протяжении целых глав предается риторике, посвященной родине и любви. С литературной точки зрения Ньево – великий гражданин Венето и никуда не годный итальянец. А Лампедуза, чей роман разрушил культ Объединения, подобно тому как «Мои темницы»[39] разрушили ныне оплакиваемые блага австрийского правления, всегда был настороже. Риторика Рисорджименто была ему, разумеется, более ненавистна, нежели идеология Рисорджименто, которую он так или иначе разделял (как истинный последователь Стендаля, он не мог не восхищаться идеологиями действия и втайне был приверженцем всех революций, включая Октябрьскую); но, подвигнутый обстоятельствами повествовать о рождении итальянской нации с точки зрения не оправдавшей себя идеологии, Лампедуза пытается литературными средствами компенсировать упадок вкуса, который неизбежно влечет за собой любая идеология.

Вдобавок Бранкаччо порой не гнушается театральными декорациями. К примеру, песню «La bella Gigougìn»[40] у Бранкаччо поют гарибальдийцы, захватившие Милаццо; в «Леопарде» же ее уныло распевают агитаторы в день плебисцита; исторические сантименты Лампедуза допускает лишь в ироничном ключе; песня, поданная Бранкаччо как гимн национального согласия, в Доннафугате становится очередным символом непримиримости сицилийцев и захватчиков. Положительные эмоции сводятся к схемам и крайне редко проникают в дотошное описание того царства одушевленных и неодушевленных ископаемых, которому Лампедуза уподобляет Сицилию. В открытии Бассани и отвержении Витторини не содержится литературного протеста. Бассани и сам считается анатомом побежденных, но неприятие трансцендентности, в том числе и на идеологическом уровне, безмерно раздражает тех, кто уверен, что вносит вклад в мировой прогресс.

Вопрос о подлинности текста «Леопарда» не был полностью закрыт изданием, соответствующим рукописи 1957 года. Самый популярный послевоенный итальянский роман стал излюбленным объектом исследования некоторых филологов, которые обнаружили сорок девять расхождений рукописи с напечатанным текстом. (Расхождений, впрочем, незначительных, не препятствующих пониманию романа.) В 1995 году в «Мондадори» вышел «Меридиан Лампедузы», куда вошли все его литературные произведения. В нем содержится изначальный, впоследствии вымаранный автором фрагмент четвертой части, о котором напомнил Франческо Орландо в своих «Воспоминаниях о Лампедузе». В стиле «Оглавления» он бы мог быть назван «Дон Фабрицио и Бендико́». Этот фрагмент был включен в «Тетрадь № 7 первой редакции», которая обнаружилась в библиотеке писателя в Палермо. Здесь он приводится в приложении как «Фрагмент А».

В 1998 году Джузеппе Бьянкьери, приводя в порядок бумаги тетушки, княгини Александры, наткнулся на различные рукописные и машинописные материалы, связанные с «Леопардом», среди которых был известный мне фрагмент другой части романа. Он приводится в приложении как «Фрагмент Б» и носит авторское название «Канцоньере дома Салина». Из уцелевшего текста никоим образом не следует мотив любви дона Фабрицио к Анджелике. Но тональность «Канцоньере» призвана поведать о страсти князя, замаскированной в собрании сонетов. Лампедуза говорил мне о плане написать еще одну главу, в которой дон Фабрицио предотвратил скандал, явившись загодя в Гранд-отель «Де Пальм», где у Анджелики было назначено свидание с любовником. Дон Фабрицио перехватил любовника Анджелики, по-видимому сенатора Тассони (о связи с ним вскользь упомянуто в части восьмой напечатанного текста), и сорвал политическую и светскую засаду, которую замышляли против этой пары. «Канцоньере» датирован 1863 годом. Эта более поздняя глава должна была располагаться между «Канцоньере» и «Смертью князя», после войны 1866 года и во времена, когда Танкреди в первый раз баллотировался в парламент. Глава так и не была написана. Джузеппе поведал мне ее сюжет, забавляясь своим вымыслом относительно заговора в Гранд-отеле. Его здание было построено как особняк семейства Ингэм[41], а с тех пор как в нем обустроили гостиницу, оно стало излюбленным местом адюльтеров, и сплетни о рандеву в «Пальмах» еще бытовали в Палермо во время написания романа. Помню, как Джузеппе читал мне «Канцоньере», и даже помню, что имя Анджелики должно было фигурировать там в какой-то искусственно-риторической форме – скажем, в акростихе (вроде бы начальные буквы строк должны были складываться в слова «Анджелика моя»), завершающем «Канцоньере».

Дошедший до нас «Канцоньере» не добавляет ничего значительного к роману, к тому же он не окончен. По смыслу он был своего рода литературной шуткой, прерывающей повествование, а сонеты – не более чем экзерсисами на темы любимых Лампедузой поэтических форм, в частности на темы «Сонетов» Шекспира или – если вернуться к итальянскому стихосложению – сонетов Микеланджело. (Мнение Лампедузы о сонетах последнего было таково: сильны по содержанию, посредственны по форме.) Предшествующая им «Ода» падре Пирроне представляет собой ученую пародию на провинциальную иезуитскую культуру в связи с «делом» Пор-Рояля и догматическим легитимизмом, ратовавшим за корректное прочтение истории, которую падре Пирроне пытается изложить на свой ретроградский лад от древности до нынешних времен. Пародия опирается на «Канцонетту», сложенную настоящим падре Пирроне к годовщине свадьбы деда Джузеппе. Восхищение иезуита трагедией Расина «Береника», по причине отсутствия в ней трупов, также подвергается осмеянию. Пирроне считает «Беренику» единственной бескровной трагедией автора, тогда как Лампедуза совершенно иначе отзывается о ней в своей «Французской литературе»: «Тела целы и невредимы, разрушены лишь души», – эту ситуацию падре Пирроне по-иезуитски игнорирует. В двух сонетах отражены поэтико-культурные игры, которые вели в Капо-д’Орландо Лампедуза и Лучо Пикколо. Свидетельством этих игр служит рукописная тетрадь, где собрана бо́льшая часть стихотворений Лучо Пикколо, записанных под диктовку Лампедузой либо мной, а еще фрагмент в подражание трагедии Расина и совершенно иная, преимущественно стихотворная редакция рассказа Пикколо, впоследствии опубликованного и озаглавленного «Похороны луны». Два последних текста укладываются в категорию «wicked jokes»[42], которые были в большом ходу в Капо-д’Орландо. Двоюродные братья с наслаждением изощрялись в литературных пасквилях на друзей и знакомых.

Из этой находки явствует то, что Лампедуза в своем творчестве то и дело превращал зарисовки повседневности в сардонические сценарии и озорные шутки, которые отнюдь не были по нраву объектам насмешек, если случайно становились им известны: якобы он унаследовал это от известных своим опасным злословием сестер Куто́[43]. Язвительный характер главы, зачастую обращенный к узкому кругу знакомых писателя, и трудности стихосложения, думаю, побудили его отказаться от этого замысла. Датируется она осенью 1956 года. Перепечатанный на машинке Франческо Орландо роман в шести частях был направлен в «Мондадори», потом в «Эйнауди», потом Элене Кроче и курсировал по издательствам, в то время как Джузеппе нарастил его частью пятой («Вакация падре Пирроне») и шестой («Бал»), а также взялся за написание «Канцоньере дома Салина».

Этими находками, можно сказать, исчерпывается издательская история «Леопарда». В 2002 году «Фельтринелли» выпустило новое издание, в котором были исправлены сорок девять разночтений, найденных филологами, и в приложении напечатаны два фрагмента, не включенные в роман. Из вышеизложенного можно понять, что это издание представляет собой немало расхождений с изданием 1958-го, по которому осуществлялись переводы на основные языки; те же, что вышли после 1969 года, например перевод на китайский, соответствуют рукописи 1957-го. С 2006 года издание 2002-го является единственным переиздаваемым «Фельтринелли», по которому делаются новые переводы на немецкий и греческий, а также первый перевод на корейский.

Джоаккино Ланца Томази