Читать книгу Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков - Страница 3

Русскому императору Николаю Первому хотелось воевать Турцию. Кто с ней только ни воевал из русских царей! И Федор Алексеевич воевал, и Софья с Василием Голицыным воевали, и Петр Великий воевал, и Анна Иоанновна, и Елизавета Петровна, и Екатерина Великая, и брат его, Александр Первый! И сам он, кстати, воевал Турцию, едва вошел на престол. И заставила Россия при нем, Николае Первом, отдать и восточное побережье Черного моря, и признать русское верховенство над Грузией и частью Армении, предоставить Сербии автономию, а также занять Молдавию и большую часть Валахии до тех пор, пока Турция не выплатит контрибуции!

Но очухались османы и вновь подняли голову. И живет до сих пор гидра! Притесняет христиан на Востоке, плетет интриги. Желание русского императора расправиться с иноверцами и освободить братьев-славян из-под многовекового ига становилась идеей-фикс. «Созрела-таки Россия для подобного шага!» – считал, и не без оснований, император. К середине XIX века Османская империя и впрямь заметно ослабла, одряхлела, как дряхлеют все деспотии, веками державшиеся на слепом поклонении вождю и рабском труде. Экономика Турции давно осталась позади в сравнении с мировыми державами, и прежде остро отточенная оттоманская сабля потупилась и чуть заржавела в громоздких восточных ножнах.

9 января 1853 года Николай Первый напрямую предложил Англии, самой сильной европейской державе, поделить Турцию. И тут Англия не на шутку испугалась. Отдать проливы России? Отдать Босфор и Дарданеллы? Позволить выходить в океан на западе? А что на востоке? Захвати Россия Турцию, она возьмет и Персию, а за ней не устремит ли она свой взор далее, на Индию? Как это уже делал их император Павел с подачи Наполеона Первого, да, к счастью, вовремя был убит! Именно об этом думал английский парламент в начале зимы 1853 года, когда зашел исторический разговор между Николаем Первым и послом Великобритании в России сэром Гамильтоном Сеймуром на светском рауте, в частном разговоре, с бокалом шампанского в руках. Точно речь шла о том, какой кусок торта вам более нравится: с розочкой или клиновым листом? Аппетиты у Николая оказались велики! И смотрел он, став первым европейским карателем, куда дальше своих предшественников! Это и не нравилось парламенту. Ведь что такое Англия без Индии, без этой роскошной сырьевой базы? Даже Египет и Кипр, которые предлагал Николай забрать англичанам, Малая Азия и Сирия, не могли прельстить их. Тем паче, что таким образом, возможно, он мечтал столкнуть лбами интересы англичан и французов на Востоке и в Африке! Ослабив враждой две великие державы, он бы уже не знал себе равных в Европе, и так шагая по ней широко!

Так не много ли брал на себя русский император?

Англичане ответили мягким отказом, и тогда Николай Первый решил все сделать сам. Он сам раздавит Турцию, но вначале напугает ее. Введет войска из Бессарабии в Дунайские княжества, где проживали румыны, хотя бы в два из них – Молдавию и Валахию, а там видно будет. Да и Болгарию пора от турок освобождать! – давно говорили при дворе, поддакивая справедливым желаниям императора.

Князь Александр Сергеевич Меншиков имя получил в честь знаменитого прадеда, соратника Петра Первого. Любимчик царя, надменный эрудит, острослов и равнодушный ко всему царедворец, он ехал в Константинополь с одной идеей: во что бы то ни стало порвать дипломатические отношения с Турцией. Именно этот исход переговоров, знал он наверняка, удовлетворит его императорское величество. Конечно, формально он должен был выхлопотать свободы для христиан, проживающих в империи османов, решить вопрос о «святых местах» в Иерусалиме, которые Россия оспаривала с французами, но его друг-император уже готов был ввязаться в крупномасштабную войну. А желание российского императора для любого русского дипломата – закон!

Меншиков, дав смотр войскам в Бессарабии, а позже флоту на Черном море, отправился в Константинополь на самом грозном корабле Российской империи «Громоносец» и 28 февраля 1853 года прибыл в столицу Оттоманской империи. В Константинополе он вел себя так нарочито нагло и на всех смотрел свысока, включая самого султана, что тот затрепетал. Турки поняли, что русские готовятся к войне, и «притеснения православных» и спор с французами из-за «святых мест» – всего лишь благовидный предлог для интервенции.

И вот тут англичане не выдержали. Они приготовились дать русским отпор и быстро сошлись на этой почве со своим старинным врагом – Францией. Наполеон Третий, не так давно пришедший к абсолютной власти через насилие и обман, страстно желавший реанимировать империю, с радостью согласился встать против русских. Он мечтал отомстить за своего великого и обожаемого им дядю, когда-то униженного злой и холодной Россией. Луи по молодости даже стал капитаном артиллерии в память о дяде! А тут представлялась прекрасная возможность для реванша, тем более на чужой территории. Экономика была на подъеме, армия вооружена лучше некуда. Так отчего не послать несколько корпусов в Турцию, чтобы поддать жару этому зарвавшемуся царю Николаю?

Уезжая из Константинополя в июне 1853 года, бросив турок в растерянности и почти в панике, недальновидный Меншиков, как и его император, думал воевать только с Азией, со «слабым человеком», как называл Николай Первый Турцию, еще не зная, что англичане и французы, в союз которых всерьез никто не верил, уже готовились к длительной общеевропейской войне.

Осенью 1853 года русская армия под предводительством князя Горчакова вошла в Молдавию и Валахию и расположилась вдоль Дуная. Турецкую армию, растянувшуюся вдоль той же реки, возглавлял Омер-паша. Этот хитрый полководец был выходцем из сербской христианской семьи, но поняв, что карьерного роста ему не видать, принял ислам и добился больших успехов в Порте. 27 сентября Омер-паша поставил в известность Горчакова, что если в течение пятнадцати дней русские не оставят княжества, он приступает к военным действиям. 11 октября у крепости Исакчи произошел бой, а еще через десять дней Омер-паша с четырнадцатью тысячами солдат переправился через Дунай. Уже скоро у местечка Ольтеница русским и туркам суждено было сойтись в первом серьезном бою…

23 октября в первом часу пополудни русские пехотные полки генерала Данненберга числом в шесть тысяч человек, хорошо оснащенные артиллерией, двинулись на турецкие позиции. Продвигались вперед по сто метров и открывали огонь. Но артиллерийский огонь турецкого форта был куда основательнее – наступающие шли по открытому пространству. Особенно героически скоро ложились под турецким огнем знаменные роты, отважно шагавшие впереди. Места убитых, разорванных картечью и сметенных ядрами, смело занимали другие. И все-таки русские, погибая большим числом – и офицерским составом, и рядовыми – быстро катили орудия вперед и смело отвечали огнем. Штурм оказался и стремительным, и кровопролитным одновременно. Турок было больше, но отвага русских частей так поразила их, испугала до глубины души, что они стали отползать, забирая пушки. Многие устремились к Дунаю. Вот тогда с той стороны реки забили по наступающим на форт другие турецкие части – и этот огонь оказался действенным. Но русские, потерявшие столько товарищей, были уже у стен форта и ликовали. И тогда от генерала Данненберга пришел приказ: «Отходить». «Как – отходить?!» – ничего не понимали командиры. Солдаты роптали: «Как же такое быть может? Ведь победа! Победа!»

Горнисты трубили отбой, но кто их услышит за канонадой?! Да и солдаты не думали идти назад. Велик был гнев и жажда победить! Младшие офицеры, как Алабин и Гриднев, рассыпались по наступающим полкам и батальонам, идущим через дым и гарь, с приказом: «Уходим!» Но во многих подразделениях не осталось офицеров – все легли в землю! Их противник выбивал в первую очередь! И тащить надо было солдат! У одного из таких ополовиненных батальонов и остановил коня поручик Петр Алабин.

– Уходим на позиции! – что есть силы крикнул он шагавшим вперед, под изорванным пулями стягом, рядовым. – Приказ главнокомандующего!

А впереди, за дымом, уже совсем близко читались бастионы Ольтеницкого форта.

– Да ты не ошибся, офицерчик?! – с гневом обернулся на поручика седоусый солдат, который прошел не одну войну. – Турки ж у нас вот здесь! – оторвав руку от винтовки, он сжал мозолистый красный кулак, похожий на камень. – А?!

Как и другие офицеры, Петр Алабин сам не мог понять и принять случившегося. Но куда было деваться?!

– Отходим, братцы! – повторил он. – Приказ генерала Данненберга!

Ему надо было лететь дальше!

– Тьфу! – только и услышал Алабин вслед. – Эх, офицерчик, офицерчик!

Приказ есть приказ, и русские, разом упав духом, потянулись назад. А среди них было много раненых, искалеченных. Турки, еще частично оставшиеся в форте, сами не поняли своей удачи. Но глазам верить стоило – и они быстро решились на ответ. И вот уже среди с неохотой отступавших русских, которые то и дело оглядывались на форт, послышались крики: «Сволочи, они же нашим головы рубят!» Это была правда! Конники-османы устремились из-за стен и окопов на отступающего противника, кто был ранен, и на скаку взмахом ятагана обезглавливали русских солдат.

Битва, могущая стать первой и славной победой, вдохнуть еще большую силу и надежду в сердце русского солдата, официально была в этот день проиграна.

А два генерала, Горчаков и Данненберг, понимали, что совершили огромную и вряд ли простительную для полководцев ошибку. Данненберг оправдывался, что увел войска с захваченных позиций по той причине, что не хотел подвергать свои части огню турецких пушек с правого берега Дуная. Но Горчаков, как понимали генералы его штаба, совершил куда более значительный промах! Он послал на хорошо укрепленные позиции турок всего шесть тысяч русских солдат. Их не хватило! А ведь и другие части были под рукою – и все можно было устроить иначе! Неудача, которую повесили жестокой ношей на Данненберга, была еще печальней оттого, что турки ночью сами оставили форт, предварительно подпалив его, и ушли за Дунай.

А ведь русские могли помешать их бегству!

Под Ольтиницей погибла почти тысяча русских солдат и офицеров. Еще было обидно и то, что русские дрались так, точно шли под знаменами Суворова. Штабс-капитана Скородумова, командира второй мушкетерской роты, пуля поразила в шею, но он сам вытащил ее и вел свою роту дальше, и снова был ранен, но уже в руку. Другой командир роты, штабс-капитан Лютер, был ранен в руку картечью, но шел со своими солдатами и ободрял их словами, пока одно ядро не разорвало ему грудь, а другое тотчас же не сорвало голову. Прапорщику Попандопуло перебило пулей кость ноги, но он продолжал идти в цепи, опираясь на ружье. Потом упал без чувств и позже умер от полученной раны. И таких были сотни! С ними можно было побеждать любого противника. Увы, увы! Не те полководцы командовали в этот день!

Но только начинать столь грандиозную кампанию по освобождению великих земель стоило с победы. Французская и английская пресса взахлеб прославляли бесстрашных турок, а в Омере-паше разглядели великого восточного полководца! Более других было обидно русским офицерам и солдатам. Их старания оказались напрасны. Воинский дух, который обязан питаться победами, упал.

В день после битвы поручик Петр Алабин попросил генерала Павлова выслушать его.

– Ваше превосходительство, – сказал он, – разрешите офицерам и солдатам наших полков поставить памятник погибшим товарищам. Сегодня же и начать. Мы уже и договорились…

– Чья инициатива?

– Моя, ваше превосходительство. Я уже придумал, каким он будет.

– Есть рисунок?

– Так точно, всю ночь просидел с карандашом.

– Любопытно, Алабин. Покажите.

Офицер вытащил из нагрудного кармана кителя лист бумаги, разложил его перед генералом.

Павлов кивнул:

– Разрешаю, поручик Алабин. Дело хорошее. И проект хороший. Молодец.

В ближайшие дни по инициативе и проекту поручика Петра Владимировича Алабина на одном из курганов близ Ольтеницы, ставшем братской могилой, был возведен монумент – плита с пирамидой. Работали и офицеры, и солдаты. Никто не захотел остаться в стороне. Пирамиду венчал православный крест – и он же попирал магометанскую луну. Вокруг памятника бойцы разных полков посадили платаны, кусты белой акации и розы.