Читать книгу Кацетница - Дмитрий Аккерман - Страница 2

Этот маленький сибирский городок, который запомнился мне потом на всю жизнь, показался сначала совершенно невзрачным и даже унылым. Что, впрочем, было и немудрено. Намного позже я понял, что попал в него в самое неприятное для Сибири время: в середине ноября.

Но это было потом – а пока что я пробирался к заводу пешком через сугробы и завывание вьюги. Молодой и, как мне казалось, перспективный молодой специалист, я был командирован в этот глухой край внедрять нашу драгоценную установку для органического синтеза. По всему выходило, что застрял я тут надолго: установка работала нестабильно даже в условиях опытного завода, что уж там говорить о реальном производстве с непременным для соцреализма бардаком.

Сказать откровенно, поехал в Сибирь я охотно – энтузиазм великих строек еще не прошел, Братская ГЭС была у всех на слуху, на московских кухнях рассказывали о бешеных деньгах и странных сибирских обычаях. Все это накладывалось на общий энтузиазм по поводу полетов в космос и смены генсека. Мне казалось, что я еду в какой-то чудесный вечнозеленый край, населенный прекрасными людьми и являющийся настоящей дорогой в будущее.

Разочарование наступило довольно быстро – прямо с небольшого холодного деревянного вокзала чуть ли не столетней давности постройки. Скрипучий холодный трамвай – встречать меня на вокзале никто и не подумал – медленно тащился за город, где в окружении пожелтевших от химии сосен стоял комбинат.

Правда, с людьми действительно повезло. Простодушные, открытые, прямые, они разительно отличались от москвичей. В первый же день в общежитии, куда меня поселили, в мою честь устроили пирушку с сибирскими пельменями, водкой и песнями, наутро после которой голова была непривычно прозрачной, но легкой.

Со своим московским самомнением я предполагал, что буду сидеть в отдельном кабинете рядом с директорским, и снисходительно распоряжаться местными инженерами, неумело запускающими нашу железку. Однако директора я увидел только раз – когда зашел представиться. Здоровый весельчак габаритами втрое больше моих одобрительно похлопал меня по плечу, традиционно поинтересовался, как там Москва, после чего спровадил меня главному инженеру и, как я понимаю, больше ни разу не вспомнил о моем существовании. Для меня поставили стол рядом с установкой, прямо в цехе органического синтеза. Хотя сам цех был чистым, но воняло там всеми запахами, которые только мог придумать человек, и я вскоре стал всерьез подумывать о том, чтобы ходить на работу в противогазе.

Поселили меня, как я уже упоминал, в общаге – правда, к счастью, не в рабочей, а в инженерской. Через некоторое время я понял, что мне крупно повезло – рабочую общагу еженедельно потрясали грандиозные пьянки и драки, а инженеры хотя и пьянствовали, но делали это скромно и тихо. Формально со мной в комнатке жил старший мастер, имени которого я так и не узнал. Вся общага звала его Виннету, и в комнате он появлялся в лучшем случае раз в неделю – отоспаться после очередной пьянки. Все остальное время он ошивался по всем местным молодухам, честно не делая различия между инженерным и рабочим общежитием, а заодно навещая и окружающий завод частный сектор.

С запуском установки тоже все было весьма далеко от моих мечтаний. В помощники мне дали балбеса-практиканта Вовку из местной фазанки, который только и знал, что курить, пялиться на ноги девчонок и мучительно зевать при любых моих попытках объяснить ему принцип действия установки. Остальным было некогда, лишь главный инженер иногда подходил ко мне, смотрел на разбросанную документацию, с сомнением хмыкал и снова исчезал на месяц.

Так все и тянулось… Дело шло к Новому году. И тут появилась Оксана.

В первый момент, увидев швабру у себя под ногами и подняв глаза, я просто ошалел. Единственное, что мне тогда пришло в голову – фраза Пушкина «я помню чудное мгновенье». Передо мной стояла женщина фантастической красоты. Идеальной формы европейское лицо, абсолютно гармоничная фигура, которую не скрывал легкий халатик. Короткие темные волосы с совершенно непривычной в эпоху завивок и шиньонов стрижкой. Черные глаза в пол-лица смотрели на меня скромно и выжидающе.

Все это настолько не сочеталось с арсеналом уборщицы у нее в руках, что я сначала принял это за какую-то шутку. Красивые длинные пальцы пианистки с хорошим, совершенно не советским маникюром изящно держали швабру. На запястье блестели мужские часы – не сомневаюсь, что в золотом корпусе. В разрезе халата виднелся черный крестик.

– Здрасти, – я не нашел сказать ничего лучшего.

– Добрый день, – ее низкий голос был достоин оперной сцены и никак не сочетался с хрупкой фигурой. – Вы не будете так добры разрешить мне помыть пол?

– Да-да, конечно, – я отскочил от стола, не отрывая от нее зачарованных глаз. Некоторая неправильность в ее речи, какой-то легкий акцент, делали ее еще более романтичной и загадочной. Она возила шваброй вокруг моего стола, а я истуканом стоял сзади, пожирая взглядом ее абсолютной формы ноги, спину с выступающим под халатом бюстгальтером, волосы, перехваченные косынкой. Я не понимал, откуда в этой сибирской глуши появилось это чудо и почему оно занимается мытьем полов, а не выступает где-нибудь на сцене…

Я не замечал Вовку, вернувшегося из курилки и похотливо взиравшего в разрез халатика Оксаны. Я как-то сразу перестал ощущать мерзкий запах цеха, которым пропиталась вся моя одежда. Я просто стоял и смотрел.

Сколько ей лет – об этом я задумался потом, когда она ушла. Я был небольшим знатоком женщин, хотя в институте имел пару романов с младшекурсницами и даже был изнасилован на одной студенческой вечеринке почтенной матроной, как после выяснилось, чиновницей районной администрации. Однако все это не помогло мне хоть чуть-чуть разбираться в этих загадочных существах – женщинах.

На вид Оксане было лет 28. А если смотреть только на красивые, ухоженные не по-советски руки – то даже меньше. Ни единой морщинки на лице, ни одного седого волоска, ровные красивые зубы в те редкие моменты, когда она улыбалась – все это резко контрастировало с фабричными женщинами, уже к тридцати годам отягощенными парой-тройкой детишек, мужем-пьяницей и вечными очередями.

Сначала я не понял, почему она не появлялась раньше. Конечно, в цехе все время кто-то убирался – но это были обычно тихие невидимые бабульки, которые мышками прошмыгивали со своими тряпкам и ведрами так, что их никто не замечал. Оксана явно была не новичком на заводе, уверенно передвигалась по цеху и знала в нем каждый уголок. Но я совершенно точно ни разу не видел ее за весь месяц, который провел за этим столом.

Бросалось в глаза какое-то странное отношение заводских к ней. Обычно редкая девушка могла пройти по цеху без подколок и подначек, а то и скабрезных шуточек молодых рабочих. При появлении Оксаны с ней даже никто не заговаривал, лишь некоторые женщины постарше иногда провожали ее какими-то сочувственными взглядами.

Мне смертельно хотелось узнать хоть что-нибудь о ней. Однако спрашивать у окружающих было неудобно – сразу стало бы понятно, что у меня к девушке особый интерес. Подняли бы на смех, дошло бы и до Оксаны – и я все испортил бы.

Выход нашелся сам собой. Как-то раз балбес Вовка, перехватив мой взгляд на Оксану, убирающуюся недалеко от нас, многозначительно округлил глаза и сказал:

– А ничего тетка. Симпатичная. Жалко только, алкоголичка.

– Как алкоголичка? – опешил я.

– Ну как-как, пьет, как последняя бичиха.

– Кто? Она?

– Ну да, Оксана. Это все знают. Месяц может пить, вообще из дома не выходит. Потом ничего, работает, пока опять не сорвется.

Я никак не мог поверить. Вот этот ангел во плоти, это воплощение неземной красоты, эта кроткая скромная девушка – алкоголичка?

– Вовка, ты с чего это взял?

– Да вы чего, весь цех об этом знает. Она сначала устроилась технологом, а потом раз запила, другой – ну и все, ей на выбор, или увольняйся, или в уборщицы.

– С ума сойти, – я схватился за голову, не сводя с Оксаны ошеломленного взгляда. Она подняла голову, взглянула на меня, покраснела и резко отвернулась.

– Вовка, а чего еще про нее говорят?

– Да не знаю, мне-то она до фени. Чокнутая, говорят, она какая-то. Но добрая. У меня как-то денег совсем не было, так она меня неделю кормила в столовке.

Домой я шел как в тумане. Впрочем, так оно и было. К концу декабря приморозило, даже местные ходили в шапках с опущенными ушами, а мне, в стареньком отцовом полушубке и модной московской папахе, было вообще тяжко. Но я не замечал мороза. Из головы не выходила картина – Оксана, пьяная, грязная… нет, я не мог в это поверить.

Около входа в общагу меня ждали. От дерева отделилась женская фигура в черной телогрейке. Это была Оксана.

Она двинулась мне навстречу, неуверенно глядя мне в глаза. Я остановился. Она подошла совсем близко, и я разглядел совершенно заиндевевшие веки.

– Я хочу сказать…, – нерешительно начала она.

Я стоял и хлопал глазами, как полный дурак. Надо было пригласить ее хотя бы в комнату, напоить чаем, но у меня отнялся язык. Сколько раз я хотел подойти к ней и не решался, а тут, да еще после Вовкиных слов…

– Вы не думайте про меня плохо. Это все не так. Я… я…, – она опустила голову, затем резко отвернулась и быстро пошла прочь. Когда я очнулся, ее тоненькая фигурка уже скрылась за поворотом.

Наверное, надо было кинуться за ней, вернуть – но ситуация показалась мне настолько киношной, что я не решился. Однако решилась она.

Мы не могли не встречаться каждый день – она убиралась, я работал. И я не мог не видеть, что я ей не безразличен. Каждый раз, подходя к моей установке, она краснела, здоровалась и, страшно смущаясь, все время поглядывала на меня – и пока мыла у нас, и у соседей. Однако я никак не мог решиться с ней поговорить. Делать это на виду у всего цеха для меня было невозможно – нам обоим перемыли бы все косточки. А поймать ее после работы я никак не мог – сразу после гудка она исчезала. Вовка, заметив мой интерес к девушке, узнал, что живет она в квартире на другом конце города, у вокзала.

Иногда она задерживалась около меня подольше – когда рядом не было Вовки. Говорила ничего не значащие вещи, спрашивала о погоде, о том, нравится ли мне в Сибири. Но при всех моих попытках заговорить о ней тут же краснела и хваталась за швабру. Я даже не знал, замужем она или нет – хотя кольца на пальце, как и других украшений, на ней не было. Кроме красивейших золотых часов.

Так незаметно наступил Новый год. Тридцатого декабря начальство собрало всех в столовку, где были накрыты столы – пусть и с привычной столовской едой, но зато с яблоками и диковинными для сибиряков апельсинами. Была, конечно, и водка, и дешевая туркменская мадера для женщин. Я не сводил с Оксаны глаз – она сидела от меня далеко, за три стола. Для меня в этот момент решался важный вопрос. Профком раздавал подарки тем женщинам, у которых были дети. От профкома не укроется ничего – но Оксане заветный пакетик никто так и не передал. Не могу скрыть, что у меня вырвался вздох облегчения.

Влюбился ли я? Не знаю. Каждый раз, когда я решал, что влюбляюсь, все кончалось быстро и грустно. Или девушка меня бросала по непонятной для меня причине, или я быстро понимал, что она – набитая дура и просто хочет замуж. Надо сказать, что от последних не было отбоя – для тех времен я был довольно перспективным женихом, с высшим образованием, отсрочкой от армии и пусть и маленькой, но все-таки квартирой в Москве.

На этот раз все было не так. Я видел, что мои чувства взаимны. Я чувствовал, что от Оксаны исходит не просто интерес к мужчине – от нее проистекала какая-то животная, сексуальная страсть. Меня это пугало и влекло – с моим мизерным половым опытом я искренне считал, что секс до свадьбы грязен и нечист. Однако внутренние желания сжигали меня, заставляя физически желать каждую симпатичную девушку – и самозабвенно онанировать в ванной, представляя разнузданный секс с ней.

В этот вечер я нажрался. Не напился, а именно нажрался. Обычно я пил немного, помня о вузовском значке и о том, что у меня интеллигентные родители – вернее, только мама, однако суть дела это не меняло. Конечно, в студенческие годы веселые московские вечеринки кончались по-разному – бывало, что и домой друзья доставляли в невменяемом состоянии, и просыпался иногда в чужом незнакомом доме – хорошо, если на кровати, а не на полу или в ванне. Однако я всегда старался пить по крайней мере какие-то приличные напитки, под тосты, с закуской.

В тот предновогодний вечер мне хотелось просто напиться. Местных я знал мало, все они, кроме Оксаны, интересовали меня достаточно слабо. В наш институт вряд ли кто из местного начальства догадался бы написать телегу, да и новый год был на носу. Черт возьми – когда еще напиваться, как не под новый год.

Окружающие, впрочем, полностью разделяли мою точку зрения, бодро откупоривая бутылки и разливая по граненым стаканам водку. Начальства в зале уже не было – парторг толкнул речугу, директор выпил с работягами по первой, профорг вручила подарки, после чего все руководство исчезло, оставив пролетариат и ИТР-ов напиваться в единении.

Хватанув первый стакан, я понял, что жутко голоден, и начал метать все, что стояло передо мной. После второго я сообразил, что на самом деле все люди – братья, а сибиряки – тем более, что и попытался объяснить сидевшему рядом соседу. После третьего я встал и пошел искать Оксану.

Плохо помню, что было дальше. Помню, танцевали с ней что-то непонятное. Помню, как остро чувствовал ее грудь, прижатую ко мне. Помню невообразимо прекрасный запах от ее волос. Как целовались где-то в углу под лестницей…

Очнулся я в трамвае. Увидел перед собой лицо Оксаны, внимательно меня слушающей. Понял, что пьян в стельку и несу девушке какую-то чушь. Понял, что холодно и я нестерпимо хочу в туалет…

– М-м-м… Оксана, а мы куда едем?

– Тихо, все в порядке, скоро приедем. Не шуми.

Хотя и будучи в состоянии нулевой логики, я все-таки допер, что она обращается ко мне на «ты». Похлопал глазами, привел мысли в более-менее порядок. Вспомнил ее горячие податливые губы, тут же попытался ее обнять, за что получил легкий тычок в живот и шепот: «Не сейчас».

Остановки через три мы вышли. Было темно, мы были где-то на окраине, и мне стало не очень приятно – рабочие районы славились хулиганами, а я был малый не боевитый. В таких ситуациях меня часто спасали ноги, однако сегодня со мной была Оксана…

Впрочем, до кирпичной четырехэтажки мы добрались без приключений, если не считать того, что я попытался пообниматься с двумя деревянными столбами и несколько раз чуть не спикировал на землю. Однако, заботливо поддерживаемый девушкой, наконец добрался до дверей.

В туалет я ворвался, забыв обо всех приличиях, прямо в полушубке, только скинув благоприобретенные на сибирской земле валенки – обувь смешную, но полезную. Глянул на себя в зеркало – нормально, выгляжу прилично, несмотря на явное косоглазие ввиду передозировки алкоголя. Подумал, что неплохо бы чашечку крепкого чая, чтобы привести себя в порядок перед сексуальными подвигами… опа, вот тут-то я сразу почти протрезвел. Она же привела меня домой! Меня, малознакомого мужика! Явно с единственной целью!

В этот момент меня резко отвлек от всех мыслей мой ненаглядный орган, выразивший свое отношение к моим мыслям решительно и однозначно. Пора было выходить из туалетного убежища и демонстрировать свои мужские достоинства… и я, конечно же, оробел. В самом деле, далеко не каждый день меня приглашает в гости девушка моей мечты, да еще с явным намерением… хм, приличного слова для ЭТОГО я не знал, а неприличным называть ЭТО с Оксаной у меня язык не поворачивался, даже наедине с собой. Так вот, мысль, которая меня стукнула в этот момент – это, конечно же, любимый мужской комплекс. Оправдаю ли я ожидания девушки? Не окажусь ли слабаком?

Меня привел в себя смех за дверью:

– Эй, ты тут не один! Я тоже хочу.

Я выскочил за дверь, вежливо пропустив Оксану. Разделся, прошел в комнату. Квартирка была маленькая, меньше нашей, московской, но ужасно уютная. Я бы даже сказал – какая-то кукольно-сказочная. Вроде все обычное, купленное в какой-нибудь советской очереди – но все сделано с совершенно необычным вкусом.

Сзади скрипнула половица. Я хотел обернуться, но меня обняли две руки. Щелкнул выключатель… и я утонул в ее объятьях.

Я раньше говорил, что у меня был некоторый сексуальный опыт? Так вот, я понял, что не было у меня никакого опыта. То, что делала со мной Оксана, было выше любых моих фантазий. Податливая и агрессивная, ласковая и нервная, скромная и развратная – она была сразу всем. Она отдалась мне, как верная жена, обняв меня руками и ногами, вжавшись в меня всеми частями тела, помогая мне входить в нее каждым своим движением, сладостно дыша мне в ухо и неудержимо приближая тем самым и так не задержавшийся оргазм. Она сделала мне массаж, принесла в кромешной темноте чашку чая, а потом, обцеловав все мое тело, стала гладить губами мой орган… Господи, такого я не испытывал никогда в жизни. Мне было стыдно за то, что она делает, и в то же время неудержимо хотелось, чтобы она продолжала и продолжала и продолжала… до тех пор, пока я не извергся в ее сладостный рот.

После третьего раза я отключился. Просто и бездарно заснул, развалившись на всю ее узкую кровать. Уснул, хотя чувствовал, что безмерно люблю ее и хочу, хочу, хочу…

Проснулся я посреди ночи от двух противоречивых желаний – помочиться и попить. Оксана спала, уютно свернувшись у меня под мышкой. Я осторожно встал, чтобы ее не разбудить. Прошлепал по холодному полу в туалет, нашарил в темноте унитаз. Понял, что не попаду, зажмурился и включил свет. Потом открыл кран, долго хлебал чистейшую ангарскую воду. Да, вот что в Сибири хорошо – так это вода. Напился, закрыл воду, щелкнул по выключателю. Промахнулся. Попал на другой выключатель, включил свет в коридоре. Понял, что свет падает на Оксану, хотел быстро выключить, чтобы не разбудить ее. Бросил короткий взгляд на кровать и замер.

Да, она была прекрасна. Идеальных пропорций фигура. Высокая упругая грудь с большим черным крестиком на шнурке. Плоский живот. Красивые бедра. И – шрамы. Страшные. Обезображивающие все тело. Шрамы на животе, на груди, на ногах. Шрамы продольные и поперечные. Непонятно от чего – но не от операций и не от пуль. Этого добра я насмотрелся у друзей моего отца, прошедших обе войны.

Однако поразило меня не это. А татуировка на безвольно откинутой руке. Короткая строчка цифр на предплечье. Точно такую же я видел у моего дядьки…