Читать книгу Отражение в окне - Дмитрий Андреевич Хатуцкий - Страница 5

Каждый раз после прихода маляров у него опускались руки, каждый раз он признавал свое поражение перед коммунальными службами в этой позиционной войне, каждый раз зарекался брать в руки кисть и каждый раз на следующее утро начинал работу над новой картиной. Он как никто понимал бесперспективность этой борьбы и с самого первого штриха, создавая первый эскиз, начинал оплакивать гибель еще не созданной картины. Он был несчастен почти все свободное время, чтобы окружающие стали чуть счастливее ненадолго, и считал это справедливым обменом.

Дома его встретила мама. Забрав пакет с покупками, спросила:

– Что такой хмурый? – И тут же, прижав руки к груди, сменила тон с беспечного на встревоженный: – Неужто уже закрасили?

– Да, мам. В этот раз и двух дней не подождали.

– Вот негодяи, такую работу загубили! А должны были поблагодарить и стену веревочкой оградить. Ведь за бесплатно настоящую красоту создаешь, ни рубля тебе город не выделил на это. Хотя в этом и проблема. На том, что бесплатно достается городу, своровать нельзя. А то, что нельзя обокрасть, в нашей стране не любят.

Мама Саши работала бухгалтером в бюджетном учреждении, поэтому привыкла на все смотреть через призму профессиональной деформации. То есть любые события трактовать с точки зрения повсеместной коррупции. После уничтожения каждой картины она говорила Саше примерно одинаковые слова, чтобы как-то подбодрить и убедить перестать изводить себя этой борьбой с ветряной мельницей. Хотя прекрасно понимала, что не сможет его утешить и уж точно не сможет уговорить оставить эту ночную работу.

– Ладно, мам, не переживай. Мне пора в школу.

Единственное хорошее, что дали ему ночные вылазки, это дневную работу, ставшую для него отдушиной и местом, где он, несмотря ни на что, чувствовал себя по-настоящему счастливым. Пару лет назад руководитель частной художественной школы Егор Валентинович застал посреди ночи Сашу, неуклюже ползающего по стене с малярным валиком. Это был мужчина средних лет, ценящий, разбирающийся, а главное, всей душой любящий искусство. По иронии он был начисто лишен каких бы то ни было художественных талантов и преклонялся перед людьми, ими обладающими. В картине, появляющейся на его глазах, он без труда разглядел искусство, в Саше – талант и твердо решил, что ему необходим такой человек среди наставников его школы. Он не рискнул отвлечь художника и терпеливо ждал почти до рассвета окончания работы.

– Молодой человек, могу я соблазнить вас чашкой горячего кофе? – спросил Егор Валентинович, когда Саша закончил работать.

Саша, уже готовый начать погружаться в горе неминуемой потери своей картины, был готов идти куда угодно и с кем угодно, чтобы это погружение отложить. К тому же промышленный альпинизм его вымотал и кофе входил в его планы в любом случае. Спустя несколько минут они сидели в тихом пустом кафе и пили согревающий напиток. Егор Валентинович видел, что Саша находится в легкой прострации и решил начать издалека.

– Как вас зовут?

Саша ответил.

– Александр, вы развили свой талант, обучаясь на профессию художника, или это врожденное?

– Врожденное, но я учился. Правда, научить меня смогли только терминам, рисовать по правилам я так и не смог. Поэтому выпустился со скрипом.

– Если не секрет, чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я – курьер, так что ногами, – улыбнулся Саша.

– Почему же не кистью? Мне кажется, это вам подошло бы куда больше.

– Я пытался, но это оказалось для меня слишком сложно.

Конечно, после выпуска из института Саша пытался работать по специальности и устроился на стажировку дизайнером. Он должен был создавать логотипы компаний. Свой первый заказ Саша воспринял с воодушевлением, лично приехал к заказчику и целый день в мельчайших подробностях расспрашивал его про фирму в целом, про сотрудников в частности, про направления деятельности. Потом почти неделю создавал настоящий шедевр, в котором отобразил все детали и нюансы. Логотип вышел поистине эпохальным и подходящим для размещения в шапке документов чуть менее, чем микроскоп подходит для забивания гвоздей. Саша так увлекся работой, что был ошарашен, когда ему напомнили, что логотип нужен по большей части для размещения в шапках документов, и для этого было бы неплохо, чтобы он умещался на стандартном листе А4, а в идеале занимал бы на этом листе лишь несколько сантиметров. Впрочем, заказчик был ошарашен не меньше и с удовольствием забрал получившийся логотип для размещения на стене офиса за ресепшном (ресепшн пришлось, правда, перенести к более длинной стене). Работодатель же был не столько ошарашен, сколько обескуражен и опечален. Согласно внутреннему регламенту одному дизайнеру за рабочий день в зависимости от выбранного заказчиками тарифа полагалось отрисовывать от двух до пяти логотипов, что несколько не соответствовало одному логотипу, законченному Сашей за неделю. Из-за благодарственного письма, больше похожего на хвалебную оду, в котором заказчик красноречиво восхищался Сашей, а с ним вместе и всей конторой, было решено дать стажеру второй шанс. Теперь за ним строго следили, одергивали, если он начинал увлекаться, и за вторую неделю из-под его пера вышло требуемое количество товара требуемого качества.

– Представьте себе человека, – продолжил Саша, – обожающего, допустим, конфеты до потери сознания. Если он пойдет работать в цех на шоколадную фабрику, то либо на второй день заработает диабет, принеся фабрике больше убытков, чем прибыли, либо не прикоснется ни к одной конфетке, чтобы не сорваться, и станет совершенно несчастным человеком, постоянно делая со сладостями вообще не то, что хочет. Вот и я должен был рисовать, делать то, что больше всего люблю, но делать не так, как мне хотелось, а так, как требовалось по техническому заданию. Из-за этого любимое занятие превращалось в пытку. Я продержался меньше месяца и ушел на работу, не связанную с творчеством.

Саша старался не думать ни о чем, чтобы не начать думать о картине, и до сих пор ему это вполне удавалось. Он просто бездумно отвечал на вопросы странного незнакомца. Но сознание не могло дремать вечно и, наконец очнувшись ото сна, выдало очевидный в такой ситуации вопрос:

– Извините, я не спросил вашего имени и… почему мы перед рассветом сидим в кафе?

– Простите мою бестактность, меня зовут Егор Валентинович, а сидим мы тут потому, что я увидел ваше творение и теперь хочу предложить вам работу.

Костя с удивлением посмотрел на собеседника.

– Мне очень лестно, что вы оценили мою картину, но я уже сказал, что не могу работать на заказ.

– Это и не потребуется. Я хочу, чтобы вы рисовали то, что вам хочется, просто при этом поясняли небольшой группе детей, как вы это делаете и почему. Ну еще иногда комментировали их собственные работы. – Егор Валентинович, давно общаясь с глубоко художественными людьми, привык всегда сглаживать углы и подбираться к сути своих вопросов и предложений предельно осторожно, чтобы не спугнуть и не оскорбить тонкие ранимые натуры.

– То есть вы предлагаете мне место учителя рисования?

Егор Валентинович еще не знал, насколько тонкая (и тонкая ли вообще) натура сидит напротив него и ощущал, что оказался посреди минного поля, а любой непродуманный шаг может стать фатальным.

– Нет… – он вглядывался в лицо Саши, чтобы понять его настрой. – Не совсем.

Лицо Саши было просто удивленным. Не было видно ни признаков оскорбления, ни возмущения, ни пренебрежения, ни чего-либо другого, что руководитель школы так привык анализировать в лицах людей искусства. Тогда он сделал следующий шаг:

– Хотя, строго говоря, да.

Саша не вскочил, опрокинув стул, не закатил глаза, он просто принял задумчивый вид, и Егор Валентинович выдохнул.

– Но у меня нет никакого опыта общения с детьми, и, вообще, дети меня не любят.

Саша, действительно, имел вид, не оставляющий шансов ни одному малолетнему хулигану пройти мимо. Он был слишком высок, слишком сутул, выглядел слишком молодо, растительность на лице росла слишком беспорядочно и даже несимметрично, а сбривать ее Саша постоянно забывал. В общем, внешним видом добиться уважения детей было идеей бесперспективной. Оратор в то время из него тоже был неважный. Из всего выходило, что с небезынтересным предложением он не справится.

– Это частная художественная школа, так что о детях не беспокойтесь, они идут к нам по своему желанию, и вам не придется держать их в узде и уговаривать прекратить бросаться бумажными комочками.

Саша с недоверием вгляделся в лицо директора: было похоже, что он говорил искренне.

– Я не знаю… вернее, не помню программу.

– Мне нужно, чтобы вы взяли на себя факультатив. Программу дети знают и так, но одной программы некоторым из них мало, и им пошло бы на пользу не углубляться в теорию, а больше рисовать под присмотром практикующего художника.

Егор Валентинович встал из-за стола и протянул Саше визитную карточку.

– Пожалуйста, не принимайте пока никаких решений. Просто загляните к нам на неделе, чтобы посмотреть на школу и детей своими глазами. – Он пожал Саше руку, оставил на столе деньги за две кружки кофе и вышел. Он всегда выбирал самый подходящий момент, чтобы уйти.

На следующий же день Саша позвонил по номеру, указанному на визитке, и договорился об экскурсии по школе.

– Да, и захватите, пожалуйста, несколько своих картин, – сказал Егор Валентинович в конце разговора.

Школа Саше понравилась сразу. Что снаружи, что изнутри она была яркой и красочной, чем остро выбивалась из облика города. Солидная часть стен была покрыта рисунками учеников и учителей. Все работы, и профессиональные, и примитивные, никто не думал закрашивать. А главное, Саша не увидел ни одного скучающего лица, детям тут явно было интересно, и они приходили в школу не на рутинные пытки уроками, а на оттачивание навыков и просвещение в любимом деле. Не все лица были радостными, на многих было выражение муки, но Саша хорошо знал это выражение, которое опытный взгляд не мог спутать ни с чем другим. Это были муки творчества, и лица именно с этим выражением растрогали и подкупили Сашу в первую очередь. Он сам много раз испытывал всевозможные вариации этих страданий и почувствовал, что сможет подобрать нужные слова для каждого из этих детей, и из мук родится достойное творение, а лицо просияет удовлетворением от собственной работы. Когда Егор Валентинович отвел его в класс к детям, с которыми Саше предстояло заниматься, и попросил показать его работы, не прозвучало ни одного провокационного вопроса, не было смешков, не было издевок и перешептываний – только уважение, осознанное восхищение и вопросы – робкие, исключительно уместные и очень правильные про технику, идеи и скрытый смысл. Саша не мог поверить, что в их городе (да и вообще в мире) есть такие дети.

К немалому облегчению Егора Валентиновича, к концу экскурсии Саша уже настолько проникся атмосферой школы, что был готов работать в ней кем угодно, лишь бы иметь возможность приходить в этот яркий красочный мирок. Ему дали карт-бланш и месяц на выработку методики занятий, чтобы потом принять окончательное решение о целесообразности факультатива и его утверждении. Уже через две недели Саша нашел самый продуктивный способ проведения занятий, от которого дети были в полном восторге, а через месяц его группа пока свободного посещения разрослась из двенадцати человек до двадцати семи. Факультатив утвердили, а группу пришлось разделить на три потока. К концу года каждый обучающийся по направлению «живопись» посещал Сашины занятия, а Егору Валентиновичу пришлось изменить расписание уроков и включить туда на постоянной основе факультатив, переименовав его в «практические занятия».

В эту субботу спустя два года преподавания Саша собирался на первое занятие с новым потоком. Он по-прежнему не был профессиональным педагогом, внешний вид его по-прежнему не был презентабелен, но общаться с детьми он уже научился, и даже не знакомые еще с ним ученики частной художественной школы заочно его уважали и почитали.

Как обычно, еще издали увидев цветастые стены школы, Саша испытал облегчение. По мере приближения к порогу его покидали все тревоги и переживания, приходили спокойствие и умиротворение.

– Доброе утро, – сказал он, зайдя в класс. – Меня зовут Александр. У меня плохая память на имена, поэтому ваши отчества я даже не буду пытаться запомнить, и мое отчество вам тоже не потребуется.

– Доброе утро, – нескладным дружелюбным хором ответил класс.

Саша улыбнулся. В этот раз каждый ученик, придя на первое занятие, уже знал, что обращаться к учителю будет без отчества, а приветствия в виде вставания из-за столов тут не практикуются.

– Вижу, основные правила вам уже известны. Значит, и чем мы сегодня будем заниматься, вы тоже уже придумали?

Это было первой находкой Саши в роли преподавателя, когда к нему приходили еще только первые двенадцать учеников. Он поручал им самим выбирать, что будет объектом для практики на занятии. Ограничений при этом не было, и фантазия детей начинала работать задолго до начала урока. К тому же всех, включая самого Сашу, интересовало, как учитель справится с заданием школьников, ведь он рисовал вместе со всеми. Также не было ограничений в стиле исполнения задания, единственное требование – надо было на картине обыграть объект, выбранный классом, поэтому в конце урока ни одна работа не была похожа на другую. Простое яблоко на одном полотне было сосредоточением света в саду Эдема, на другой – инфернальной тьмой в пасти дьявола, на третьей – плавилось, оказавшись горящей свечой. Оттого коллективное обсуждение результатов каждый раз было не менее захватывающим, чем процесс решения задачи, и занимало добрую половину занятия.

Вместо ответа к Саше отважным шагом подошла девочка с термосом и вытряхнула из него на учительский стол кучку снега, после чего, испугавшись собственной смелости, виновато посмотрела на Сашу.

– Снег в теплом помещении? Все подойдите поближе и постарайтесь запомнить, как он тает, у вас на это не так много времени.

Девочка, до того полагавшая, что придумала оригинальную задачу, поняла, что не только сделала ужасный выбор, но сейчас еще и затопит стол учителя на первом же занятии, съежилась и чуть не заплакала. Саша посмотрел ей в глаза и с широкой улыбкой совершенно искренне сказал:

– Великолепный выбор, молодец.