Читать книгу Тайна семейства Изморовых - Дмитрий Аверков - Страница 3

В свою съемную квартиру Барбосин вернулся уже поздним вечером. Он сразу уселся за стол и развернул перед собой лист с генеалогическим древом семейства Изморовых.

Иван с тоской уставился на гирлянды маленьких физиономий, рассыпавшихся на большом бумажном пространстве.

Вскоре он радостно вскочил и потёр руки – оказалось, что не все члены семейства, указанные на родовой схеме, носят фамилию Изморовы. Были и такие ветви, вырастающие из дочерей основных родовых носителей, где сторонние для семейства люди насаждали иную фамилию. Конечно, не все женщины Изморовых брали фамилии своих мужей, были и такие, которые сохраняли свою, превращая ее в двойную паспортную запись, к примеру, Изморова-Туйская. Но этот факт принес Барбосину определенное облегчение: круг поисков можно сузить!

Со вспыхнувшим энтузиазмом детектив насчитал восемь основных мужских линий: размножение рода продолжилось от Николая Филипповича и двух его родных братьев, прочие – от сыновей уже давно умерших братьев Филиппа Игнатьевича. Из стариков никого не осталось. Вернее, остался один – некий Игнат Игнатьевич, но почему-то плодиться он не стал: то ли ввиду мужской несостоятельности, то ли по каким-то другим причинам. Поэтому Барбосин не стал его рассматривать в качестве отдельной родовой линии.

Однако уже через полчаса Иван снова загоревал: он осознал, что сделал поспешный вывод. Пусть у кого-то фамилии и поменялись, но у всех, изображенных на схеме, в жилах течет одна и та же кровь.

Семейство Изморовых – это единый организм, это тот самый ужасный осьминог, опутавший и подмявший под себя весь город. И нет никаких оснований хоть кого-то вычеркивать из списка подозреваемых. Ведь если наследник – это младший ребенок по мужской линии, то отпрыски дочерей основателей родовых линий, вероятнее всего, в огромной обиде на такую внутрисемейную несправедливость. И мотив похитить и присвоить коллекцию у них – самый что ни на есть понятный.

А женщин в роду Изморовых – не счесть!

Барбосин подолгу не мигая всматривался в бумажные лица, водил пальцем по разветвлениям семейного древа, словно пытался разглядеть или нащупать незримые тайные ниточки, связывающие пока еще неизвестных ему заговорщиков.

Периодически восприятие детектива начинало шалить – «изморовские щупальца» множились и распадались на причудливые хитросплетения. Барбосин покрывался испариной и сворачивал лист, упирался лбом в мутное стекло и бездумно смотрел в окно, за которым царила ночная мгла…

Но снова и снова Иван возвращался к изучению древа, а когда всё повторялось вновь, он опять бросался к окну.

Детектив допускал, что у него возникло некое легкое помешательство от стресса. И потому, переведя дух, продолжал изучать генеалогическое древо с новым приливом рвения. В какой-то момент лица на бумажном полотне ожили, они гримасничали и будто хохотали над Иваном. Барбосин разозлился и принялся плевать на них и бить их кулаком, но каким-то невероятным образом маленькие изображения Изморовых пришли в активное движение – они перескакивали с ветви на ветвь, перемешивали имена, отделялись от генеалогического древа, снуя по вмиг ставшему безразмерным белому пространству бумаги.

«От стресса ли галлюцинации? – спохватился Барбосин. – Вдруг мне что-нибудь подсыпали, как и тогда Филиппу Игнатьевичу?! Так вот почему он так странно себя вел! Но я уж справлюсь с любым медикаментозным воздействием! Меня так просто не возьмешь! Я без труда контролирую себя в любом состоянии!»

Неожиданно лист стал сам по себе сворачиваться и с оглушительным шумом разворачиваться, вышвыривая наружу маленьких Изморовых. Они весело разгуливали по однушке Ивана: раскачивались на бежевых занавесках, бегали по пыльному потолку, мелодично дребезжали китайской люстрой и даже принялись заваривать себе чай.

На этом терпение Барбосина лопнуло, он позабыл про самоконтроль и принялся со злостью гоняться за «измориками» с мухобойкой, а еще он дико смеялся – похлеще, чем смеялся Филипп Игнатьевич в их последнюю и единственную встречу.

Немного успокоившись, детектив снова уселся за стол и стал призывно разворачивать и сворачивать бумажный лист, заманивая Изморовых обратно.

Маленький человечек с лицом Николая Филипповича подобрался к краю стола и, остановившись перед носом Ивана, проговорил насмешливо:

– Вы не злоупотребляете алкоголем, стало быть, это не белая горячка. Похоже, вы на днях Гоголя перечитывали?

– Вовсе нет! – безумно вскрикнул Барбосин, снова вскочил и принялся в неистовстве топтать «измориков», приговаривая: – Чик-пок-бок!

– Чик-пок-бок! Чик-пок-бок! – вторили ему маленькие человечки, пританцовывая и с легкостью выскальзывая из-под его ног.

Сколько бы еще продолжались эти «танцы» – неизвестно, но когда маленькие Изморовы, словно паразиты, принялись ползать по телу Барбосина и пить его кровь, Иван сперва застыл, испытывая парализующий страх, затем запрыгал на месте, нервно отряхиваясь, и вскоре выбежал на улицу, беззвучно шевеля губами: – Из-мо-ро-вы! Измо-ро-вы! Из-мо-рыыыыы!

Однако и под открытым небом он не нашел долгожданного покоя.

Под светом уличных фонарей кружили сотни крылатых насекомых, и Ивану казалось, что у всех этих насекомых физиономии Изморовых…

До самого утра Барбосин бродил по спящему городу, стараясь обходить стороной заведения, которыми владеет богатейшее семейство. А это было непросто.

На рассвете пошел дождь, детектив укрылся под навесом круглосуточной забегаловки и с обреченностью подумал: «Изморовы так могущественны, что, похоже, даже в силах управлять погодой в городе».

Солнечные лучи придали Ивану немного мужества, и он вернулся в теперь пугающую его квартиру, ставшую за один вечер жуткой, подобно особняку главы семейства Изморовых. Но там всё было спокойно. Застывшие бумажные физиономии Изморовых находились на своих местах. Детектив облегченно вздохнул, бросился на кровать и заснул мертвецким сном.

За весь день никто не побеспокоил Ивана, от Николая Филипповича не было никаких вестей, а ближе к вечеру Барбосину пришло сообщение от небезызвестной барышни.

«Я вернулась в город», – говорилось в нем.

Это послужило сигналом к пробуждению позабытой Иваном животной страсти, стало для него сладкой косточкой, за которой он тут же, прихватив часть аванса, ринулся, прижимая уши и радостно виляя хвостом.

Встреча с желанной девицей – единственное, что могло сейчас отвлечь Барбосина от гнетущих мыслей об Изморовых и пережитых им кошмарах.

Свидание с барышней поможет ему не только развеяться, но и получить так необходимые сейчас удовольствия пикантного характера и с головой провалиться в негу сладострастия…

***

Смазливая горожанка, которая пробудила в Барбосине вспышку неуемной страсти, была еще довольно молодой, но уже – по женским меркам – неглупой и четко понимала, что от нее нужно мужчинам и что ей нужно от мужчин. Ей претило попадать в мужскую кабалу в качестве содержанки или того хуже в роли девицы легкого поведения, она желала сама властвовать над мужчинами.

Природные данные ей в этом способствовали, и она подчеркивала их всеми возможными способами. Кэт с завидной для других женщин легкостью привлекала внимание мужчин, ей было чем произвести неизгладимое впечатление на кавалеров, ну а саму ее привлекало только ликвидное и конвертируемое.

А еще она терпеть не могла, когда применительно к ней использовали имена Екатерина, Катя или Катюша, она хотела выглядеть дороже и требовала называть ее Кэт или Катрин.

Большинство ухажеров не считали Катрин стервой (ну если только немного), поскольку она давала шанс любому из претендентов на ее сердце и прелести независимо от их социального положения, внешнего вида и личных качеств.

Мудрая девица ввела многоуровневую систему баллов, в соответствии с которой кавалер получал допуск к ее телу, лишь совершив значительные траты в ее пользу. Правильные, по ее мнению, мужские поступки находили живой отклик не только в сердце Катрин, но и в других частях ее тела.

Однако система баллов была довольно специфична и совершенно немилосердна к ее воздыхателям. Надо сказать, что в тягостные текущие долги Иван влез именно из-за этой барышни. Он уже прилично на нее потратился, но пока еще так и не дошел до стадии «можно всё». Более того, эта стадия лишь призрачно маячила на горизонте их амурной связи.

«Ну, вот опять ей конфеты и бантики, а мне только фантики…» – тяжело вздыхал Барбосин, выворачивая карманы для очередного материального ублажения своей избранницы.

Кэт умела ловко управлять мужскими страстями и держала самцов на прочном поводке. Барбосин еще даже не видел ее в нижнем белье, правда, сейчас с помощью полученного аванса он, скорее всего, смог бы получить желаемое: скатиться с вершины айсберга Кэт до самых потаённых низов, но отчего-то в последний миг он передумал.

Ему не хотелось спешить.

Ведь Барбосин прекрасно осознавал: когда он получит от барышни всё, что хотел, то потеряет к ней интерес и тут же охладеет.

А в его нынешнем положении Катрин была единственной отдушиной, которая позволит ему хоть на время забывать об Изморовых и дышать совершенно другим воздухом.

Конечно же, Иван отлично знал, что представляет собой Кэт. Однако большинство людей, достигших его возраста, уже успевают пережить и свою самую огромную любовь, и свое самое страшное разочарование в амурных делах.

Некоторые даже не единожды.

Разумеется, Барбосин был в их числе, и с некоторых пор Иван перестал рассматривать женщин с точки зрения их функциональности в быту, его привлекала лишь эстетическая роль представительниц прекрасного пола в обществе. Ну и как эта эстетическая роль может благотворно и, безусловно, лишь на время скрасить мужское одиночество.

Если выразиться конкретнее, то Барбосин давно уже не следовал зову сердца по отношению к женщинам. Только поддавался приступам животной страсти к барышням из разряда, как он называл, «невеста для причинного места».

Сердце можно заткнуть, но с мужскими физиологическими потребностями совладать трудно, потому Иван и не сопротивлялся таким приступам, понимая, чем всё это в итоге закончится. Причем понимал это с глубоким мужским спокойствием, поскольку совершать прежних ошибок на любовном фронте он уже не собирался ни в коем случае.

Если заглянуть в прошлое, то мы узнаем следующее: когда-то у Барбосина была невеста, она поразительно необыкновенно смотрела на него, так смотрела…

Но однажды она точно таким же «липко-масляным» взглядом уставилась на соседа, и с того самого момента Иван утратил всякое доверие к женщинам, но в интимном плане меньше желать их не стал…

С тех самых пор Барбосин больше не испытывал к женщинам душевной теплоты, однако телесная жажда только усилилась. С женщинами, как и с работой, он торопился скорее довести всё до конца и перейти к следующему делу или телу.

Какой была по своей сути эта девица, пробудившая в нем огонь страсти, – ему было совсем неважно, ему важна была лишь его страсть к ней, которую он желал непременно удовлетворить. А когда страсть утихала, то Барбосин зачастую с трудом припоминал имя барышни, которая совсем недавно заполоняла его мысли и сводила его с ума.

После двух-трех пылких ночей барышня теряла свои позиции в его сердце и прочих частях тела.

Наперёд Иван, конечно, не загадывал, его отношение к слабому полу могло еще измениться, но на этом этапе жизни его интересовали лишь краткосрочные контакты с женщинами. Объяснял он это тем, что его нынешняя работа связана с определенными рисками. Однако главным для него было то, что чутье всегда подводило его в выборе сердечной избранницы, и заведомо зная о своем промахе, он не желал обременять себя неудачными затяжными отношениями с какой-либо дамочкой. Он больше не хотел надолго привязываться к конкретной женщине.

На свою беду или все-таки удачу, Барбосин испытывал приступы страсти только к барышням такого склада, как Катрин, избалованных мужским вниманием.

Встреть Иван женщину скромную и тихую, то он наверняка смог бы создать с ней новую добропорядочную ячейку общества. Но по каким-то неведомым ему законам к подобным девушкам он был равнодушен.

Катрин без зазрения совести пользовалась успехом у мужчин с самоуверенностью новенького самоката и втридорога продавала билеты каждому желающему покататься. Она совсем не изводила себя мыслями о том, что всякой разумной девушке следует подыскать себе заботливого и постоянного ездока, пока ее «самокат» привлекает мужское внимание. Пусть «самокат» и пользуется большим спросом, что обещает длительные перспективы, но любые перспективы имеют свойство сужаться и порой неожиданно исчезать, помаячив на горизонте уходящим последним вагоном.

Иван, разумеется, вовсе не подходил на роль постоянного партнера, но Кэт с хищным азартом и его включила в список претендентов на ее «сердце», конечно же, пока он хоть сколько-нибудь платежеспособен.

Бывает, мужчина – вполне обоснованно – не очень-то спешит тратить деньги на даму, с которой недавно познакомился. И дело не всегда в его прижимистости, чаще всего дело в присущей мужчинам рациональности. Вот выгуляет он и накормит незнакомку на ползарплаты, а она изначально и не помышляла приглашать его к себе «на чай». Так к чему зазря раскошеливаться? Нужно сначала четко выяснить: получит ли он адекватную ответную реакцию на свою щедрость или нет?

К барышням Бабросин не приценивался и не жалел на них средств и личного обаяния. С последним у него, конечно, были ощутимые проблемы, да и с первым тоже. Но он был безудержен в своих приступах страсти, его так и тянуло совершать широкие жесты и необдуманные поступки, при этом безоглядно спускать все свои деньги на приглянувшуюся ему особу.

Барбосин ничего не мог поделать со своей расточительной страстью, хотя он резонно полагал, что если барышня охотно принимает дорогие подарки, то, значит, и одобряет его заявку на секс. Но Кэт была насквозь порочной женщиной, и свою порочность она продавала слишком дорого – пока подарки и затраты на нее не достигали определенного уровня.

Она была уж слишком щепетильна в подсчете баллов и до сих пор ничего не позволяла Ивану, но его подношения принимала охотно и мило улыбалась. И даже порой искусно изображала смущение.

Барбосин уже проплатил проход до стадии, когда ему позволялось нежно покусывать ноги Катрин, но строго ниже колен. Теперь он хотел большего, но, как уже решил прежде, не всего.

В этот раз Барбосину некогда было заморачиваться на поиски дорогих подарков, и он выложил из кармана на стол барышни толстую пачку денег.

Скрупулезно подсчитав набранные баллы и прибавив в уме уже накопленные Иваном раньше, Катрин заявила, что он перешагнул необходимый рубеж финансовых доказательств «своей любви к ней» и соблаговолила безоговорочно сдаться на милость завоевателя ее сердца. Однако добавила, что для установления меж ними непосредственного телесного контакта все-таки «немножечко» баллов не хватает.

Иван на это и рассчитывал.

– У тебя такая восхитительная… сердцевина! – сказал Барбосин, с жаждой уставившись на ее вздымающуюся грудь, скрытую одной лишь тонкой кофточкой.

Девица томно вздохнула, мило улыбнулась и понимающе сбросила кофточку.

Постепенно барышня осталась совсем без одежды.

Катрин с искренним желанием самовыразиться показывала Ивану свое обнаженное тело, охотно принимала различные пикантные позы и даже выполняла простейшие акробатические этюды.

Барбосин с восторгом наблюдал, как влекущие его складки в ее укромном месте для интимной коммуникации причудливо изменяют форму: то увеличиваются, то уменьшаются, а то и, растягиваясь, полностью исчезают…

Загадка женской природы для Барбосина в этот момент заключалась именно в этих умопомрачительных свойствах кожных складок, начисто лишенных волосяного покрова.

Ивану не нужно было, да и совсем не хотелось выискивать в Катрин что-то тайное, какую-то скрытую от мира загадку и другую прочую романтическую чушь. Ему было достаточно ее смазливости, ее обнаженного тела и вот этих завораживающих складок ее нежной кожи…

Будь эти складки в ином месте, они вряд ли бы так впечатляли Ивана и вызывали у него столь трепетный интерес, а скорее, наоборот.

Конечно, учитывая образ жизни Барбосина, вернее, уровень его жизни, ему следовало бы практиковать другие способы, позволяющие перевести женщину в состояние «безотказная». К примеру, любую барышню можно гнусно шантажировать, а повод всегда найдется. Еще один верный вариант – пообещать жениться. Пусть многие девицы и отлично знают, что «пообещать – не значит жениться», но охотно ведутся на такую уловку. Эта заветная фраза о будущей женитьбе включает для барышень «зеленый свет», прокладывающий путь через дорогу докучливых условностей и ограничительных приличий. Да и чего греха таить, позволяет им, избегая самобичеваний и всяческого осуждения, быстренько выпрыгивать из трусов на потребу своих девичьих интересов и «хотелок».

Но благоразумный Барбосин вполне в силах был представить, как ему это может аукнуться впоследствии, и потому он использовал лишь один проверенный и надежный способ – финансовый. Самый безвредный для обеих сторон. Ну конечно, если мужчине не придется основательно утонуть в долгах.

Зато картина отношений складывается самая оптимальная.

Кавалер поухаживал за барышней с шиком, дорогих подарков ей накупил, получил, что хотел, и свободен.

Какие к нему после этого претензии? Волочился за ней? Да. Тратился на нее? Да. А что не срослось у них, так отговорок для этого масса.

Такова реальность.

Костры страсти прогорают быстро, а на затухшем пепелище к чему задерживаться? Тут уже не согреться…

Вдоволь налюбовавшись прелестями Катрин, Барбосин напросился к ней на ночлег. Отправляться в свою квартиру, где, возможно, снова хозяйничали маленькие Изморовы, ему не хотелось.

Поскольку он внес внушительный платеж, а такие поступки Катрин ценила, она позволила ему погостить у нее до утра. Но в свою спальню она Ивана не пустила, побуждая ухажера к новым скорым свершениям, и откровенно намекнула, что пока еще его заявку на секс она не одобрила, но теперь всегда держит ее под рукой.

Однако, немного подумав, барышня неожиданно заявила томным голосом, что она может пойти кавалеру навстречу, сделать исключение, но, разумеется, в долг, если Ивану уже совсем невтерпеж.

Барбосин, конечно же, безумно желал овладеть Катрин и днем раньше готов был пойти ради этого на всё, но сегодня его взгляды на сей процесс кардинально поменялись. Объяснять в чем дело он не стал и, сославшись на усталость, внезапно одолевшую его организм, включая и органы страсти, остался ночевать в гостиной.

Кэт была сейчас в наилучшей своей форме, посвежевшая, отдохнувшая от городской суеты и загазованности, поэтому и сама была не прочь пустить свое тело в дело. Встретив сопротивление кавалера, она сделала вид, будто бы не поняла, что Иван наглым образом отказал ей в близости. Хотя, возможно, действительно не поняла. Как он мог отказаться от сладкого пирога, если давно и настойчиво за ним охотится? Впрочем, она разбираться не стала, иначе пришлось бы обидеться на Барбосина, а такой поворот ее не устраивал: сегодня он показал, как интересны его карманы, точнее, то, что там водится в виде внушительных пачек купюр.

Проваливаясь в сон, Иван подумал, что у Кэт в текущем моменте наверняка есть и другие поклонники, но ему было на это совершенно наплевать. К тому же он ни разу ни с кем из них не пересекался. Ревновать Катрин, пожалуй, он бы не стал, если бы и встретил кого-то из ее воздыхателей, столкнулся бы с ним нос к носу в дверях искусительницы.

Ивану нужно было от этой барышни сугубо своё, и он это постепенно получал. А внезапно испытать определенные глубокие чувства к Катрин, кроме надоедливой похоти, Барбосин попросту не сумел бы, несмотря на ее привлекательность, своеобразную женскую отзывчивость, да и другие ее скрытые, а сегодня и открытые достоинства вкупе.

***

Иван сладко зевнул в последний раз и мирно уснул на гостевом диване.

– Чик-пок-бок! – раздалось вдруг у самого его уха.

– Чик-пок-бок, – машинально повторил Иван и перевернулся на другой бок.

Барбосин силился проснуться, но, скорее всего, у него это так и не получилось. Он снова увидел маленьких Изморовых, заполонивших всю гостиную. Продукт его стрессово-бредового состояния не давал ему житья не только наяву, но, по всей видимости, и во сне.

И ни Кэт, и ни ее завораживающие складки так и не сумели отвлечь Барбосина от жуткой действительности.

Однако тот факт, что в реальности Изморовы – важные и влиятельные люди, а в его бредовых галлюцинациях они лишь мелкие и противные паразиты, Ивана весьма забавлял. Хотя он отчетливо понимал, что ни с теми, ни с другими сладить у него не выйдет.

– Не суйся к нашему семейству и к нашей коллекции! – галдели «изморики». – А не то посадим тебя! На цепь!

«Цепь? – подумал Барбосин. – Это какая-то подсказка?»

– И конуру твою отберем! И сучку твою изведем, пёс шелудивый, если хоть на шаг приблизишься к нашей тайне! – кричали они весело. – Бродячий никчемный пёс! На кого ты тявкать решился?!

– Я не пёс, – недовольно буркнул Иван. – Да и нет у меня давно уже своей конуры. А эта сучка, – кивнул он в сторону спальни Катрин, – и не моя вовсе. Так, временная. Можете твердить мне хоть каждый день, что я обычный дворовый пёс. На меня ваше внушение не подействует. Если и пёс я, то служебный! И обязательно докопаюсь до истины!

– Не узнать тебе нашей тайны! Не узна-а-ать! – нараспев кричали «изморики». – Тебе только воду в ступе толочь, толочь, толочь! Эх ты, Ванька-бестолочь, толочь, толочь, толочь! Бестолковщина! Безмозговщина!

Пока Барбосин свирепо молчал, человечки принялись выстраивать гимнастические пирамиды, ловко вскарабкиваясь на спины и плечи друг другу. Самый последний с лицом Николая Филипповича – медленно и тяжело пыхтя – забирался на самый верх. Когда же он достиг цели, то с победным видом взглянул на Ивана, но тут его физиономия принялась быстро изменяться: она становилось то стариковской, то превращалась в лицо какого-то подростка…

Этот человечек вдруг достал из-за спины конверт, раскрыл его и вынул сложенный лист бумаги. Затем он разорвал его на клочки и стал запихивать их себе в рот, пережевывал и проглатывал обрывки бумаги с сосредоточенным видом. Как только он проглотил всё до последнего кусочка, рассмеялся и крикнул удивленному Ивану:

– Не найти тебе завещания! Не узнать тебе нашей тайны никогда! Усыпить тебя надо!

– Да я и так сплю, – осторожно заявил Барбосин.

– Усыпить, да не так! – насмешливо хохотали «изморики». – Мы тебя отвезем к ветеринару и усыпим! Усыпим навсегда! На убой его! На убой! На убо-о-ой!

Видимо, осознав, что словесные угрозы на детектива не особо действуют, гимнастическая пирамида рухнула, человечки смешались в кучу малу, и через минуту «изморики» превратились в огромного осьминога, агрессивно устремившегося к Барбосину…

– Вам меня не запугать! – истошно кричал Барбосин и дрожал от страха, забившись за диван. Но липкие мощные щупальца отыскали его, обвили и принялись душить…

На вопли Ивана из спальни выскочила Катрин.

Поведение ухажера ей крайне не понравилось, да и к этому времени она окончательно решила, что гость оскорбил ее своим отказом принять ее разрешение о доступе к телу. И она незамедлительно и бесцеремонно выгнала его прочь.

Бледный и трясущийся Барбосин поплелся по ночным улицам домой. Он безжалостно ругал себя за то, что взялся за дело Изморовых. Еще в самом начале можно было всего этого избежать. Когда позвонил Филипп Игнатьевич, Барбосину надо было ответить ему что-нибудь вроде «я сейчас нахожусь в другом городе» или «я сильно болен, но как поправлюсь, то непременно буду к вашим услугам».

Но Иван на свою вероятную погибель погнался за длинным рублем…

Изморовским рублем…

Наверняка проклятым изморовским рублем…