Читать книгу лИса - Дмитрий Беркут - Страница 9

Утро на Радуге наступает поздно, примерно в полдень. Но все равно в любое время дня и ночи все желают друг другу Доброго утра. Потому что никто точно не знает, когда именно проснулся тот или иной человек и проснулся ли он вообще. Конечно, для тех, кто по неопытности устроил жилище под открытым небом, утро наступает раньше – не позже восьми-девяти утра. К этому времени их палатки нагреваются до такой температуры, что лежать в них порой уже даже опасно. Мы же на опушке леса – под сосновой защитой. Засыпаем и просыпаемся, когда пожелаем. Народ готовит завтрак: некоторые у своего костра, а группа вызвавшихся с вечера добровольцев – на общей кухне. Никто никого ни к чему не принуждает. Все делается с энтузиазмом и на добровольной основе. Я не умею готовить, да и вообще мало ем, но с удовольствием хожу за дровами. И это всех вполне устраивает. Чистый отдых. Мобильник на дне рюкзака. Работа и связанные с ней заботы постепенно улетучиваются в астрал. Перед общим завтраком проходит медитация и утренний Пау-Вау. Но я ни разу там так и не побывал, потому что вылезал из своей палатки неизменно в полдень. Ну, когда еще отоспишься в Москве с побегушками в агентстве. Новости с Пау-Вау мне обычно в сжатом виде пересказывали первые встреченные знакомые. Новости включают в себя: обычные телеги (рыбаки здесь поставили сети, купайтесь осторожно). Обсуждение жизни в лагере (говно, фотографы). Сообщения о грядущих музыкальных тусовках и семинарах (на маленькой поляне Лиса в шесть вечера будет рассказывать, как она с камерой колесила по Юго-Восточной Азии на стодвадцатипятикубовом тайском скутере. А на центральном костровище вернувшиеся из Индии чуваки будут обучать холотропному дыханию, а после этого – ходить босиком по углям). Ну, и просто восклицания: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

Ах, да, Лиса сегодня вечером. Я весь в нетерпении, жду этого, будто мы уже тысячу лет знакомы. Второй день хожу с камерой, словно прокаженный, но благодаря агентским навыкам мой Кэнон практически никто не замечает, он словно часть меня. Я и сам про него, бывает, забываю, – болтается себе на плече. Вспоминаю лишь тогда, когда чувствую легкость и понимаю, что оставил его в палатке.

К шести часам на маленькой поляне собралось человек тридцать. Она сидела посередине, разложив на пеньке бумажные фотографии формата А4. Сходство с Катей было поразительным. Разной была разве что внешняя атрибутика: отсутствие фенечек, цветная ленточка, вплетенная в длинную прядь рыжих волос и одна раста-косичка. Я подошел и уселся рядом.

– Привет, Лиса!

Она подняла голову и недоверчиво посмотрела на меня:

– Мы знакомы?

– Нет, извини, я – Дима. Мне Катя про тебя рассказывала.

– Лиса, – с ударением на первый слог представилась она и улыбнулась, – но можно и как обычная лиса, так даже привычнее.

– Красивое у тебя имя. Из Таиланда фотки? – кивнул я на внушительную пачку фотографий.

– Спасибо. Да, из Таиланда и окрестностей: Лаоса, Вьетнама, Камбоджи.

– Интересно будет послушать. Я тоже фотожурналистикой занимаюсь.

– Ого! – совсем по-другому взглянула на меня Лиса, – истории снимаешь?

– Раньше историями занимался, а сейчас для агентства новостную ленту делаю.

– Понимаю, на что-то жить ведь нужно. Говорят, что агентский формат съемки деформирует фотографа. Ты как считаешь?

– Думаю, да. Наверное, все что угодно деформирует, если годами одним и тем же заниматься.

– Я за фриланс, – сказала Лиса и забавно подняла руку, словно в школе на уроке.

– Фрилансить, конечно, хорошо, но нужна какая-то система, сеть партнеров.

– Создать. Над всем ведь надо работать, само не придет.

К нам подошел парень хиппового толку:

– Лиса, ну что, начинаем? – спросил он.

– Да. Извини, Дим, после поболтаем.

– Конечно, конечно, рад был познакомиться.

– Я тоже очень рада.

Лиса встала в центре круга:

– Доброе утро! Я – Лиса. – Обращаясь ко всем, мягко произнесла она, – давайте, ребят, двигайтесь плотнее, чтобы всем были видны мои удивительные фотки.

Народ, посмеиваясь, уплотнил круг, и я снова оказался прямо возле Лисы. Поразительное сходство с Катей сбивало с толку, но ленточка в рыжей пряди и, как мне сразу показалось, более уверенный голос, явно давали понять, что это совсем другой человек.

Лиса отделила несколько фотографий с большими тиграми, положила их на пенек и начала рассказывать о Тигрином монастыре.

– Тигриный монастырь, или по-тайски – Ват Сыа, – рассказывала она, – находится в четырех часах езды скутером к северо-западу от Бангкока. В провинции Канчанабури. Когда-то это был просто буддистский храм, каких в Таиланде тысячи, но однажды в него принесли найденного в джунглях тигренка-сироту, которого монахи решили оставить у себя. Местные тайцы узнали об этом и стали приносить в монастырь осиротевших тигрят и других животных. Сейчас в Ват Сыа живут около тридцати взрослых тигров и с десяток тигрят. Чтобы понять всю внутреннюю кухню монастыря, я поехала туда не как турист, а на волонтерскую работу. Я совершенно не понимала, что это будет за работа, и нырнула в новую тему, словно в омут. В реальности оказалось, что это насквозь коммерческий аттракцион – с рекламными плакатами и кучей туристов у билетных касс. Я подписала все необходимые документы, снимающие ответственность с монастыря за возможные тигриные укусы, купила зеленую волонтерскую футболку и еще с пятерыми ребятами месяц проработала, ухаживая за тигрятами. Также в наши обязанности входило помогать туристам делать селфи с животными и зачастую быть гидами по монастырю. Целью моего внедрения в монастырь было узнать, чем же обкалывают тигров, что они становятся такими спокойными и к ним можно безбоязненно подходить. По итогу, опасения мои не подтвердились: сытная еда и изнуряющая жара делают свое дело, заставляя животных каждую свободную минутку мирно валяться в тени.

Лиса пустила фотографии тигрят по кругу и вопросительно посмотрела на меня.

– Прикольно, – сразу откликнулся я, – меня слово «месяц» впечатлило. Вот это уже погружение, оптимальный срок, не то что на день-два прискакать, поверхностно пощелкать и умчаться с искаженной информацией.

– Вооот, – радостно протянула Лиса, – гонзо-журналистика, участие – это то, что я считаю единственно правильным подходом.

Она отделила еще стопку фотографий и начала рассказывать о маленькой школе для детей камбоджийских нелегальных мигрантов в тайских джунглях, где она преподавала детям основы английского. А затем про деревню слонов в Аюттайе. И про вьетнамских рыбаков и пекарей в Лаосе. Я был впечатлен проделанной работой. Причем проделала это девчонка, которая на десять лет младше меня и еще только-только начала осваивать профессию. Сколько энергии, упорства и желания докопаться до сути. Когда Лиса закончила, я предложил сходить к нам – посидеть попить чай. Она легко согласилась:

– Почему бы нет? А ты расскажешь мне о своей работе?

– Конечно. Правда и рассказывать тут особо нечего: снимаю изо дня в день различные темы для новостной ленты. Протесты, награждения, презентации, спорт. Я универсал, за все берусь.

Тут, конечно, я малость покривил душой, сказав, что универсал, а не то, что в агентстве мне сливают сомнительные съемки – именно те, которые штатники не взяли в работу. Тут нет выбора, дают съемку – берешь. Бывает даже так, что приносишь отснятое, а эта съемка уже не нужна. Отработал впустую, и никто это не оплатит. Все просто: если хочешь работать на нас – снимай молча. Не нравится? Поищи другого работодателя. Но зачем об этом рассказывать симпатичной девчонке…

– Да, Лиса, я – универсал, – сказал я.

– Круто, – просияла Лиса, – жутко, интересно, наверное. А я не публикуюсь. Снимаю, печатаю, учусь, но обратной связи, к сожалению, никакой. Хотела было сунуться в одно агентство, но увидели – молодая девушка – и сразу отказали. Россия дико патриархальна. Сплошной сексизм.

Я вздрогнул. Надеюсь, Катя сдержит обещание и ничего Лисе не расскажет. Мы подошли к моей стоянке. У костра сидел Васек. И снова один. Я пока так и не видел остальных обитателей нашего маленького лагеря, – ни Славика, ни Светы с Кириллом.

– Василий, это Лиса, Лиса – это Василий, – представил я их друг другу. И мы уселись у костра.

– Пейте чай, я только что заварил, – показал Вася на котелок.

Мы разлили дымящийся чай по кружкам и уставились в потрескивающий огонь.

– Какая же этот огонь все-таки магия, ребят, правда? – тихо спросила Лиса.

– Не то слово, – ответил Вася и подкинул еще толстых сухих веток.

– А что для тебя Радуга? – спросил я Лису.

– Хм, Радуга, – она задумалась, – Радуга – это счастливое место между концом и началом. Мы здесь и сейчас, а за пределами поляны ничего нет, лишь наша безумная фантазия. И мы находимся именно там, где и должны быть, и с тем, с кем нужно. Это состояние души, магия, место встречи. Это не описать словами.

– Но ты прекрасно это описала, – сказал я, отметив про себя, как в ее карих глазах, отражая свет костра, забегали искорки.

– Спасибо, Дим.

– А ты что думаешь? – спросила Лиса у Васи, – что такое Радуга?

Вася помешал угли и повернулся к нам:

– Радуга – это секта нудистов-извращенцев, которые устраивают ночные вакханалии, – выдал он, и мы все дружно рассмеялись.

– Пойдем к центральному костру на вакханалию? – спросил я, глядя на Лису.

– Конечно пойдем, – весело ответила она.

– А я тут накурюсь и на огонь повтыкаю, – пробормотал Вася, – я люблю огонь, могу целую ночь на него смотреть. Индейцы считали, что огонь – тоже живой. Для него строить дом нужно: выкопать яму, обложить по краям ее камнями или илом. Правильно кормить – сухими дровами. А вы вот хабчики с фильтрами кидаете.

– Больше не будем – виновато потупилась Лиса, – это только я с фильтром курю, не могу самокрутки.

– Да ладно-ладно, расслабьтесь, шучу я, – Вася добродушно махнул рукой, выкатил из костра раскаленный уголек и прикурил от него сигарету.

Мы даже не заметили, как на поляну навалилась ночь, а вместе с ней карельский холодок, пробирающий до костей. Я забрался в палатку, вытащил из рюкзака джемпер и отдал его Лисе. Она тут же, через голову, его натянула, вытащив наружу свои длинные рыжие волосы. Джемпер был ей чуть выше колен, словно короткое платье. И выглядела Лиса в нем, в свете костра, просто потрясающе. Я надел старые джинсы с фланелевой рубашкой, и мы потопали через поле на свет большого костра и барабанные ритмы. Лиса шла рядом, держа меня за руку, чтобы не споткнуться, и вдруг увидела мои ноги:

– Ты почему обувь-то не надел?!

– Я решил месяц ходить босиком и не обуваться ни под каким предлогом, – начал рассказывать я, отгоняя от себя навязчивое чувство дежавю, – прошло не так много времени, но я уже чувствую себя по-другому. Мне кажется, мы в повседневной жизни ментально отрезаем свои ноги и не используем их как еще один орган чувств. Например, здесь я уже ступнями чувствую, когда вечереет.

– Это классно, мне очень нравятся твои идеи… – промурлыкала Лиса.

Подходя к большому костру, я осторожно приобнял ее, и мы вместе влились в общее медитативное пространство разнообразных звуков и силуэтов обнаженных людей, танцующих возле огня.

Карие глаза Лисы в алых отблесках пламени неожиданно приобрели густой болотистый оттенок. Я вглядывался в них, внимательно изучая рваные края радужки, а она, еле заметно улыбаясь, заглядывала между тем в мои. И только когда я уже окончательно утонул в ее глазах, с весьма туманной перспективой выбраться наружу, Лиса произнесла:

– Карие.

– А мне показалось, что зелёные.

– У тебя карие, – засмеялась она, – а у меня цвета хейзел.

– Что это за цвет такой?

– Что-то типа смеси зеленого с карим. Генетическая гетерохромия. С краю радужка одного цвета, а чуть глубже, ближе к зрачку – другого. И при разном освещении кажется, что цвет меняется. Поляки называют такой цвет пивным, а в русском – аналога просто нет. Наверное, в России он не так часто встречается.

– Мне кажется, в русском этот цвет называется болотным. Как интересно, а я-то думаю, почему твои глаза так затягивают…

– Да ну тебя, – засмеялась Лиса.

– Точно, сижу вот на радуге и тону в радужках твоих болотных глаз.

Она теснее прижалась ко мне, и мы зависли в паузе, погружаясь во внешние звуки.

К четырем утра Лиса стала клевать носом, и мы решили пойти выспаться.

– Не надо меня провожать, – сказала она, – по крайней мере не сейчас. Лучше давай тот фото-пенек на маленькой поляне, где мы ознакомились, станет нашим местом. Там и будем встречаться.

Я не стал выяснять, почему сейчас нельзя проводить, а просто сказал: «Да, Лиса, конечно». Мы пошли на маленькую поляну, встали возле пенька и молча уставились друг на друга.

– Ну что, Дима, до завтра? – как-то неуверенно произнесла Лиса.

Я слегка наклонился к ней, она инстинктивно подалась навстречу. Выглядели мы в этот момент словно два неуклюжих подростка на первом свидании. Но я сделал решительное движение и прильнул к ее губам. Лиса обвила мою шею руками и прижалась ко мне. На небе сияла полная луна, а мы самозабвенно целовались, задействуя при этом все тридцать четыре мышцы лица и источая в пространство стойкий запах костра, пропитавший насквозь наши вещи, вперемешку с гормонами радости – эндорфинами и умиротворяющими молекулами любви – окситоцинами. Химия происходящего между нами была так безумно романтична, что если бы вдруг с неба закапал кленовый сироп, это нас бы уже нисколечко не смутило.