Читать книгу Хроники ближнего бомбардировщика. Су-2 и его экипажи. 1941–1943 - Дмитрий Дёгтев - Страница 5

Весной 1936 года территория аэродрома отошла в ведение Волгостроя, так как оказалась на месте будущего Рыбинского гидроузла, в связи с чем полеты временно прекратились. Только в конце лета была выбрана новая площадка в районе деревни Воробьевка в 13 км от Рыбинска. Полеты выполнялись на двухместном учебном самолете У-2 – знаменитом «кукурузнике». Все «сталинские соколы» тогда начинали свою карьеру с этого знаменитого неказистого и тихоходного биплана, который позднее, в годы войны, переоборудовали в легкий ночной бомбардировщик. А самым памятным днем в жизни Самочкина, по его собственному признанию, стал первый самостоятельный вылет на этой машине.

«Помню, дал мне инструктор два полета по кругу, повторил все еще раз, я все выполнил в точности, затем проверку проводил начальник аэродрома Бабашов. Он вылезает из самолета и дает разрешение на самостоятельный вылет.

Меня охватило волнение, даже ноги предательски подрагивали. Это была не боязнь, не трусость, а прилив чувств и радости, что я сию минуту улечу в пространство вместе со своим другом У-2. И вот я на старте, проверил мысленно, все ли в порядке, и уже безо всякого волнения даю опережение и газ. Мотор увеличивает обороты, работает отлично. Самолет плавно набирает скорость, ставлю его в горизонтальное положение, для этого поднимаю хвост движением ручки от себя. Скорость самолета все больше и больше, и вот он отрывается от земли, я выдерживаю его и через некоторое время перевожу в угол набора высоты. Все делал так же, как и раньше, за исключением того, что почувствовал облегчение. Ведь теперь я летел один. Произвожу первый разворот, второй, осматриваюсь, в воздухе никого. Вижу на земле посадочное «Т», строю маршрут по нему.

Такое чувство свободы, никто меня не подправляет, не подсказывает, передняя кабина пуста, голова инструктора не маячит впереди, не мешает наблюдению за горизонтом. Через передний козырек отлично вижу все приборы. Мне показалось, что машина идет гораздо спокойнее без наставника. Произвел третий разворот, рассчитал, когда сбавить газ, перешел на планирование, четвертый разворот, убедился, что машина идет правильно, тогда переключаю внимание на землю, нормально выровнял, подвел пониже и точно приземлился у самого знака. Зарулил в ворота, инструктор подходит сияющий:

– Вот так мои «фонари» летают, учитесь! Молодец, Самочкин, давай еще такой же полет, только ближе делай третий разворот, ясно?

– Ясно, товарищ инструктор!

И снова в воздухе, правильнее построил «коробочку» (так называется полет по кругу), но чуть промазал с посадкой, но это нормально. Вылезаю из кабины довольный, сияющий. Ведь это самый памятный день в моей жизни. Мечты осуществляются, подхожу к начальнику аэроклуба и докладываю:

– Товарищ начальник, курсант Самочкин произвел два самостоятельных вылета, имеет 44 провозных полета, с общим временем налета пять часов десять минут. Разрешите получить замечания.

– Молодец, Самочкин, так надо летать всегда.

– Есть так летать всегда!»[7]

Вскоре наступила зима, и аэроклуб вынужден был перебазироваться уже в Мологу – древний город на низменном берегу Волги, который спустя всего несколько лет окажется в зоне затопления огромного Рыбинского водохранилища. Тем временем клуб получил еще три У-2, в итоге парк учебных самолетов достиг пяти штук. Городские власти Рыбинска предлагали на время учебы вовсе освободить курсантов от работы, но дирекция завода, загруженного срочными правительственными заданиями, согласилась только на предоставление административных отпусков. Но Самочкина это конечно же тоже не остановило, и он упорно продолжал учебу. Вставать приходилось в 3 часа утра, а уже в 4:30 курсанты поднимались в холодное зимнее небо. Все как на настоящей войне! При этом ребятам приходилось периодически решать еще и административно-хозяйственные вопросы, в частности, хлопотать о доставке бензина на аэродром.

Учеба была сопряжена и с немалым риском.

«Помнится мне один случай, – вспоминал Анатолий. – Пришел я из зоны, выполнил задание, зашел на посадку. На высоте 30 метров по инструкции нужно все внимание перевести на землю, а я почему-то заглянул в кабину, смотрю, у меня скорость по прибору около 70 км/час, а высота уже 5 метров, я знал, что на планировании нужно держать скорость 100 км/час. Отдал ручку от себя, пока все это выполнял, совсем потерял высоту, да как саданул колесами о землю. Только теперь и почувствовал, что она рядом. Конечно же, ручку управления на себя. Мой «конь» как взмыл вверх метров на пятнадцать, естественно, потерял скорость, газ-то был с опережением убран. Самолет стал падать. Вижу, что дело неладное, дал газ, а опережения нет, да к тому же резко. Мой бедный мотор чихнул два раза и замолк. Я даю вновь газ – сначала опережение, затем медленно прибавляю, слышу, мотор ожил и затарахтел. У меня отлегло от сердца. Командиры и курсанты, бывшие на старте, замерли в ожидании, что будет дальше. А Бабашов схватился за волосы, глаза закрыл и присел. Думали, «хана» моему самолету вместе со мной. В передней кабине за пассажира летел Виктор Еремин, когда я выправил положение, он оглянулся, покачал головой и улыбнулся. Повторно зашел на посадку как положено. Посадил самолет отлично. Зарулил к месту стоянки, вышел из кабины и докладываю инструктору:

– Товарищ инструктор! Задание выполнено, при посадке произошел низкоскоростной «козел». Ушел на второй круг и совершил посадку.

Вот тут-то мне досталось от инструктора и начальника аэроклуба. Но вскоре дело уладилось, тем более что самолет был цел, а меня на день отстранили от полетов. Вскоре занятия продолжились, и выводы для себя я сделал серьезные».

Вскоре Самочкин освоил фигуры высшего пилотажа: «переворот», «петля Нестерова» и «штопор». При этом случайно подслушав разговор инструкторов о том, что он якобы «боится петли», во время следующего вылета в «зону» (так назывался безлюдный участок местности, над которым выполнялись наиболее опасные задания), курсант вместо положенных двух петель выполнил сразу шесть, а вместо двух витков на штопоре выполнил целых пять. Правда, начальство героизм Самочкина не оценило, а, напротив, отстранило его от полетов «за неумение считать».

Первый уровень мечты, можно сказать, был достигнут. Анатолий и его товарищи теперь были не простыми рабочими и курсантами, а без пяти минут летчиками. Практически персонажами с многочисленных пропагандистских плакатов про сталинских соколов, украшавших улицы и захолустной Мологи. К тому же в Испании началась гражданская война между националистами и франкистами, и все газеты ежедневно писали о воздушных боях в небе над Пиренеями. Вечерами, не без основания довольные собой, молодые авиаторы гуляли в городском саду, пели песни под гармошку под восторженные взгляды местных девиц. По словам Самочкина, те буквально млели при виде летчиков-курсантов, доходило даже до драк с местными парнями, в которых, впрочем, курсанты, благодаря неустанной физической подготовке, также вышли победителями.

Наконец в начале зимы 1937 года в Рыбинский аэроклуб прибыла аттестационная комиссия Наркомата обороны. Теорию по многочисленным дисциплинам, по словам самого Самочкина, он сдал «кое-как», с трудом вытянув на средний балл 4,4. А вот за полеты он уверенно получил круглую пятерку. Высокие оценки получили также друг Самочкина – Виктор Еремин и курсант Анатолий Качалов. И уже вскоре Самочкину и Борису Засыпкину пришло предписание направиться в Ульяновское летное училище. Так и началась его длительная летная карьера.

Прибыв через пару дней на родину Ленина и поступив в указанное заведение, Самочкин, мечтавший стать военным летчиком, с разочарованием узнал, что училище готовит кадры инструкторов-летчиков для аэроклубов под эгидой Осоавиахима. Однако Анатолий не унывал и в Ульяновске тоже быстро выбился в отличники.

«Теоретическую закалку мы получили сильную, – вспоминал он. – Строевую тоже. Не зря этим наша школа славилась. Бывало, выйдем на парад, идем красиво, все курсанты подтянуты, выправка отменная. В этом городе было танковое училище, так куда там танкистам до нас, запоем песню, весь город сбегается смотреть, как идут летчики. Комбат Слончиков, наш командир, знал службу, умел сплотить коллектив.

После академических часов расходились по кабинетам для самостоятельной подготовки до вечера. И так каждый день. Конспекты писали самым тщательным образом, знали, что нас ждут в аэроклубах как учителей-наставников. Учился я с интересом, настойчиво. Помогал товарищам разобраться в неясных вопросах, или они, в свою очередь, помогали решить трудные для меня задачи. В результате упорного труда я стал одним из лучших курсантов училища. Мой портрет был занесен на областную Доску почета. Дни шли за днями, и учебу мы благополучно закончили. Нарядили нас в новую форму, специально сшитую для каждого. Выглядеть стали прекрасно, конечно, не то, что мы могли получить в ВВС».

После окончания училища в декабре 1939 года Самочкин был направлен на работу в Сталинградский аэроклуб. Работа инструктором оказалась исключительно тяжелой. Если во время учебы летчик летал в день не больше полутора-двух часов, то теперь иногда приходилось проводить в воздухе чуть ли не по 5–6 часов в день. После полетов Анатолий так уставал, что спал прямо в трамвае по пути с работы. Потом подъем в 3 часа утра, снова бесконечные полеты, и так почти каждый день, когда была летная погода. «В программе обучения стояла и такая задача: научить курсанта исправлять ошибки при посадке, – рассказывал потом Самочкин. – Надо заметить взмывание (уход самолета от земли), высокое выравнивание (когда самолет летит горизонтально в метре и более от земли), почувствовать, что такое «козел» (это когда самолет ударяется о землю и подскакивает вверх). Для таких полетов выкладывается специальная полоса, называется она «низкополетная», где курсанты отрабатывают эти элементы. Как я уже говорил, у других инструкторов это получалось хорошо и просто, у меня – сложно и натянуто. Тогда командир отряда подходил к моему самолету, садился в него и показывал, как надо делать мягко и красиво. Взлетит высоко, выровняет, произведет нормальную посадку, опять взлетит, сделает «козла», исправит его, посадит самолет и снова взлетит. Я внимательно смотрел и слушал замечания командира. Постепенно в мой адрес стало поступать меньше замечаний, а вскоре начали и хвалить, ставить в пример»[8].

Постепенно Анатолий привык к тяжелой работе, налетывал по 6–7 часов в день и не так уставал, как вначале. Однако, как это нередко бывало в длинной карьере летчика, эта жизнь «снова перестала его удовлетворять». Самочкину надоело постоянно жить в одиночестве в пустой комнате, да и работа инструктором в советских аэроклубах не отличалась разнообразием. Платили им тоже довольно скромно. Даже у экономного Анатолия, ничего не пропивавшего и не прогуливавшего, деньги всегда заканчивались за несколько дней до получки. Кормили в Волгограде тоже плохо. В итоге уже весной 1940 года Самочкин решил вернуться в родной Рыбинск.

Начальником местного аэроклуба был И.В. Скотнов, который помнил Анатолия еще курсантом. Тот с радостью предоставил ему тренировочную группу в составе 17 человек. Самочкин сразу обратил внимание, что сейчас, когда в Европе разгоралась война, контингент курсантов сильно отличался от того, что был в середине 30-х. Если тогда в авиацию шли, чтобы стать героями, в дань моде, то теперь это были молодые люди с серьезными соответственно времени лицами, некоторые уже успели закончить авиационный институт. Чтобы соответствовать своей должности, Самочкину пришлось ходить в библиотеку и самому тщательно готовиться к занятиям. Вначале группе выделили «убитый» У-2, на котором ранее уже летал не один десяток учеников, позднее он был заменен на новый «кукурузник». По воспоминаниям Анатолия, это была надежная и практически безотказная машина, чего нельзя было сказать о большей части советской авиационной техники. «Помня, что инструктор должен быть на голову выше своих учеников, я часто тренировался в технике пилотирования самым тщательным образом, – писал он потом. – Летал в закрытой кабине, забирался в облака и там проверял свои способности управлять самолетом. Приучал себя к точной выдержке скорости и высоты полета»[9].

Стоит отметить, что Самочкина отличало не только упорство и внимательность, но, как и Валерия Чкалова, склонность к «воздушному хулиганству». Он тоже любил полетать на бреющем, попугать девчонок, что называется, «выпендриться». Впрочем, в отличие от Валерия Павловича, Анатолию Васильевичу хулиганство в будущем помогло неоднократно избежать верной гибели. Но тогда до этого было еще далеко, а пока Самочкин вволю лихачил в пока еще мирном советском небе. Однажды, пролетая с курсантом над большим селом, он взял управление на себя, сделал переворот, петлю, штопор, после чего вывел машину на бреющий. Затем Анатолий увидел школу, в которой как раз была перемена между уроками, толпы детишек бегали на лужайке. Каково же было изумление детворы, когда они увидели биплан, с ревом пикирующий прямо на них! Одни стали кричать, другие махать руками, третьи вместе с учительницей упали на землю. Вдруг падает?! Тем временем У-2 будто бы пошел на посадку, а толпа школьников помчалась за ним. Но потом самолет неожиданно дал полный газ, промчался над головами детишек, развернулся и ушел за село. Потом Самочкин увидел, что перемена закончилась, ученики побежали обратно в классы. Тогда он вновь развернулся курсом на школу и прошел на бреющем мимо окон! Все учащиеся тотчас снова выбежали на улицу, не обращая внимания на звонки и крики учительницы.