Читать книгу Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов - Дмитрий Гавриленко - Страница 3

Воскресшие мгновенья бытия

Приблизились, и время их – настало.

Не будет мне ни жизни, ни житья,

Когда на жизнь пожалуюсь устало.

Когда скажу, что впереди – стена,

А за стеной – пространство из бетона.

Хоть вылези из кожи, но должна

Пробиться речь из вечного затона.

Сквозь прах и страх решительность моя

Решительна, как риск проводника, —

Вот главное среди других мгновений.

Шипя, ползёт из пояса змея,

И цель её – прервать наверняка

Четырнадцать печальных откровений.

Четырнадцать печальных откровений —

Не много ли печали над землёй,

Проснувшейся, веселой и весенней,

Пропахшей и духами, и смолой?

Я против умолчанья о грядущем,

Я против светлых сказок о былом.

Родители под чернобыльским душем

Махнули, словно ангельским, крылом.

Как тень, лежу; как пень, не понимаю

Что надо мной не ветер, а беда,

Тяжёлая, чугунного литья.

Подарок скорбный к Пасхе, к Первомаю

На судные и трудные года

В момент от пробужденья до бритья.

В момент от пробужденья до бритья

В себе и то не сможешь разобраться,

Не отличишь восторга от нытья.

Отца в дому от собственного братца.

И в небе, и в окне – полурассвет,

Вот-вот он запоёт и нечисть сгинет,

Нескромным жестом передав привет

Той женщине, что выглядит богиней

Косой-косой, а за людьми следит,

Как фарой, освещая каждый миг

Без приглашений и благословений.

А рядом с нею лишь крутой бандит —

Больной реактор, что весну настиг.

Поднял до неба пыль гигантский веник.

Поднял до неба пыль гигантский веник,

Замёл родные души ни за грош,

И в длинной череде исчезновений,

Хоть плачь, ты ничего не разберёшь.

Невидимые бойкие частицы,

Как пули, вдруг увидевшие цель, —

Всех тех, кто перед Пасхою постится

И не постится, – взяли на прицел.

Теперь и при желанье не забуду,

Как видел всё и оставался слеп

В напасти, что летела напролом.

Мать расставляет чистую посуду,

На полотенце водружает хлеб;

Родители за праздничным столом.

Родители за праздничным столом,

Горит перед иконою лампада,

И в комнате торжественно-светло,

И за окном – как в пору листопада.

Христос воскрес? Воистину воскрес!

Яйцом крутым скатилось воскресенье,

И засияло царственно окрест,

И стало красным людям во спасенье.

Родители – друг друга обнимать.

Весь мир боготворя, растёт заря

В огромное яйцо из красной пыли.

Святыми кажутся отец и мать,

И три перста – как три богатыря.

А бывший мирный атом чернобылит…

А бывший мирный атом чернобылит,

Ему святыни наши нипочём,

И норов необъезженной кобылы

В готовности быть быстрым палачом.

И микромир, и в нём аплодисменты

Беззвучные, ну а слышны везде.

Эксперименты – это экскременты,

В тяжёлой затонувшие воде.

Не щит нам аварийная защита,

Трещит реактор, в небе столб огня,

Горит графит – пылает окоём.

И с той поры в единый блик отлита

Аварии кромешной беготня,

И Пасха, и весна в саду моём.

И Пасха, и весна в саду моём

В селе невинном, скромном и красивом,

Не праздновали весело вдвоём,

Не восхищались древним-древним дивом.

Не целовались. Ведомое им

Для остальных окутано покровом.

Мы на пиру, спокойные, сидим,

А что летит над нашим тихим кровом?

Шумит ли огнедышащий дракон?

Раскрыл свои двенадцать пастей змей?

Чудовища все небо закупили?

Едим и пьём, и веку испокон

Те, кто пьянее водки и трезвей,

Не расцвели, а просто жили-были.

Не расцвели, а просто жили-были

В любимой мною с детских лет избе,

О прошлом ничего не позабыли,

О будущей не ведали судьбе.

Какие силы и какие стили!

Какое буйство крови на заре!

Родили, и крестили, и растили

Село когда-то при монастыре.

Вокруг раскол, разруха-завируха…

Коварные, они со всех сторон

Вели на монастырь за ратью рать

И прятались трусливо друг за друга,

Услышав, чем народ вооружён.

Как нелегко всё это вспоминать!

Как нелегко всё это вспоминать!

Звон кос, и топоров, и звук молитвы

Оставили на местности печать

Жестокой и незавершенной битвы.

И жили много лет лицом к лицу

Раскольники, противники раскола.

У каждого по своему крыльцу,

Но лишь один учитель, как и школа.

Везде Отец, и Сын, и Дух Святой,

И мать везде – о ней не забывать! —

Она одна покой в сердца приносит,

Всегда своей Пречистой простотой

Благословляя пищу и кровать,

Красавицу просторов русских – осень.

Красавицу просторов русских – осень,

Беспомощную, видел я в окне.

Дарила ослепительная просинь

Остатки радиации стране.

Попробуйте рукой, глазами троньте!

Вон океан, а где же берега?

Отец-солдат на всём великом фронте

Надёжно видел каждого врага.

И потому он одержал победу,

А тут и растерялся, и притих,

И заболел и, как огонь, погас.

За ним пошла и мать моя по следу.

Остался мне от грустных дней лихих

Один коварный миг, кровавый час.

Один коварный миг, кровавый час,

Преследует меня с упорством диким,

Он глубину сознания потряс

Нечеловечески-ужасным ликом.

Лишиться сразу милых лебедей

И преданных друг другу, и красивых,

В беде застрявших, словно в лебеде,

А ждали их и яблони, и сливы.

Я молча над могилами стоял,

Над солнцем яркокрылым и домами

Под соснами, где хорошо дремать

Крестам рядком, ни капли не таясь.

Но что-то в глубине души сломали,

Похоронивши и отца, и мать.

Похоронивши и отца, и мать,

Я стал другим и многое отринул.

Их опыт жизни не перенимать,

У них забрали птицу и скотину.

Потом свезли за тридевять земель

Односельчан, а кладбище осталось.

Среди крестов теперь поёт метель,

Но в бесшабашности слышна усталость.

Накрыла чернобыльский след зима,

А он блестит из-под сугробов лет,

Коварный, грязный свет его несносен

В тишайшем уголке, где закрома

Спокойствия и вечности билет

На кладбище среди зелёных сосен.

На кладбище среди зелёных сосен

Видны в снегу роскошные цветы,

Которых цвет естественен и сочен,

И кровь из них сочится на кресты.

Длинна она, последняя квартира,

Красна, как угольки в седой золе,

И шепчет мне, что тайны микромира

Таинственнее прочих на земле.

И кажется, что здесь торчат антенны,

И явственны безмолвные слова,

И несомненна эта связь для нас.

А мы на белом свете несомненны?

Там, где горчит засохшая трава,

Я плакал так, как плачу я сейчас.

Я плакал так, как плачу я сейчас.

Да будут грозы, слёзы не напрасны!

Мой тихий, мой родной очаг погас,

Но он живёт, по-прежнему прекрасный.

Мне от него по-прежнему тепло,

И в этом главный смысл родного дома.

Царапнул сердце, словно гвоздь стекло,

Незримый враг, что вырос, как истома.

Набедокурил здесь и не ушёл,

А спрятался в расселины и щели,

Как водяная тонкая струя.

Жена накрыла к годовщине стол,

И за него со мною рядом сели

Воскресшие мгновенья бытия.

Воскресшие мгновенья бытия —

Четырнадцать печальных откровений.

В момент от пробужденья до бритья

Поднял до неба пыль гигантский веник.

Родители за праздничным столом,

А бывший мирный атом чернобылит.

И Пасха, и весна в саду моём

Не расцвели, а просто жили-были.

Как нелегко все это вспоминать:

Красавицу просторов русских – осень,

Один коварный миг, кровавый час.

Похоронивши и отца, и мать

На кладбище среди зелёных сосен,

Я плакал так, как плачу я сейчас.