Читать книгу Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов - Дмитрий Гавриленко - Страница 4

Бальный венок

Оглавление

Я была единственной поверенной

его огорчений и свидетелем его слабости,

так как он был в отчаянии от того, что по-

покидает Одессу, в особенности

из-за некоего чувства, которое разрослось

в нём за последние дни, как это бывает.

Княгиня В. Ф. Вяземская

Закончился роскошный листопад,

Шептал, шуршал и в небесах растаял.

Морские волны всё ещё не спят,

Катясь легко, как истина простая.

Не спит, а дремлет суматошный сад,

На листьях перепревших вырастая.

Закат к морозу красен, полосат,

Лихих карет спешит к подъезду стая.

О, сколько быстроногих щеголих

Степенно по ступеням в дом вошли

При родственнике, важно разодетом!

Лакеи, кланяясь, встречают их;

С мелодией от ноты соль-земли

Зашелестели платья над паркетом.

Зашелестели платья над паркетом

Колоколами пёстрыми в кругу,

Как на лугу букеты пляшут летом

Среди травы, согнувшейся в дугу.

Открылась дверь – вошла Елизавета,

Обворожив покорного слугу.

Мне кажется: достойнейшим приветом

Мгновенье это в сердце берегу.

Ей тридцать лет, полна очарованья,

Она, как день июньский, хороша;

Брильянты разноглазые слепят.

Он – кладезь и огня, и дарованья.

Избыточно горит его душа:

Прекрасна дама с головы до пят.

Давно ли из родительского дома

Увез её сиятельный солдат

Своей женой – желанной, незнакомой?

Как молода она! От прошлых дат

В груди растёт приятная истома.

Так было с нею десять лет назад,

Сгоревших на ветру сухой соломой.

Кокетливость подарит ей Париж,

Родители – и рост, и красоту

С белоцерковским розовым рассветом.

И вот сейчас ты радостно паришь,

По-прежнему в негаснущем цвету,

Воспета восхитительным поэтом.

Воспета восхитительным поэтом,

Осталась непреклонна и горда,

А в сердце, свежим чувством разогретом,

Воздушные воскресли города.

Здесь адюльтер совсем не под запретом,

И в доме губернаторском, когда

Он щёлкнет еле слышно шпингалетом,

То прозвучит в губернии всегда.

Распахнуто окно – идёт любимый,

И распростёртые объятья ждут:

Порывы юности вернутся вспять.

Но лучше, если сблизит вальс, поднимет,

Закружит вас на несколько минут…

Деревья вековые сладко спят.

Деревья вековые сладко спят,

А Пушкин окрылённый с нею рядом.

Встречается прозрачный, долгий взгляд

С прозрачным и красноречивым взглядом.

И дам, и кавалеров – как опят,

То пляшут пары, то идут отрядом.

Их пёстрый, длинный кружевной наряд

Похож на змейки с несмертельным ядом.

Поэт чудесным локоном сражён,

И бьющимся, и вьющимся на лбу,

Когда графиня медлила с ответом.

Все ждут беспечный танец котильон,

Где выберут партнершу – не судьбу,

И всё-таки волнуются при этом.

И всё-таки волнуются при этом

Предчувствии избранницы своей,

А бал плывет мазуркою-балетом

Всё грациозней, бойче и быстрей.

Элиз жива традицией, заветом

Из русско-польских смешанных кровей,

Богатством предков, добрым их советом,

Приветливостью, красотой бровей.

Как древность рода Пушкина чарует!

В причудах танца ценит он задор

И за него намерен ставить пять.

Он даму взял на грудь, он озорует,

Шепнув куплет про волю и простор, —

В шикарном зале блеск и шум опять.

В шикарном зале блеск и шум опять,

И парам до друг дружки мало дела.

Поэт от счастья целый мир обнять

Желал душой, которая запела.

Его восторг не выкрасть, не распять;

Она певца отметить захотела

И этому стремлению – сиять

Сиятельным особам без предела.

Здесь море кружев, шёлка и цветов.

Графиня в белом платье на виду

Любуется своим одесским светом.

Поэт её боготворить готов

За ум блистательный и красоту,

Усиленные строгим менуэтом.

Усиленные строгим менуэтом,

Любезность, нестроптивость, доброта,

Вальсируя, продолжились дуэтом,

К мазурке вместе выйдя неспроста.

И заслонили мощным силуэтом

В тот миг, как породила суета,

Надменность, рот открывшую наветам,

И властность, что безвластию чета.

Мужские соло – соль и шик мазурки,

А после них она идёт на спад;

Устала, и в усталости светла.

И кажется, как будто для прогулки

Мелькают, и мерцают, и спешат

Тут нежные воздушные тела.

Тут нежные воздушные тела

Как символы души простой, открытой,

Которая кружилась и плыла,

Кружила зал, как легкое корыто.

И каждая любимого ждала,

Сверкнув поэту грацией забытой:

Она из материнского крыла,

Пушинкой из усадебного быта

С надеждой тайною явилась в свет

Под множество строжайших глаз

С напутствием бодрящим, кратким, лестным.

А талию её стянул корсет,

А ножки из-под платья напоказ

Наполнены изяществом прелестным.

Наполнены изяществом прелестным

Все те, кто ожидает котильон.

В роду кадрили больше всех известным

Считается в роскошном вихре он.

И вертопрахам, и кокеткам местным

Веселья будет полный павильон,

А шум пойдёт по всем домам окрестным,

Что Пушкин платьем белым окрылён.

О, не проста графиня Воронцова!

Жена вельможи не заметна в ней,

В её живых пленительных чертах.

Горят, пылают губки так пунцово,

Как будто привлекают всё верней

Невинностью в брильянтах и цветах.

Невинностью в брильянтах и цветах

Не каждый ангел прелести отмечен,

Когда на грешных, на земных устах

Печать любви и враг бесчеловечен.

Такие розы, а не на кустах!

Их след блистателен и быстротечен,

Как свет от чудных перстней на перстах;

Лишь давний бал неповторим и вечен.

Упал цветок, красу боготворя,

На грудь полуоткрытую графине,

Где кожа, словно первый снег, бела.

Раскрылась величавая заря,

И для её величия отныне

Оставил Пушкин важные дела.

Оставил Пушкин важные дела,

Задорный, молодой и кучерявый.

От жёсткого рабочего стола

Он к ней пришёл, забыв заботу славы.

Причудливо фортуна их свела!

Одесса, как Помпея в бликах лавы,

Царицею сидит среди села

И улыбается, о Боже правый!

Где лесть свила покойный уголок

И фоб, и фил, и фавн, и англоман

На редкость злоязычны и бесчестны.

Печально улыбается пророк,

Предвидя кратковременный роман,

Спеша на бал к волшебницам чудесным.

Спеша на бал к волшебницам чудесным,

Нельзя не слышать крылья за спиной.

Они плясать помогут в круге тесном

Вдоль зрителей, столпившихся стеной.

Зашаловливит котильон, и здесь в нём

Графине не бывать уже одной.

Надежда в сердце Пушкина воскреснет

На радостную связь с душой родной.

И непременно станет на колени,

И угадает искренний девиз,

Разгадывать незримое мастак.

Через платок без устали и лени

Перемахнет в присутствии девиц,

Лелея женщину в своих мечтах.

Лелея женщину в своих мечтах,

Он пребывал в рассеянье великом,

Держал её – остался же в руках

Лишь перстень с ярко-красным сердоликом.

Подарок сей запомнится в веках

Таинственным и неподкупным бликом,

Окажется в заснеженных местах

Для ссыльного призывным милым кликом.

Любое заточенье – как подвал!

Вельможа из прославленного рода

Изрёк отборнейших ругательств град

И Пушкина мерзавцем обозвал,

Когда притихла за окном природа,

Закончился роскошный листопад.

Закончился роскошный листопад,

Зашелестели платья над паркетом.

Прекрасна дама с головы до пят,

Воспета восхитительным поэтом.

Деревья вековые сладко спят

И все-таки волнуются при этом.