Читать книгу Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов - Дмитрий Гавриленко - Страница 6

Божественный венок

Оглавление

По образу, подобью своему

Огромное воссоздается в малом,

Напяливает нищую суму

В домовладенье нищем небывалом.

Сквозь хаос мира, жизни кутерьму,

Накрытое лихим девятым валом,

Летит святое слово за корму,

Защищено судьбой, как покрывалом.

Вновь из него возникнет великан,

Всевидящий, всеслышащий мудрец,

Не ведающий наглости и страха.

Не меч и лук, не стрелы и аркан,

И не роскошный золотой дворец —

Он создал человечество из праха.

Он создал человечество из праха,

Спасти людей явился Божий сын.

Не фарисей, не пахарь и не знахарь,

А тот, кто сердцу молвил: «Не остынь!».

О Вифлеем! У твоего размаха

Сокровище евангельских картин,

Исток любви народа, а не мага

И веры, одолевшей карантин.

Не страх, не беспокойство в Иудее,

А ненависть к Младенцу и звезде,

Да заодно и к Богу самому.

Но невозможно помешать идее,

Которая, придя, цветёт везде,

Надёжно разделивши свет и тьму.

Надёжно разделивши свет и тьму,

Добиться отчуждения порока

И ждать гостей не в ясном терему,

А на ладони смуглого Востока.

Царь Ирод гневно мечется в дыму

Озлобленности дикой и жестокой.

Он знает всё и хочет потому

Добраться до всесильного истока.

О бедный, бледный детный Вифлеем!

Царь Ирод не щадил малюток сирых,

Так безобразен, будто росомаха.

Осиротил, оставшись глух и нем,

Всех матерей. Они и жить не в силах,

Не защитив творение от краха.

Не защитив творение от краха,

Господь его о том предупредил,

Не будь лишь недотёпой, растеряхой

У вечных незапамятных могил.

Не надо плакать, охать или ахать.

Кто всю пустыню плачем огласил?

Найдя звезду, рассеянный неряха

Почувствует приливы чистых сил.

Благословен таинственный Египет!

У пирамиды встретит он гостей

И сохранит их в собственном дому.

Сосуд несчастий всё ещё не выпит,

Но здесь Иосиф добрых ждёт вестей,

И тихий сон спускается к нему.

И тихий сон спускается к нему —

Младенцу, что на родину вернулся,

На тёплую постель, на ту кошму,

С которой он впервые улыбнулся.

Ему давно известно, почему

Гонитель злой уснул и не проснулся.

Не знал, в глаза не видел сулему —

Внутрисердечным ядом захлебнулся.

Младенец рос, храним своим Отцом,

А рядышком – премудрость, благодать

Чистейшие, как поле снегопаха.

И в детстве перед вечности лицом

Сумел без промедленья отгадать,

Зачем в груди о рёбра бьётся птаха.

Зачем в груди о рёбра бьётся птаха,

Ведь путник зноем яростным томим?

Для фарисея, как и для феллаха,

Один прославлен Иерусалим.

На Пасху книжник бойче альманаха,

Хотя он тоже скользкий, как налим,

Вся кожа в пятнах, из греха рубаха,

А тот, кто не такой, – гоним, хулим.

Родители нашли Иисуса в храме,

Сидящего среди учителей,

Внимательных и бережных к нему.

И в уголке ещё никто не в раме,

Лишь только человек принес елей —

Во сне жена увидела тюрьму.

Во сне жена увидела тюрьму,

Как Ева – первобытную темницу.

Столетия прошли, я не пойму,

За что там узник мог страдать, томиться?

Зачем на шее пёструю тесьму

Он по ошибке принял за синицу,

Которая опять в эпоху смут

Окажется на шее иль приснится.

Напрасно искуситель-сатана

Расхваливал все царства на земле

В пустыне грустной, как чело монаха.

Судьба стояла рядом, и она

Пророчески шептала, что во мгле

Голгофа не гора уже, а плаха.

Голгофа не гора уже, а плаха,

Христос предвидел это сквозь туман.

Она ползёт, как будто черепаха,

Похожая на розовый обман.

Подножье кесаря иль падишаха

И финикийский раньше всех роман.

Он мог вполне привлечь и вертопраха,

Чтоб тот рассеянно не задремал.

Но проповедь для всех людей звучала

И до сих пор понятно всем звучит

Зелёная, душистая, как мирт.

В ней одухотворённости начало,

Возможность против бесов сделать щит,

Открыть глаза на потаённый мир.

Открыть глаза на потаённый мир,

Которому бесчувствие – ограда,

Помог Он человеку, вразумил

И притчами, и описаньем ада.

Как облик мощный просветлённо-мил!

Ему и фарисеи не преграда,

Пороки лжепророков он сломил,

Душа, дыша, освобожденью рада.

А волосы у нас и сочтены,

И цвет их рано предопределён

По первохристианскому примеру.

Но есть ли смысл у сумрачной стены

Посеять шелковистый светлый лён,

Вселить неиссякаемую веру?

Вселить неиссякаемую веру

В любую твердокаменность сердец,

Пройти сквозь катакомбную пещеру,

Воспрянуть с чистым сердцем наконец.

Такой суровый, долгий путь не в меру

И пастыря измучил, и овец,

Но грешницу, блудницу и гетеру,

И множество других простил Отец.

Прощение… Тяжелыми камнями

Ты не летишь к усталому челу

Подобно рою шершней, пчёл и ос.

Горишь во тьме призывными огнями,

И чтоб они собрали всех к столу,

Ушёл из Назарета вдаль Христос.

Где вечеря последнего примера?

Она из той эпохи – как утёс

И вместе с тем зияет, как пещера.

Какой же нужен здесь каменотёс,

Чтоб истово трудиться, свято веря?

Не нужен мастер, и раствор, и тёс,

И можно ночью не бояться зверя.

Двенадцать с ним, а больше – никого!

Недавно тихо пили, скромно ели,

И вдруг Христос их просто изумил.

Он им поведал тайну одного,

И мысли у того бежать хотели

Туда, где жил языческий кумир.

Туда, где жил языческий кумир,

Известие о Сыне Божьем скоро

И приглашение на общий пир

Придут вдвоём, как счастье, без укора.

Его распяли, и дрожал эфир,

Земля тряслась от лютого позора,

Когда Христос, душ чистых ювелир,

Не опустил пред палачами взора.

Он мучился от жажды на кресте.

Вокруг стояли те, что были злы,

Блюдя свою торическую сферу.

Христос пришёл, как слово на листе,

Преодолев знобящий вой хулы,

Туда, где поклонялись изуверу.

Туда, где поклонялись изуверу,

Апостолы усталые брели,

Рассеяли давнишнюю химеру

О кесаре, властителе земли.

Свою религиозную карьеру

Они осуществили, как могли,

И выработали одну манеру,

И для тысячелетий сберегли.

Её лелеют многие народы,

Крестясь во имя Троицы Святой

Там, где песчаный, снежный где нанос.

К большой душе одной на всех природы,

Божественный, прощающий, простой,

Он свет Царя Небесного принёс.

Он свет Царя Небесного принёс

И в те углы, где этого не ждали:

В одном растёт сосна, в другом – кокос,

Ракеты мчатся, вертятся педали.

И самый лучший в мире медонос

Насытит ли немереные дали?

Не охватить обширнейший покос,

Где мучились за веру и страдали.

Но горькие и сладкие плоды

Учения, нетленного вовеки,

Попробовать придется всем, кому

Захочется вдруг есть и пить воды.

Воссозданы божественные реки

По образу, подобью своему.