Читать книгу Сокровища Кондратия Булавина - Дмитрий Ивницкий - Страница 4

Шумит майским днём казачья столица, на старом майдане собрался многотысячный казачий Круг, сегодня выбирают нового войскового атамана съехавшиеся в Черкасск казаки из ста десяти донских станиц…

Всего лишь год назад до этих событий, проездом из Воронежа в Азов, казачью столицу посетил государь Петр I, где его восторженно встречали казаки. В честь приезда царя был пир в доме войскового атамана Лукьяна Максимова, на котором были все казачьи старшины, в том числе и Кондратий Булавин.

А вскоре началось казачье восстание. Поводом послужило то, что для сыска беглых крестьян и возвращения их своим помещикам Петр I послал на Дон карательный отряд во главе с князем Юрием Долгоруким. Это вызвало взрыв негодования среди казаков и вольного люда. Собравшиеся у атамана Максимова старшины единогласно приняли решение разгромить отряд Долгорукого и поручили это Булавину.

Осенью одна тысяча семьсот седьмого года карательный отряд Долгорукого был разбит казаками в Шульгинском городке, а сам князь убит. Но домовитые казаки во главе с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым, опасаясь гнева царя, предали Кондратия. Они сумели собрать сильный отряд и на реке Айдар нанесли поражение небольшому войску Кондратия Булавина. Атаман вынужден был бежать в Запорожскую Сечь.

На следующий год, к весне, восстание вспыхнуло с новой, более яростной силой. К восставшим теперь присоединились обычные казаки, ранее стоявшие в стороне от волнений. Окрепшее булавинское войско из верховых казачьих городков двинулось на донскую столицу Черкасск, где укрепились богатые старшины во главе с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым. Булавин, под знамёна которого собралось четыре тысячи конных и несколько тысяч пеших казаков, был встречен войском домовитых казаков на реке Лисковатка, где у Красной дубравы оба войска сошлись для битвы. После непродолжительного противостояния друг против друга сражение начали булавинцы. Они неожиданно атаковали войско противника. В разгар боя на сторону Булавина перешла часть казаков, что сказалось на его исходе. Только солдаты азовского гарнизона во главе с полковником Васильевым, укрепившись в обозе и прикрываясь телегами, яростно сопротивлялись. В грохоте сражения булавинские казаки прорвались к обозу: солдаты были сломлены. Максимов с группой старшин спаслись благодаря резвости своих коней. На поле боя остался обоз с деньгами, порохом, свинцом и пушками. Путь на Черкасск был открыт.

Войско Булавина к этому времени увеличилось до пятнадцати тысяч конницы и пяти тысяч пехоты. Вечером Булавин получил от своих сторонников в Черкасске тайное письмо, в котором они обещали в решающий момент открыть ворота города. Волнение черкасских казаков переросло в бунт против войскового атамана и старшин. Первого мая со скрипом отворились Прибылянские ворота Черкасска, и булавинцы широким потоком устремились в город. Домовитые казаки почти не сопротивлялись, лишь Лукьян Максимов, установив на крыльце своего куреня небольшую пушку, успел сделать один выстрел по булавинцам. Его тут же скрутили и отвезли к Булавину в Рыковскую станицу. Одновременно были арестованы ближайшие сторонники войскового атамана – старшины Ефрем Петров, Обросим Савельев, Иван Машлыкин. Черкасск пал…

За три дня до выборов нового войскового казачьего атамана в Черкасске собрался казачий Круг. Из станицы Рыковской привезли закованных цепями бывшего казачьего войскового атамана Лукьяна Максимова и старшин. Поставили их близ помоста под сильным пешим и конным конвоем.

Ударили войсковые барабанщики и литаврщики. На помост вошёл Кондратий Булавин, окружённый своими соратниками. Это был высокий, стройный казак в бархатном, вишнёвого цвета кафтане. Вид у него был щеголеватый, бравый. Широкий пояс, подбитый голубым бархатом, расшитый золочёными нитками и украшенный каменьями, туго охватывал его стан. На поясе, на серебряных застёжках, висела кривая турецкая сабля с белой костяной ручкой.

Казаку, было лет под сорок. Его смуглое красивое лицо было бронзовым от загара. Мягкая чёрная бородка обрамляла худощавые щёки.

Он быстро взошёл на помост, снял шапку, поклонился войску. После этого, повернувшись в сторону арестованных старшин, промолвил гневным голосом:

– Перед всем великим Войском Донским виню вас, войсковые старшины, в злой измене и воровстве. Ведомо всем, как в прошлом году накликали вы вольных убить присланного царём для сыску новопришлых полковника князя Юрия Долгорукого, а после того, дабы укрыть воровство своё, положили в том вину на одного меня и товарищей моих… И предали нас, как Иуды, и стали воинский промысел над нами чинить, и многих безвинных побили, и по деревьям вешали, и в воду сажали, и всякие иные неистовства творили. Кровь замученных вами казаков вопиет к небу!..

Булавин вздохнул и, обратившись к казакам, продолжил:

– Прошу вас, атаманы-молодцы, всё любезное Войско Донское, по чести и совести учинить приговор этим изменникам! Как приговорите, так и будет!

Толпа колыхнулась, грозно тысячью голосов выдохнула:

– Смерть! Смерть изменникам! Побить их всех!

Приговорённых предателей повели на Черкасские бугры и там всем отсекли головы.

…И вот выборы нового войскового атамана. Игнат Некрасов предложил избрать войсковым атаманом Кондратия Булавина.

– Любо! Любо! – восторженно одобрили казаки. Некрасов взял лежавшие на столике знаки атаманского достоинства и власти – насеку и булаву, и вручил их смущённому Кондратию, со словами:

– Веди нас, атаман, на ратные дела за волю и лучшую долю!

Булавин составил план взбунтовать все окраинные городки, произвести мятеж во всём казачестве, потом взять Азов и Таганрог, освободить всех каторжных и ссыльных и, усиливши ими своё казацкое войско, идти на Воронеж, а потом на Москву. Он стал выступать за государственную независимость донского казачества и даже отправил свой план государю Петру I с обоснованием требований к нему восставших, прежде всего восстановления на Дону прежних вольностей. Самодержец на такое письмо ответа не дал, да и не думал давать…

Войско Булавина с каждым днём увеличивалось. Отовсюду к нему шли казаки, вольные люди, беглые крестьяне и даже солдаты, бежавшие из царских войск, замордованные офицерами—самодурами. Такое количество людей необходимо было вооружить, одеть и накормить. К этому времени у Булавина уже было много золота и серебра, спрятанных в тайных схронах. О местах их нахождения знали только старшины, которым доверял Кондратий. Но многие казаки знали о наличии войсковой казны. Чтобы скрыть данные о настоящем месте нахождения казны, атаман Булавин попросил пустить слух среди казаков, что по его приказу из золота были отлиты золотые кони в натуральную величину и якобы спрятаны они на берегу Волги, недалеко от Царицына.

Имевшиеся у Булавина планы в дальнейшем добиться государственной независимости донского казачества требовали иметь в наличии ещё большее количество золота и серебра. Этому ему помог случай.

Войсковой атаман проверял созданные полки. И вот в одном из полков, в место дислокации которого Булавин прибыл уже в сумерках, он услышал песню под звук бандуры. Подойдя к костру, вокруг которого сидели казаки, слушавшие песню, Кондрат присмотрелся к поющему старику.

– Ты ли это, диду Остап?

– Я, Кондратушка!

– Жив ещё, а ведь ты, диду, был уже немолодым, когда, лет десять назад, мы ходили за зипунами на Туретчину.

– А, что мне сделается, Богу угодно, чтобы я ещё ходил по земле. Вот, пришёл в твоё войско, послужить казачеству. Да и дело у меня к тебе имеется очень важное, атаман.

– Тогда жду тебя, диду, завтра у себя…

…Как только старик вошёл на второй день в светлицу, где Булавин беседовал с двумя старшинами, сразу подошёл к атаману и прошептал:

– Разговор у меня к тебе, атаман, важный и наедине.

Проводив атаманов полков до дверей, Кондрат повернулся к старику:

– Ну, что, диду, какая у тебя тайна?

– А тайна такая, Кондратушка! Ты затеял великое дело, а для этого тебе понадобится много золота. Так вот, я могу тебе указать место, где Степан Тимофеевич Разин спрятал целый корабль, набитый золотом и серебром, возвращаясь из персидского похода за зипунами. Атаман завёл корабль по воде на мель, а когда вода ушла, наметал курган. На том месте имеется одна примета – пять верб крестом. Их посадил сам атаман.

– Я, диду, слышал это, но думаю, что это сказки людей.

– Это не сказка, атаман! Я входил в число казаков, которым Степан Тимофеевич доверял, и был вместе с ним, когда прятали это золото. Со всех присутствующих при этом казаков Разин взял клятву.

– Как же ты решился нарушить клятву?

– Я нарушаю клятву с разрешения Степана Тимофеевича, хотя его уже и нет в живых. Он тогда сказал, что нарушить её можно только в одном случае: если золото будет использовано против бояр, а его самого уже не будет в живых. Ты пошёл против бояр, вот сейчас и настало время открыть тебе, атаман, тайну клада.

– Ты, диду Остап, точно помнишь место клада, не забыл ещё?

– Ты, Кондрат, не смотри, что я стар, у меня голова помнит все события, в каких участвовал.

– Тогда я выделю тебе отряд надёжных казаков во главе со старшиной Данилой Копеевым, которому доверяю, как себе. Он укажет место, куда перевезти золото и серебро…

…Зерщикова разбудил неистовый лай собак.

– Кого-то там принесла нелёгкая! Ох, неспокойные времена наступили! – ворчал он, вставая с полатей, а привставшую жену успокоил:

– Спи, это ко мне, казаки!

Он подошёл к стене, нагнувшись, открыл дверцу во втором венце сруба и, выглянув на улицу через бойницу, увидел двух всадников у плетня. Пройдя на «чёрную» половину избы, приоткрыв дверь, крикнул преданному слуге из татар:

– Ахмет, спишь, дармоед! Иди, посмотри, кто приехал!

Через несколько минут в дверь светлицы вошёл Степан Ананьин.

– Что-то случилось? Неужели Кондрат узнал о нашем сговоре против него? – заволновался хозяин дома.

– Не беспокойся, Илья Григорьич, атаман Булавин ни о чём не подозревает. У меня другое, очень важное дело к тебе, – ответил гость.

Он подошёл к двери, заглянув в другую комнату и закрыв, подошёл вплотную к Зерщикову и тихо произнёс:

– Я случайно подслушал разговор Булавина со старым казаком Остапом. Так вот, старик сообщил ему, где Степан Разин спрятал корабль с золотом, вернувшись из персидского похода. Атаман дал поручение старшине Копееву возглавить отряд из надёжных казаков и доставить сокровища Разина в надёжное место. Копеев, с отрядом в тысячу человек выехал из Черкасска, и с ним этот старый казак.

– Ты узнал, куда Копеев должен доставить золото?

– Нет, это место при разговоре они не называли. Как видно, Копеев не в первый раз доставляет туда серебро и золото. Они выехали два часа назад и ещё не ушли далеко, я послал за ними десяток верных мне казаков, чтобы они проследили их путь. Как только десятник Горовой узнает место захоронения клада, он направит своих людей ко мне.

– Слушай, Степан, нам с тобой невозможно сейчас покидать Черкасск, иначе мы сорвём наши планы по устранению Булавина. Но и золото упускать нельзя. Сейчас у нас нет такого количества надёжных казаков, чтобы разбить отряд Копеева, когда он будет перевозить золото. Остаётся одно: обратиться за помощью к Чакдор-Джабу – старшему сыну калмыцкого хана Аюки. У меня с ним давние дела, и он мне во многом обязан. Конечно, придётся с ним поделиться, но другого варианта у нас нет. Кого пошлём к нему?

– Илья Григорьич, я знал о твоей дружбе с ханским сыном и предвидел, что кого-то пошлём к нему, поэтому пришёл к тебе с надёжным казаком, он ждёт у плетня.

– Ты уверен в нём, ему точно можно доверить такое дело?

– Этот казак мой «односум» и предан мне, да и должны же мы кого-то направить к Чакдор-Джабу.

– Степан, иди, зови его!

Вскоре, вслед за Ананьиным вошёл в избу невысокий, но крепко сложённый казак. В свете лучины блеснула золотая серьга в ухе. Зерщиков, присмотревшись к нему, узнал в нём сотника Петра Онищенко.

– Пётр, ты готов сейчас отправиться к калмыкам? – спросил он его.

– Меня Степан предупредил, я уже собрался в дорогу и готов выехать хоть сейчас.

– Ты знаешь цель поездки?

– Просить о помощи против Кондратки!

– Это не всё! То, что тебе станет известно, ты должен сохранить в тайне, а поэтому должен поклясться на иконе нашего Господа, – промолвил Зерщиков, снимая из святого угла икону.

– Клянусь на иконе Иисуса Христа содержать в тайне сведения, доверенные мне братьями—казаками! – поклялся Онищенко, перекрестившись три раза, целуя икону.

– А теперь, Петро, слушай, что тебе предстоит сделать. Сегодня ты направишься в калмыцкое войско к его военачальнику Чакдор-Джабу. Покажешь ему вот этот перстень и передашь ему письмо от меня. На словах передашь, чтобы он со своим войском двигался по берегу Волги, от Царицына вверх по течению, где его встретят наши казаки и укажут, куда везут золото…

…Данила Копеев был предусмотрительный и опытный воин. Жизнь его помотала. Был он в разных ситуациях и даже побывал в рабстве на турецких галерах, где ему отрезали уши за попытки бежать. Направляясь к месту, куда вёл их дед Остап, он направил вперёд на пути движения их отряда полусотню казаков, чтобы не нарваться на царские войска или крымчаков, вторую полусотню он выставил прикрытием, наказав полусотнику Григорию Оберегу задерживать всех, кто движется по их следу.

Обнаружив слежку десятника Горового и его семерых казаков, полусотня Оберега задержала их на вторые сутки. К этому времени двоих казаков десятник успел направить с донесением в Черкасск к Ананьеву. Их доставили к Копееву. На допросе только один казак признался, что их послали проследить путь отряда, но он не знал, кто из старшин в окружении Булавина предатель. Зато он сообщил, что слышал разговор Степана Ананьина с сотником Петром Онищенко, чтобы тот готовился к поездке к калмыкам – просить у них помощи. Какое содействие должны были оказать калмыки Ананьеву, он не знал. Горовой ничего не сказал даже под пытками. Атаман собрал круг из сотников, полусотников и десятников и, в соответствии с единогласным решением, предателей казнили.

Копеев понял, что о кладе стало известно противникам атамана Булавина, и они хотят сообщить о золоте калмыцкому хану, а значит, за ними уже идёт охота. Данила принимает решение перехватить Онищенко и отвлечь противника, охотившегося за золотом. Во главе сотни он сам выехал на поимку сотника Онищенко, и это ему удаётся. Под пыткой тот признался, что ехал к старшему сыну калмыцкого хана Чакдор-Джабу по поручению Ананьина и Зерщикова, чтобы вместе с ним завладеть золотом. Рассказал, что при встрече должен показать тому перстень и передать письмо.

Узнав об изменниках, Копеев направляет в Черкасск двух верных казаков с письмом, в котором сообщал Булавину о предательстве старшины Зерщикова и сотника Ананьина, но в пути они нарвались на передовой отряд царских войск и были повешены.

Опасаясь, что Зерщиков может направить к Чакдор-Джабу других гонцов, Данила продиктовал текст письма, казаку, который хорошо знал грамоту и сумел написать похожим почерком. В письме также сообщили о кладе, но указали, что спрятан он недалеко от Астрахани, вверх по течению Волги. С этой грамотой к ханскому сыну отправился десятник Иван Верховой, товарищ и «односум» Копеева, и через несколько дней оно попало в руки адресата.

Прочитав письмо, Чакдор-Джабу тотчас собрал две тысячи воинов, переправился через Волгу в районе Царицына и двинул своё войско по берегу, вниз по течению, к Астрахани. Он, считая, что клад уже в его руках, размышлял: «Зачем делиться с Зершиковым, мне самому необходимо иметь много золота, а это власть. Только тогда я смогу отправить отца на покой, подчиню себе всех калмыков и образую своё государство, а казаки будут мне служить»…

…В это время к Черкасску приближались карательные войска Петра I, и войсковой атаман Булавин стал готовить восставших казаков для их отражения. Прежде всего, следовало обезопасить свои тылы и захватить государевы крепости Азов и Таганрог. Начать решили с Азова.

Казачье войско, ушедшее под Азов, возглавил сподвижник Булавина – Лукьян Хохлач. Атаман остался в не спокойном Черкасске. Проводив войско под Азов, Булавин вернулся в свой курень. Июльская духота давила, изнуряя тело, но ещё тяжелее было на душе, тревожные предчувствия томили, не давая ни секунды успокоения. И вот беда: в Черкасск прискакал сын атамана Семена Драного и сообщил, что войско его отца разгромлено государевыми полками у Кривой Луки, а сам он пал в бою.

Беда не приходит одна, утром седьмого июля одна тысяча семьсот восьмого года в Черкасск змеей вползла весть о разгроме повстанцев под Азовом. Знойное июльское утро вставало над донской столицей, суля прекрасный день, но Булавин знал, что быть буре – теперь черкасские казаки-заговорщики начнут действовать. Он велел собрать верных казаков, а сам стал готовиться к обороне. Вскоре к куреню начали торопливо сбегаться верные атаману казаки, вооружённые ружьями, пистолетами, саблями. Набралось три десятка. Булавин оглядел всех. У узкого оконца, забранного решёткой, стоял с пистолетом в руке брат Иван. Сын Никита, которому шёл восемнадцатый год, с Мишкой Драным занял позицию у окна. Неторопливо устраивались у окон с ружьями и пистолетами бывалые казаки – Михайла Голубятников и Кирюша Курганов с товарищами. В дальнем углу куреня суетливо и нервно ладил оружие Степан Ананьин – есаул, который последние дни не спускал с Булавина глаз. Не знал Кондрат, что Степан был злейшим его врагом и предателем. Медленно текли минуты, приближаясь к роковой развязке.

Заговорщики из числа черкасских казаков, у которых верховодили Илья Зерщиков, Тимофей Соколов и Карп Казанкин, собрав сотню единомышленников, подошли и окружили булавинский курень. На предложение сдаться и принести повинную государю Булавин ответил выстрелами. Разгорелся бой. Домовитые казаки подобрались к металлической двери куреня, начали ломиться внутрь. Тяжело забухали приклады ружей, зловещим эхом отдаваясь внутри куреня. Но двери не поддавались. Заговорщики отошли на безопасное расстояние, начали о чём-то совещаться. Потом опять начали штурм куреня. Стоя у окна, Булавин вёл прицельный огонь: двое нападавших распластались под окнами. Вдруг наступила гнетущая тишина.

– Пушку тащат злодеи! – обречённо выдавил Никита Булавин, выглянув в окно. В следующий миг ядро с лязгом врезалось в дверь, покорежив её и сорвав с петель. Заговорщики плотной толпой ринулись внутрь куреня. Завязался рукопашный бой. В суматохе никто не заметил, как есаул Степан Ананьин подошёл к Булавину и, приставив тяжёлый пистолет к левому виску атамана, быстро выстрелил. Кондрат тяжело упал на пол, кровь густой тёмной струей потекла на доски. А в комнате заговорщики уже били и вязали булавинцев.

Тело Булавина выволокли из куреня, а потом одного за другим вывели избитых и связанных булавинцев. Заговорщики тут же собрали Круг и «выкрикнули» атаманом Илью Зерщикова. Призвав писаря, новый атаман продиктовал письмо азовскому губернатору, описав штурм булавинского куреня. Прочитав его, он добавил:

– Булавин, видя свою погибель, из пистоли убил сам себя до смерти.

Так, с легкой руки Зерщикова, и пошла гулять по России версия о самоубийстве Булавина, кочуя в течение столетий из одного повествования в другое. На самом деле, как свидетельствуют документы, Кондратий Булавин был убит, и убийцей был есаул Степан Ананьин. А самоубийцей Булавина объявили, чтобы опорочить его имя, поскольку самоубийство считалось тяжким грехом…

…Через два месяца отряд Копеева соединился с войском казаков, которое возглавил Некрасов после смерти Булавина. Они продолжили борьбу с царской армией. Данила сообщил атаману, что по заданию Кондратия им найдено золото и серебро Степана Разина. Клад, указанный дедом Остапом был доставлен в указанное Булавиным место, где спрятан. Дед Остап не выдержал тягостей и умер в пути…