Читать книгу Жажда жизни. Взгляд трансперсонального психолога на онкологию и другие неизлечимые болезни. Из цикла рассказов «Людям о Людях» - Дмитрий Калабин - Страница 8

Рассказ-терапия для молодого мужчины-удмурта с меланомой на стопах и ладонях и метастазами в головном мозге с потерей памяти.

С детства Женя Верещагин не хотел жить, но никто этого не знал. На душе всегда было скверно и никогда не было просвета, но этого тоже никто не знал. Однажды, уже совсем устав от неизвестно чего, будучи совсем маленьким, Женя специально наелся какой-то горькой травы прямо во дворе собственного дома, чтобы умереть, но его вырвало, и несколько дней он провел в темном муторном сне, но оправился как-то сам. Сны с тех пор так и остались муторными и мрачными. Родители Жени, обычные деревенские удмурты, даже не пытались в тот момент вызвать врачей – смерть для них была чем-то сродни избавлению от врожденной усталости и совсем не пугала.

Отец Жени повесился при первых заморозках ранней осенью, когда Женя был первоклассником. Ярко-рыжего, как рассветное солнышко, папу Жени стеснительно похоронили и старались особо больше не вспоминать. Женя же, снимая папу из петли, вместе со своим старшим братом Валерой точно знал, что его ждет такая же судьба.

Грусть, накрепко поселившаяся в Женьке, была уже настолько чрезмерной, что он уже потихоньку стал сильно сторониться людей и не мог смотреть им в глаза, особенно военным, которых вокруг деревни было много. Неподалеку от их деревни была военная часть, в которой все время ездила тяжелая военная техника, которую делали в Ижевске. Иногда по нескольку ночей от их маневров ровно и гулко дрожала земля и дом. Животные в это время плохо спали, пчелы все время разлетались и днем были очень злыми, но маленький Женя не волновался и откуда-то понимал, что земля найдет способ себя защитить и военные люди отсюда однажды уйдут.

Мама умерла возле стиральной машины в бане, доставая тяжелое белье. Она вся была в мыльной пене от продолжающей работать машины. Смерти мамы никто не удивился – это ей сказали врачи еще в школе. Врожденный порок сердца сработал – любая тяжесть для мамы была губительна. Женя даже обрадовался, потому что внутри он знал, что мама умерла от точно такой же, как у него, усталости от жизни и ей сейчас лучше, она отдыхает.

Став подростком, Женя собрался вслед за родителями. Яд для мышей в деревенском магазине был всегда, водка осталась еще от отца. Смешав все воедино, Женя выпил целый стакан без всяких колебаний. Было отвратительно, но только организму, Душа Жени даже не потеряла сознание. Брат Валерка, как назло, оказался рядом и сильно бил Женьку по лицу, а его невеста, будущая врачиха, делала промывание желудка. Помогло.

После этого случая Женька тихо перестал ходить в школу, замкнулся и подолгу бродил по лесам. Там он однажды нашел мертвого солдата, которого долго изучал и часто возвращался на это место со странным интересом к его разложению, впитывая все подробности, как земля забирает тело. Лес забрал солдата быстро и полностью, только лоскуты одежды, пряжка от ремня и несколько белых костей остались ему надгробием.

Брат женился, когда Женька был в армии, потом уехал в город, устроился в милицию и часто приезжал в деревню в родной дом на служебной машине. Деревня была очень близко, в 13 километрах от города. Женьке с братом повезло – оптимист с хорошей женой и планами на жизнь. Он даже на курорты каждое лето ездил.

Женька после армии тоже женился, и вроде бы все наладилось. Жена была тихая, стеснительная удмуртка, ярко-рыжая, как и Женька, родила дочку, точно такую же яркую и очень нежную, невероятно голубоглазую, с глубоким понимающим взглядом – она была словно частью природы этого края, никогда не унывала и была, в отличие от Женьки, очень певучей. Со временем как-то руки сами пришли к электричеству, и Женька стал местным электриком. Дачники, местные и даже, бывало, военные обращались к нему, были частые шабашки, и даже деньги завелись. Женька также продолжал любить лес и специально купил мотоцикл – вместе с братом по грибы ездить да на рыбалку, только уже подальше, ближе к рекам. Самое любимое занятие у Женьки было возить свою жену и дочку на мотоцикле далеко к большой воде. Там жену Женьки убило молнией. Просто купались в речке – жара была, разгар лета. Маринка не успела выйти из воды, как рядом с ней ударила молния, она умерла в судорогах. Это было чудовищно – под страшным ливнем везти свою жену домой мертвую в коляске мотоцикла, а впереди видеть темечко маленькой дочки, сидящей на бензобаке, которая еще ничего не поняла, и одновременно понимать про себя самого, что ничего уже, совсем ничего не можешь поделать со своей грустной Душой и несчастной Судьбой, что ты так же можешь уйти из жизни от неведомых причин и что жизнь сама по себе уже просто на самом деле ушла, не убив его, словно даже смерть позабыла его насовсем. Не жив и не мертв. Но лучше быть неживым.

Прошел год. Женя продолжал жить, хотя он и не делал никаких попыток уйти из жизни, потому что дочка подолгу смотрела ему в глаза, и в ее глазах он отдыхал от своей неведомой усталости. Брат бывал очень часто. Он устроил из их дома что-то наподобие рыбацкой базы. Друзья брата, милиционеры, тоже гостили часто. Все было по-молодецки хорошо. Никто не пил, даже не курили – баню перестроили. Электричество после гибели жены Женька забросил.

Жизнь шла. Женька превратился в чудаковатого удмурта с вечно слезящимися глазами, по взгляду которого было видно глубокое болезненное смирение перед неудачливой жизнью. Но дочка была настолько большой отрадой, что Женька, по сути, оставался жить только ради нее. Ей было уже шесть лет – скоро в школу.

Когда Женька вспоминал свои школьные годы и смотрел на дочку, которой тоже предстояло пойти в школьный ад, у него подкатывался страшный ком к горлу. Его боязнь смотреть в глаза появилась от учителей. Он мучительно переносил каждый учебный день, и именно от невероятной напрягающей энергии, исходящей от людей с внутренней правотой, он болел. Он боялся, что дочка тоже заболеет его же грустью от таких людей.

В самое лучшее время летом перед школой для Жени большой отрадой было останавливаться с дочкой посреди густой травы и долго смотреть за букашками вглубь сочной жизни и называть все это дочке по-удмуртски. Это была своеобразная школа Женьки для дочки. Получалось всегда так нежно, певуче, почти стихами. Это были лучшие уроки для дочки – уж точно лучше, чем в душных классах сельской школы. Женя так любил свою дочь, так нежно, наверное, так земля любит небо, а небо землю!

В конце августа, перед школой, Женя с дочкой поехали за грибами. Привычно выехали на тракт, на котором в пыльную жару ремонтировали дорогу. Было душно и очень шумно, уставшая Душа Жени уже свыклась с тем, что город наступает и ему предстоит прожить жизнь среди гула электрических проводов, шума дороги, и пыли новостроек. Душа ныла все время, но Женя привык жить с усталостью и совсем без душевных сил.

Вырулив на мотоцикле на тракт, чтобы просто как обычно быстро его пересечь и проехать мимо большой свалки к далеким грибным местам, мотоцикл Жени был задет пожарной машиной, которая возглавляла целую колонну новеньких БТР, бешено несущихся по новому, еще не застывшему асфальту, и сбила, опрокинув, асфальтовый каток, он был полон солярки, опрокинулся и сразу загорелся. Пожарная машина получила удар от БТР и тоже опрокинулась, а в этот БТР врезался другой, и вся остальная техника колонны остановилась в жутком хаосе. Изуродованный перевернувшийся мотоцикл, был слегка придавлен колесом второго БТРа, и Женькина дочка, живая и невредимая, застрявшая в коляске, в шоке, приговоренная к смерти в огне, смотрела на папу прямо в глаза. Женька упал рядом, его сильно обрызгало мотоциклетным бензином, и он, едва уцелев, уже понимал, что скоро здесь будет страшный пожар, и ничего не мог поделать. Первый БТР уже весь горел, и солдаты спешно доставали друг друга. Все остальные в колонне разбежались. Горел свежий асфальт, и мотоциклу с его пролившимся бензином вспыхнуть было уже делом трех секунд. Сам Женя был готовым факелом. Огонь стремительно подбирался.

Страшная обреченность и внезапно нахлынувшая обида на жизнь нахлынула на Женьку с такой силой, что он стал орать на удмуртском страшные, неведомые для него самого проклятия. Его обидчивая усталая ярость содрала с него все маски, и он увидел, что все это не может быть реальным! Его жизнь среди этих людей и техники нереальна! Все эти военные, пришедшие на его землю, нереальны! Асфальт, война и бензин – не его мир! Этого просто не может быть!

Это не твое и не мое! Это не твое и не мое! Женя стоял на границе огня и говорил уже на мощном удмуртском диалекте огню: «Тынад но мынам но со овол! Тынад но мынам но со овол! Тынад но мынам но со овол!» И так много раз! Его глаза увидели, как у огня постепенно проявлялось лицо, и это была Музъем мумы – Мать земли! Сам же Женька в этот момент был уже не сам собой, он превратился в сильного мощного Нюлэсмурта – лесного человека.

Тынад но мынам но со овол! Второй БТР толкнул первый, а тот пробил цистерну пожарной машины, и из нее большим потоком вылилась пламегасящая пенная жидкость. Пена залила все вокруг мотоцикла, но Женька в своем подлинном древнеудмуртском состоянии видел не пожарную пену, а свою маму в виде Ву мумы, пламя обошло, и Женька освободил дочку, с легкостью поставив мотоцикл снова на колеса! «Тынад но мынам но со овол!» – говорил уже Женька дочке! Мы идем в добрый мир! Это мир не наш. Это не твое и не мое!

Его сознание было настолько сильным и проясненным в тот момент, что он увидел, что повсюду рядом были сильные духи природы: Кыль, Мыж, Чер, Дэй, Кутись. Это они устроили аварию.

С каждой минутой Женя все больше осознавал, что он родился в захваченном мире – это не его мир, он задыхался в этом чужом мире с детства. Вся его родня болела усталостью от этого нереального мира! Этот мир был очень сложным, а его настоящий мир значительно добрее и проще, а значит, разумнее. Он взял дочку на руки и просто ушел в лес к родникам. Асфальт горел, БТРы взрывались, духи делали свое дело. Так удмуртская земля защищалась. Потом пошел сильный дождь.

Спустя время в лесу возле большой реки появилась избушка. Широкоплечий, постоянно поющий на удмуртском, по берегу и лесу бродил Женька с удивительно хорошим настроением. Он стал такой сильный душой, что в его присутствии все становилось сильнее! Лес вокруг разросся. Сама по себе проявилась священная роща. Потом спустя время было еще несколько пожаров местных дачных коттеджей, а потом взрывы на самой военной части. Свалку забросили. Военные ушли, а Пужмер мумы – Мать инея и ветра – исцелила окончательно эту землю заморозками ранней осени. У Женьки все больше стал проявляться дар ясновидения и целительства, он глубоко понимал самые глубокие связи всего сущего, его ум сильно прояснился, и вскоре он прославился как сильный целитель и ясновидец. Дочка пошла в него. В школу она не ходила – ее вскоре вообще закрыли. А начавшаяся перестройка в стране просто забыла их полностью.

Вокруг Женьки выстроилась новая деревня. Удмурты снова жили у большой воды. Ву мумы – Мать воды – стала являться к ним настолько же реально, как реален для городского человека этот день. Для Женьки же стала реальна его настоящая полная жизнь – он наконец-то жил в доброй сказке! Он больше не хотел умирать!

Спустя время Гудыри мумы – Мать грома – подарила ему встречу с новой женой, и жизнь наладилась совсем и навсегда!