Читать книгу Светобоязнь - Дмитрий Казьмин - Страница 12

В моём молитвослове с каждым годом

Всё прирастает список о живых

Людьми, чьи имена уже не помню.

Чьи лики, став молитвенным изводом,

Так неподобны стали лицам их,

Что, встретив их, я их едва ль узнаю.

Чьи спины скрыла синева густая,

И шаг их тишина туманом кроет,

И от кого годами нет известий.

Чьи голоса застыли неуместно

В плетеньи слов нездешнего покроя,

Людьми, которых дружбой не неволю —

И писем уж давно от них не жду.

Чьи образы без слов напоминанья

Уж не предстанут памяти моей,

О ком и память стала лишь как отзвук

Моих глухих, давно забытых дней,

И моего истёртого преданья.

О ком и сны мне их самих милей,

О ком молва не донесёт приметы,

О ком друзья не донесут молвы,

Не знаю, где они теперь – все там же ль, нет ли?

Не знаю даже, живы ли они.

В моем молитвослове год от года

Имён умерших длится поминанье.

И имена их – словно корни детства.

Что проросли через веков породу,

И напитали память и сознанье,

И, жилы заплетая, стали мною.

И моя память им рукой скупою

Несёт оброк просфорочного хлеба,

И в тишине ночной поёт молитвы.

О, если голосу живых внимать могли б вы!

О, память моя! нищая, слепая,

Страницы твои ломкие листая,

Дай мне их рассмотреть – твоих нетленных!

Я из последних, кто ещё их помнит,

Кто молится о них, давно забытых,

Когда ж иссякнет наконец моя молитва

И станет некому о них замолвить слово,

Они исчезнут в сонме безымянных.

Мой скорбный список полон именами

Людей, которых помню молодыми,

Людьми, кого не видев никогда,

Я знаю лучше, чем иных живущих,

И помню их моложе, чем я сам

Сейчас есть – я, когда перебираю

Их имена – их, так давно умерших.

Я почтальон. Мой адресатов список

Растёт от года к году все длиннее,

И всё размашистей лежат мои маршруты.

Всё дальше тот, что был когда-то близок,

Всё ближе даты. Память всё верней

О неоплаканных, непрожитых утратах.

Так вот предназначенье моих дней:

Всё отнимать от вечности короткой

И жить в долгу у памяти скупой.

Мотив является. Стучится на постой.

Зачем явился? Песня твоя спета

Как колыбельная – проста и неодета,

И не придумаю, кому её отдать.

Кому вручить сокровище такое?

Мой список полнится умершими людьми.

В любом оконце слышится мне пенье,

И в каждом доме горницы светлы,

И хочется, уставши от ходьбы,

Чужим рукам отдать письмо чужое.

Письмо от мёртвых в области живых,

Вложить, заставив петь их поневоле

Мотив, что пели девочке чужой,

В руках вертя веретено чужое,

В чужих посёлках, в городах чужих.

Я рифмоплёт, стихач, певун, хвастец, бродяга,

Болтун и выдумщик. Я сам их сочиняю —

Живых и мёртвых, и себя в придачу.

Я рад молчать бы, но однажды начав

Дыханье тратить и марать бумагу,

Лечу как с горки – не остановиться.

Моё лицо их отразило лица,

Гортань моя лелеет их слова —

И потому слова мои правдивы.

Неспелых лет заложник пожилой,

Эквилибрист руля, седла и рамы,

Сум перемётных, перелётных писем,

Имён и адресов именователь.

Я костюмер. Я меряю костюмы.

С плеча чужого бархатный кафтан

На свои плечи смело примеряю,

И платье дивное крою своим живым,

Строчу машинкой, ниткою примерно

Свою судьбу с чужой соединяю.

Я свой мотив кладу на чьи-то струны,

Свои слова отдав губам чужим,

Немею я. Глуха моя строфа, глух голос мой,

Размер строфы неровен, душою слепну я…

И все же сочиняю за мёртвых текст

Несказанный, но выдуманный, ибо

Кто смог за них его бы сочинить?

Мне на покой за выслугою лет

Уже пора. Сума всё тяжелее.

Лет – сорок сороков, и век недолог.

Скрипит натужно мой велосипед

От взгорка в дол, и следующий взгорок

Уже не одолеет.

Я – плакальщик. Оплакивать ушедших

Судьбы моей досадная привычка.

Досаднее – оплакивать живых.

Я каждой колыбельной соучастник

И в каждом марше главный запевала,

И громче всех тяну заупокой.

Я больше всех не верю в расставанья,

Но чем короче путь передо мною,

Тем искренней рыдаю, расставаясь.

Такая мне профессия досталась —

Встречать умерших, провожать живых,

Голубить этих, отгонять иных,

Несказанное для повествованье.

Должно быть, вот судьбы моей призванье —

Их смерть и жизнь одной строкой связать,

И скопом одному доверить слову,

Своей судьбой найти им оправданье

И голосом своим их жизнь взыскать.

Что жизнь моя? Лишь детства отпечаток —

Немного серебра, бумага, клей…

Я не фотограф, нет, – лишь отпечаток

В долг взятых и не мной прожитых дней.

Но – чу! Живые праздничное платье

Для группового снимка надевают.

Уже готова камера-обскура,

Свет, магний, карандаш, стекло и свечи.

И мёртвые мне двери отворяют,

И, радостно, раскрыв свои объятья,

Выходят мне навстречу.