Читать книгу 1916. Война и Мир - Дмитрий Миропольский - Страница 21

– Скажи, Ники, почему нельзя, чтобы Григорий снова приехал? – спросила Александра Фёдоровна, оторвавшись от вышивания и взглянув на мужа.

Николай Александрович молчал, сидя с закрытыми глазами.

Недавно, в мае, Распутин гостил в Ливадийском дворце. Но про то, что появление в Ялте едва не стоило ему жизни, нервной Аликс говорить было нельзя, чтобы не спровоцировать очередную истерику.

Ялта – лучший российский курорт на Чёрном море. В здешние дворцы съезжались по весне аристократы, здесь каждое лето отдыхала семья императора. После революции девятьсот пятого года Ялту объявили на положении чрезвычайной охраны. Градоначальником стал генерал Иван Антонович Думбадзе: его протежировал дядя императора, великий князь Николай Николаевич.

Имея такую силу за спиной, властный грузин распоясался и обнаглел. За корреспондентами столичных газет и горожанами Иван Антонович внимательно следил, неблагонадёжных высылал. Правил патриархально, судил сурово, гражданские иски против правил разбирал лично – и решения свои исполнял без помощи полиции. К возмущённым претензиям Сената относился пренебрежительно, а при напоминании о законах не без оснований повторял: Я здесь закон!

Желчные журналисты из «Сатирикона» язвили наперебой:

Вы российский подданный? – Нет, ялтинский.

В Ялте расцвёл Думбадзе и позеленело население.

Генерал Думбадзе в двадцать четыре часа выслал из Ялты свою собственную шинель за ношение красной подкладки.

А вот бомба, которую метнули в генерала с одной из дач, оказалась не шуточной. Террорист сразу застрелился, кучер и лошади были ранены, а Думбадзе уцелел и приказал дачу сжечь. Огромный иск от владельцев и жильцов на шестьдесят тысяч рублей министр внутренних дел Столыпин оплатил из казны. Дело замяли, как и многие другие. Из-за хамства Ивана Антоновича ушёл в отставку финляндский генерал-губернатор Бекман. На Думбадзе безрезультатно пытались подавать в суд многие, вплоть до сенаторов, но генерал при поддержке великого князя преспокойно продолжал править Ялтой, как настоящий диктатор…

Фрейлина Анна Танеева-Вырубова вызвала Распутина в Ялту по просьбе императрицы. Вызвала условленной телеграммой из Сибири, из родного Покровского. Распутин приехал в Петербург и сразу же отправился в Севастополь.

Но была ещё одна телеграмма, о которой стало известно императору. Шифрованное сообщение с пометкой «личное» предназначалось Степану Петровичу Белецкому, директору департамента полиции. Думбадзе писал: Предлагаю избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту.

Выпал редкий случай решить, наконец, проблему Распутина. Мужик прибывает в черноморскую столицу российского флота. Его встречают агенты Думбадзе – всё как положено. Ничего не подозревающего пассажира сажают в катер, чтобы везти в Ялту. Команда на катере, конечно, подставная, тоже из верных генералу людей. Они выходят в море, и там Распутин просто исчезает, словно его не было. А пока в Ливадии хватятся и забьют тревогу, Думбадзе успеет подчистить изъяны операции и в полном смысле – спрятать концы в воду.

Прочитав шифровку, статский советник Белецкий задумался. Устранением Распутина ялтинский градоначальник хочет сделать подарок своему покровителю, великому князю Николаю Николаевичу. И заодно всем тем – от депутатов Государственной думы до членов императорской фамилии, – у кого при упоминании о сибирском мужике делается изжога.

Вопрос: что лично Белецкий выиграет, если мужик исчезнет? Похоже, ничего. Героем, уничтожившим Распутина, и даже одним из таких героев ему стать не дадут. Лавры достанутся Думбадзе, а у главного полицейского Российской империи, наоборот, появятся проблемы. Сначала с имитацией активного розыска пропавшего, потом – с ответом за то, что розыск не дал результатов…

…зато если операция сорвётся или пройдёт неудачно, если что угодно случится не так – Иван Антонович будет не единственным виновным. О телеграмме директору департамента полиции он точно молчать не станет. Значит, Белецкого ждут проблемы много более серьёзные, чем в случае с исчезновением. Отвечать придётся перед самим императором, тут и самому недолго под судом оказаться.

Конечно, велик соблазн махнуть на страхи рукой. Ответить Ивану Антоновичу – мол, убирайте Распутина, и дело с концом, а славой как-нибудь сочтёмся. Но всё же речь шла именно о близком государю Распутине, а не о ком-то другом. К тому же…

К тому же телеграмма пришла в департамент, и на квартиру директору её прислали с курьером уже расшифрованной. Значит, текст читали не только отправитель, шифровальщик и получатель, но и секретарь-дешифровщик Митрофанов. Немцы говорят: что знают двое, знает и свинья. Выходит, о предложении убить Распутина известно минимум четверым. Минимум!

Точно, подложил ему свинью Думбадзе. Большую, всезнающую и очень опасную свинью. Кретин… Тот же Митрофанов телефонировал Белецкому раньше, чем появился курьер: телеграмма, сказал он, очень и даже очень интересная.

Выход из этой ситуации получался единственный. Степан Петрович снова вызвал курьера и подписал препроводительный бланк с пометкой «срочно». Расшифрованный текст надлежало доставить министру внутренних дел в собственные руки. Выждав положенное время, директор департамента полиции снял трубку особого – только для разговоров с министром! – телефона и спросил, нет ли для него распоряжений относительно известного предмета. После молчания на другом конце провода прозвучал ответ:

– Не надо, я сам.

Давал ли министр какие-то указания генералу Думбадзе? И если давал – какие именно? Препровождённая ему телеграмма в департамент полиции не вернулась. Подлинник Митрофанов после расшифровки уничтожил, как полагается, но… Для того и существуют на свете верноподданные, чтобы государь знал секреты остальных подданных. Распутина до самой Ливадии сопровождали филёры охранного отделения – кстати, подчинённые Степана Петровича Белецкого, – и приезд прошёл тихо и ровно, как по маслу…

Николай Александрович вздохнул.

– Я надеюсь, – сказал он Александре Фёдоровне, не открывая глаз, – что летом нужды в Григории здесь не будет. А осенью вернёмся в Царское, тогда и свидимся.

Под напускным спокойствием императора скрывалась вскипавшая ярость. И дело было вовсе не в Распутине.

Что Распутин? Сибирский мужик. Да, необычный. Философ от сохи, целитель словом божьим, любимец и спаситель Аликс. В меру хитрый, в меру хамоватый… Но если прошерстить полтораста миллионов крестьян Российской империи – неужели не найдутся ещё мужики, которые смогут и слово нужное молвить, и хворь победить, и байку интересную рассказать?! Найдутся, точно: не оскудела ими земля!

У самого Николая Александровича больше других сердце лежало к Иоанну Кронштадтскому. Здесь, в Ливадии, вместе стояли они у смертного одра Александра Третьего, и протоиерей Иоанн наставлял нового императора в начале царствования. Исцелял батюшка, не спрашивая роду-племени, всех страждущих. И даже с черносотенцами общался, приговаривая: Нужно любить всякого человека и в грехе его и в позоре его. Не нужно смешивать человека – этот образ Божий – со злом, которое в нём.

Зло хотел извести отец Иоанн, из греха погромщиков вырвать, на путь их, позорных, наставить. Да жаль – заболел Иоанн Ильич тяжко и преставился уже три года тому. Покинул царствие земное, отбыл в горнее, но слова его в памяти сохранились: Только царю подается от Господа власть, сила, мужество и мудрость управлять своими подданными.

Каково сказано! Эти бы слова, да каждому в уши…

Императора приводило в ярость собственное бессилие. У него, хозяина шестой части земной тверди, есть сотни генералов и тысячи штаб-офицеров. Генерал Думбадзе – лишь один из тех, что копошатся у подножия трона. Но этот обнаглевший служака, тупой солдафон, дядин лизоблюд – может то, чего не может сам государь!

Подлинный хозяин и царь здесь – Думбадзе. Ведь это он решает, кому жить в Ялте, а кого выслать. Кого лишить имущества, а кого посадить под арест. Кому разводиться, кому нет. И, наконец, это Думбадзе взялся решать – жить или не жить на свете человеку по имени Григорий Распутин.

Мужик не по нраву многим, верно. Но ведь ни в чём не провинился: не убил, не украл, не лжесвидетельствовал. Нет на нём смертных грехов: гордыни, зависти, алчности, гнева… А генерал Думбадзе легко и самовольно приговорил его к смерти на пути в Ялту. Со спокойной совестью предложил убить Распутина по пути к государю!

И государь, знающий об этом, ничего не может поделать с каким-то Думбадзе. Не то, что утопить в море: ни выслать не может, ни имущества лишить – ни, на худой конец, всыпать публично так, чтобы все снова вспомнили, кто здесь, в самом деле, царь и каков истинный закон… Вот оно в чём, бессилие! Вот она откуда, ярость!

Николай Александрович скрипнул зубами, и это не ускользнуло от внимания императрицы. Краешком канвы с вышиванием она украдкой вытерла набежавшую слезу. А государь продолжал сидеть в своём плетёном кресле, не размыкая век, и ворошить воспоминания, которые так надеялся хотя бы на лето оставить в Петербурге.

Первый раз он дал распоряжение охранять Распутина уже давно. Министром внутренних дел был тогда Пётр Аркадьевич Столыпин. Как только мужик появился в доме дядиной жены, княжны Милицы Николаевны, за ним тут же установили слежку. Это и правильно: полиция получает жалованье не за то, что смирно стоит и козыряет, когда члены императорской фамилии едут по Невскому, а за то, чтобы чувствовали они себя в безопасности. И с ними вместе – верноподданные граждане, которые несут в казну деньги на содержание этой полиции.

Для спокойствия проследили за Распутиным. Сведения кое-какие о нём собрали, проверили – обычный крестьянин, разве что чуть не всю Россию исходил от монастыря к монастырю. Да мало ли таких странников… К тому же милостыню Григорий сын Ефимов не собирает: как посевная да уборочная – в родное село возвращается, к отцовскому хозяйству.

А потом черногорские княжны Милица и сестра её Анастасия привезли странника в Царское Село, в Александровский дворец. Императрица к мужику прониклась, увидав в нём единственное своё спасение; дети его приняли… И рассудил Николай Александрович, что уж если следят за Распутиным, если ходят за ним – так пусть и охраняют. Мужиков-то много, но в царский дворец допущен только один. А раз он такой особенный, значит, против него и злоумыслить могут. Или через него – против государевой семьи.

Удачно выходило: слежка с охраной – работа двойная, а деньги те же. Голос немецкой крови призывал Николая Александровича к бережливому расчёту.

И вот теперь снова пришлось распорядиться об охране. На министерском посту Столыпина уже сменил Макаров: бедного Петра Аркадьевича в прошлом году застрелил террорист. На торжествах в Киеве по случаю пятидесятилетия отмены крепостного права убийца при странном попустительстве охранников хладнокровно разрядил в министра свой «браунинг».

Государь указал Макарову: Распутина травят всерьёз.

В травле особенно усердствовал председатель Государственной думы Александр Иванович Гучков – лидер фракции октябристов. Начал он с того, что в собственной газете «Голос Москвы» опубликовал тщательно продуманную статью. Впрямую Распутин упомянут не был. Но скрытый смысл предлагался такой: императорская фамилия пригрела у трона самозваного святого старца, а на деле – опасного и циничного сектанта.

Провокаторский расчёт оправдался: московский губернатор сгоряча издал распоряжение конфисковать весь тираж «Голоса Москвы». Тогда Гучков от имени фракции сделал в Думе депутатский запрос о законности гонений на газету. Подлость состояла в том, что в запросе целиком содержался скандальный текст. Стало быть, статья попала в думские стенографические отчёты – и была совершенно законным образом перепечатана в других изданиях.

Затем неутомимый октябрист предпринял ещё один демарш. Он отпечатал на гектографе и роздал депутатам памфлет «Гришка». Брошюра включала несколько писем императрицы к Распутину. То, что письма были выкрадены, никого не волновало. Волновало их содержание.

Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник, как томительно мне без тебя… Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает! Тогда я желаю одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твоё присутствие около меня… Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце… Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя, и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки…

И это пишет жена российского императора, мать наследника престола – простому сибирскому мужику! Высокая статная красавица, воспитанная при английском дворе, мечтает целовать руки пахаря и заснуть в объятиях крестьянина с побитым оспой носом!

Брошюра пошла гулять по рукам в Петербурге и Москве. Но далеко впереди неё летел и обрастал подробностями новый, похабный слушок про амуры государыни с оборотистым сластолюбцем. И вот уже сенсацию обсуждают на каждом углу; а вот уже слух перешагнул границы, и новое слово Rasputin запестрело в заголовках европейских газет…

Следующим шагом стала возмутительная речь, о которой перед отъездом в Крым говорил Коковцову государь. Та самая речь, полная сплетен, выдумок и злобы.

Дума обсуждала смету Священного Синода – собрания архиереев, ведавшего церковными делами империи. Гучков обрушился на главу Синода, обер-прокурора Саблера. А говорить Александр Иванович умел! Он сыпал цифрами и фактами, и на сей раз имя Распутина называл прямо. Выходило так, что Гришка – не бес даже, а дьявол во плоти. Что простой мужик, как паук, опутал сетями и царскую семью, и придворных, и министров. Что вертит страной, как хочет. Что всеми своими бедами Россия обязана одному Распутину. Что Синод ему мирволит, и Гришкиными интригами Саблер сделан обер-прокурором… Доказательства подобраны были ловко, и картина рисовалась чудовищная.

– Никакая революционная и антицерковная пропаганда в течение ряда лет не могла бы сделать того, что достигается событиями последних дней! – На думской трибуне Гучков уже не сдерживался; он горел праведным гневом, он обличал. – В центре её – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватил такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти?.. Вдумайтесь только, кто хозяйничает на верхах!

Речь обросла лавиной слухов: у трона сплошь марионетки, и управляет Россией какой-то мужик! В самую дикую несуразицу люди верят охотнее всего…

Бессильная ярость заставляла государя играть желваками и сжимать невольно кулаки. Бессильная ярость душила его, неспособного защитить от грязи любимую женщину. Распутин – просто разменная монета, повод. Сегодня подвернулся этот; не будет его – найдётся другой. Какая разница? Распутин – мишень, но не цель.

А настоящая цель – тот, на кого никто указать не посмеет. Цель – он, божьей поспешествующей милостью Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския зéмли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны. Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския зéмли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.