Читать книгу Никудали. рассказы, пьесы, миниатюры - Дмитрий Москвичев - Страница 6

пьеса

сказка в одном действии

Действующие лица

ДЕВОЧКА, лет десяти, букву «р» до сих пор не выговаривает, ясноглазая, чудо какое.

МАЛЬЧИК, лет десяти, искренне любит ДЕВОЧКУ, потому что неискренне любить невозможно, это любому ребенку известно.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, сухощавая, остроконечная, большеглазая, с нервной улыбкой, дама печальная и красивая.

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, женщина угрюмого и усталого вида, жизнь ее и правда угрюма.

ПСИХОЛОГ, добродушный мужчина с ухоженной бородкой и маникюром.

ЖЕНЩИНА, которая готова расплакаться в любую минуту, замужем.

РАБОЧИЙ СЦЕНЫ и другие взрослые

Пространство состоит из двух плоскостей. В первой ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, ЖЕНЩИНА, ПСИХОЛОГ, РАБОЧИЙ СЦЕНЫ и другие взрослые. ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, ЖЕНЩИНА, ПСИХОЛОГ сидят не шевелясь на железных качелях, какие можно встретить в каждом российском дворе. Начинают говорить только тогда, когда кто-нибудь подойдет и раскачает их. Как только их качели перестают раскачиваться, они умолкают. Порядок их реплик произволен. Речь отрешенная. Во второй плоскости ДЕВОЧКА, МАЛЬЧИК, РАБОЧИЙ СЦЕНЫ и другие взрослые. После первой реплики, ДЕВОЧКА садится на стул и предоставлена самой себе. Плоскости никак друг с другом не связаны, кроме взрослых и РАБОЧЕГО СЦЕНЫ, которые взаимодействуют с детьми и раскачивают качели. Действие в обеих плоскостях происходит одновременно.

Плоскость первая

ДЕВОЧКА. По данным федерального статистического наблюдения по форме номер 103-РИК «Выявление и устройство детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей» (далее- форма номер 103-РИК), в конце 2017 года 842 организации осуществляли полномочия органа опеки и попечительства по подготовке граждан, выразивших желание стать опекунами. Вместе с тем, по данным федерального статистического наблюдения по форме номер 103-РИК ежегодно отменяется примерно один процент решений о передаче ребенка в семью на воспитание от общей численности детей-сирот, находящихся на воспитании в семьях. В 2016 году отменено – 5227, в 2017 – 4757. По данным Следственного комитета Российской Федерации в 2015 году возбуждено 146 уголовных дел о преступлениях против жизни, здоровья и половой неприкосновенности усыновленных детей и детей, находящихся под опекой (попечительством), в 2016 году – 189 уголовных дел. В 2016 году численность потерпевших детей составила 130 (82 из которых находились на воспитании в семьях усыновителей или опекунов (попечителей)). Из пояснительной записки к проекту федерального закона «О внесении в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей».

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? У меня 36 детей в группе, все трудные, вы думаете они к нам из благополучных семей в галстуках-бантиках прибывают? У большинства родители малолетние алкоголики и наркоманы из неблагополучных семей. У меня 36 детей из них 33 с заболеваниями, у кого психическое, у кого целый букет, я вам тут оправдываться должна? Большинство родителей за одним уследить не могут, ну выбежал во двор мяч попинать, ну упал, ну лодыжку подвернул, поохали, поахали, гипс наложили, переживают, конечно, за ребенка, ему больно, он в гипсе, но ничего, до свадьбы заживет, правда? Ну и что? Ну и все! А мне за каждого из 36 брошенных, считай, уже искалеченных, уголовная ответственность. Упал? Разбил голову? При каких обстоятельствах? Кто не уследил? Чья ответственность? Корвалолу не напасешься бегать и объяснять. Снизу доверху всю затюкают. Я своих детей не имею! У меня сил не остается, понимаете? Да ни хрена вы не понимаете! Услышали звон, да не знамо где он. Всю душу мне.

ЖЕНЩИНА. А она сразу подходит и говорит «мама». Ма-ма. А меня ведь никто так никогда. Сорок лет. Никто и никогда. Муж говорит давай съездим. А я и ляпнула. Давай, говорю. Я раньше много читала. Очень много. И про детей таких. И какие они трудные. И что с ними трудно. Взяли да приехали. Думала просто. Просто посмотрю. А тут выходит, смотрит прямо в глаза, ма-ма. И за руку берет. Я не выдержала, убежала в туалет и рыдала в голос. Вот стою и рыдаю. Смотрю в зеркальце там такое маленькое, только пол-лица видно, и рыдаю. Жалко, конечно. А как не жалко-то. Спросила, мол, откуда девочка, Танечка, можно ли ее, а говорят можно, простые такие. Можно. С мужем переночевали, а утром уже вещи Танечке привезли, а они ее голой выводят, проверяйте, как товар какой, повертели, показали, у меня истерика, что же вы, говорю, делаете, так же нельзя, а они даже не понимают, стоят, смотрят на меня, мол, дура какая, а у меня истерика, ладно, муж рядом, одели, Таня смотрит, чудо какое, и за руку берет, ручка влажная, глаза большие и такая надежда в них, такая надежда.

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Сходила на рынок специально, взяла бананов, апельсинов пару штук, паштет взяла, такой в пластиковом контейнере, чтобы можно было ребенку открыть безо всяких открывашек, йогурт взяла, батон, масла сливочного крестьянского пачку, молока пакет три и два, что еще, что-то еще, знала уже, зайду, она мне всю сумку обшарит с голоду, в прошлый раз захожу посмотреть что да как, а она уже двое суток неевши, ни хоть бы крошки, мать похмелиться ушла искать, она одна дома-то, кругом сами понимаете, одни бутылки да окурки, вонь стоит, я сначала хотела окно открыть, чтобы проветрить, а у нее все колготки мокрые, хочу переодеть, где, спрашиваю, у тебя чистые колготки, а она не отвечает, ей просто не до этого, она в хлеб зубами вцепилась и взгляд такой, взгляд, как бы это, я такой у кота своего однажды видела, когда он на балконе воробья поймал, я хотела высвободить, нет, вцепился мертвой хваткой – не отдам! – воробья я тогда все-таки спасла, а кот меня чуть глаз не лишил. Вот такой же взгляд – не отдам! – подождала, конечно, когда доест, колготки поменяла, там и мать пришла.

ПСИХОЛОГ. Нарушение привязанности это реактивное расстройство привязанности детского возраста. Ну то есть когда ребенку не хватает тесного эмоционального контакта со своими родителями, знаете, когда его на руки в детстве не брали, по головке не гладили, спать не укладывали, не говорили, что любят его, все эти усипуси, сказок не рассказывали, не играли вместе, понимаете, все это кажется вроде как не таким уж и важным для взрослого человека, а для ребенка это крайне важно, крайне важно, отсюда, конечно, настороженность, боязливость, агрессия опять же в том числе и по отношению к самому себе самобичевание знаете вплоть до нанесения себе ран часто встречается часто не только с брошенными детьми в смысле детдомовцами но и во вполне благополучных семьях знаете времени не хватает на общение работа работа личная жизнь так и говорят у меня мол личная жизнь я еще молода или молод то есть ребенок он как-то не входит у многих в эту самую личную жизнь карьера входит вечеринки входят новый ухажер входит а ребенок нет ребенок сам по себе но в неблагополучных так сказать семьях это уже почти повально у всех повально да.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Вы своих детей не наказываете? Не выводят они вас из себя? Ни разу голос не повысили? В угол не ставили? Игрушки не отбирали? Оплеух не давали? И ни у кого ни разу не было «пока в комнате не уберешься, гулять не пойдешь»… Да-да-да, конечно. А что делать с ребенком, который упорно норовит проглотить то карандаш, то пластилин, то ручку, то ложку? Ну раз сказала, ну два, ну десять раз, к психологу сводили, ну раз, ну два, ну десять, все попрятали, нет, днем находит, а ночью, когда никто не видит, тащит в рот. Вот что делать? Да, привязала к кровати, ради его собственного же блага, чтобы элементарно не задохнулся ночью, потому что мне отвечать, да черт с ним, у меня ведь тоже сердце есть, да, привязала, нет ведь, кто-то снял, кто-то выложил, скандал на всю страну, пытки, дескать, какие пытки, какие пытки?! Что вы из меня жилы тянете?!

ЖЕНЩИНА. В сорок лет впервые услышать «мама» это. Это сразу какой-то другой мир. Вот живешь, живешь, какая-то работа, какие-то важные дела, муж, слава Богу, любящий и отзывчивый, ну вот не сложилось как-то. И психолог говорит, что дети они дадут жизни смысл. А я ведь и правда сорок лет, а глянешь назад – зачем? никакого смысла. Психолог говорит, что заложено природой, я и сама читала, вот и поехала, и муж как раз, и все так как-то само собой сложилось, будто кто-то ведет. Может, и правда? Мы, конечно, задолго уже собрали все справки, анализы сдали, и потом все как-то затихло, а потом звонит муж и говорит, я тебе ссылку кинул. Ссылку. Это все так прозвучало, будто ссылка на какой-то очередной дурашливый тест или что-то вроде айтюнса. А там ребенок. Девочка. Танечка. А я сижу в офисе и пытаюсь продать тракторы, которые в глаза не видела, итальянцам, которых тоже никогда не видела. И тут такое. Ма-ма. Это так неожиданно.

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. У меня оболтус уже школу заканчивает. Теперь ЕГЭ сдавать, репетиторы, конечно, с ним занимаются, каждому от тыщи рублей в час да отдай. А сколько таких часов? Ладно, если впрок пойдет. А для него же это все само собой как-то, так и должно быть. Нет, я не спорю, так и должно быть, ради детей, ради будущего, чтобы жил хорошо, разве не это нужно, зачем тогда родители? Нет, я про другое. Заходишь вот так в очередную семью, а там стоит девочка или мальчик, и все, что им нужно – кусок хлеба. Обычный кусок хлеба. У меня сын часто не доедает и выбрасывает. А я смотрю, как он выбрасывает и сердце сжимается. Я как-то пыталась рассказать про то, что за этот недоеденный им кусок некоторые дети готовы на все, на все, а он – что ты на меня давишь, зачем ты мной пытаешься манипулировать, слово-то какое, больше я не говорю про такое сыну, у него свой мир, свой мир, а у меня свой, мне иногда кажется, что это очень хорошо, что он знает о подобном только понаслышке, что это где-то там, далеко-далеко, на другой планете, а это рядом, совсем-совсем рядом, это прямо здесь и сейчас.

ПСИХОЛОГ. Всем надо на что-то жить. Всем надо жить. Я тоже не исключение. Детей много. Очень много мам приходит. Ставка обычная две с половиной час, есть, конечно, фонды, там окажут услуги бесплатно, но там очередь, конечно, на год вперед, потому что очень много детей. Всем, разумеется, нужна помощь, я не могу гарантировать, да и никто не может, что все проблемы исчезнут, на самом деле, ничто никогда не исчезает, можно только направить, так сказать, в нужное русло, раскрыть глаза, ребенок должен сам справиться, надо только помочь ему в этом, курс обычно идет от года, да, долго, да, дорого, а чего вы хотели? Это ведь сложные дети, они не очень-то и дети, слишком много всего было с самых ранних лет, не у каждого взрослого такое бывает, с детьми сложнее, много сложнее, говоришь с ними, говоришь, а они нарассказывают небылиц, да так, что веришь безоговорочно, иногда лучше просто рисовать, но и здесь потемки, сколько методик разных, а ни одна полностью себя не оправдывает, к каждому свой подход, к каждому надо в душу заглянуть, а там столько всего открывается, у меня кошмары, каждую ночь кошмары.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Это здесь нога на ногу в интернетах рассуждать, там все благородные и отзывчивые, нимбы на головах, а если за сорок километров от райцентра в глухом селе, где нет никакой другой работы, где вообще ничего нет, кроме сельмага и телевизора, чего я приехала? Вот вы бы приехали? За двенадцать тысяч в месяц? У меня высшее педагогическое образование, я тоже дура благородная, зов сердца, дети, да, так все и осталось, только для этого терпение нужно, какого в людях днем с огнем не сыщешь. У меня работа на полторы ставки, иначе не проживешь, и дети. Должно быть по штату двенадцать человек, а у меня 36. Должно быть восемь часов с обедом, а выходит, что я и дома-то не появляюсь, сплю здесь же на диванчике. Вы бы? Вы бы захотели такую работу? А я захотела. И работаю. У нас всего два человека с педагогическим образованием, директор вообще бывшая заведующая отделом кадров завода. Ей с бумажками возиться, какие дети? какие дети?

ЖЕНЩИНА. Нам сначала предлагали подростков, посмотрите, посмотрите, а я читала, нет, говорю, мы специально приехали, а самой жалко, но они ведь уже почти выросли, как мы с подростком-то? Много же пишут, что у них там своя иерархия, АУЕ этот, девочки так вообще, простите, проституцией занимаются, мы как-то сразу решили, что будет девочка, обязательно до семи лет максимум, чтобы можно было воспитать, как положено, в детский сад, потом в школу, чтобы все, как у людей, все по-домашнему, а не так, чтобы эта казенщина, она же въестся в кожу и уже не вытравишь, а хочется ведь сказки на ночь рассказывать, в цирк водить, в океанариум или еще куда-нибудь по выходным, муж так вон вообще говорит куплю мяч будем в футбол во дворе играть какой футбол говорю если девочка а ему все равно любит футбол и все тут. Ну футбол так футбол, думаю, а я ей буду показывать, как банты завязывать и куклам одежду шить.

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. В том-то и проблема, в том-то и проблема, одни бросают, потому что с самого начала не нужны были, где-то нагуляла, по пьянке, по молодости, аборт страшно, иные крестятся, мол, какой аборт, это грех, это убийство, а когда голодом морят это не убийство? когда в конуру к собаке сажают на цепь осенью это не убийство? когда годовалого малыша оставляют дома, а сами в загул на неделю уходят черт знает куда, это не убийство? захожу как-то в дом, ясно, бардак и вонь, газом пахнет, в кровати какой-то мужик дрыхнет, мама сидит уже похмелившаяся гордая такая за девочкой моей пришли шипит не отдам моя дочь имею право а дочь чайник пытается поставить а сама еле до ручки у плиты дотягивается. Ручку-то повернула, а зажечь спичку не зажгла, не получается. А мама сидит курит нога на ногу, выпить предлагает. Удавила бы. А другие берут из жалости. Приходят, смотрят и жалеют. И берут. А их не жалеть надо, их любить надо. Потому и получается, что проходит полгода – и уже не жалко. А кроме жалости ничего и не было. И мучаются. И даже обратно отдают. А это что значит? Это значит, что ребенок снова предан. Предан, понимаете?

ПСИХОЛОГ. То есть это же всё травмированные дети. Что это значит. Это значит, что все они перенесли какую-то тяжелую травму. У кого-то семья неблагополучная, некоторые и с такой семьей расставаться не хотят, но службы опеки отлучают от родителей, не могущих в полной мере осуществлять свои родительские обязанности. Кто-то пережил насилие – от регулярных побоев до, извините, изнасилования. У кого-то на глазах вообще один родитель убил другого. Да банально взяли и бросили. То есть что это значит. Это значит предательство. Это и взрослому человеку пережить сложно, это тяжелая стрессовая ситуация. А здесь ребенок. И он живет с этим с самого начала. То есть, понимаете, он другого мира, мира без предательства, он просто не знает. И живет, то есть выживает вернее, согласно этому своему миру, его извращенным с нашей точки зрения, законам. То есть когда ко мне приходят заплаканные мамы и говорят вот, мол, у нас, приемный ребенок, ничего не можем поделать, замкнутый, агрессивный, неуправляемый. А вы чего хотели? Если вас предать, какими вы будете? Будете ли благодарными? А их, то есть детей таких, предали именно взрослые. И уже не важно – какие именно. То есть все это довольно не просто, не просто, да.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Думаете я не люблю? Да разве ж я осталась бы на такой работе хоть на минуту, если б не любила? Только любовь и держит. Но иногда надо и палку в руки взять ради нее. Лазили у нас за забор мальчишки, подростки уже, и возвращались всегда пьяные, как пьяные, глаза осоловелые, речь невнятная, перегаром несет, не так, чтобы уж совсем до тошноты и беспамятства. Я все допытывала, откуда кто чего носит. А там за забором мужик оказывается все стоит. И наливает им. Так нет еще науськал пацанов совсем маленьких приводить. Подкараулила однажды, смотрю, один из наших взрослых десятилетнего за забор тащит. Выхожу, а мужик этот уже и бормотухи своей им налил, и мальчишку по спинке гладит. Сколько было сил, столько и отходила дрыном мужика. И нашего тоже отходила. Взяла скалку эту спортивную да отхлестала у всех на глазах. Хватит вам нервов на такое? А у меня их уже и совсем не осталось. Да, отхлестала, да, всю ночь в коридоре простоял. Да, знаю, что потом он звонил и жаловался на меня. Да, писала объяснительную. Зато мужика теперь этого там нет. И перегаром ни от кого не несет. И у мальчишки жизнь еще не сломана. Думаете, я не понимаю?

ЖЕНЩИНА. Родителей своих почти не помнит совсем. Нарисует человеческую фигуру обязательно красным и тут же зачеркивает изо всех сил обязательно черным. Она и рисовать-то не знала что такое пока в детский дом не попала. И не говорила совсем. Все молчала. Это уже воспитатели ее растормошили. А так, говорят, забьется в угол и сидит, палец в рот положит и сидит. Родители, конечно, тоже неблагополучные. Могли и в сарае запереть, чтобы не мешала, да и забыть. Она теперь кроликов часто рисует, у них одно время кролики в сарае были в клетках сидели, вот она, видно, и рисует. И лис еще. Не знаю. Может, забирались как-то. А так сразу видно – девочка смышленая, только какая-то себе на уме, мне и говорить не хотели толком, а я все расспрашивала, расспрашивала, ну, мне нянечка и рассказала, что девчушка очень хорошая, только замкнутая очень, оттого, что всякому человек нужен, понимающий человек, который не оттолкнет, а у нее с рождения никого. Одни кролики. Да и те в клетках. Может быть, я и есть тот человек? Хочется понимать, очень. Каждому ведь хочется почувствовать себя человеком, правда?

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. У них там полное обеспечение. Полное. По пятьдесят тысяч на каждого. А в столицах так и больше ста. Другое дело, куда эти деньги уходят. Это же все, так сказать, в общий котел. А сколько всяких еще шаражек вокруг. И все кормятся. За двадцать рублей одно яблочко покупают. Одно яблочко. А крышу если ремонтировать? Да обычная бригада толковых работяг сделает все как положено и возьмет раз в двадцать меньше, чем те, что делают. А куда все? Известно, по карманам. А куда ж еще? Да и по чьим карманам-то? Не воспитателей же с нянечками. Если б у меня столько на ребенка моего было, так я бы от счастья плясала. А у нас с мужем пятьдесят еле выходит на все про всё. А зарплаты там какие? То ли смеяться, то ли плакать. Куда всё… Да дело-то ведь вот что. Ребенку, конечно, лучше в детдоме, чем с побоями в притоне. Да все равно не дом. И стены, что называется, казенные, и все по расписанию, и никакого тебе личного пространства, и постоянный надсмотр. Без него, конечно, тоже нельзя. Вот и как быть? Сыт, обут, в тепле, а все равно тюрьма. Так и говорят.

ПСИХОЛОГ. Важно понимать, что у таких детей нет никакой ответственности. Они жили – и давно привыкли к тому, что все делается по чьей-то указке, в определенное время, они даже деньгами пользоваться не умеют, у них нет понимания, что такое «свое», а что такое «чужое», здесь, конечно, еще волонтеры и спонсоры, это отдельная тема, ребенок сам не понимает, за что ему подарки, ведь волонтеры, особенно те, кто этим не занимается на постоянной основе, думают так же, как будущие родители, ну как же – это ведь детдомовцы, жалко же, и дарят, дарят, дарят, потому что жалко и хотят помочь, и это естественно, это нормальная человеческая реакция, только вот жалости никакой не надо, не надо совсем, внимание – да, понимание – да, но не жалость, и выходит так, что ребенок привыкает к тому, что ему просто так дарят подарки, не за то, что заслужил, а просто так, потому что обязательно кто-то приедет и обязательно что-то подарит, и когда ребенок оказывается в приемной семье, все это выливается в итоге в то, что он не чувствует никакой ответственности за свои поступки, но ждет для себя каких-то преференций, опять же подарков, здесь начинаются часто и всякого рода манипуляции, с этим, конечно, сложно справиться родителям, сложно справиться, как правило, родители вовсе не этого ожидают и не готовы, да.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы смотрите на меня? Что вы смотрите? Меня они тоже мамой зовут. И нянечку. Они всех мамой зовут, потому что устанешь всех по имени-отчеству запоминать. Придет нянечка, поработает месяц, околеет от такой работы да бежит куда подальше. Придет помощница, вся такая энергичная, хочу деткам помогать, а через неделю-другую не выходит на работу, и трубку не берет. И вместо нее остаешься на ночь, не бросишь ведь детей. Мы у них все – мамы. Звонит однажды выпускник, месяц как выпустился, звонит и шепчет в трубку, мама, пожалуйста, приезжай, мама, мама. Конечно, я приехала, хоть и полночь почти. А он в пустой квартире, один матрас какой-то с помойки – вот и все удобства, бледный, тощий, еле ноги волочит. Я думала сначала наркотики какие. А он просто не ел. Он в магазин-то сходить не знает как. Чай! Чай заварить не умеет! У них же всю жизнь еда в столовой, белье в прачечной и все по расписанию. Неделю к нему ездила, ходила с ним в магазин, готовить учила. У нас по плану на выходных экскурсия должна была быть в музей, а я детей к нему домой в гости привела. Чтобы он рассказал, как жить после. Чтобы показал, как готовить, как стирать, как посуду мыть, как жить вообще. Жить не умеют, понимаете? Самостоятельно жить. Среди вас жить.

ЖЕНЩИНА. Она ведь совсем маленькая еще. Мы ее в детский сад водить будем. А по вечерам забирать, чай будем пить на кухне всей семьей, соберемся под абажуром и будем чай пить, я буду спрашивать, как у нее день прошел, а она будет спрашивать у меня, будет спрашивать мама, мама, почему ты такая уставшая? А я буду улыбаться и целовать, потому что работы много было, доченька, но теперь мы все вместе, ты, я и папа, мы будем во что-нибудь играть, или, может быть, книжку читать, или рисовать что-нибудь, что захочет, то и будем делать, будем дружной семьей и будет у нас тепло и уютно в доме. Может быть, в кружок какой-нибудь? Например, в музыкальный? Или, может быть, спорт? Фигурное катание, может быть? Или гимнастика? Или плавание? Куда захочет, туда и пойдет. А мы ее на соревнования возить будем, будем болеть за нее и чтобы она нас видела и чувствовала, как мы ее поддерживаем, а по вечерам я буду ее укладывать, мы будем перед сном болтать обо всем на свете и секретничать, а потом я буду целовать и желать спокойной ночи, выключать свет и тихо прикрывать дверь, так, чтобы из коридора проникала полоска света, чтобы не было совсем темно, чтобы не было страшно, спи, моя радость, спи.

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Другое дело, что берут к себе в дом, значит, в семью, и начинают из ребенка лепить, чего сами хотят. Не ребенок, кто его слушает. Нет. То у одних какая-то своя диета из интернетов, солнце едят, облака, не знаю, а ребенку расти надо, то другие всю квартиру дурманом каким окурят и в бубны бьют, третьи против прививок, четвертые против школы, дескать там из детей винтики какие-то делают, шестые сексуальным воспитанием занимаются с пяти лет, еще какие-нибудь кружками завалят так, что у ребенка ни минуты свободной нет, ни минуты детства, думаете, кто-то прислушивается к ребенку? Кто-то прислушивается, это правда, а кто-то больше о своих тараканах думает. А думать надо о ребенке, раз уж взял на себя ответственность. У ребенка должно быть детство, понимаете? Вот я о чем. Детство, которое однажды у него уже отняли, детство, о котором, он, может быть, и не знал даже.

ПСИХОЛОГ. В каждом конкретном случае свои нюансы. Одно дело, когда мы имеем дело с отказником, который с самого рождения находится на попечении государства и никогда не видел своих родителей. Совершенно другое дело, когда ребенок какое-то время рос в семье. Это понятно, что даже пьющий родитель все-таки лучше, чем пусть и самый лучший и обеспеченный, но детский дом. Здесь опять же встает вопрос той самой привязанности. И как только эта привязанность нарушается, возникает целый букет психологических проблем. Начиная от обычной задержки развития до тяжелых психических травм. Те же дети, которые никогда не жили в семье, при попадании в приемную семью просто не знают, как себя вести. И пытаются продолжать жить так, как они умеют, то есть как в детдоме. А здесь и отсутствие ответственности, и выстраивание иерархии, и манипулирование, и много еще чего. Чтобы получить свое, ребенок может насочинять такого, что волосы дыбом встанут. Был в моей практике случай, когда девочка оговорила учительницу, так оговорила, что я сообщил и родителям, и в школу, началось целое разбирательство, уже и полицию хотели подключать, а оказалось, что девочка все выдумала, и ведь даже не было никакой обиды на учительницу, то есть не было никаких конфликтных ситуаций, это была просто месть. Месть вообще, понимаете? То есть всем. Всем взрослым, всему миру, что ли, да.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? На меня и так каждый день смотрят, каждое утро, каждый вечер, каждую ночь. Смотрят так, что я должна что-то сделать. А что я сделаю? Каждому нужна настоящая мама. А я стою между рядами кроватей, стою и плакать хочется. А мне нельзя. Если я сорвусь, если покажу свое бессилие, то дети они сразу все почувствуют, и если я ничего не могу поделать, то тогда вообще все рухнет. Смотрю на них и вижу, многие окажутся в тюрьме, многие сгорят от пьянства, многие останутся без дома. Был у нас один мальчик. Хороший мальчик. Добрый, отзывчивый. Вышел, а ему не дали места, где жить. Потому что в мэрии сказали, что квартир пока нет, будут осенью. Но и осенью не было. Проходил мальчишка лето, спал в шалаше. Осенью в подъезды перебрался. А его выгоняют. А потом и зима пришла. Что делать мальчишке? Обратно просился, да его и на порог не пустили. Взял да и разбил витрину, шоколадку какую-то взял. Зачем? Зачем? Да чтобы зиму в тепле провести. Тюрьма тюрьмой, а крыша над головой есть. Был мальчишка, а стал преступник, стал с судимостью, кто его с такой биографией на хорошую работу возьмет? Стою и смотрю, стою и смотрю на эти кровати, детей этих. Как им жить? Да разве жизнь это? Что ж вы мне душу-то.

ЖЕНЩИНА. А я ей шоколадку даю, дура, думаю, они тут совсем сладкого не видят. А она повертела шоколадку в руках да на стол положила. И к окну вдруг побежала. Стоит, смотрит. И руками начинает взмахивать. Я подхожу, спрашиваю, что ты делаешь? А она говорит птица. Птица там. И она тоже. А за окном сорока с ветки на ветку перелетает. Перелетала, перелетала да и улетела. А Таня стоит и машет. Не нужно ей никаких шоколадок. Ей летать хочется. Ей свобода нужна. Вот что. Быть по ту сторону окна, вот что. Спрашиваю у воспитательницы, и в какие игрушки она играет? А она особенно и не играет, не интересны ей ни пирамидки, не пазлы, есть только кукла, обычная пластиковая, в голубом сарафане, с которой она проводит весь день, которой что-то рассказывает, целует, встанет с ней у окна и так и стоит, все что-то высматривает. В тихий час полежит полчаса, приходишь, а она снова у окна стоит. Не надо ей никаких шоколадок, ничего не надо. Потому что птица. Я тогда подумала, что, наверно, вообще каждый ребенок – птица, то есть, вернее, птенец, только не у каждого есть те, кто научит летать, правда?

СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Женщина одна. Как одна? Сколько их таких по всей России? Родила одного. Здоровый. Родила второго – девочку – а у девочки синдром. Тяжелая девочка. Нет, не отказалась, как же, говорит, я откажусь, когда это дочь моя. Зато муж – весь такой романтичный – вдруг рассвирепел. И пошло-поехало. Побои за побоями, даже кипятком обливал. До инвалидности жену довел. Жена и сбежала вместе с детьми. Так он нашел. А она снова сбежала. И от страха трясется. И вот нет у нее крыши, и сама инвалид – как тут на хорошую работу устроишься? И вся жизнь на троих одно пособие. А мне говорят, посмотрите, займитесь, непорядок, когда дети без крыши да голодные. Это то есть я приди да детей у нее забери, так получается? Это то есть женщине всю жизнь сломало, а я приди и доломай? И с одной стороны – все верно – небезопасно детям. Угроза есть здоровью? Есть. Но ведь это же подлость. Подлость самая настоящая. И эту подлость я должна совершить. Разве ж я не понимаю. Хорошо фонд один нашелся. А если бы не было? Если бы не было? Что тогда?

ПСИХОЛОГ. Лет, наверное, пять назад, были опубликованы результаты многолетнего исследования, в котором так же затрагивались вопросы влияния внешней среды на геном человека. Так, например, говорилось о разнице длины концевых участков хромосом, теломеров, у детей, живущих в семьях, и детей, находящихся в детских домах. То есть чем меньше длина, тем больше риск возникновения заболеваний и так далее. То есть это конечно же статистика, и если основываться исключительно на ней, то есть весьма вероятная угроза не увидеть за цифрами и исследованиями самого ребенка, его индивидуальность, его личность, потому что все мы разные и не сводимся, в общем-то, к цифрам, да? Но факт остается фактом, чем больше ребенок находится в государственном учреждении, тем больше его отставание и в физическом развитии, и в психическом, есть данные, что и IQ начинает заметно отставать по сравнению с IQ детей, проживающих в семьях. Мы сейчас, конечно, говорим о детях, которые с первых лет находятся в приютах и детских домах. То есть с самого рождения не знают никакой привязанности, а это, конечно, стресс, гормоны стресса, которые влияют на развитие мозга. То есть это опять же исследования и статистика. Вместе с тем, дети, попадая в семьи, очень быстро наверстывают своих сверстников, что, конечно, еще один повод задуматься всем нам, то есть взрослым, да?

Плоскость вторая

Девочка садится на стул. Девочка знает, что где-то там – в темноте – много взрослых людей – они смотрят на нее и ждут от нее чего-то. Девочка садится на стул и слышит, как с другой стороны, напротив темноты, другие взрослые, как маленькие дети, заняли скрипящие железные качели, и что-то говорят, говорят, говорят. РАБОЧИЙ СЦЕНЫ выносит большую клетку. В ней кролик. Рабочий говорит девочке, наклонясь, что это кроличий домик, что он всегда будет жить в этой клетке, ему в ней хорошо, там есть трава и листья капусты, есть маленькая пластиковая чашечка с водой. Если хочет, девочка может за ним ухаживать. Рабочий уходит. Из темноты выходит мужчина. Он ведет за руку МАЛЬЧИКА и несет стул. Усаживает мальчика напротив ДЕВОЧКИ. Клетка с кроликом оказывается между ними. Мужчина одергивает пальто, показывает девочке конфету, хочешь, девочка, конфету? У меня много конфет, пойдем покажу. Чего накуксилась? Вот дурочка. Не хочешь как хочешь. Мужчина внимательно рассматривает качели. Раскачав одну из них, плюет под ноги и уходит. МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА слезают со стульев и подходят к клетке. Чтобы погладить кролика, нужно открыть клетку, но если открыть клетку, то кролик может убежать, и они не знают, что делать. МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА в нерешительности. Все-таки давай откроем, я буду следить, чтобы не убежал, а ты будешь гладить, ладно?

Выходит РАБОЧИЙ СЦЕНЫ с мешком на плече. Останавливается рядом с МАЛЬЧИКОМ и ДЕВОЧКОЙ и высыпает из мешка игрушки и разный полезный хлам: зонт, который раскрывается только наполовину, собачий намордник, левую галошу, один кирзовый сапог, юлу, альбом для рисования, гуашь в пластиковых баночках, но они не закрыты и она рассыпается по полу, растрепанные кисточки, клубок шерсти, глобус без подставки, неработающую новогоднюю гирлянду, свернутую кое-как плащ-палатку, гусиный пух, которым можно щекотать в носу и чихать на весь зал, школьный портфель без лямок, куклы, коробку с конструктором «Собери дом сам», разноцветные мелки, школьную указку, старые медали, – высыпает и высыпает – кто знает, что здесь может пригодиться, что можно и как употребить? Дети все видят и слышат. Но у них, может быть, свои дела. Может быть, у них что-то важное, поважнее всех этих осиротевших галош и глобусов. Может быть, им вообще не нужны никакие кролики. Подумаешь, сидит себе в клетке, хвост прижал и дрожит весь от страха, чего дрожишь-то? чего дрожишь? Может быть, лучше вообще на стуле сидеть и не слезать с него, пока вся эта ерунда не кончится. Вот договорят взрослые, уйдут кто куда, там и посмотрим.

Привели, посадили, говорят, делай, что хочешь, а я обычно в это время телевизор смотрю, там вечером в понедельник, вторник, среда, еще четверг, пятница, нет, в пятницу нет – сериал идет, там люди гуляют по парку, катаются на коньках, а еще у них над головами много-много огоньков, наверно, миллион или даже больше, потом они обнимаются и идут к себе в квартиру. Они сидят на кухне и пьют чай с бутербродами. Это когда режут булку, а потом мажут маслом или вареньем, а иногда сразу маслом и вареньем, и пьют с чаем. Они всегда о чем-то говорят, только я не всегда понимаю. Мне больше нравится, когда они в парке, когда миллион огоньков, а они держат друг друга за руку и идут. А еще они иногда сидят на скамейке и тоже говорят. А иногда молчат. Мне не нравится, когда они ругаются или плачут. Я тогда не смотрю телевизор, потому что мне не хорошо. Тогда становится уже очень поздно и мне надо идти спать.

Девочка, девочка, возьми коробку, открой ее, там много разных деталей, но если разобраться как следует, то можно построить дом для твоих кукол, как их зовут? у них будет свой дом, им будет куда прийти из парка, ты усадишь их за стол, они будут болтать о всякой всячине, как прошел их день, с маслом или вареньем? давай и с маслом, и с вареньем, будем дурачиться и пить из блюдечка, я буду барышней, а ты будешь строгим, но очень добрым учителем, я буду дуть и пить чай, а ты будешь рассказывать всякие истории, потому что все учителя знают, они всё знают, всё-всё. А потом я очень устану, я скажу спокойной ночи, учитель, и пойду спать, а ты поцелуешь, я скажу: вот еще! и обижусь, только понарошку, чтобы не зазнавался, ладно?

Кто этих детей знает? Может быть, они захотят поселить в доме кролика. Ведь лучше жить в доме, чем в клетке, правда? Может быть, дети решат, что кролик сам должен выбрать и выпустят его. Мимо детей пробегает лиса. Рыжая, осторожная, она принюхивается и шарахается от любого чужого движения. Выходит мужчина, снимает шляпу и начинает сеять зерна, будто настала весна, будто поле распахано и самое время засеять землю, чтобы после дождя, когда пройдет не так уж и много времени, поле заколосилось. Начинается дождь. Мужчина видит, что дети не знают куда спрятаться. Он выбирает из хлама зонт, который раскрывается только наполовину, и дает детям. Им приходится прижиматься друг к другу, чтобы зонт мог их укрыть обоих. Рассыпавшаяся гуашь намокает и рядом с мальчиком и девочкой появляются разноцветные лужи. А может быть они захотят укрыть от дождя кролика? Кто их знает. Мужчина раскачивает одну из качелей, плюет под ноги и уходит. Дождь проходит. Там, где благодатная почва, семена прорастают, поднимаются травы, мальчик и девочка, мальчик и девочка, вот ваш сад. Они выпускают кролика на траву, они угощают его листьями капусты, глупый ты, кролик, чего дрожишь? Выходит тучный мужчина, кажется, что он съел облако, дядя, а вы облако проглотили? Дядя ничего не глотал, дядя распахивает пальто и выпускает птиц. Они выпархивают и взлетают под самую крышу. Дети, дети, дураки мы все. Над детскими головами зажигаются огоньки. Наверно, миллион. Или даже больше.

КОНЕЦ