Читать книгу Два солнца - Дмитрий Наринский - Страница 5

Мир рухнул в одночасье и неожиданно. Только никто на станции Солоницкая этого еще не подозревал. Кроме, пожалуй, Михаила Игнатьевича. Он сразу сказал, что если война затянется, то быть беде.

Поначалу казалось, что вступление необъятной Российской империи в войну никак не отразится на буднях небольшого украинского села. Но вот то в одной, то в другой хате стали провожать будущих ратников, а ребята пока еще с восторгом рассказывали приятелям, кого из их родственников забрали на фронт: появилось и новое слово – «мобилизация». Вскоре и станция, не имевшая стратегического значения, оказалась втянута в водоворот военного времени. В западном направлении шли поезда с военными, провизией, оружием, в восточном – с беженцами, ранеными, пленными. Эшелоны скапливались не только на главных узловых станциях, но и – постепенно – на таких маленьких, как Солоницкая.

Уже к концу осени отец пропадал на работе сутками. Приходил изможденный и, наскоро поужинав, засыпал. Не было теперь у него времени даже поговорить с сыном. Матушка присутствия духа не теряла, но все больше тревожилась: вести хозяйство, как прежде, было непросто, дефицитом делались многие привычные продукты и даже дрова.

* * *

Когда первый раз надолго задержался состав с беженцами, ребята побежали на станцию. Шумная компания шла вдоль вагонов: поначалу уверенно (хозяева, они были у себя дома), но постепенно реплики становились тише, и вскоре замолкли даже самые бойкие. Мальчишки инстинктивно сбились плотнее и дальше продвигались немного в стороне от железнодорожных путей, подталкивая друг друга и глядя во все глаза.

Увиденное надолго осталось в памяти.

У вагонов сидели измученные, с потемневшими лицами женщины, многие баюкали кричащих младенцев, к ним жались притихшие дети; хлопцы постарше возились дальше, прямо у рельсов. Страдание, усталость, страх неизвестности – все эти чувства испытывали обычные люди, вынужденные покинуть свои дома из-за военных действий. Так ребятам открылось истинное лицо войны, которое сильно отличалось от того, что писали в газетах…

Из разговоров беженцев стало понятно, что они, в основном, из западных губерний Привислинского края. С группой своих сверстников удалось даже пообщаться: никакой агрессии в выражении лиц чужаков замечено не было.

Несколько минут стояли компании, местная и беженская, разглядывая друг друга, пока малый лет четырнадцати не спросил:

– Братья! Чи нэма хлеба? Ещче длуго бендже мы ехаць…

– Может и есть. Да не вам его есть! – Прибаутки из Ваньки всегда сыпались, как горох на току из молотилки, и даже в такой момент он не удержался.

– Да погоди ты, – осадил его Ленька. – Голодные вы, что ли?

Просящий хлеба стыдливо опустил глаза.

– Ну, ждите.

Договорились метнуться по домам, собрать, кто что сможет, и мигом назад.

Вскоре у эшелона состоялась передача добытого съестного: кто картошин вареных принес, кто хлеба, кто сушни из яблок и вишен, кто семечек.

Возвращались со станции с чувством выполненного долга и назавтра договорились прийти опять с провизией. Только глубокой ночью составу дали-таки зеленый свет – и он двинулся дальше, в сторону Харькова, где развернуты были пункты приема беженцев.

А для одиннадцатилетнего Лени Мирачевского этот день оказался переломным: как будто на все происходящее навел кто-то новый фокус, и стали более понятными и поведение родителей, и услышанные обрывки взрослых разговоров, и собственные ощущения.

* * *

Но настоящие трудности только начинались. Вместе с потоками беженцев, дезертиров, пленных пришли и болезни.

Когда занемог Михаил Игнатьевич, мать сразу запретила сыну подходить к нему, почувствовав неладное. Леня обижался, что она не подпускает его к отцу: так хотелось помочь, быть полезным хоть чем-то.

– Я воды могу дать! Ну что ты все сама, – упрашивал он маму.

Ольга Ираклиевна была непреклонна. Осмотревший Михаила Игнатьевича доктор подтвердил ее страшную догадку: слово «тиф» звучало как приговор. Две недели больной метался в горячке, но побороть инфекцию организм, ослабленный тяжелой работой и волнениями последних месяцев, не смог.

Несколько дней прошло, как в тумане: похороны, поминки, полный дом людей, знакомых и незнакомых. И вот остались они совсем одни. Тихо и жутко было в опустевшем жилище.

Ленька молча сидел, уставившись на стоящую на комоде фотографию отца…

У него перед глазами одно яркое воспоминание сменяло другое: вот они с отцом рыбачат на Суле, вот ходят по ярмарке в Полтаве, вот на станции отец знакомит его с устройством паровоза… Представить, что это больше не повторится, мальчишка никак не мог. Казалось, выйдет сейчас из кухоньки Михаил Игнатьевич, засобирается на службу…

Ольга Ираклиевна тихо подошла, погладила сына по голове. Он вздрогнул, вздохнул глубоко и наконец расплакался – впервые с того момента, как услышал о смерти отца.

* * *

Утратило любимое семейство Михаила Игнатьевича не только заботливого мужа и отца – остались жена его и двенадцатилетний сын без кормильца, совсем без средств, и к тому же без жилья: казенную квартиру пришлось освободить. Началась жизнь, полная лишений. И если бы не несгибаемый характер Ольги Ираклиевны, неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Мирачевских.

Угол удалось найти здесь же, в Солонице. А вот с работой было сложнее. Водоворот событий за пределами тесного семейного мирка захлестнул все население огромной страны, и не было ни у кого шансов остаться в стороне.

Революция, случившаяся в конце февраля в Петрограде, эхом отозвалась в Киеве. Свержение царской власти, а в октябре 1917го и Временного правительства, подтолкнуло украинцев к созданию собственной державы. Только никто не знал в точности, как это сделать правильно. Как выйти из Великой войны с наименьшими потерями? Как удовлетворить чаяния народа и не отпугнуть землевладельцев и промышленников? Как разобраться в запросах интеллигенции из разных политических лагерей? Задач было много, а путей их решения предлагали еще больше. Да и за пределами территории, привычно называвшейся Малороссией, будущее ее плодородных земель виделось по-разному…

Власть переходила из рук в руки, сменяли друг друга правительства, война мировая обернулась гражданской, и по землям Полтавщины за несколько лет прошли армии практически всех заинтересованных сторон: Красная, австро-немецкая, гайдамаки Петлюры, войска Директории, Добровольческая Белая и снова Красная. И это – не считая скоротечных набегов атаманов Махно и Григорьева!

Все военные действия сопровождались контрибуциями, изъятиями, поборами, а между ними происходили обычные для бурных времен грабежи. Население тоже не оставалось в долгу, и по всей губернии то там, то тут вспыхивали крестьянские восстания.

Осиротевшему семейству Мирачевских нужно было выживать в гуще этих событий. Молодой еще вдове приходилось браться за любую поденщину: где полы помыть, кому стены побелить или на огороде помочь… Когда работы не находилось, меняли на продукты вещи и столовые приборы. Вскоре стал помогать и подросший сын.

* * *

Все это время мечтала Ольга Ираклиевна вернуться на родину, в Подольскую губернию, в семейное гнездо Шпирканов. И как только смута окончилась, начала собираться. Леониду же пора было подумать о будущей специальности.

Хотя что тут думать? С раннего детства манила железная дорога, и он точно знал, что именно с ней и будет связана его профессия. Решено было ехать в Киев, где жил дядя, брат отца Андрей Игнатьевич. И здесь удача улыбнулась семнадцатилетнему юноше.

Как выяснилось, в этом городе уже год как был организован Строительный техникум железнодорожного транспорта. Благодаря ходатайству матери, подкрепленному документами, Леонида, сына служащего на железной дороге, приняли после небольшого собеседования.

Правда, радостное событие огорчало расставание: Ольга Ираклиевна уезжала в Червону.

Но было и еще нечто сокровенное, о чем сожалел Ленька, покидая ставшую родной станцию Солоницкую. Грусть в его глазах мать заметила и о причине ее догадалась, но все же спросила с усмешкой:

– Да ты никак уезжать не хочешь?

– С чего это ты взяла? – Ленька постарался ответить как можно увереннее.

– Невесел что-то…

– Так друзья ж остаются. Вот Ванька так и не решился податься в Киев… – И, помедлив, добавил: – Наверное, зайду еще раз к нему на прощанье.

Но Ольга Ираклиевна хорошо знала своего сына: не о приятеле печалился он – мысли его занимала симпатичная Оля Гурко. Что ж – ему жить, ему и жену выбирать…

А Леонид, выйдя из дома, и вправду помчался в сторону Ольгиной улицы.