Читать книгу Бал объятых пламенем. Антология предательств, грабежей и насилия - Дмитрий Назаренко - Страница 18

У полотна главного хода Октябрьской железной дороги на принудительных работах трудятся полтора десятка жителей окрестных деревень. Палит полуденный зной. Шелест листвы бежит по верхушкам мелких деревьев и замирает в лесу. Сверлящая тишина наполнена комариным звоном и жужжанием слепней. Целлофановый трепет крыла стрекозы сменяет низкий гул летящего жука. Без умолку стрекочут насекомые в траве. Между насыпью и кустарником упругие побеги кипрея и пенное цветение таволги. Бодяк, цикорий, тысячелистник на склонах, ведущих к полотну дороги. Изредка звякнет штык лопаты о камень. Волны жаркого летнего ветра приносят запахи влажного мха и болотной трясины.

Время к обеду. Немцы ушли. Всем заправляет Николай Ковригин. Он поставлен бригадиром. На голове Николая топорщится мятая кепка. Безразмерный выцветший пиджак висит на худых плечах. Ковригин старается изо всех сил. Тонким голосом кричит до хрипа. Несмотря на это, работа стоит.

Из кустов выходит человек в военной форме. Бледное лицо, заросшее щетиной, имеет тонкие черты, густые чёрные волосы покрыты пылью. Он красив. Запёкшиеся губы шевельнулись:

– Дайте хлеба.

Женщины заторопились, начали доставать еду, у кого что было. Мужики наблюдали молча. Внезапно Ванька Сейц бросил лопату и припустил вдоль полотна.

– Партизан!

Ковригин пояснил военному:

– Он сейчас хлеба принесет.

Женщины загалдели:

– Какого хлеба! За немцами он побежал. Никакого хлеба не будет. Давай скорее, уходи.

Военный махнул рукой и скрылся в зарослях. Сейц закричал во всё горло:

– Франц, здесь партизан!

Недалеко работала железнодорожная бригада. Там же были и немцы. Прибежали человек тридцать с собаками. Работяг вытолкали на другую сторону полотна под откос. Началась стрельба. Слышались ответные выстрелы. Перестрелка закончилась скоро. Пошли искать. Из кустов тело вытащили рабочие железнодорожной бригады. Военный был мёртв. На нем плащ, под ним гимнастёрка, на ногах сапоги, покрытые грязью. В руках пистолеты. Плащ расстелили, положили убитого. Лицо прикрыли. Он был весь в крови. Большое алое пятно на выгоревшей добела гимнастёрке расползлось вокруг черного отверстия у сердца. На правой петлице два больших ромба, на петлице слева – один ромб, другой вырван с мясом. Он выстрелил в себя. Ковригин вытащил из нагрудного кармана пробитые пулей документы, залитые кровью, и отдал немцам. Простреленную десятирублёвую купюру всю в крови Ковригин забрал себе. Кривляясь, прогнусавил

– Вечная память! Вечная память! Вечная память! И зло добавил— Собаке – собачья смерть.

Немецкий офицер поморщился:

– Ти ест дурак, Николяй.

Иван Сейц снимал часы с мёртвого военного и приговаривал

– Не взял бы я, вон, немец взял бы.

Переводчица из местных, переводившая немцам бумаги убитого, сообщила:

– Иван Васильевич Зуев, 1907 года рождения. – Добавила: – Молодой.

Бабы вздохнули.

– Думал: русские люди, хлеба попросил. А они вместо хлеба немцев привели.

Летом 1942 года недалеко от деревни Коломовка29 дивизионный комиссар30 Зуев выходил из окружения на 105 километре Октябрьской железной дороги между полустанками Бабино – Торфяное. Он погиб 17 июля 1942 года.

Организовал вывод частей 2-й ударной армии из окружения. Мог выйти одним из первых. Несколько раз возвращался на окруженную территорию, собирал оставшихся солдат и офицеров, выводил их до тех пор, пока кольцо окружения не сомкнулось окончательно. Последнее письмо Зуев отправил домой 30 мая 1942 г.

– Ну вот и всё, моя дорогая, целую тебя крепко, целуй ребят.