Читать книгу Крест, орел и полумесяц. Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский - Страница 8

15 августа 1446 года

За полтора года османского плена я исписал не одну страницу своего дневника, так что мне даже пришлось заказать новый переплет. К счастью, в местном скриптории я наткнулся на грека, который, тайком ознакомившись с текстом моей рукописи, пообещал сделать работу в кратчайшие сроки и даже взялся проиллюстрировать несколько страниц. А пока мой новый приятель занят этим непростым делом, я кратко изложу все, что приключилось со мной во время пребывания в османской столице.

Стоит заметить, что с самого первого дня я поселился в роскошном особняке моего друга и, по совместительству, хозяина Махмуда. Расположенное недалеко от столицы, и наводненное сотнями слуг, музыкантов и танцовщиц, это имение могло соперничать с резиденцией самого султана, что было вовсе не удивительно, ведь Махмуд, происходивший из династии влиятельных аристократов Чандарлы, приходился братом великому визирю – Халилю-паше, а заодно супругом одной из дочерей Мурада. Повелитель османов так любил своего добродушного зятя, что не мог отказать ни в одной его просьбе.

Именно благодаря протекции Махмуда я свел знакомство со многими влиятельными вельможами, которые глядели на меня с любопытством и не испытывали ни капли враждебности.

Менее чем за год я довольно сносно освоил местный язык, который представляет из себя смесь тюркского, арабского и персидского, обильно сдобренных местным диалектом. Научившись понимать людей, с которыми проживаешь бок о бок, невольно проникаешься их культурой, нравами и обычаями.

Стоит сказать, что обычаи и традиции здесь играют особую роль – ими пронизана вся жизнь империи и именно они, вкупе с крепкой властью султана, составляют основу османского государства. Столь же важна здесь религия, которая тесно переплелась с традициями кочевых народов, прежде населявших Среднюю Азию и Анатолию. Коран – священная книга мусульман, является одним из основных источников права. Однако толковать и разъяснять Коран может лишь небольшой круг ученых-богословов, которые составляют так называемые иджмы, на основании которых и выносятся все судебные решения. Законы, издаваемые государством, целиком и полностью согласуются с нормами шариата.

Мое происхождение и моя вера тут никого не заботят и все стараются относиться ко мне с почтением и благодушием. Быть может, это объясняется огромным авторитетом, которым повсеместно пользуется Махмуд. Но мне кажется, что это тоже часть османской традиции, которая провозглашает терпимость к другим народам и верованиям.

Христиане и иудеи жили на этих землях задолго до прихода сюда турок. Они продолжают жить здесь до сих пор, хотя и ограничены в правах по сравнению с мусульманами. И все же такая жизнь гораздо лучше той, что ожидает их в раздираемых междоусобными войнами христианских государствах, где давно уже нет ни закона, ни порядка, где процветает религиозный фанатизм и где сам воздух отравлен страхом.

Одной из главных повинностей немусульманского населения в империи является так называемый налог кровью, который представляет собой принудительное изъятие из семей мальчиков разного возраста, чтобы затем воспитать из них преданных слуг султана. Несмотря на то, что для любого цивилизованного человека данная мера представляется не чем иным, как проявлением варварства и чудовищного произвола, я наблюдал за тем, как многие семьи добровольно отдавали своих детей султанским прислужникам полагая для них это лучшей долей. Почему так, я сейчас объясню.

Мальчиков, отобранных по «девширме», отправляют в столицу империи, где их обучают языку и некоторым наукам. Самых талантливых берут во дворец, где они продолжают учиться и нередко делают блистательную карьеру при дворе султана. Некоторые из этих юношей, возмужав, заседают в совете падишаха, наравне с представителями древних аристократических родов. Остальные поступают на службу в корпус янычар, что не менее почетно, ибо эти воины – краса и гордость османской армии.

Построив такую систему, султан получает возможность отбирать для службы государству людей исходя из способностей и таланта, а не за счет их высокого происхождения и родословной. Такой порядок сильно бьет по влиянию аристократов, которые редко заботятся об интересах государства, ибо они тщеславны и жадны до власти и богатства. А ведь ни властью, ни богатством пресытиться невозможно.

В то же время оторванные от семьи и дома христианские ренегаты помышляют лишь о том, чтобы своей верной службой угодить султану, ставшему над ними единственным опекуном и защитником. Их дела и таланты вознаграждаются по заслугам и приумножают могущество и славу Османской империи.

Именно теперь, понимая, как устроена государственная и военная машина империи, я ясно осознаю причины ее невероятных успехов и побед. И, к своей великой горечи, понимаю – моим собратьям-христианам нечего противопоставить этой огромной и неудержимой силе, что очень скоро обрушится на их несчастные головы.

* * *

Весь минувший год я беззаботно провел в поместье Махмуда. Когда же обучение подошло к концу, передо мной открылись запретные двери султанского дворца. Махмуд провел меня по богато украшенным павильонам и роскошным зеленым садам, где день и ночь воркуют «райские птицы» и растут диковинные плоды, сладость которых доступна лишь султану и его семье. У самого дворца, на крытой террасе, мне вновь довелось увидеть падишаха в окружении многочисленных вельмож. Одутловатое и уставшее лицо Мурада, вместе с тем светилось радостью, ибо он отбывал в Манису – место своего будущего отдохновения.

В тот же самый день, в небольшой дворцовой мечети я увидел и принца Мехмеда, который с гордым видом опоясывал себя мечом своего великого предка – Османа. Этот символический акт совершался в знак того, что новый султан готов возглавить армию и повести ее в бой на защиту страны или на завоевание новых земель.

Уже тогда, уловив непреклонный блеск в глазах молодого султана, я понял, что этот энергичный юноша еще докажет, что он достоин носить священный клинок своего прадеда.

Впрочем, мое мнение разделяли лишь очень немногие. Придворные показывали пальцами на своего будущего владыку и украдкой улыбались.

– Старый лев ушел, а молодой еще не оторвался от груди матери, – шептались они. – Теперь управлять страной будем мы.

Но Мехмед не стал довольствоваться формальным титулом и с первых же дней начал борьбу за власть. Главным соперником молодого султана был великий визирь, которого поддерживали практически все именитые и старейшие дома империи. Их всех объединяло крайнее неприятие перемен, а Мехмеда они считали вспыльчивым мальчишкой, неспособным принимать самостоятельные решения.

Чтобы противостоять оппозиции, султан окружил себя выходцами из янычарского корпуса. Среди них был хорошо знакомый мне евнух Шехабеддин, а также хитроумный Заганос, который имел репутацию крайне опасного и расчетливого человека.

Апогеем придворной борьбы стало восстание янычар, которое перевернуло обычно размеренную и спокойную жизнь столицы. В тот день султан едва не лишился жизни от рук разбушевавшихся солдат и лишь вмешательство великого визиря спасло Мехмеда от неминуемой смерти. Это восстание поставило точку в грандиозных планах юного падишаха, он был вынужден подписать обращение дивана к своему отцу с просьбой как можно скорее вернуться в столицу и усмирить мятеж. Все понимали, что возвращение Мурада не сулит ничего доброго ни Мехмеду, ни его соратникам и многие из окружения молодого султана уже готовились к худшему.

В эти дни Мехмед часто прогуливался по тенистому саду, слушая пение соловьев и о чем-то размышляя. Я часто видел его там, в сопровождении всегда немногословного янычара, по имени Омар, о котором рассказывали много удивительных историй.

Уже прошел год, как я находился в плену у турок, и все уже привыкли к моим частым визитам во дворец. Мехмед тоже замечал мое присутствие, но ни разу не заговорил со мной.

До того судьбоносного утра, которое я подробно изложил в своем дневнике.

* * *

21 июня 1446 года (1 год и 7 месяцев после битвы при Варне)

…В Эдирне установилась страшная жара, какой не припомнят даже местные старожилы. Нещадно палящее солнце уничижает посевы, становится причиной пожаров и смертей. Жители стараются лишний раз не покидать свои дома, однако нависшая, подобно облаку духота не отступает даже ночью, продолжая кружить над столицей и досаждая измученным горожанам. Из-за отсутствия дождей пересохли все каналы, а реки превратились в маленькие ручейки. Еще немного и в городе начнет недоставать пресной воды, а это уже грозит серьезными последствиями, ведь люди и без того доведены до отчаяния.

Впрочем, никакие трудности не могли изменить рутинную жизнь дворца, где все продолжало идти своим чередом. Уставший от государственных забот Мехмед, по своему обыкновению, отправлялся гулять в парк. Там, в тени высоких деревьев, у журчащего ручейка, дающего спасительную прохладу, правитель османов наслаждался короткими минутами покоя. Однажды его отдых был прерван одним из придворных евнухов, который попросил государя срочно принять важного посла. Мехмед недовольно скривил губы и, не открывая глаз, бросил слуге:

– Пусть его приведут сюда.

Очень скоро поляна наполнилась вельможами, которые заняли свои места по обе стороны от султана, восседавшем на небольшом деревянном троне. Тогда несколько янычар привели посла. Это был худощавый человек, средних лет, с вытянутым лицом, короткой бородкой и испуганными глазами. Посол внимательно оглядел людей вокруг себя, а когда его взгляд остановился на Мехмеде, он упал на колени и стал что-то очень быстро говорить. Однако, похоже, никто из окружения султана не понимал ни слова из того, что произносит этот человек. Посол изъяснялся на одном из диалектов греческого языка, так хорошо знакомого жителям Пелопоннеса и на юге Балкан, но не столь распространенного в дипломатии.

– Кто-нибудь понимает, что он говорит? – спросил Мехмед, оглядев своих придворных.

– Этот иноземец говорит на глосса димодис[19], – сказал стоявший рядом Заганос. – Я понимаю лишь отдельные слова и едва ли смогу передать суть. Может, послать за толмачом?

– Это следовало сделать уже давно! – произнес Мехмед, утомленный то ли жарой, то ли гнетущими его мыслями.

– Мы сейчас же пошлем за ним, – низко кланяясь, заявил один из слуг. – Но это займет какое-то время…

– Так поспеши! – раздраженно воскликнул Мехмед, принимая бокал охлажденного щербета.

– Повелитель! – громко сказал я, делая шаг вперед и кланяясь султану. – Мне знаком этот диалект. Если желаете, я переведу слова этого человека.

Заговорить без позволения султана было величайшей дерзостью с моей стороны, но, когда желтоватые глаза Мехмеда остановились на мне, я не отвел взгляда. Несколько секунд султан с любопытством глядел на меня, а потом вяло взмахнул рукой в знак согласия.

Я обратился к послу:

– Как твое имя и кто прислал тебя?

– Я прибыл из Фив, – сказал все еще стоявший на коленях человек. – Меня зовут Иероним, я долго служил у афинского герцога Нерио, который и прислал меня сюда.

Я перевел слова иноземца султану.

– Спроси у него, – обратился Мехмед ко мне. – Передал ли его господин что-нибудь для меня? Может быть, письмо?

– Нет, – отвечал посланник. – Я бежал из города тайно и если бы при мне нашли послание герцога, то непременно убили бы.

– Ладно, – нетерпеливо махнул Мехмед. – Что просил передать Нерио? Говори!

– Он просит о помощи. Ромеи вторглись на Балканы, захватили его города и крепости, а верных вам вассалов угрозами заставили служить себе. Самого герцога держат под стражей и никуда не выпускают.

– Кто командует ромеями? – спросил Заганос.

– Ими командует царевич Константин Палеолог, правитель далекой Мореи.

Заганос нагнулся к султану и тихонько прошептал:

– Этот царевич уже давно причиняет нам беспокойства. Он говорит, что воюет с латинянами, на самом же деле он борется против вашей власти на Балканах. Он опасный мятежник, и его надо остановить любой ценой.

– Если мы пойдем войной на Пелопоннес, – спросил после короткой паузы Мехмед, – герцог Нерио и его люди буду сражаться на нашей стороне?

Посланник немного помолчал, понимая, насколько важно каждое следующее слово, а затем твердо произнес:

– Пусть султан не беспокоится. Войска герцога будут в его полном распоряжении.

Мехмед улыбнулся и обратился к Заганосу:

– Кажется, дела у латинян идут совсем неважно, если их правители взывают за помощью к нам.

– Победа над ромеями повысит ваш авторитет в глазах отца и войска, – подобострастно прошептал Заганос.

– Об этом поговорим потом, – резко ответил Мехмед. Напоминание о скором возвращении Мурада в столицу мигом испортило его настроение. Султан посмотрел на меня. – Передай этому оборванцу, что мы приняли его слова к сведению и непременно займемся этим вопросом.

Я перевел слова османского владыки и Иероним, мгновенно просветлев, бросился целовать край султанского халата. Мехмед сделал едва заметный знак и янычары, стоявшие за троном, быстро подхватили посланника под руки и увели прочь. Следом разошлись и вельможи.

– Эй ты! Подожди, – неожиданно услышал я голос позади. Мехмед поднялся и подошел ко мне. – Откуда ты так хорошо знаешь греческий язык? Ты родом из тех мест?

– Да, государь. Я родился на Пелопоннесе.

В глазах Мехмеда промелькнуло любопытство.

– Какими языками ты владеешь помимо греческого и турецкого? – спросил он.

– Я в совершенстве владею венгерским, итальянским, французским, а также свободно читаю на латыни. Кроме того, немного понимаю по-сербски.

Султан усмехнулся и одобрительно закивал головой.

– А разбираешься ли ты в науках? – вновь прозвучал вопрос.

– Во время своего путешествия по западным странам я изучал арифметику и астрономию. А в библиотеках, к которым я получил доступ, мне удалось изучить труды античных мудрецов по медицине и философии.

– Очень хорошо, – закивал головой Мехмед. – Такие знающие люди мне нужны. Приходи сюда почаще. Мы будем беседовать с тобой о разном. Ты расскажешь мне о своей родине и о странах, где тебе довелось побывать.

Тем же вечером я рассказал обо всем своему доброму другу, Махмуду. Услышав мой рассказ, он призадумался, а потом сказал:

– Похоже, ты сумел произвести впечатление на нашего султана. Но будь осторожен: то расположение, которое ты приобрел, ты можешь также легко утратить. Сегодня Мехмед доволен тобой и осыпает подарками, а завтра он может потребовать твою голову на блюде. Будь начеку, и пусть близость к власти никогда не вскружит тебе голову и не заставит думать, что властью обладаешь ты сам.

Я постарался запомнить эти слова на будущее.

* * *

Вот так из обычного пленника я стал близким другом и спутником султана Мехмеда. Теперь он ни на шаг не отпускал меня от себя, так что вскоре мне даже выделили покои на территории дворца.

Мехмед был любознательным юношей. Он не уставал слушать мои рассказы о дальних странах, о королях и императорах, которые там правят и о людях, которые там живут. Несмотря на свой молодой возраст, он обладал довольно широкими познаниями, а его цепкий ум схватывал все на лету. Первым делом он приказал мне обучить его греческому языку, а также попросил найти в султанской библиотеке книги, которые, по моему мнению, ему следует прочесть. Когда я принес несколько потрепанных томов и манускриптов Мехмед целиком углубился в чтение и ради этого даже забросил любимые занятия с мечом и луком. Очень часто Мехмед просил меня перевести и объяснить смысл незнакомых ему слов и выражений, а узнав о том, что мне довелось быть участником многих сражений, потребовал, чтобы я преподавал ему еще и военную теорию.

Так прошло почти четыре месяца моего пребывания во дворце Эдирне. За это время я наблюдал за всем, что происходило вокруг, непреклонно следуя древнему правилу: «Слушай, смотри, молчи». Ведь зная своего врага изнутри, знаешь и его самые уязвимые места.

Очень скоро я обнаружил в серале и других христианских пленников.

Так, как-то раз прохаживаясь по парку, я услышал заливистый детский смех, а вскоре увидел, как неподалеку от фонтана бегает румяный златокудрый паренек, лет семи. Подле него суетилось несколько слуг, которые угощали ребенка сладостями и улыбались его проказам.

– Что, тоже решил посмотреть на дурачества моего братца? – послышался голос позади. Я обернулся – там, облокотившись о ствол дерева, стоял юноша лет четырнадцати, его бледное, лишенное всякого выражения лицо обрамляли пряди черных как смоль волос.

– Прости, но мы, кажется, не знакомы… – начал я, но мой собеседник жестом остановил меня.

– Я знаю тебя – ты Константин, новая игрушка Мехмеда. – Парень сделал шаг ко мне. – Позволь представиться – Влад Дракул, наследник валашского престола.

Удивлению моему не было предела. Впрочем, сходство княжича с его родителем, которого мне довелось узнать во время крестового похода, было трудно не заметить.

– Я был знаком с твоим отцом и братом, – сказал я. – Они сражались отважно…

– Но не добились ничего, – сухо заключил Влад. – Знаешь ли ты, что мой отец уже заключил мир с султаном, лишь бы спасти нас с Раду от смерти?

Он кивнул головой в сторону веселящегося у фонтана ребенка.

– Дракул поступил как любящий отец, – сказал я, проследив за взглядом княжича.

Влад презрительно фыркнул.

– Любящий отец никогда бы не отправил своих сыновей в плен к османским безбожникам. – Он повернул ко мне свое бледное лицо. – А известно ли тебе, что вместе с нами во дворец султана прибыло еще несколько отпрысков валашских бояр? Как думаешь, что с ними стало?

Я покачала головой в недоумении.

– Когда падишах узнал о том, что мой отец идет на него войной, он приказал вытащить наших друзей во двор, где их раздели, избили плетьми, а затем посадили на кол. Меня Мурад заставил смотреть на их страдания.

Княжич глядел перед собой и в его глазах пылала ненависть.

– Таким образом он хотел преподать мне урок покорности, и я его вполне усвоил. – на лице Влада вдруг появилось странное подобие улыбки.

От этой гримасы мне почему-то стало не по себе. Я чувствовал, что в душе юноши затаилась злоба, но не та, что вот-вот вырвется наружу. Напротив, Влад сдерживал и взращивал ее, подобно дурному семени. Из года в год гроздья этой ненависти вызревали и грозили дать самые отвратительные плоды.

– Ах вот ты где! – на площадку перед фонтаном выскочил Мехмед. Он подбежал к Раду и, подхватив того на руки, легко подбросил в воздух. Ребенок заливался звонким смехом, а придворные с умилением качали головами. Наконец Мехмед бросил взгляд в нашу с княжичем сторону.

– А и ты здесь, Влад – самодовольно ухмыльнулся Мехмед. – Все еще дуешься на меня за то, что я обставил тебя в стрельбе из лука?

– Тебе просто повезло, – бесстрастно ответил валашский княжич.

Султан расхохотался.

– Забавные оправдания. Посмотрим, улыбнется ли мне удача в следующий раз!

Затем Мехмед подозвал меня к себе, и мы вместе отправились в библиотеку.

– Я вижу ты в хороших отношениях с сыновьями валашского господаря, – заметил я, когда мы отошли на почтительное расстояние.

– Они мне почти как братья, – кивнул Мехмед. – Я даже немного им завидую…

В глазах султана появилась печаль. Мне не надо было объяснять, в чем состоит ее причина. У Мехмеда тоже были старшие братья, однако, в силу своего высокого происхождения они никогда не испытывали теплых чувств к сыну простой рабыни. Если бы только смерть не забрала их раньше срока, они наверняка бы уничтожили Мехмеда, который являлся помехой для их власти.

Стараясь вырвать султана из гнетущих мыслей, я продолжил разговор:

– Этот Влад скрытен и мрачен не по годам.

– Не обращай на него внимания, – лениво отмахнулся Мехмед. – Влад не любит никого, кроме своего брата. Но он умен и чрезвычайно ловок. Думаю, что и в последнем нашем состязании он одолел бы меня, если бы не маленькая хитрость.

Султан указал мне на колчан, висевший у самого его пояса.

– Стрелы, которые мы использовали, я сделал сам, а, следовательно, знал их вес, длину и жесткость.

– Так значит, ты смухлевал? – шутливо погрозив Мехмеду, проговорил я.

Султан же оставался серьезен.

– «Удача любит подготовленных». Разве не этому ты учил меня?

– Ну конечно, – кивнул я, вспоминая фразу, произнесенную Яношем Хуньяди во время нашей последней встречи. Но где же была твоя удача в тот угрюмый осенний день, воевода…

Уже позднее, расспросив Влада Дракулу, я узнал, что сталось с остатками христианского войска после поражения при Варне.

Как только по полю разнеслась весть о смерти Владислава, валашский господарь понял, что битва проиграна, и дал сигнал к отступлению. Оставшийся на поле Янош Хуньяди счел этот поступок изменой, и когда, спасаясь от турок, он оказался во владениях Дракулы, то в отместку сжег несколько валашских крепостей, лежащих на его пути. Однако вскоре валахи изловили неукротимого венгерского воеводу и хотели уже передать его султану, вот только Хуньяди вновь удалось выкрутиться. Под покровом ночи мадьяры перебили стражу и вызволили своего командира. Вернувшись в Венгрию, Янош довольно быстро вернул себе прежнее положение, получив титул регента при новом малолетнем короле Ласло.

Эти новости ободрили меня. Я знал: если Хуньяди жив, он не оставит своей борьбы, а значит, очень скоро я услышу о новых грандиозных битвах, которые, быть может, изменят и мою судьбу…

* * *

1 сентября 1446 года

Сегодня я впервые впал в немилость у султана, и, лишь чудо помогло мне сохранить голову на плечах. Произошло это во время нашей обычной беседы.

Мехмед, пребывая в чрезвычайно хорошем настроении, приказал расстелить в саду богатые персидские ковры, на которых очень скоро появились золотые и серебряные блюда с превосходными кушаньями, а молодой слуга сновал, туда-сюда подливая в наши кубки освежающий щербет и запретное янтарное вино, вынесенное сюда по личному распоряжению султана.

– Вот скажи мне, Константин, – сказал Мехмед, откидываясь на подушки и подставляя лицо солнцу. – Ты ведь бывал во многих западных странах и наверняка разговаривал там с разными людьми. Что они думают об османах? Боятся ли они наших клинков и резвых всадников? Осмелятся ли они теперь бороться против нас или склонятся перед моей волей?

Понимая, что разговор должен быть долгим, я кивнул слуге и тот подлил мне еще вина. Сделав глоток, я произнес:

– Народы Запада, конечно, наслышаны о твоих могучих и многочисленных как звезды воинах, которые проносятся сквозь непокорные города, мешая землю с золой. Западные короли с тревогой смотрят на восток, опасаясь увидеть на своих границах твои знамена и услышать боевой клич османских солдат. Но даже страх перед твоей огромной силой не может сплотить эти народы вместе, так как они ненавидят и презирают друг друга гораздо больше, чем чуждых их богу иноверцев.

Мехмед выслушал мой ответ и некоторое время пребывал в молчании.

– Хватит ли у них сил устоять против меня, если я пойду против этих государств? – спросил он, наконец.

– Поодиночке ты их легко разобьешь, – ответил я. – Но едва ты начнешь одерживать верх, как вся Европа восстанет против тебя, и тогда произойдет великая битва, в который ты, государь, победить не сможешь.

Мехмед раздраженно махнул рукой.

– Глупости! Мой отец разбил крестоносцев при Варне, а ведь там были рыцари со всей Европы.

– Это лишь малая толика того, с чем тебе предстоит иметь дело, – сказал я, наблюдая, как несколько пчел аккуратно подбираются к замоченным в сахарном сиропе орехам.

– А Константинополь? – глаза Мехмеда вдруг загорелись. – Смогу ли я взять его?

– Чтобы захватить этот город, – немного подумав, сказал я. – Тебе потребуется огромная армия и множество кораблей. Но даже в этом случае взять столицу ромеев окажется отнюдь не простой задачей. Мощные стены, греческий огонь и мужество защитников уже не раз останавливали неприятеля у его стен.

– То было раньше! – воскликнул Мехмед. – Я сделаю то, чего не удавалось еще ни одному полководцу. Я сокрушу стены древнего города, и никто не сможет помешать мне!

Фанатичный блеск в глазах Мехмеда заставил меня замолчать. Я понял его главную цель и мне стало не по себе от мысли, что я, быть может, сказал ему несколько больше, чем следовало.

– Почему ты замолчал Константин? – спросил султан, с удовольствием поглощая смоченную в сиропе баклаву. – И к еде почти не притрагиваешься. Уж не болен ли ты?

– Извини государь, но мне кажется, что я выпил слишком много вина. Разреши мне удалиться.

– Не говори ерунды! – возмутился Мехмед. – Мы не осушили и половины кувшина. К тому же от этого вина захмелеет разве что ребенок.

И, словно желая доказать свои слова, Мехмед залпом опрокинул свой кубок, а смуглый юноша тут же наполнил его чашу до краев.

– Знаешь, Константин, почему я держу тебя при себе? – спросил он, буравя меня своим обжигающим взором.

– Нет, государь, – глухо отозвался я.

– Потому что только от тебя я могу услышать правду, – улыбнулся султан. – Ты не такой, как все эти льстивые придворные псы, которые своей излишней угодливостью успели набить мне оскомину. Только ты прямо указываешь на мои промахи и недостатки, и за это я благодарен тебе. Но скажи, неужели ты совсем не страшишься моего гнева и наказания за свои слова? Ведь иной раз твоя дерзость переходит всякие границы.

Я посмотрел в глаза султана и ответил, старательно взвешивая каждое слово:

– Один мой учитель говорил так: «Кто восхваляет в человеке несуществующие добродетели, тот лишь насмехается над ним». Из уважения к тебе я не могу себе этого позволить.

– Мудрый человек твой учитель. – Мехмед вытер липкие пальцы о подол и потянулся к блюду с фруктами. – Он еще жив?

– Последний раз я его видел в Софии, почти два года назад. Его звали Веспасиан, и что сталось с ним, мне до сих пор не известно.

Мехмед вновь откинулся на подушки.

– Я знаю это имя. – Султан задумчиво покрутил кубок в руке. – Слышал, когда присутствовал на одном из совещаний отца…

– Вы знаете, что стало с ним? – чуть не вскочив с места, спросил я.

– Когда наши войска вновь освободили Софию, его привезли в столицу с первой партией пленников. На него поступило очень много доносов… По приказу моего отца его задушили прямо в темнице. Жаль, что я не смог с ним пообщаться, он, вероятно, был ученым человеком.

Услышанное потрясло меня. Веспасиан, мой старый учитель, закончил свои дни в темнице, в чужой стране, с накинутой на шею удавкой. В это невозможно было поверить.

Я закрыл лицо, стараясь удержать слезы.

Мехмед, заметив мою печаль, мягко сказал:

– Брось, Константин! Не стоит переживать об этом. Твой старик прожил долгую жизнь и за это время наверняка успел сделать немало полезного. Но его время прошло.

Султан жадно отпил вина и отер губы рукавом халата.

– Ты лучше подумай о своем будущем, ведь я хочу возвысить тебя. – Завладев моим вниманием, Мехмед вальяжно раскинулся на подушках, а его глаза глядели на меня из полуприкрытых век. – Да, Константин, я собираюсь дать тебе свободу, а вместе с ней и все, о чем ты даже не смеешь мечтать.

– И что же ты попросишь взамен? – собравшись с мыслями, поинтересовался я.

Мехмед усмехнулся.

– Самую малость. – Султан сложил большой и указательный палец. – Откажись от своего бога и прими истинную веру.

Несколько секунд я молчал, опустив голову и наблюдая за небольшой ящеркой, ловко шныряющей между тарелками и кубками, словно желая найти кушанье себе по душе. Султан терпеливо ждал, не сводя с меня глаз.

– Государь, – набрав побольше воздуха, произнес я, – как ты, наверное, знаешь, твой великий и благородный отец уже предлагал мне обратиться в магометанскую веру…

– И ты отказал ему, – перебил Мехмед.

– Верно. Наверняка тебе известно, что за этот отказ я должен был расплатиться жизнью и лишь чудо уберегло меня от палача?

Мехмед нетерпеливо кивнул.

– В тот день погибли многие мои друзья, – продолжил я, – которые отказались признавать твоего бога своим. И сейчас, вспоминая о них, вспоминая о том, что однажды я готов был отказаться и от своей жизни ради того, во что верю… Мой ответ останется прежним.

Султан мрачно глядел на меня.

– То есть, ты отвергаешь мое предложение? – спросил он, недобро сощурившись.

– Да, государь. Прошу, прости меня за эту дерзость, но от своей веры я не отступлюсь.

– Так вот твоя благодарность за то, что я для тебя сделал? – процедил сквозь зубы Мехмед. – Ты, безумец, думаешь, что можно так просто отказывать владыке суши и моря! Ты заблуждаешься!

Мехмед скривил губы. Я знал, что это было выражением крайнего неудовольствия, которое, нередко, заканчивалось смертным приговором.

– Омар! – скомандовал султан, не спуская с меня гневных желтых глаз.

– Я здесь повелитель! – янычар мгновенно появился из тени персиковых деревьев, за которыми его присутствие до этого момента было абсолютно незаметным.

«Что же будет теперь? – подумал я. – Прикажет ли он своему слуге убить меня или сделает это сам, как это уже не раз бывало?»

Несколько секунд Мехмед колебался с решением. Затем, глубоко вздохнув и отвернувшись от меня, сказал, едва сдерживая гнев:

– Немедленно уведи его отсюда! Я не желаю больше видеть этого неверного пса!

Янычар встал позади меня, скрестив руки на груди. Повинуясь его немому приказу, я медленно поднялся, не сводя глаз с султана. Мехмед глядел куда-то в сторону, его губы дрожали, а лицо покрылось красными пятнами.

Омар тем временем схватил меня под руку, и мы вместе покинули дворцовый парк. Отойдя на достаточное расстояние, янычар прошептал:

– Ты поступил очень неосмотрительно, отказав султану. В следующий раз это может стоить тебе жизни.

Я с удивлением посмотрел на телохранителя владыки османов. Омар не отличался излишней болтливостью, и первое время я даже считал его немым, подобно дильсизам, исполнявшим смертные приговоры в гареме султана. Янычар умел держать язык за зубами и, тем более, я никогда не слышал, чтобы он начинал разговор первым.

– Я не мог поступить иначе, – ответил я. – У меня забрали все: дом, честь, любовь и свободу, но вера по-прежнему живет в моем сердце и никому не дано отобрать ее. Ты должен меня понять, ведь ты и сам когда-то был христианином.

– То, что было в прошлом, сейчас не имеет никакого значения, – сухо ответил янычар. – Думай лучше над тем, что я сказал тебе и не повторяй подобных ошибок впредь. Тогда, быть может, ты сумеешь сохранить свою голову на плечах.

– Разве тебя так заботит моя жизнь?

Омар, который уже довел меня до мраморных ступенек дворца и собирался возвращаться обратно, медленно обернулся.

– Нисколько, – ответил он. – Но я вижу, что ты очень близок Мехмеду, а я бы не хотел огорчать моего повелителя, обагряя свой меч кровью его любимца.

С этими словами янычар пошел обратно и скоро скрылся в благоухающей зелени. Размышляя над словами Омара, я отправился в свои покои и не сразу заметил суету, поднявшуюся во дворце.

* * *

3 сентября 1446 года

– Наш любимый султан вернулся! – кричали на улицах Эдирне. – Слава Мураду! Долгих ему лет правления!

– Пусть невзгоды и печали минуют нашего падишаха! – подхватывали другие. – Пусть рука его будет твердой, разум – ясным, а сердце – чутким! Да продлит Аллах его годы на благо всем нам!

Именно так, этим осенним утром, высыпавшая на улицы города толпа, встречала Мурада, который совсем недавно отрекся от престола в пользу своего сына, ради спокойной жизни в Манисе. Но новые тревоги, грозящие государству и неудачное правление Мехмеда, заставили его вернуться.

Еще более располневший, султан тем не менее выглядел лучше, нежели два года назад, когда он покидал свой дворец. Прежде безразличное и одутловатое лицо, теперь казалось живым и помолодевшим, пропали черные круги под глазами, нездоровый медный цвет кожи, сменился золотистым загаром. Судя по всему, уединение, целебные источники и чистый воздух Манисы пошли Мураду на пользу. Однако взгляд его по-прежнему оставался печален и, несмотря на восторг, падишах не выказывал никакой радости от возвращения в столицу. Безразлично окинув взглядом склонившихся придворных, он, тяжело вздохнув, поднялся по мраморным ступеням дворца и заперся в своих покоях, отдавая все распоряжения через верных ему прислужников.

Такое поведение султана вызвало всеобщее недоумение, но никто не посмел тревожить его покой, и все вернулись к своим делам, шепотом обсуждая новые причуды повелителя. Меня мало интересовали эти сплетни, все-таки я знал немного больше, чем все эти люди и был уверен, что очень скоро решится судьба османского престола.

* * *

11 сентября 1446 года

Прошло восемь дней с тех пор, как Мурад вернулся в столицу. За это время он ни разу не покинул своих покоев, однако сам, охотно приглашал к себе «на разговор» многих видных вельмож. Все они посещали его поодиночке и, как правило, поздно ночью. Среди этих посетителей были: великий визирь – Халиль-паша, второй визирь – Исхак-паша, воспитатель Мехмеда – Заганос-паша, ага янычар и несколько других влиятельных сановников. Однако своего сына, Мехмеда, он к себе так и не призвал, что было не очень добрым знаком для молодого султана.

Тем временем обстановка во дворце становилась все более беспокойной. Сторонники и противники Мехмеда были готовы на все, лишь бы удержаться у власти и с нетерпением ждали, когда Мурад, наконец, объявит свою волю.

Похоже и сам Мурад уже принял окончательное решение. Завтра он предстанет перед визирями, чтобы высказать свое мнение относительно своего сына и судьбы всей империи…

* * *

12 сентября 1446

На заседание дивана меня не допустили, однако присутствовавший на нем Махмуд поделился со мной тем, что творилось за закрытыми для прочих дверями. Его рассказ я постараюсь изложить во всех подробностях.

«Заседание совета»

Едва вступив в залу, многие вельможи с изумлением обнаружили большой золотой трон – именно на таком троне любил сидеть султан Мурад во времена своего правления. Рядом с ним находилась низкая тахта, покрытая узорчатым покрывалом.

Когда заинтригованные паши, тихо перешептываясь, разместились на своих местах, по обе стороны от трона, в дверях появился Мехмед. На его лице нельзя было прочитать абсолютно никаких эмоций. Он прошел через весь зал под приветствия сановников, взглянул на трон, постоял так пару секунд и… опустился на тахту. В зале послышался ропот – ибо это было чудовищным нарушением традиций, согласно которым султан должен сидеть на самом главном и почетном месте. Но никто не посмел даже заикнуться об этом – все застыли в ожидании. Через несколько минут в залу вошел и сам Мурад. Он спокойно оглядел склонившихся перед ним вельмож и с важным видом прошествовал на возвышение. Бросив короткий взгляд на Мехмеда, он опустился на трон.

В зале повисла звенящая тишина. Мурад глядел куда-то перед собой, словно мысли его до сих пор оставались в благословенных рощах Манисы. Затем он оправил свой халат и произнес:

– Два года назад, когда я покидал столицу, мне не верилось, что я вновь буду вынужден занять трон моих предков. Видит Аллах, я искал тишины и спокойствия, но, узнав о ваших бедах, поспешил сюда со всей возможной скоростью. Ведь тревоги государства не безразличны моему сердцу.

Мурад замолчал, внимательно оглядывая зал.

– Мне известно практически все, что происходило здесь в последние месяцы, – продолжил он. – Но я хотел бы, чтобы мой сын тоже сказал свое слово. Ведь ему наверняка есть что сказать нам?

Мехмед, немного уязвленный тем, что к нему обратились не как к султану, повелителю вселенной, а как к обычному ребенку, встал и заговорил сначала неуверенно, а потом все более распаляясь.

– Отец! – начал он. – Ты прибыл в неспокойный для империи час! И я, и подданные рады твоему возвращению и все мы просим лишь одного – прими власть над своей страной и над всеми нами. Пусть твоя удача вновь поведет наши войска к победам над неверными, а твоя мудрость пусть обеспечит Османскому государству процветание и благополучие.

Мехмед отвязал от пояса меч Османа и встал на колени, смиренно протягивая его отцу. Мурад глубоко вздохнул.

– Все ли согласны с решением моего сына?

– Мы согласны! – практически в один голос прокричали вельможи.

– Тогда я принимаю это священное бремя, – твердо сказал Мурад. – И клянусь исполнять свой долг до конца!

Мурад сделал знак и из-за трона вышел бородатый дервиш из ордена Мавлави. Он принял меч из рук Мехмеда и опоясал им объемную талию нового султана, произнося соответствующие этой процедуре слова и молитвы. Затем Мурад грузно опустился на трон и обратился к все еще стоявшему перед ним на коленях Мехмеду:

– А теперь, сын мой, расскажи о том, что случилось во время моего недолгого отсутствия.

– Неверные вновь двинулись на нас войной, отец, – склонив голову и глядя куда-то в пол, произнес Мехмед. – Но на этот раз с юга. Ими руководит грек по имени Константин Палеолог, и его армия растет день ото дня. Он уже сумел покорить большую часть Балканского полуострова, и если его не остановить, он сможет объединиться с нашим заклятым врагом – Искандер-беем. А такой союз станет гораздо опаснее, чем Владислав и его крестоносцы.

– Так, – задумчиво кивнул Мурад. – И какие действия ты предпринял, чтобы устранить эту угрозу?

– Мне не дали ничего сделать, отец! – Мехмед резко вскинул подбородок и устремил взор на отца. – Когда я предлагал идти на Константинополь, мой план отвергли, а когда я попытался реорганизовать и укрепить нашу армию, янычары подняли восстание. Они отказывались повиноваться и едва не убили меня! Такое предательство нельзя простить!

В зале послышался ропот, но Мурад поднял руку и все тут же замолчали.

– Ты неправильно поступил, испортив отношения с янычарами, – после небольшой паузы произнес султан. – Ты должен беречь дружбу с ними, так как в них заключается опора и сила нашего государства. Именно они спасли мне жизнь на поле при Варне, и это они убили злокозненного короля Владислава. Поэтому я распорядился простить зачинщиков этого мятежа и выплатить всем солдатам то, что ты им задолжал за полгода службы.

– Но отец!.. – попытался протестовать Мехмед.

– На этом все, – отрезал Мурад.

Мехмед сжал кулаки, но больше спорить не стал. С недовольным лицом он опустился на тахту.

– Теперь насчет этого царевича Константина. – Мурад погладил густую, с белыми прожилками седины бороду. – Признаться, он уже давно доставляет мне беспокойство. В нем я вижу серьезную угрозу нашему государству. Да, пусть пока этот грек не обладает достаточной силой, но он дерзок и умен. Если только он сумеет объединить под своей рукой все греческие полисы, то, несомненно, станет куда опаснее.

Мурад замолчал, задумчиво глядя в пустоту. Затем его взор скользнул в конец зала, туда, где в ожидании замер ага янычар.

– Казанджи, – окликнул султан воина. – Я слышал, твои люди мечтали о новом походе?

Янычар выпрямился как струна и с поклоном произнес:

– По вашему приказу, государь, мы пойдем хоть в огонь, хоть в воду!

– Тогда готовьтесь. Через месяц мы отправимся на новые завоевания. Мы подчиним своей воле Балканы, ворвемся на Пелопоннес и обратим в пепел Мистру – оплот греческого сопротивления. А затем я поверну свое победоносное войско на север, чтобы навсегда уничтожить предателя Искандер-бея, который спрятался от меня в своих горных крепостях. Лишь тогда на границах империи воцарится долгожданный покой.

Большинство визирей тут же принялись хвалить слова султана, а Мехмед, вскочив на ноги, воскликнул:

– Отец! Прошу, позволь мне отправиться с тобой в поход против ромеев!

Мурад взглянул на своего сына, словно только вспомнил о его присутствии, а затем тихо сказал:

– Нет, ты останешься здесь.

После этого заседание совета завершилось, однако Махмуд успел услышать последние слова султана, которые тот, прошептал на ухо своему сыну:

«Есть лишь два способа завоевать преданность подданных – любовь и страх. И если ты когда-нибудь захочешь взойти на престол, ты должен овладеть ими в совершенстве, а пока ты не готов к этой роли…»

* * *

15 октября 1446 года

Рано утром огромная армия во главе с султаном Мурадом выступила из столицы на покорение Балкан и Пелопоннеса. Десятки тысяч пеших и конных воинов прошествовали по улицам Эдирне и я с ужасом представил себе, как вся эта огромная, свирепая волна захлестывает мой родной край, оставляя после себя лишь страдания и смерть.

Как будто наяву я слышу стоны умирающих от ран мужчин, крики увлекаемых в плен женщин и плач выброшенных на улицу, детей, чья жизнь на войне не стоит и гроша. Вот какая страшная расплата ждала греков за их упорное нежелание пасть на колени перед султаном и признать его верховную власть над ними. Они уже почувствовали вкус свободы и теперь, под руководством Константина Палеолога, греки готовы дать решительный бой орде османских завоевателей и я, выводящий сейчас эти строки при свете масляной лампы, отдал бы все на свете, чтобы теперь сражаться рядом с ними. Ибо для меня нет большего счастья, чем разделить судьбу моего народа, какой бы горькой она ни была.