Читать книгу Связь без брака - Дмитрий Распопов - Страница 9

– Иван! Иван! – голос доносился до меня словно издалека, но он был настойчив, никак от него было не отвязаться. Я с трудом попытался открыть глаза. Картинка расплылась, но затем с трудом собралась в обеспокоенное лицо директора, сидевшего рядом на табурете.

Я попробовал пошевелиться, но мне это не удалось, всё тело было словно один большой синяк, к тому же на груди виднелись бинты. Всё, что я смог, – это оглядеться в поле своего зрения, чтобы понять, что нахожусь не просто в больнице, а, скорее всего, в реанимации.

– Иван! Ты слышишь меня?! – продолжал бубнить директор, так что пришлось кивнуть.

– Сейчас тебя будет опрашивать милиция, не вздумай им что-то сказать, – угрожающе сжал он мне загипсованную руку, и боль прострелила по всему телу, – если будешь молчать, я тебя награжу! Слышишь?!

Я лишь кивнул, не в силах ничего сказать, а он, удовлетворённый, вышел из палаты.

Через час вошедшая медсестра поставила капельницу, с жалостью глядя на меня, а через два, когда я наконец полностью пришёл в себя и мог хотя бы шевелить языком, в палату заглянул человек в синей форме, с накинутым на плечи белым халатом. Его я не знал.

– Иван, привет, я следователь из районной прокуратуры, – представился он, – хотел бы расспросить тебя о случившемся.

– Можете не стараться, – с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, – ничего не было, я упал.

– У тебя три резаных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, – нахмурился он, – врачи говорят, просто чудо, что ты выжил.

– Ну, значит, упал в кучу острого металлолома, – пожал я плечами.

– Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Кого ни спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!

– Вы идиот? – мне было так больно и хреново, что я хотел только одного, чтобы он наконец от меня отстал.

– В смысле? – удивился он. – Ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!

– Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, – ответил я, – кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.

Он открыл рот, изумлённо покачал головой и сложил карандаш в планшетку.

– Ну, Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, – сказал он.

– Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, – ответил я и закрыл глаза, сил разговаривать и правда больше не оставалось.

***

Крепкий молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке. На что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл в общую палату, где меня встретили знакомые лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку директор бегал перед ними на цыпочках и вежливо улыбался. После их приезда целую неделю их вкусно кормили и даже выдали новую одежду, но, когда всё улеглось, одежду приказали сдать, а столовая вернулась на прежнюю выдачу помоев. Но все были рады и такому. Ещё из интересного, Губу выписали из больницы, но нос у него остался кривоватым, так что его иногда называли то Носом, то Губой, что его чрезвычайно злило.

Кстати, в интернате начался ремонт, говорят, делают новый актовый зал, так что все с нетерпением ждут, когда стройка закончится. От таких новостей у меня холодный пот пробежал по спине, поскольку никакого актового зала не будет, а строят там звуконепроницаемые комнаты, в которых будут встречать высоких гостей.

Вывалив на меня всё это, знакомые вернулись в свои кровати, а я задумался, правильно ли поступил. Ведь теперь время, проведённое в больнице, помножится ещё и на срок реабилитации, а бегать мне хотелось уже сейчас.

«В любом случае, надеюсь, сломанный нос отвадит от меня желающих присвоить вещи», – решил я наконец.

***

Ещё через две недели я смог наконец ходить, и выздоровление пошло ещё быстрее. Что было приятно – это гость, посетившей меня перед самой выпиской. Я тогда вернулся из туалета, поэтому сначала поразился тишине, царившей в палате, а затем заметил красную от смущения девушку, на которую пялились все до единого парни. Она же стояла возле моей кровати, сжимая в руке авоську, в которой лежали какие-то мелкие кульки, свёрнутые из газеты.

– Лилия? – удивился я. – Ты что здесь делаешь?

– Тебя проведать пришла, мы ведь друзья, – огрызнулась она.

– Да? Ну тогда давай лучше выйдем в коридор… друг.

Она пошла за мной и, когда мы оказались за дверьми и подошли к окну, тут же вручила мне кульки, а авоську забрала себе.

– Яблоки, к чаю там, – сказала она, сильно смущаясь.

– Спасибо, Лиля, – я покачал головой, – я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, но, пожалуйста, не приходи больше.

– Почему? – вздрогнула она. – Я сделала что-то плохое?

– Нет, просто не хочу, чтобы ты пострадала. Такие, как я и они, плохая компания, – я показал поворотом головы в сторону палаты.

– Чем же они могут мне навредить? – удивилась она.

Тут я уже не выдержал её наивности и простоты.

– Затащат в туалет и вы…т тебя, так доступнее?

Она нахмурила лоб.

– Что такое вые…т? Это такая игра? Не знаю такой.

Я сделал рука-лицо и понял, что разговаривать с пионеркой бесполезно.

– Вечером, когда с родителями будешь ужинать, спроси у них значение этого слова, – посоветовал я, – они тебе популярно объяснят.

– Да? – удивилась она. – Хорошо, спасибо. Я попробую.

– Ну вот, так что спасибо, но больше не приходи.

Лиля пожала плечами и, повернувшись, зашагала к выходу, я же, вернувшись в палату, к визгу детей и радости подростков, разделил между всеми принесённые сладости. Получилось помалу, но зато честно.

А на следующий день медсестра, улыбаясь до ушей, принесла мне записку, на которой было написано всего два слова, но зато печатными буквами и с кучей восклицательных знаков:

«Ненавижу тебя!»

«Видимо, всё-таки спросила», – удовлетворённо понял я и съел записку, поскольку её некуда было выбросить, а кругом имелась куча любопытных глаз.

В остальном дни до выписки протекали скучно и единообразно, так что я стал делать гимнастику и ОФП, чтобы наконец начинать вспоминать нормальное состояние своего тела, и в интернат вернулся уже немного окрепшим, с горячим желанием добраться наконец до стадиона.

***

– Немой, к директору, – заглянувшая в дверь маленькая девочка крикнула сообщение и сразу убежала.

– Зачастил ты что-то к нему, – Пузо почесал пузо.

– Можешь сам сходить вместо меня, – предложил я.

Он тут же заверил, что просто пошутил. После той памятной драки, в которой я, оказывается, успел не только сломать нос Губе, но и переломал пальцы ещё одному старшаку, все парни моего возраста обходили меня стороной, старшие же разговаривали много спокойней, чем раньше.

Поход к директору всегда был событием, так что я сначала переоделся в школьную форму, повязал галстук, расчесался, взял с собой медаль, дневник, в который вложил грамоту, и, наряженный, отправился вниз.

– Вызывали, Андрей Григорьевич? – протиснулся я через щель и прикрыл дверь за собой.

– Да, Добряшов, присаживайся, – Пень явно находился в хорошем расположении духа.

Я тут же это сделал, скромно примостив попу на уголок стула и сложив руки на коленях.

– Мне сегодня письмо пришло с ГОРОНО, – он показал на конверт, лежащий перед ним на столе, – ты заявлен на районные соревнования, как победитель общешкольных. Что скажешь?

– Я ещё не восстановился после больницы, Андрей Григорьевич, – я показал ему бледную руку, – боюсь, не смогу выступить.

Мои слова заставили его нахмуриться.

– Подумай хорошо.

– Андрей Григорьевич, если вы скажете, я, конечно, пойду, но нужно ли нашей школе последнее место? – я не поднимал на него глаз.

– Хм, – задумался он, – доля истины в твоих словах есть, но нам бы не помешало сейчас скрасить то происшествие, виновником которого, кстати, ты был сам.

«Конечно, конечно», – изумился я от подобного уровня наглости, поэтому просто промолчал.

Видя, что я никак не реагирую на его слова, он подскочил с места и, подойдя ко мне, наотмашь дал оплеуху, удар был настолько сильным, что голова качнулась в сторону.

– Смотри на меня, когда разговариваешь с директором, щенок! – прошипел он и ударил ещё раз, а потом ещё, пока я нехотя не поднял на него взгляд. – Так-то лучше, – он достал платок, вытер ладонь от крови, которая текла у меня из разбитого носа и испачкала его руку, и вернулся на место. – Что нужно, чтобы ты достойно – я подчёркиваю – достойно выступил?!

Я задумался, если он и правда хочет победы, надо заламывать по максимуму, пока есть такой шанс.

– Мне нужно время, спортивная форма и приспособления для тренировок, – наконец ответил я.

– От занятий я тебя освобожу, это не проблема, формой обеспечу, а что тебе нужно для тренировок? Это же бег. Бегай, и всё.

– Две гантели по пять килограмм, шестнадцатикилограммовая гиря и крепкие железные санки.

– Санки? – удивился он. – Зачем? Вроде не зима ещё.

– Потом можно будет их не найти, лучше запастись сейчас, – соврал я, не моргнув и глазом.

– Вроде ничего такого, – он покивал головой, – а где хранить всё будешь?

– В подсобке у вахтёров, буду забирать перед тренировками и возвращать после, – быстро выкрутился я, добавив: – А то сопрут же.

– Это да, это у нас могут, – согласился он. – Медаль и грамоту оставь у меня, наверно, пора делать стенд с трофеями, и свободен, я постараюсь всё достать как можно быстрее.

– Могу я уже с завтра не ходить на занятия, а набирать форму?

– Конечно, – он покачал рукой, выпроваживая меня.

Поднявшись к себе, я зашёл в комнату, наткнувшись на любопытные взгляды соседей. Сняв куртку и затем рубашку, я увидел, что она вся в крови. Её и галстук придётся сегодня долго застирывать, чтобы отмыть кровь.

– Всё ещё хочешь сходить вместо меня к директору, Пузо? – показывая её, поинтересовался я.

– Нет, ты чё, Немой, я же пошутил, – испугался он, отводя от меня глаза, остальные так и вовсе притихли.

– Ну-ну, – вздохнул я и отправился в туалет.

Застирывал я, конечно же, лицом к двери, чтобы видеть, кто входит и выходит, так что ужасом стало, когда в дверь заглянул Бугор. Повзрослевший, похудевший и с ещё более злым взглядом, чем прежде.

– Немой? – глухо спросил он.

Я поднялся на ноги, сжав в кулаке мыло.

– Да.

– Будут проблемы со старшаками, зови меня, – оповестил он, – ясно?

– Да.

Он кивнул и вышел из туалета, оставив меня с отчаянно бьющимся сердцем и испариной на лбу. Я тут же бросился в комнату, где уже сидели хмурые соседи.

– Что в школе опять делает Бугор? – срывающимся голосом спросил я.

– Говорят, его и ещё двоих бывших выпускников приняли на работу сторожами и вахтёрами, – глухо ответил Пузо, – ты их не застал, но мрази те ещё, п…да спокойной жизни.

«Похоже, взамен тех, что отравил я», – мгновенно догадался я, так как директору явно были нужны послушные громилы, чтобы запугивать детей и прислуживать при доме увеселений, который строился на первом этаже стремительными темпами, словно и не в СССР мы жили.

О том, что Пузо оказался прав, мы узнали уже утром. Видимо, вне жизни за стенами интерната новоявленные сторожа не пользовались популярностью у женщин, поэтому, попав обратно туда, где могли спокойно беспредельничать, они втроём в первую же ночь изнасиловали девочку шестнадцати лет, которую затащили в комнату к Бугру и выпустили только под утро. Она не появилась на завтраке, как и в последующие несколько дней, а когда всё же вышла, на неё было невозможно взглянуть без жалости – жёлто-фиолетовая гематома на всю правую сторону лица и разбитые губы.

Я, вернувшийся со стадиона, где теперь пропадал целыми днями, забив на всё, старательно гнал от себя мысли о том, что это меня как-то касается. С шумом в столовую ввалились те, о ком я думал, а за ними, избитый и переодетый в девичье платье, шёл незнакомый мне мальчик. Старые порядки возвращались в интернат.

«Никита, это не твоё дело, – продолжал увещевать я себя, – ты Ире обещал помочь, а что сделал с тех пор? Ни-че-го! Тут того же хочешь?»

Мучаясь сомнениями, я поднял голову, когда почувствовал на себе взгляд, направленный от преподавательского стола. На меня строго смотрела Ангел, словно в чём-то укоряя. Не выдержав взгляда, я опустил голову и, закончив завтрак, отправился на стадион, забрав санки, две гантели, оказавшиеся просто приваренными к металлической короткой палке шарами, и самодельную же гирю, весившую точно больше шестнадцати килограмм, но в отсутствие весов я даже примерно не представлял себе, на сколько она потянет. Отложив гантели в сторону, я стал прикручивать гирю к санкам, а те привязывать к школьному ремню, который от тяжести стал весьма сильно растягиваться. Но у меня не было выбора, я мог бегать с утяжелёнными санками только так, других способов просто не имелось.

– Иван, – внезапно раздался тихий голос, и я, повернувшись, увидел Иру, которая махала мне рукой, зовя за деревянную трибуну. Плюнув от злости, я пошёл туда как есть, взяв гантели в руки, поскольку оставлять их без присмотра было чистым безумием.

– Ты с ума сошла? – я стал делать вид, что занимаюсь и не смотрю в сторону спрятавшейся за деревянной конструкцией девушкой.

– Как ты? – вместо ответа спросила она. – Прости, но я не могла навестить тебя.