Читать книгу Светлые дни и ночи - Дмитрий Сенчаков - Страница 2

В следующий раз они натыкаются на неё в той унылой части набережной, куда полуночники забредают только, если они увлеклись прогулкой.

Это удивительно тонкая темноволосая девушка, ростом чуть выше того, который большинство мужчин считают комфортным. У неё мраморная огранка плеч и лопаток, ажурные запястья и волнительные маленькие колени с выразительными чашечками. Лера украдкой смотрит на Клима, тот опять прокололся. Вынимает руку из его полусогнутого локтя и уверенно направляется к девушке.

– Извините, пожалуйста. Я хотела бы с вами поговорить…

Вначале тёмно-золотистые глаза девушки выражают невольный испуг, но, разглядев перед собой улыбающуюся молодую женщину, юная особа хоть и не покидает свою раковину, но, по крайней мере, с интересом оттуда рассматривает подошедшую.

– Меня зовут Лера. Вы не возражаете, если мы с вами присядем, ну, например, вон на ту скамейку на пирсе?

– Пожалуй… Мне кажется, я вас уже видела раньше.

– Да, мы несколько раз пересекались то в городе, то на пляже, и я подумала…

– Что вы подумали?

– Нет-нет, ничего такого, – неожиданно для себя самой, Лера чувствует себя смущённой. – Наверное, вы уже знаете, что нравитесь мужчинам?

Девушка неопределенно машет длинной узкой ладонью.

– Но вы, Лера, не мужчина. А я ещё ребенок, – ответствует она, почёсывая тронутый редким комариком локоток тонкими пальчиками с коротко подстриженными ногтями, не знающими лака.

Лера пытается подобрать какие-то особые слова, но понимает, что это не так просто.

– Вы очень рассудительны, – наконец нащупывает она интонацию. – Странно складывается наш разговор… Я совсем не так его себе представляла.

Собеседница пожимает плечиком, мол, не я его начала.

Лера оглядывается, но Климки нигде не видно. Может так оно и лучше. Сумерки сгущаются в свою последнюю стадию, когда вечерний бриз начинает доносить до прогуливающихся на берегу курортников богатые запахи ошпаренного закатным солнцем моря. Минуют пустующую скамейку.

– Присядем? – жестом приглашает Лера. – Как вас зовут?

– Инка.

Несколько секунд Лера неуверенно ковыряет носком босоножки едва заметный камушек.

– Инга?

– Нет, именно Инка. На самом деле – Инна, но меня с детства все зовут Инкой и я привыкла. Иного уже и не хочу, – сдержанно смеётся новая знакомая.

– Понимаете, Инка, вы очень понравились моему мужу.

На лице молодой девушки формируется замешательство. Она опасливо оглядывается. Слишком весомая фраза для того, чтобы всё закончилось только коротким разговором, при том неизвестно куда ведущим. Надо встать, извиниться и уйти. Но… Инка понимает, что в ногах вата, в ушах – мёд, а внизу живота… совсем некстати… Ох, уж эта затянувшаяся нецелованность. Созревшее обезлюбленное дитя. Ищущее, чёрт возьми, приключений. И, конечно, небанальных. Инка, ты же сама благопристойность, скромность и воспитанность! Ну и хорошо! Значит, твоё приключение обязано быть самым уникальным на свете. Вот что ты шлялась этим вечером одна по заброшенной части набережной, где только чайки, да тёмные заросли? И как ты теперь доберёшься до своей комнатёнки? Прощай последний автобус! Опять на частнике?

– Я надеюсь, что вы поймёте меня по возможности правильно. Мой муж – фотохудожник, и вы могли бы стать для него идеальной музой.

Инка увеличила глаза. Ей всего лишь предлагают работу? Пусть и творческую. То есть, совсем не то, чего она боялась.

– На время конечно. Ведь мужчины так непостоянны, художники – ветрены, ну, а фотохудожники… – Лера артистично вздыхает, но при этом продолжает загадочно улыбаться.

Осознав, что её вовсе не собираются похищать, или чего похуже, покупать за деньги, Инка понемногу оттаивает. Она замечает, что втянулась в беседу. Ей доставляет удовольствие этот тихий глубокий интеллигентный голос новой знакомой. А тема оказывается не просто волнительной. Пахнуло незабываемым приключением, видимо из тех, что она тщетно искала все эти долгие дни и ночи.

– Что я должна делать? – спрашивает она после минутной паузы.

– Скорее всего, ничего, хотя возможно вы что-то вместе придумаете.

– Как зовут вашего мужа?

– Клим. У него передвижная студия. Сейчас она установлена в доме нашего знакомого. Музыканта. Здесь, в этом городке.

– Мне надо прийти?

– Ну, зачем так буквально? Климка может забрать вас на машине.

– Как вы сказали?

– Ну, это я его так зову.

– Вы тоже поедете с нами?

– Зачем? – Лера вновь улыбается своей незабываемой улыбкой. – Я предпочитаю проводить дни на пляже. А вечера – в ресторане.

– Но ведь это ваш муж. Разве вы не будете ревновать?

– Как вы сказали? Ревновать? – Лера заливается задорным смехом. – Конечно же, нет! Кстати, – Лера берет локоть Инки и придвигается к ней вплотную, – мой муж – идеальный любовник. Лучше всех, кого я когда-либо знала. За это я его и выбрала.

При этих словах Лера старательно подмигивает, копируя Юрия Никулина из народной комедии, а окончательно сбитая с толку Инка по-детски краснеет и отодвигается.

– Зачем вы мне это сказали?

– Вы мне нравитесь.

– Вы тоже мне симпатичны, но я бы не стала навязывать вам в любовники своего супруга.

– Кстати! – Лера поднимает вверх указательный палец. – Вы замужем?

– Пока нет, но у меня… есть жених, – на всякий случай лукавит Инка.

– Может быть, вам повезёт и вы… приобретете бесценный опыт, который вам поможет не ошибиться в вашем собственном выборе.

– Не думаю, что меня интересует тот откровенно сексуальный опыт, на который вы намекаете…

– Ох, извините за нескромность, сколько вам лет?

– Девятнадцать.

– А мне тридцать девять и я очень хорошо разбираюсь во всём том, о чём мы с вами говорим.

Инка вновь пожимает плечиком. Ей не хочется спорить. Просто лениво. Да и непонятно – до конца ли серьёзна с ней Лера, или всё это какой-то дурацкий розыгрыш. Недолго поразмыслив, Инка решает отказаться. Всё-таки пристойность и прагматизм – основа её естества.

– Боюсь, вы меня все-таки неправильно понимаете, – невозмутимо продолжает окончательно освоившаяся Лера. – Я не просто прошу вас, я умоляю и убеждаю вас поработать в студии моего мужа. Дело в том, что он впал в своего рода депрессию, ему обязательно нужна острая встряска в виде сильного творческого всплеска. Я заметила, он с первой же нашей случайной встречи заинтересовался вами. При виде вас его глаза оживают. И вы способны мне помочь. Нет ничего ужасней того, когда Клим – бука.

– Так это он сам попросил вас поговорить со мной?

– Не будьте наивны, Инка! Клим никогда бы не заговорил об этом со мной. Сам он мог бы конечно пофлиртовать с вами. Но… не сейчас. Когда он такой – он с девушками не знакомится. А я только принимаю по мере сил участие. Он мастер! К счастью или к несчастью, но я люблю его и всегда сделаю для него всё, что в моих силах. Ну, может… чуточку больше.

– Мне кажется, что теперь вы меня почти убедили… – неуверенно начинает Инка. – Только я хочу, чтобы вы поехали с нами.

– Это невозможно. Третий лишний.

– Но, скажем так, это моё непременное условие. Иначе я откажусь.

– Что ж… Хорошо, мы поедем вместе.

– Я остановилась в пансионате «Горный приют». Комната сто девятнадцать. Это в хозяйственном флигеле.

– Мы заедем за вами в десять утра. Вам удобно?

– Вполне.

– Я рада, что мы с вами познакомились, Инка, – Лера протягивает для пожатия свою узкую мягкую ладонь. – До завтра.

– До свидания, Лера.

В этот момент протяжно гудит рейдовый, в ответ которому суетятся крикливые чайки. Почти совсем стемнело и не видно волну, что утробно бухает под основанием пирса. Лера медленно поднимается, какое-то время вглядывается в потухший горизонт и, улыбнувшись напоследок Инке, неторопливо уходит. Инка остаётся в глубокой задумчивости. Мысли проносятся галопом, ритмованные учащённым пульсом. Неторопливое течение её кристально прозрачной жизни самым непредсказуемым, а оттого непостижимым, образом нарушено. Инка глубоко вдыхает ночной воздух и закрывает глаза.

Климка обнаруживает свое присутствие на пустынной скамейке, спрятанной внутри каре из немолодых туй. Услышав шорох сбоку, Лера невольно поворачивает голову и, узнав мужа, пристраивается рядом. Клим берет её руки в свои, вопрошающе разглядывает её глаза и, наконец, целует в волосы у виска. Лера медленно поворачивает голову и прижимается к его теплым губам своими, открывая их для поцелуя.

– Эту девушку зовут Инка, – говорит она спустя некоторое время. – Завтра она посетит твою студию.

– Я признателен.

– Не надо ничего говорить.

Липкая ночь скрепляет безмолвные туи, образуя из них нечто вроде надёжного тёмного убежища для двух влюбленных. Клим увлечённо целует Леру, прижимая к себе каждую частичку её совершенного тела. Лера страстно отвечает, заполучившая долгожданного мужа обратно из лап его чёрной меланхолии. Пробуждённый, он рвётся к продолжению, стремится освободить её от липкого, ставшего ненужным теперь, сарафана.

– Нет, не надо. Не здесь… Комары.

Голос Леры срывается на шепот, она свертывается калачиком на Климкиных коленях и, запрокинув голову, любуется звездами.

– Пойдем домой, милый. Я хочу тебя.

– Нет, не домой. К Геворку!

– Но ты же завтра будешь работать.

– Ты же знаешь, Леруа, я всегда избегал той работы, из-за которой необходимо в чём-то отказывать себе накануне.

– Но тут совсем другой случай! – Лера вскакивает на ноги. – Ты так преображался, когда мы встречали её в городе!

– И всё равно это не стоит того, чтобы сейчас отказаться от бессонной ночи и бутылки старинного грузинского вина.

Лера молча кивает. Внезапно она осознаёт, что обманула Инку. Ей казалось, что для Клима это очень важно. Что Инка сыграет в его жизни одну из тех незабываемых ролей, которые так необходимы художникам. А теперь она поняла, что взяла на себя смелость обещать больше, чем на самом деле готов был отдать Клим.

Лера вытаскивает мужа на полуосвещенную аллею и пристально вглядывается в его глаза. Климка улыбается как проказник и нетерпеливо теребит её за руку, то и дело, показывая интернациональный жест собутыльников. Лера отступает.

«Ну что ж, пусть и такой ценой, лжи и обмана, но Климку я оживила. Попробую снять сливки со своей победы. Да, именно моей победы, раз он не сильно интересуется этой девчонкой, – думает Лера. – А, впрочем, только делает вид, что не интересуется. И чёрт с ним! Моя ночь!»

У Геворка много гостей. Сам он, как обычно, лоснящийся и ароматный, снуёт с серебряным подносом, разбрасывая блики, улыбки, пожатия, реплики, лично обслуживая любимых друзей. Приметив Леру, он устремляется к ней.

– Милая леди! Новая романтическая встреча под сводами моего романского замка! Вы позволите усадить вас вон на тот королевский трон? – Геворк указывает на красное атласное кресло, установленное в центре залы, у фонтана. – Вы позволите предложить вам лучшее, что у меня сегодня есть? Нежнейшее каре молодого барашка в мятном соусе и стаканчик двухлетнего белого кахетинского вина из погребов монастыря Шуамта.

– Милый Геворк, ты знаешь, как я тебя люблю, но и сегодня я не одна.

На пороге появляется приотставший Клим, задержавшийся на открытой веранде ресторана у изящного мраморного мойдодыра.

Геворк горячо здоровается с ним за ещё влажную руку, а потом фальшивым обиженным тоном замечает ему:

– Каждый раз, когда эта молодая леди вспоминает про старину Геворка, его праздник души нарушает явление тебя.

– Ну-ну, – отшучивается Клим, – мы с Леруа тебя очень любим, но только оба одновременно. Наша любовь к тебе несовершенна, если мы разделены.

– Геворк, ты не справедлив к моему мужу, – вступает в беседу Лера, – ведь это именно Клим сегодня привёл меня к тебе.

– О, благословенный господин! – Геворк сменяет «гнев» на милость, лично наполняет бокалы. – Будь ты вечен, как горы Кавказа! И почаще подводи под мои очи эту красавицу, эту гордую тигрицу. Пусть она благодетельствует этим скромным сводам, где для вас, друзья мои, всегда к услугам старина Геворк. Алаверды!

Втроём чокнулись. Клим выпивает вино досуха, Лера лишь пригубила.

– Спасибо, Геворк! Ты глыба! С тобой этот серый городок обретает смысл, – Клим хлопает Геворка по плечу, подставляя бокал для новой порции вина.

Лера целует старика в щёку. От этого поцелуя Геворк картинно теряет дар речи и сквозь слезу прочувственно чтит своих друзей.

Отужинав, утомлённая пара замедляет жизнедеятельность и утихомиривает эмоции. Утопают в креслах. Говорить не хочется. Клим нечасто потягивает золотистое вино и задумчиво рассматривает гармоничные, но словно ускользающие черты лица супруги. В этих чертах необычно то, что очень трудно запечатлеть тот или иной законченный образ. Лера очень живая. Картина меняется от мельчайшего угла поворота головы, неуловимой тени улыбки. Изменяются глаза, губы, брови, овал лица. В каждую секунду это другая женщина. Каждая беседа начинается почти со знакомства.

Сегодня эти яркие тёмно-соломенного цвета волосы на скорую руку прибраны двумя разными заколками. Хитрющие светло-коричневые ореолы прячутся в узковатых, на северный манер, прорезях глаз, прикрытых волнительной линией подвыгоревших на солнце тёмно-соломенных бровей. Прямые, лишь слегка подкопчённые солнцем, нос и лоб. Чуток излишне островатые скулки. Тонкие губы, редко удостаивающиеся карандаша и помады. Игрушечный подбородок на тонкой шее. Золотистый пушок на румяной щёчке и чуть потемнее над верхней губой. Все это и знакомо и, вместе с тем, волнительно ново.

Климу нравится почти каждый вечер соблазнять Леру заново, как женщину, которую видит впервые. Эта игра, правила которой он создал для себя сам, вот уже более пятнадцати лет всё больше затягивает непредсказуемостью его собственных поступков. Как человека, главное для которого – изучать самого себя не только изнутри, но и наблюдать со стороны. Он импровизатор, кредо которого по возможности избегать повторений. Он вспоминает, что из-за каких-то своих внутренних обид, причём не на Леру, нет, а просто на судьбу, на профессию, на растяпу почтальона, наконец, уже три, нет, четыре ночи не спал с ней. «Отчего я такой болван?»

К их столику подходит Валентин. Он лишь слегка кивает Климу в знак приветствия и приглашает Леру на медленный танец. «Ох, ты быстр, как хорь, мистер Поэт, только и остается поразмыслить о том, что иногда приятно лицезреть своего партнёра, так сказать, из партера… Как любимая движется в танце, хм… Но только иногда…» – только теперь Клим замечает, что оказывается, в ресторане звучит хорошая музыка (Геворк большой знаток не только по кулинарной части), а вокруг веселятся люди, многие из которых за последние три недели успели стать приятелями. Он поднимает руку, чтобы поприветствовать одних, кивает другим, подмигивает третьим. Заметив, что фужер пуст, он ищет глазами официанта, но, передумав, встаёт и направляется к стойке бара.

Восполнив вино, он перехватывает взгляд Генриетты Палны и приветствует её, слегка приподняв бокал. Генриетта Пална вальяжно располагается в своём любимом старинном кожаном кресле, разбросав у подножия многочисленные юбки тяжёлого парчового платья с пелериной. Тёмно-бордовое одеяние разбрасывает блики и отражается в хрустале и фарфоре. Генриетта Пална, как всегда, пьёт чай и тянет свою единственную за вечер сигарету через длинный и тонкий старомодный дамский мундштук. Она сдержанно, как и подобает настоящей аристократке, кивает фотографу, который неделю назад выполнил её портрет в традициях фотомастерских царской России. И даже колеровал в сепию.

Раскрасневшийся Валентин бережно держит Леру за талию. Его пальцы беспрепятственно ощущают волнующую плоть сквозь влажную ткань сарафана. Темп танца замедляется и Лере начинает передаваться возбуждение Валентина. Она сначала ближе прижимается к нему, потом, спохватившись, пытается отстраниться, но уже требовательная рука всё глубже придвигает её тело к противоположной плоти. Возбуждение сменяется легкой паникой, Лера ищет глазами мужа и не находит его. Валентин вдавливается в неё всё неистовей и вдруг почему-то отпускает.

– Лера, – говорит он ей в ухо. – Вы – это всё, что есть у меня в жизни. Вы – и сила моя и слабость. Вы – мой сон и моя явь. В вас кроется тайна моего существования, поскольку вы – единственный персонаж, лучше которого я никогда не смогу создать сам. Я безнадёжно болен вами, и переполнен любовью к вам. Скажите же теперь, прошу вас, как я должен поступить, чтобы не оскорбить вас, чтобы убедить вас в своей искренности, чтобы быть рядом с вами, чтобы…?

– Тсс! Не говорите ничего больше! Это напоминает маленькую поэму. Просто напишите её. И это будет шедевр. Я тоже люблю вас, Валентин. Вы очень талантливы, умны, красивы, может быть я даже увлечена вами, но…

– Не говорите «но»!

– Но, – смело повторяет Лера, игриво отстраняясь от его рук, – у вас замечательная жена, а у меня прекрасный муж и…

– Стойте! Ни слова больше! Я боюсь, что это ваше «и» добьёт меня окончательно!

– И те отношения, – невозмутимо продолжает жестокая Лера, – которые сложились между нами к настоящему времени, идеально подходят к текущему моменту.

– Но ведь Клим вам изменяет!

– Вы тоже изменяете Анне.

Лера направляется к стойке. Клим подаёт ей фужер. Она благодарит и игриво улыбается, лишь на секунду задумавшись о том, что только что всё могло сложиться иначе, возможно интереснее для неё самой, но вряд ли лучше, тем теперь.

Спустя минуту на соседнюю с Лерой табуретку грузно взбирается Капитан. После обмена приветствиями, он заказывает себе двойную порцию коньяка и принимается заводить часы.

– Это чтоб потом не забыть, когда захмелею, – поясняет он окружающим.

– Капитан, – обращается к нему Клим, – когда отправимся к Штормящему мысу? Ведь, помнится, обещал.

– Хоть завтра. Ты, Климуша, хоть и с крезой, но я люблю тебя как сына.

– Завтра я, к сожалению, занят.

– Ага! Будешь отсыпаться после этой бессмысленной пьянки!

– Ну почему же бессмысленной? – начинает Лера. – Смысл, уже хотя бы в том, что с вами, Капитан, всегда приятно собутыльничать.

– Ну да, пьянею быстро. Со мной не надо соревноваться…

– Я тоже быстро пьянею, – призналась Лера, – оттого и цежу вино по глоточку.

– Ах, эти столичные штучки в юбках и на шпильках, – отвлекается Капитан на танцующих, – я не понимаю, как их носит палуба?

– И какой замысел вынашивает всевышний по их поводу? – подключается Клим.

– И стоило ли ему вообще затеваться! – скорчил рожу Капитан.

– Да ладно, старина. Держу пари, яд твой на самом деле слаще мёда, ты аж вон сверкаешь.

Лера льнёт к супругу, ослепительно улыбается и предлагает чокнуться:

– Ваше здоровье, Капитан!

– Дурак ты, Климуша. Рядом с тобой такая женщина, а ты ей не занимаешься! Но, видит Бог, я всё равно люблю тебя как сына.

Капитан привычным движением опрокидывает в себя двойной коньяк, осоловело озирается и щемит слезой. Он что-то хочет добавить, но дыхание перехвачено и наибольшее, что Капитан может себе позволить – просто подмигнуть им. Любящие супруги подмигивают в ответ.

– Что напел тебе сегодня Валентин? – шутливым тоном интересуется Клим у Леры.

– Свою новую песнь о любви. Ты же знаешь – он прекрасный поэт, даже если излагает прозой.

– Знаю, Леруа. А, кроме того, я знаю, кому он посвятит «новую песнь о любви».

– Что ты говоришь! Так кому же?

Клим прячет глаза в улыбке и мелко постукивает ногтем по опустевшему фужеру.

– Ну же! Не томи!

– Погляди вон в ту сторону!

– Куда?

– Видишь вон за тем столиком брюнетку в красном?

– Вижу. А кто это?

– Кто это? Всё что нужно истинному поэту – Прекрасная Незнакомка!

– Вот те раз – ты, выходит, тоже даром времени не терял, пока меня не было рядышком.

– Да нет, Леруа, – ничуть не смущается Клим. – Я просто заметил её. И предположил. И всё.

– И всё? И за что я люблю этого парня? – игриво вопрошает у хмельной аудитории Лера и перебирается к мужу на колени.

– Мы сейчас опрокинем табурет, – шепчет Клим сквозь поцелуй. – Он разобьётся.

– Геворк нас простит, – отмахивается его прекрасная половина.

– Ну, будет вам, красавцы с красавицами, – бурчит Капитан, которого уже оседлала ещё одна двойная доза. – Такого даже я себе не позволял.

– Какого? – уточняет непоседа Лера.

– Ну, вот такого, – он изображает своими ручищами что-то огромное и круглое, потом надувает губы и громко чмокает воздух.

Слышится звонкий смех присутствующих, кто-то замечает Капитану, что он ещё и талантливый актер. Не ожидавший столь бурной одобрительной реакции, старик теплеет душой и принимается раскланиваться, но, так как он забыл предварительно слезть с табурета, теряет ощущение горизонта и его голова оказывается на коленях у Леры.

Клим замечает, что, мол, полегче там, так как он не железный. Публика в восторге, а Лера, нежно поглаживая убелённые Капитанские виски, позволяет тому в качестве опоры обнять свои прохладные колени. Мрамор с воском. Захмелевший Капитан теперь ещё и млеет.

Когда стихают последние комплименты сыгравшим экспромт актёрам, выясняется, что многим гостям пора отправляться на летние квартиры. Покидают ресторан Геворка весёлой разномастной толпой. Слышатся свежие шутки. Звонкий смех озвучивает набережную и долго ещё потом прячется в зелени лавра, бликующего в инертном свете редких исправных фонарей.