Читать книгу Возвращение жизни - Дмитрий Шульман - Страница 6

Во времена моего детства искать и находить патроны, пулеметные ленты, отдельные детали оружия и целые, но проржавевшие винтовки и автоматы было для нас довольно обыденным занятием. Мы уже научились выплавлять тол из снарядов (правда, когда родители узнали об этом, всем здорово влетело). Ну кто ж был виноват, что Сашка оставил кусок тола в кармане штанов, а его мать взялась их стирать?..

Нас собрали во дворе и долго допрашивали – сначала всех сразу, а потом каждого отдельно. Откуда мы взяли тол, кто нам его дал, есть ли еще и где лежит?! Мы молчали… Немного испуганно сопели, растерянно роняли слезы, но молчали. Родители, особенно отцы, сильно ругались, говорили, что мы взорвемся и ничего от нас не останется, разлетимся как пыль, но мы продолжали молчать, и наказание было суровым…

Со двора выходить нельзя, купаться на озере тоже запретили, потому что рядом с ним до войны был аэродром, который в сорок первом разбомбили… А теперь это было просто поле. Когда там работала техника, то в свежей пашне можно было найти много интересного.

Прошла неделя наказания. Лето заканчивалось, стояли последние теплые дни. Шла уборка урожая, увозили солому и распахивали поля. В тот день было очень жарко, и родители пожалели нас – отпустили на озеро искупаться.

Инструктаж был по-военному строг: идете на озеро, по дороге по чужим садам не лазаете, купаетесь, загораете, второй раз купаетесь, обсохли – и домой. Все было предельно понятно.

Озеро было небольшим и красивым, посередине его находился остров, рядом старый парк, графский дом. В небольшой речке, впадавшей в озеро (мы называли ее Старая река), ловились караси и лини, ближе к верховью, к болотам, – вьюны. Рыбалка была замечательной…

Пришли на озеро, наплавались, нарвали зеленоватых диких груш, развели костер – печеные груши становятся слаще, не так сильно вяжут. Погода испортилась, тучи закрыли солнце, возле костра было тепло, и купаться по второму заходу не хотелось.

Времени было еще достаточно, и Серега предложил прогуляться по полям. Переглянулись, Сашка сказал, что если родители узнают, то ругать будут, а Игорь ответил, что если кто не хочет, тот может не идти. Только зря сказал – немного даже обидно стало, мы ведь всегда вместе ходили…

Быстро собрались, хорошо отжали трусы. Делали это обычно вдвоем: один держал обеими руками, второй крутил – получалось почти досуха. Оделись и пошли. За парком трактор с плугом допахивал поле, осталась небольшая полоска. Разбрелись по пашне: идем, под ноги смотрим, переговариваемся – кто патрон нашел, кто пулю…

Поле было вспахано хорошо, глубоко, местами под плодородным слоем обнажился песок. Я шел между двумя гребнями земли, зажимая в кулаке несколько найденных целых патронов: идешь и трешь их друг о дружку, стирая ржавчину.

Небольшая металлическая пластина торчала на самом дне борозды. Я присел рядом, положил в сторону патроны и осторожно начал отгребать землю. Мое любопытство возрастало, но внутренний голос говорил, что надо быть очень осторожным… Пластина оказалась соединена с округлой поверхностью.

Недалеко возился Игорь, я позвал его, он подошел, рассмотрел мою находку, взялся двумя руками за пластину и попытался пошевелить, но ничего не сдвинулось. Тогда мы вдвоем потянули, чуть раскачивая, и рядом с пластиной зашевелилась почва. Осторожно отгребая свежевспаханную землю, освободили еще три такие же пластины. Всего получилось четыре. К нам присоединились Серега и Сашка, они принесли палки. Копать стало легче, вчетвером работа пошла быстрее, и буквально через пять минут мы поняли, что это бомба. В документальных фильмах о войне часто показывали, как фашистские самолеты веером сбрасывали их на землю.

Мы откопали бомбу на две трети. Она торчала вертикально, толстые круглые бока в рыжей ржавчине золотились сухим песком… В тот момент мы не задумывались, что делаем…

Сашка, обойдя раскоп кругом, спросил:

– Ребята, может, больше не будем ее раскапывать? Вдруг боеголовка целая, еще рванет…

– Не рванет, – сказал со знанием дела Серега. – Не должна. Если уж за двадцать восемь лет не рванула…

Сашка опять заканючил:

– Зачем она нам нужна? Что будем с ней делать, ведь очень тяжелая, не поиграешь, а если еще и боеголовка целая, даже тол не выплавишь…

– Нет! – сказал Игорь. – Копать надо до конца, пока не увидим всю бомбу. Вдруг кто-нибудь другой найдет, который не знает, как с ней обращаться. Найдет и взорвется. Если мы начали, то будем докапывать! Ну что, согласны?!

Мы призадумались. Темное вспаханное поле, желтое пятно песка – и посередине торчит бомба. Погода улучшилась, ветер разогнал тучи, я посмотрел на небо и вспомнил, как родители велели искупаться, позагорать, еще раз окунуться и домой.

– Ребята, вроде как домой пора… давайте решать, что делать. Решаем, делаем и домой. Либо будем копать.

Я не успел договорить, как Сашка сказал быстро:

– …Либо закапывать. А вообще-то, давайте ее в музей школьный отнесем!

Эта идея сразу всем понравилась, и мы продолжили раскопки. Чуть влажный песок приятно холодил ладони, мы отгребали его в сторону, но недалеко, рядом получалась мягкая площадка. Работали молча, аккуратно, без суеты, не мешая друг другу.

И вдруг бомба качнулась, скрипнула своими шершавыми боками… Я как раз убирал песок возле самого основания, инстинктивно обхватил ее, чтобы она не упала, и мои ладони прилипли к металлу…

Все вскочили, но никто не побежал. Мгновенная пауза, и Сашка с Серегой схватили бомбу за стабилизаторы. Она стала заваливаться, Игорь поддержал ее, и мы вчетвером потихоньку уложили бомбу на песок. Теперь можно было рассмотреть, что она из себя представляет…

Взрыватель был на месте… Перед нами лежала смерть, но мы до сих пор не осознавали, как велика опасность.

Уже не первый год почти все мальчишки во дворе занимались спортивной гимнастикой. Крепкие, загорелые до черноты. Румяные, в мелких капельках пота, лица моих друзей. Серьезные, но всегда готовые рассмеяться глаза. Мы очень любили шутить и разыгрывать друг друга, мы росли здоровыми и взрослели. Но не в этой ситуации.

Бомба лежала на песке, металл был чуть ржавым, но не сильно, сохранились даже надписи на немецком языке.

Сашка аккуратно провел рукой по шершавому боку и тихонько пробормотал:

– Как будто зверя поймали, только не рычит и не кусается, лежит себе спокойно…

Время было послеобеденное. Мы наплавались, накопались в земле и все дружно проголодались, мысли о еде все чаще мелькали в наших головах. Никто не мог себе представить, что подкрепиться нам удастся совсем нескоро, и полдник наш будет особенным…

Серега с Игорем сходили к ближайшим деревьям (это была желтая акация), выломали и принесли три тонкие, крепкие палки. Песок на бомбе обсыхал и потихоньку ссыпался. Мы аккуратно прокопали в грунте под ее толстыми боками отверстие и протолкнули туда две палки. Третью разместили под основанием стабилизаторов. Вчетвером встали с двух сторон. Сашка разважничался и стал командовать:

– Смотрите… аккуратно вместе наклоняемся, одновременно поднимаем… и самое главное – не бросать…

Серега рассмеялся:

– А ты брось, – сказал он Сашке, – брось, я посмотрю, как ты побежишь, нет – полетишь!..

Все заулыбались, кроме Игоря. Он вздохнул и очень серьезно сказал:

– Да мы все полетим! Вернее, что-то оставшееся от нас полетит… Поэтому берем и несем, отдыхаем только по команде. Всем понятно?

Всем было понятно. Много раз в кино мы смотрели, как саперы осторожно обезвреживали мины. По телевизору в новостях сообщали, как в городах находили, вывозили и взрывали бомбы. Но тогда все это случалось не с нами.

Дружно наклонились, подняли и понесли. Идти по вспаханной земле нелегко даже одному, а тут вчетвером, да с бомбой на палках…

Потихоньку выбрались с поля, передохнули в парке (тяжелая ноша лежала рядом на траве), потом опять разом подняли и побрели дальше. Вышли на улицу, которая вела прямо в центр города, к нашему двору. Пройти надо было немного – с километр. Бомба не крутилась, но палки прогибались, пружинили.

Шли, стараясь шагать в ногу, по тротуару, вымощенному плиткой: Сашка с Серегой впереди, мы с Игорем сзади.

– Стоять! Кому сказал – стоять!!! – Крик заставил вздрогнуть, мы чуть не уронили груз, резко затормозив. Бомба поехала по палкам вперед…

– Держать, держать! – рычал сзади мужской голос. Я оглянулся и увидел милиционера. Он стоял на крыльце отделения, в руках папироса, лицо красное от напряжения, от крика.

Игорь тоже повернулся:

– Стоять, держать! Что еще? Прыгать?!

– Прыгать. Прыгать?! – милиционер произнес уже тихо, вопросительно, как будто разговаривая сам с собой. Но его растерянность быстро прошла, он резко бросил в урну папиросу и направился к нам.

Что делают большинство мальчишек, учинив что-нибудь нехорошее, когда к ним быстрым шагом идет милиционер? Конечно, убегают. И нам не раз приходилось бегать, но это были другие ситуации. Теперь же мы, оцепенев, держали на пружинящих палках из желтой акации тяжелую бомбу. Она связывала нас, и было понятно, что никто не сможет ее отпустить и бросить на землю…

Милиционер подошел, но не вплотную: метров за пять остановился, приподнялся на цыпочки, присел, стал крутить головой, шмыгать носом, словно что-то вынюхивал. Мы стояли молча. Я чувствовал, как у меня затекают руки, а спина начинает болеть от напряжения…

– Дядя, – сказал Игорь, – ты нас долго не держи, мы же сейчас уроним…

– Что-о-о? Кого уроним?! Я вам сейчас уроню!

– Да не вас уроним, – уточнил Сергей, – бомбу уроним, знаете, какая она тяжелая?!

Серега потряс обеими руками свою сторону опасной ноши, бомба вздрогнула, зашевелилась, палки, на которых она лежала, тоже зашевелились, задергались и наши руки. Мы все одновременно задвигались, приседая, пытаясь остановить тряску и не уронить бомбу на землю. Милиционер сделал два небольших шага назад и зажмурил глаза.

– Держите ее, держите крепко, ишь как раскачали, держите, – он говорил скороговоркой, стоя на месте, поднимаясь и опускаясь на носках своих начищенных до сияния ботинок.

Я смотрел на ботинки: они были не новые, но очень ухоженные: черная мягкая кожа блестела, шнурки аккуратно завязаны, а концы спрятаны внутрь. Милиционер почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня, на ботинки…

– Ты чего? – спросил он удивленно.

– Ботинки красивые, – ответил я, не отводя взгляда. Он неловко улыбнулся, напряженно глядя в нашу сторону. Бомба перестала двигаться, мы стояли, замерев, смотрели на милиционера и на его ботинки. Пауза была какой-то неестественной, но она изменила ситуацию.

Игорь, руки которого опять начали дрожать, обратился к милиционеру по всем правилам:

– Товарищ капитан, разрешите нам идти. Бомбу мы несем в музей!

– Музей?.. В какой еще музей, где этот музей?!

Капитан напрягся, его глаза из-под нахмуренных бровей пытливо осматривали каждого из нас.

– Где музей, ребята? – уже спокойно и дружелюбно спросил он.

– В школе, в школе музей, – затараторил Игорь. – Дядя, отпустите, больше не могу стоять, в туалет хочу… Может, подержите? – Игорь повернулся всем корпусом, показывая свои руки, покрасневшие от напряжения. – Держите!..

Капитан неожиданно резко метнулся к нему, перехватил палку, Игорь отпустил ее и понесся в кусты. Мы замерли вместе с милиционером. Тишина, запах одеколона, прокуренной одежды, обувного крема. Одним словом, пахло милиционером.

– Тяжелая! – Капитан, вздохнув, осмотрел нас. – Вы крепкие парнишки!

Игорь выскочил из кустов, подбежал, взялся руками за палку рядом с рукой капитана.

– Ну все, спасибо за помощь, мы пошли. Мы в музей пошли, – повторил он еще раз с нажимом.

– Да, а то закроется, – вторил ему Сергей.

Секундное замешательство, и нас отпустили. Мы быстро шли по опустевшей улице, рабочий день закончился, редкие прохожие удивленно и непонимающе, но чаще безразлично смотрели на нас. Только один пьяный дядька самым трезвым образом оценил обстановку. Это мы поняли позже. Он увидел нас с бомбой, смешно развел руки в стороны и попытался, качаясь на неуверенных ногах, перегородить нам дорогу.

– Куда несете?! Зачем? Отставить, положить… – Его монолог нас рассмешил, мы повернули к реке, прошагали берегом, и переулком вышли к нашим домам, окруженным липами, черешнями и дубами, во дворе росли яблони, груши, рябины. Эти деревья были частью нашей мальчишеской жизни.

Двор, родной двор детства… Эти вечные доброта и забота, уют, дорогие сердцу соседи, бабушки, дедушки, тети и дяди, и, конечно же, дети – малыши, сверстники и постарше. В сарайчиках хрюкают поросята, кудахчут куры, топочут в клетках кролики…

Двухэтажные дома стоят рядом, в приоткрытых окнах колышутся белые занавески, плывут волшебные запахи картошки, жаренной с салом и луком. Готовили на газовых плитах, но у всех на кухне были небольшие дровяные печки, хотя летом их обычно не топили. Под яблоней стоял стол, за которым в хорошую погоду наши отцы после работы играли в карты или домино.

По праздникам пели песни под гармонь. Иногда играли двое – дядя Вася и дядя Ефрем. Оба шоферили: серьезно-строгие всю неделю, по пятницам они позволяли себе расслабиться. Выпивали, садились рядом, брали в руки гармошки и… душа уносилась вдаль вместе с музыкой и песнями. В других дворах так не играли и не пели, поэтому вся улица нам завидовала.

В этот будничный вечер все было как всегда. Мужчины играли в карты, в песочнице копошилась малышня, женщины сидели на скамеечке и обсуждали огородные новости: у кого какой вырос лук, чеснок, хватило ли собственных огурцов на засолку и какие хорошие помидоры у соседки с тринадцатой квартиры.

Мы зашли во двор… У сараев лежала эстонская гончая дяди Жоры, соседа из пятой квартиры. Мы очень любили эту собаку – добрую, с большими мягкими ушами. Она гуляла по двору, скучая, пока хозяин был на работе, играла с совсем маленькими детьми, с презрением поглядывала на клетки с кроликами, разрешала курам клевать остатки еды из своей миски.

Так вот, Лада спокойно лежала, положив морду на лапы и посматривая умными коричневыми глазами на происходящее во дворе. Мы зашли гордо, шествуя в ногу, с бомбой на палках. Так во двор еще ни разу никто не заходил!..

Вдруг гончая подскочила, будто дюжина зайцев поднялась из травы, громко залаяла и бросилась в нашу сторону. Мужики, которые рядом играли в карты, вздрогнули от неожиданности, беззлобно выругались и разом повернулись в нашу сторону. Женщины смотрели на нас растерянно, мелюзга в песочнице побросала свои игрушки. Мы остановились посредине двора, Лада узнала нас, замолчала, подбежала, завиляла хвостом, начала обнюхивать наши ноги.

Пауза затянулась, немая картина – все смотрят друг на друга. Занавеска на первом этаже отодвинулась, в окне появилась баба Вера, охнула, ее синие глаза совсем потемнели, доброе раскрасневшееся лицо стало тревожным, она быстро задернула занавеску и прикрыла окно.

Первым пришел в себя дядя Коля – самый молодой из наших отцов, сильный и спокойный. Он не воевал, по специальности был каменщиком,

– Ну вы, ребята, даете… Вы что это такое притащили? На снаряд похоже…

За столом сидели шестеро мужчин, они смеялись и шутили, подначивали друг друга. Настроение у всех было прекрасное, и вот пришли мы, принеся с собой нечто ужасное. Это я понял, когда увидел бледное лицо дяди Лени, воевавшего с сорок третьего: он был командиром танка, потом – роты и танкового батальона, два раза горел, трижды был ранен.

Всегда веселый, любивший петь украинские песни, дядя Леня смотрел на нас, машинально перебирая карты (видно, как раз собирался раздавать), в его руках была вся колода. Он приподнялся, но вкопанная близко к столу скамейка мешала ему встать. Слегка согнувшись и вытягивая шею, дядя Леня не прекращал тасовать колоду.

– Какой же это снаряд? Какой снаряд? – почти без выражения повторил он. – Это же бомба!..

Мой отец сидел к нам спиной, он вскочил вместе со всеми, повернулся и замер вполоборота.

Эти мгновения длились целую вечность. Папины глаза вспыхивали искрами, он легко выпрыгнул из-за стола, сделал два шага в нашу сторону и опять замер. Отец был стрелком-радистом на штурмовике Ил-2 и хорошо знал, что такое бомбы…

– Бомба?! – громко спросила соседка сверху, учительница тетя Наташа. И сама себе ответила утвердительно: – Бомба!!!

И после ее слов двор взорвался.

Малыши в песочнице заверещали:

– Бомба!!!

Женщины у сараев запричитали:

– Бомба! Бомба!!!

Опять открыла окно баба Вера, открывая и закрывая рот, и мне казалось, что она тоже кричит:

– Бомба!

Над церковью взлетела стая ворон, они кружились над двором, кинотеатром и тоже каркали: «Бомба, бомба!»

Весь мир заполнился этим зловещим словом.

Отец быстро подошел, мы стояли как вкопанные, боясь пошевелиться. Он смотрел на бомбу, следом за ним нас окружили остальные мужчины. Меня и моих друзей уже потряхивало, начали дрожать руки, затекли спина и шея, кто-то из нас неловко перехватил палку, и бомба качнулась. Собравшиеся отшатнулись, но, сделав несколько шагов в разные стороны, опять остановились.

– Миша, что будем делать?! – спросил дядя Леня. Спокойно так спросил, тихо, но мы, несмотря на крики вокруг, услышали.

Отец обвел взглядом окружающих, повернулся к нам, коротко скомандовал: «За мной!» – и направился к песочнице. Мы плавно тронулись с места, крепко держа на палках бомбу…

За нашей спиной раздался голос дяди Лени. Такого голоса я не слышал больше никогда. Ни один диктор, даже Левитан, так не говорил. Это был голос человека, реально осознающего опасность как для себя, так и для других, голос боевого офицера, который видел, как погибают на войне. Он громко и резко чеканил каждое слово:

– Всем уходить со двора! Все на школьный двор! Обойдите все квартиры, Николай – первый подъезд, Василий – второй, Володя – соседний дом! Быстро!!! В квартирах никого не должно быть!

В песочнице малышня выстроила отличный замок. Сверху лежали брошенные совки, лопатки, формочки и ведерки. Отец нагнулся, отбросил игрушки, руками быстро разровнял песок.

– Кладите аккуратно посередине! – приказал он.

Сашка с Игорем перешагнули деревянный бортик песочницы и зашли внутрь, мы с Серегой следом, все потихоньку наклонились и положили бомбу на песок.

А с соседнего двора на шум и крики уже мчались мальчишки, но не успели подбежать – дядя Леня сделал несколько шагов в их сторону и так рявкнул, что только подошвы пацанячих сандалий заскрипели по булыжной мостовой.

Потом остановились, услышав команду уходить на школьный двор, и нехотя, постоянно оглядываясь, скрылись за углом дома.

Удивительно, но на нас четверых уже никто не обращал внимания – правда, отец посмотрел на меня сердито, вздохнул, повернулся к соседу, служившему старшим прапорщиком, и сказал:

– Степан, стой здесь и никого близко не подпускай!

Мы не хотели уходить со двора: было любопытно, что будет дальше. Но дальше становилось совсем неинтересно, особенно для нас. Во дворах начался тихий переполох, переходящий в громкий…

– Я не могу бросить варенье! – в открытое окно кричала тетя Тамара, соседка со второго этажа. – У меня варенье на плите, что с ним будет?!

– С ним ничего не будет, – кричал ее муж дядя Жора, – с тобой будет…

– А покажите мне этих бандитов, которые бомбу притащили… Что ж это такое делается, варенье нельзя доварить!

– Доваришь на том свете! – дядя Жора выглянул в окно. – Вот они, любуйся, может, угостишь их вареньем…

Дядя Жора, добрейший человек, постоянно нам что-то рассказывал. Заядлый охотник и рыболов, он научил нас заряжать патроны, лить дробь, делать из орешника удилища, ловить на донку и еще многому, что очень пригодилось потом в жизни.

Тетя Нина из второго подъезда бежала, схватив большую кастрюлю с вареной картошкой для поросенка, за ней с мопедом в руках спешил дядя Вася. Женщина кричала на весь двор, что картошка горячая, и как же поросенка кормить, и кто эту бомбу принес, и лежала бы она в поле сто лет… Потом мы услышали слова, которые нам запрещали повторять, и поняли, что наступает не наше время.

– Все, сматываемся, – тихо сказал Серега, и мы побежали.

Во двор навстречу нам входил военком в форме полковника артиллерии – подтянутый, тщательно выбритый, с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке.

Курил он не так, как все. Сначала долго мял крепкими пальцами папиросу, разглядывал ее, словно раздумывая, что с ней делать, потом легонько дул в мундштук, уплотняя табак, аккуратно сгибал мундштук правильным узором, прикуривал, затягивался и держал в руке, пока папироса не гасла. Потом опять прикуривал, и так повторялось несколько раз. У него была роскошная зажигалка, сделанная из большой гильзы от крупнокалиберного пулемета. Сверху на эту гильзу-зажигалку накручивался аккуратный колпачок. Это был настоящий ритуал: открутить его, закрутить, но бензином все равно пахло… Этот запах, смешиваясь с благоуханием одеколона, табака и обувного крема, создавал вокруг него особый аромат, который мог принадлежать, как нам тогда казалось, только офицеру…

Военком окинул взглядом двор, хмыкнул, затянулся папиросой, молча поднял руку перед нами. Мы остановились и тоже посмотрели туда, куда глядел он. Под яблоней, в деревянной песочнице, на желто-сером, ярком песке лежала коричнево-красная бомба. Солнце стояло еще высоко, на светлом фоне песка стабилизаторы бомбы зловеще выделялись острыми металлическими углами.

– Ну что, друзья? – Военком затянулся, стряхнул пепел, опять затянулся, посмотрел на папиросу, вздохнув, бросил ее на землю и наступил начищенным до зеркального блеска ботинком. – Сейчас все свободны, а потом расскажете… Он как-то грустно и напряженно улыбнулся и пошел быстрым шагом туда, где стоял мой отец.

А возле наших домов продолжался великий переполох. Соседи, возбужденно переговариваясь и сердито поглядывая в нашу сторону, уходили со двора. Мы тоже выскочили на улицу, но идти вместе со всеми было как-то неловко и неинтересно. Соседские мальчишки узнали про бомбу, и вся улица закипела – уже не только дети, но и любопытные взрослые двигались к нашему двору…

– Вот это Первомай мы организовали! – с оттенком гордости сказал Игорь.

Мы рассмеялись.

– Нет, больше похоже на военный парад, а в завершение еще и салют будет, – поправил его Серега.

– Салют будет! – рассмеялся Сашка. – Держи ладони шире, закрывай одно место быстрее: батя ремнем отсалютует и, думаю, неслабо!..

«Парад» действительно начинался… Из комендатуры, которая была рядом, примчались два патрульных наряда: капитан, старший лейтенант и четыре солдата. Потом оцепили двор и никого не пускали. Все это было хорошо видно со школьного стадиона, окруженного высокими липами. Мы залезли на самый верх и наблюдали, как развиваются события. Подъехали милицейские машины, движение на двух улицах перекрыли, потому что наши дома были угловыми, и это изрядно усугубляло ситуацию.

Сидеть на деревьях и наблюдать было здорово, но не очень удобно, мы спустились на землю.

И зря… Дядя Ваня успел опрокинуть пару рюмок или до нашего появления во дворе – по поводу, или под шумок – без повода. Жена его, тетя Нина, всегда строго контролировала этот процесс, а здесь не углядела, вот он и замахнул. Устроился у футбольных ворот и покуривал, лениво поругиваясь, а когда мы слезли с дерева, он нас увидел.

– Да вот же они! – закричал дядя Ваня, поспешно вскочил и начал расстегивать ремень на брюках.

Был он немаленького роста и с заметным брюхом. Когда ремень оказался в его руках, он сначала потихоньку двинулся в нашу сторону, а потом в азарте побежал. В одной руке ремень, другой штаны держит. Поле стадиона не совсем ровное, кое-где попадались кочки, поросшие травой. Дядя Ваня споткнулся, рука, поддерживавшая брюки, стала искать опору в воздухе, а штаны из плотной ткани упали вниз. Синие трусы надулись, как парашют, он не удержался и смешно повалился на траву боком: живот – в одну сторону, рука с ремнем – в другую. Барахтался, запутавшись в штанинах, что-то кричал в наш адрес, потом замолчал, извернулся и лежа начал натягивать штаны…

Мы убежали к развалинам старой бани, вышли переулком к кинотеатру, но на углу стоял милиционер, а за ним солдаты.

– Все, – сказал Серега, – остается только по пожарной лестнице забраться на крышу кинотеатра и оттуда посмотреть, что делается во дворе.

Быстренько залезли и подползли к краю крыши. Осторожно, по одному, посмотрели во двор. Он был пуст, по периметру стояли солдаты, милиция, на углу военком, отец и дядя Леня что-то обсуждали.

Игорь, как всегда, не мог не схохмить:

– Ну все собрались: артиллерия, авиация и танкисты… Пехота подойдет, и пойдут в наступление на бомбу!..

Расхохотались громко, от души, да так, что внизу услышали, и пошли на нас в наступление.

Пожарная лестница была одна, и внизу уже стояли два солдата и милиционер.

– Спускайтесь вниз!

– Быстро спускайтесь! – продублировал команду милиционера солдат.

– Нет! Быстро не надо, потихоньку, не сорвитесь, – сказал милиционер.

Здание кинотеатра высокое, но спускаться не страшно. А вот что нас ждет внизу?

– Спускайтесь, спускайтесь! Никто вас наказывать не будет, – повторил милиционер.

Молча переглянулись, Серега пошел первым. Как только он спрыгнул с лестницы, его сразу поймал солдат. Мы задержались, ожидая, что будет с Сергеем? Тот не брыкался, послушно стоял рядом с солдатом. Но это еще ничего не значило: Серегу надо было знать. Когда мы по очереди стали спрыгивать с нижних ступенек, двое солдат и милиционер подошли прямо под лестницу, встречая нас. Вот в это время Сергей и рванул за сараи.

Мы были схвачены и отведены в комендатуру. Дежурный посадил нас напротив, дверь выходила внутрь двора, огороженного глухим забором, там же находился часовой. Бежать было некуда…

Зазвонил телефон, дежурный взял трубку, нахмурил брови, молча зашевелил толстыми губами, как мы поняли, начал повторять то, что ему говорили.

– Машина с песком выехала, саперы отдельно, – он поднял на нас глаза, и брови его полезли на лоб. – Так. Четверо. Лет по одиннадцать-четырнадцать, загорелые. Нет, только трое. Да, трое, у меня напротив сидят. В камеру посадить? – Дежурный недоумевающе посмотрел на нас. – Командир дивизии приказал?.. Отец рядом?! Слушаюсь, товарищ полковник! Есть накормить в камере, товарищ полковник. Так точно, товарищ полковник, родители волноваться не будут, вы сообщите?! Так точно, есть!..

Он положил трубку, уже с любопытством посмотрел на нас:

– А где четвертый? Четвертый-то где?

Мы сидели молча, тихо было и в кабинете, и когда солдат открыл дверь, она заскрипела неожиданно громко.

– Всех в камеру, воды им и хлеба. Вечером, если хорошо будут себя вести, напомнишь, позвоню в часть, привезут на завтрак кашу. – Дежурный чуть усмехнулся, глядя на наши вытянувшиеся от удивления лица. – Ну что, гвардейцы? Подъем и – в камеру шагом марш!

Поднялись, переглянулись. Идти в камеру не хотелось, но открытая перед нами дверь звала, а еще и офицер встал из-за стола, посмотрел строго и кивнул молча в сторону улицы.

Солнце еще не село и, пока мы пересекали небольшой двор, сопровождало нас. В камере пахло свежей краской, сапожным кремом и еще чем-то непонятным. Тяжелые двери закрылись, лязгнул засов. Маленькое зарешеченное окно, широкие, выкрашенные коричневой краской нары, на столе три алюминиевые кружки с водой, три больших ломтя хлеба… И полная неизвестность – когда выпустят?..

Есть хотелось чрезвычайно. Мы долго потом вспоминали, каким необыкновенно вкусным был тот хлеб. Через некоторое время солдат принес нам чайник и буханку черного. Мы дружно набросились на еду, и скоро всех потянуло ко сну. Но тут Игорь вспомнил:

– А как же там наша бомба?

Обсудили разные варианты, но ни к чему не пришли. Примолкли, лежали, ворочались, вздыхали, завидовали убежавшему Сереге.

Продержали нас часа два, почти до темноты.

Идти домой по понятным причинам не особенно хотелось, но возле комендатуры мы увидели моего отца, который разговаривал с дежурным, а рядом стоял не кто иной, как наш друг Серега. Он улыбнулся, увидев нас, и пошел навстречу. Мы обступили его и наперебой стали расспрашивать, что и как. Серега некоторое время помолчал для пущей важности и, пока отец не обращал на нас внимания, сказал:

– Все, взорвали бомбу! Приехала машина… ну, такая большая, ЗИЛ-157, в кузове был песок. Взяли бомбу, аккуратно положили в кузов и повезли за город, а там и взорвали.

Мы стали расспрашивать, что видел, что слышал… Серега смутился и начал говорить что-то невнятное. Чем дольше мы расспрашивали, тем больше у нас возникало вопросов. А потом приятель вздохнул, опустил глаза и сказал:

– Ребята, да меня самого, как только бомбу загрузили, поймали, посадили в милицейскую машину и – в отдел. Потом привезли моего отца и при нем долго расспрашивали, где мы нашли бомбу, как копали и несли, кто видел, кто что говорил…

Серега тяжело вздохнул, и нам стало его даже жалко. В это время подошел мой отец, молча посмотрел на нас и махнул рукой в сторону дома…

Во дворе соседский мальчишка рассказал, что когда приехали саперы и осмотрели бомбу, то пришлось эвакуировать жителей еще двух соседних домов. Шума было и гама!.. Хорошо, что дома на шестнадцать квартир. Быстро выселили.

Долго говорить нам родители не дали, загнали по квартирам, день закончился.

Утром я проснулся и выбежал во двор. Две соседки развешивали белье, торопясь занять свободные веревки. Одна увидела меня и сказала:

– Вот, герой – притащил вчера войну во двор!

– Да мало войну, смерть притащил! – Вторая женщина недружелюбно посмотрела на меня и вздохнула. – А ты видела, как эту проклятую бомбу повезли: медленно, как на похоронах. Первый раз видела, как смерть повезли хоронить. – Она посмотрела на купола церкви, резко тряхнула двумя руками мокрое полотенце, набросила его на веревку и закрепила двумя большими деревянными прищепками, подписанными синим чернильным карандашом.

Сашка, Серега и Игорь вышли во двор, мы сидели вчетвером на скамейке, начинался новый летний день. Дядя Леня тоже появился во дворе, посмотрел на нас, одернул лацканы пиджака, как будто поправил ремни портупеи, улыбнулся:

– Ну что, гвардейцы, собрался экипаж?! Вам нельзя вчетвером сходиться, опять что-нибудь этакое придумаете. Расходитесь-ка лучше…

Наши дороги разошлись, но не скоро. Впереди были еще пять долгих лет детства и юности. Бомбу мы запомнили навсегда.