Читать книгу Лето с Макс на краю земли - Дмитрий Трифонов - Страница 6

Надо ли говорить, что в субботу я проснулся в не сильно лучшем расположении духа, чем днём раньше. Да, Макс вернулась, и это было потрясающе. Но почему она не захотела, чтобы я её проводил? Ведь даже друзья провожают друг друга. И неужели у неё на самом деле не было телефона? Ведь это было просто нелепо. Эти мысли мучили меня весь вчерашний вечер, и, конечно, никакого рисунка, о котором просила Макс, я не нарисовал. Я просидел допоздна, придумывая различные причины, по которым она могла так себя повести: от того, что родители могли заругать её, увидев её с парнем, до того, что у неё и так уже был парень и она не хотела, чтобы он увидел её со мной. На практике любая причина могла оказаться правдой, но больше всего я склонялся к тому, что Макс не хотела, чтобы её увидели именно со мной: не важно кто – важно было то, что ей было стыдно гулять со мной. Вот почему она предпочла встретиться со мной на уединённом кладбище поездов. И вот почему она позвала меня гулять в дождь.

Сегодня на небе не было ни облачка. Яркий свет солнца заливал двор. А это означало, что если мы с Макс и увидимся, то только на кладбище поездов. Но во сколько? Должен ли я был ждать вечера или нужно было пойти сейчас? Невозможность связаться с Макс вызывала во мне странное чувство: с одной стороны, это неприятное осознание зависимости от случая и непонимание, как планировать день, но с другой стороны, какая-то странная свобода, как будто отсутствие чёткого времени встречи позволяло мне делать, что я захочу.

Из зала доносился звук телика. Первую половину субботы мама традиционно уделяла домашним делам, которые особенно спорились, на её взгляд, под выступления разных политиков, убедительно вещавших с экрана о росте абсолютно всех сфер экономики. Производство всех видов потребительских товаров в стране выросло: стало больше еды, больше одежды, больше домов, больше мебели. Открылась куча новых больниц с самым современным оборудованием. Университеты страны вошли в тройки-пятёрки-десятки лучших учебных заведений мира. Дорог стало больше, и они к тому же стали ровнее. Маме нравилось гладить, убираться, готовить еду под эти воодушевляющие доклады – так она ощущала свою причастность к всеобщему благоденствию. Она так и говорила: «Вот я честно тружусь на работе с понедельника по пятницу, по выходным делаю домашние дела. И мои друзья, и соседи, и просто знакомые – все так же добросовестно трудятся – и вот результат: в стране всё хорошо. А все эти твои творческие люди, фрилансеры всякие там, активисты непонятные – они просто лентяи. Мы ещё лучше жили бы, если бы они вместо своей ерунды тоже делом занялись». Я предпочитал не спорить. Политику я находил скучной, но дороги мне представлялись не такими уж и ровными, как о них говорили с экрана: это, в частности, подсказывал мне и шрам на руке, оставшийся после того, как я прошлым летом полетел с велика, въехав в огромную колдобину посреди тротуара. Да и в поликлинике были всё те же очереди, что и два года назад – очереди, в которых терял по полдня, и хорошо ещё, если эти полдня выпадали на учебный день, особенно, если контрольная была. В общем, мои фантазии о космосе виделись мне куда более приближенными к реальности, чем выступления политиков по телику.

Проходя мимо зала, я поздоровался с мамой.

– Опять на дачу не поедешь? – спросила она недовольно.

– Ну, мам, такая погода хорошая, а ты хочешь, чтобы я на даче торчал.

– Всё равно один по улицам слоняешься. Велико удовольствие – выхлопными газами дышать! Лучше б на дачу поехал. Там речка, воздух свежий. И мне помог бы: грядки полоть надо.

– Я вообще не понимаю, зачем тебе эти грядки, когда можно просто пойти в магазин да купить эту твою морковь, или огурцы, или чего ты там выращиваешь.

– Хорошо говорить, когда сам ни за что не платишь.

– Ну правда, мы же этой моркови съедим пару штучек за целый год – не обеднеем же, если в магазине купим.

– В магазине она нитратная вся, пластмассовая, а тут своё, натуральное.

Я состроил сморщенную физиономию, дававшую понять, что мамины аргументы не убедительны.

– Тебе позагорать, покупаться не мешало бы. Бледный, как поганка, – зашла мама с другой стороны. – Витамин Д надо запасать, пока лето.

– Да не люблю я купаться. И загорать тоже. У меня, между прочим, аристократическая бледность, – заявил я, расплываясь в улыбке.

Мама рассмеялась. Это был удачный ход с моей стороны. Развеселив её, я с большей вероятностью мог рассчитывать, что она оставит меня в покое со своей дачей. Так и оказалось.

– Аристократ нашёлся, – сквозь смех, сказала мама. – Ладно же, сыночек. Старая мать поедет одна. Будет горбатиться, пока сын баклуши бьёт.

– Мам, ты не старая. Я пошёл завтракать, – заявил я и направился на кухню.

– Там на плите запеканка, – бросила мама мне вслед и переключилась на телик.

Завтракал я не спеша, пережёвывая вместе с запеканкой разные мысли. Думал о том, что перед тем, как пойти на кладбище поездов, наверно, придётся всё-таки попытаться нарисовать для Макс то, что она просила, иначе она точно обидится. Хоть она и говорила, что никогда не обижается, но не хотелось бы, чтобы она исчезла из моей жизни, сочтя моё поведение недопустимым – неважно, называлось ли это обидой или как-то иначе. Ну и пускай, что я был для неё лишь каким-то приятелем, даже не другом – просто человеком, с которым ей было интересно иногда коротать время. Главное ведь было то, что ей всё-таки было интересно. А мне было интересно с ней. А уж то, что я там о чём-то размечтался, губу выкатил – это были издержки моей наивности. В конце концов, всё ведь было не так уж плохо. И мечтать о том, что когда-нибудь Макс реально захочет встречаться со мной, мне никто не запрещал. А всё, что я могу сделать пока – это нарисовать для неё рисунок и постараться не косячить.

После завтрака я помог маме с домашними делами. Потом она стала собираться на дачу, а я ушёл к себе в комнату. Сел за комп и полез на сайт Школы искусств Сантьяго. Зачем-то зашёл на страничку с фотографиями её кампуса. Школа располагалась в тихом районе на окраине города. Красивые зелёные газоны, аккуратно подстриженные деревца украшали территорию. На некоторых фотографиях на заднем плане виднелся густонаселённый город. На других фоном служили умопомрачительные виды гор. На паре фотографий была запечатлена с разных ракурсов одна из локаций для пленэра – невысокий живописный холм на берегу реки. Как же там было красиво! Неудивительно, что люди, запечатлённые на фотографиях, были либо всецело погружены в работу, либо счастливо улыбались. Пожалуй, учись я в таких условиях, мне и самому не пришлось бы натягивать на лицо улыбку при позировании для баннера, призывавшего подавать заявки на грант.

– Я ушла, – раздался голос мамы из прихожей.

Дверь хлопнула, вырвав меня из мира грёз. Мечты-мечты: я мечтал о Макс, мечтал о Школе искусств Сантьяго, мечтал рисовать, позабыв обо всём на свете. А вокруг была неприглядная реальность. Нет, погода сегодня была действительно замечательной, но что с того? Вздохнув, я выключил комп, поставил мольберт и стал прокручивать в памяти вчерашний разговор с Макс, чтобы вспомнить все детали её просьбы. Кроме того, нужно было определиться с материалами и техникой. Обычно я предпочитал мелки, так как они позволяли мне углубиться в детали. Но в этот раз я почему-то остановился на акварели. Я сказал бы, что Макс ассоциировалась у меня с акварелью: такая же лёгкая, не стеснённая рамками и границами. Но, вообще-то, пожалуй, масло подходило ей больше: весь её образ, всё её поведение были словно яркими мазками на полотне гениального импрессиониста. И всё-таки заданная Макс тема расположила меня к акварели: должно быть, из-за дождя.

Я начал рисовать, смутно представляя, что должно получиться в итоге. Обычно я изображал что-то, что уже давно витало в моей фантазии. Рисовать же на заказ мне ещё никогда не приходилось. Как бы то ни было, уже в ходе работы над рисунком некий его будущий образ у меня сложился, и я трудился не покладая рук, наслаждаясь процессом и вкладывая всю душу в этот рисунок, вдохновляясь вчерашней прогулкой под дождём.

Часов около пяти я отошёл от мольберта и замер. Неужели это нарисовал я?! Я не мог поверить своим глазам. Это было действительно красиво! Акварель словно наполнила рисунок жизнью. Опушка сказочного леса, умытого дождём, блестела бликами. На осколках метеоритов отражались огни далёкого звёздного сияния, украшавшего тёмное небо неизвестной планеты. И бурный, вспенившийся от дождя ручей чуть ли не вырывался водопадом из полотна, грозя затопить всю мою комнату. Я всё смотрел и смотрел и не мог оторвать взгляд от своего рисунка.

Мне захотелось тут же показать его Макс. Я быстро собрался и побежал на кладбище поездов. Выбегая из двора, чуть не врезался в Юльку.

– Э, Чудила, смотри, куда прёшь! – разозлилась она.

– Извини! – нечаянно выпалил я на автомате, прежде чем сообразить, что для таких, как Юлька, извинения были лишь очередным признаком неудачника. Выругавшись про себя, я помчался дальше.

Вскоре я был на месте. Взобравшись на тепловоз, я естественно никого не обнаружил. Я и не надеялся встретить здесь Макс так рано. Она могла и вовсе не прийти сегодня – это тоже уже было вполне ожидаемо. Но я решил всё-таки подождать её здесь.

Усевшись на горяченную крышу, я вновь стал разглядывать свой рисунок. Нет, он и сейчас был ничуть не хуже, чем мне показалось на первый взгляд. Мне всё ещё не верилось, что это нарисовал я. Потом я отложил рисунок и попытался лечь. Протерпев несколько секунд, я вскочил: крыша обжигала кожу. Пришлось сидеть дальше. Я сидел и смотрел по сторонам. По сравнению с тем, как невероятно выглядело кладбище поездов на закате, сейчас оно являло собой, конечно, не такое фантастическое зрелище. Зато сейчас в нём был особый уют – уют безмолвия и покоя. Где-то вдалеке был смутно слышен гул машин, куда-то шли, ехали, торопились люди, но здесь не было ни души. Только я один. Я сидел, подставив лицо вечернему солнцу, и смотрел то на поезда, застывшие в бесконечности, то на луг, раскинувшийся вдалеке. Сидел и наслаждался тишиной.

Вдруг поблизости раздались шаги. От неожиданности я вздрогнул. Потом я услышал, как кто-то лезет на мой тепловоз. Я уже успел испугаться, что это сторож, но, к счастью и немалому своему удивлению, я увидел голову Макс, показавшуюся над крышей. Я, если честно, почему-то был почти уверен, что она сегодня не придёт. А она пришла. Макс улыбнулась мне и, вскарабкавшись на крышу, подошла и села рядом.

– Привет-котлет! – весело приветствовала она меня.

– Привет! Я думал, ты сегодня не придёшь.

– Да ты любишь думать, это я знаю. Как же я могла не прийти! Я, вообще-то, хочу увидеть свой рисунок.

– Пожалуйста, – ответил я и протянул ей свою работу.

Макс взяла рисунок, уставилась на него изумлёнными глазами и воскликнула:

– Вау! Это же просто круто! У тебя настоящий талант!

– Ну, вроде, неплохо получилось, – покраснев, согласился я.

– «Неплохо»… Это нереально круто! – уверенно заявила Макс и обняла меня.

Обняла меня. Она обняла меня. Меня обняла девушка! Я почувствовал тепло и мягкость её тела. Я почувствовал прикосновение её груди. От одной мысли об этом меня бросило в жар. Голова закружилась. Сердце заколотилось, как бешеное.

– Эй, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спросила Макс. – Ты краснющий, как помидор.

Я попытался что-то ответить, открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Тут Макс, похоже, догадалась и спросила с улыбкой:

– Это из-за того, что я тебя обняла?

Я с трудом кивнул, а она виновато улыбнулась и сказала:

– Теперь уж ты меня извини! Я не думала, что так получится. Мне просто очень понравился рисунок. Я вовсе не хотела тебя смутить: ничего такого неприличного я не имела в виду.

Ну почему?! Почему ты не имела в виду ничего такого неприличного?! Как бы я хотел, чтобы именно это ты и имела в виду! Я сидел и вытаращенными глазами смотрел на Макс, дрожа от силы чувств, переполнявших меня, и по-прежнему будучи не в силах ничего сказать. Макс сдержанно улыбалась, но её лицо выражало непонимание, как ей реагировать на всё это. Тогда она перевела свой взгляд на рисунок и стала молча рассматривать его, чтобы не смущать меня ещё больше.

Буря во мне медленно утихала, уступая место всё тем же мыслям неудачника. Она даже извинилась за то, что обняла меня. Как, должно быть, ущербно я выглядел, когда вот так застыл, как истукан. Да ещё и покраснел, как дурак, явно выдав свои нелепые желания в отношении Макс. Будь она не такой вежливой, она, наверно, рассмеялась бы, узнав о том, что я мечтаю о её симпатии. А она всего лишь отвернулась и даже не ушла. Какая же она добрая!

С трудом совладав с собой, я хотел уже было извиниться, но вовремя спохватился, что уже достал Макс своими извинениями.

– Я хотел бы сказать тебе спасибо за этот рисунок! – наконец нашёлся я.

– Я подарила тебе вдохновение? – улыбнувшись, уточнила Макс, взглянув на меня своими лучистыми ярко-голубыми глазами. Я не мог не залюбоваться ей: так невероятно очаровательна она была.

– Да, без тебя я бы никогда не создал такое! – после паузы ответил я.

– Я рада, что помогла тебе создать такую красоту и сделала тебя чуточку счастливее. Теперь-то ты понимаешь, почему так важно, чтобы ты занимался космическим искусством?

– Э-э-э… – промычал я с недоумением. – Не понимаю. Как я должен был сделать такой вывод?

– Ты получал удовольствие от процесса? Результат твоего труда нашёл отклик в твоей душе? В душе другого?

– Ну, наверно. То есть да.

– Значит, это и есть то, чем ты должен заниматься в жизни. Это должно быть делом твоей жизни, а не второстепенным увлечением.

– А-а-а, ты всё о своём. Да нарисую я что-то на конкурс – нарисую. Получится – хорошо. Не получится – ну, я сделал всё, что мог.

– Ох ты, балда! – сокрушённо вздохнула Макс. – Я об отношении к жизни вообще, а ты о каком-то конкурсе несчастном. Ты чувствуешь, в чём смысл твоей жизни?

– Смысл жизни… Ну, я думаю…

– Не надо думать! Надо чувствовать!

– Хорошо, я чувствую, что мой смысл жизни в том же, в чём и у всех: выучиться, устроиться на работу, обзавестись семьёй, прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в окружении близких.

– Что за чепуху ты сейчас выдал?!

– Почему сразу «чепуха»? Нормальный сценарий.

– Потому что чепуха! Всё, что ты назвал – это определённые этапы жизненного пути. Пожалуйста, учись, работай, живи, но это не смысл жизни! Неважно, чему учиться? Неважно, кем работать? Неважно, какая семья, лишь бы была?

– Предполагается, что учишься на того, кем потом будешь работать. Работа, конечно, в идеале, должна и удовольствие приносить, и деньги. Ну а семья, разумеется, должна быть хорошая: понятно, что никто не хочет, чтобы дома творился какой-то трэш.

– Я тебе открою страшную тайну. Ты не обязан проживать типовую жизнь в соответствии с общепринятыми стандартами. Если у тебя окажется достаточно смелости, ты последуешь зову своего сердца. Это будет непросто, но воздастся тебе с лихвой. Самое главное – ты будешь чувствовать, в чём смысл твоей жизни. Не думать, а чувствовать. А это, поверь, самое удивительное, ни с чем не сравнимое чувство.

– А ещё меня мечтателем называла. А вот не пройду я в Сантьяго – что прикажешь мне делать? Жить-то на что-то надо, кушать хочется иногда. В нашем городе космические художники могут разве что грузчиками на складе работать. Вот и получается: хочешь типовую жизнь, не хочешь, а надо дуть в институт да заниматься потом чем-то, за что будут платить.

– Вопрос лишь в том, через что ты готов пройти, чтобы прийти к своей мечте. На что ты отважишься. Никто не говорит, что осуществить мечту легко. Придётся попотеть. На Сантьяго свет клином не сошёлся. Это, можно сказать, лёгкий путь. Не получится – есть миллионы других путей. Сложнее, дольше, но, так или иначе, осуществление мечты всегда останется только результатом твоего личного выбора, так что отговорка с обстоятельствами не прокатит.

Мы замолчали. Макс выглядела сердитой, как будто я нанёс ей личное оскорбление своими сомнениями в перспективности всей этой авантюры с Сантьяго. В конце концов, да, это была её идея, поэтому, видимо, её задевало то, что я был не уверен в ней. Я только не понимал, почему она так упиралась, почему моё будущее имело для неё такое значение. Не понимая, чем уж я так нагрешил, я чувствовал себя несправедливо обвинённым.

Мы смотрели на луг вдалеке, каждый думая о своём. Я боялся взглянуть на Макс и не знал, что сказать. Понятно, что я мог бы сделать вид, что согласился с ней, но я был уверен, что она почувствует, что я вру. Да я и сам толком не понимал, где правда. Конечно, на мои взгляды сильно влияла мама, но и я сам рационально понимал, что мама в чём-то права. И в то же время я сам иногда мечтал жить в другом мире – в мире, в котором каждый занимается тем, что любит. Я верил, что когда-то мы будем жить в таком мире, но просто сейчас, по-моему, человечество не было к этому готово.

Потом кое-как, украдкой я всё-таки взглянул на Макс. К моему удивлению, она, похоже, уже не сердилась – напротив, на лице её была улыбка. Заметив мой взгляд, она повернулась и сказала:

– Кажется, я переборщила. Обещаю больше не убеждать тебя идти к своей мечте!

– Звучит как-то типа: «Обещаю больше не поддерживать тебя!» Как бы, вроде, и согласилась со мной, и я сам дурак.

– А что поделаешь!

Макс взяла мой рисунок, лежавший всё это время перед ней, и протянула мне. Встретив мой недоумевающий взгляд, спросила:

– Чего висим?

– Ты хочешь вернуть его? – В моей голове разом пронеслась тысяча мыслей, сопровождавшихся вспышкой отчаяния. Почему Макс хотела вернуть мне рисунок?! Я всё-таки обидел её?! И зачем только я стал с ней спорить! – Он же тебе понравился, – неуверенно добавил я.

– Ещё как! – кивнула Макс. – Но он теперь внутри меня, в моём сердце, скажем так. Мне не нужен он на бумаге, а тебе пригодится для портфолио.

Я не знал, что и думать. Не понимал, что чувствовать. Неуверенно взял рисунок. Вновь в голову пришли мысли о том, что у Макс, скорее всего, был парень, и она не хотела, чтобы он увидел мой рисунок. Видимо, она хотела просто дружить со мной. Я решил наконец взять быка за рога и чётко всё прояснить:

– У тебя есть парень?

Макс улыбнулась. Какое-то время она просто смотрела на меня, молча улыбаясь.

– Макс? – переспросил я. – Скажи.

– Нет, – наконец ответила она, – у меня нет парня. А что, ты хотел бы встречаться со мной?

Меня словно швырнуло ударной волной. Дыхание перехватило. Я уставился на Макс вытаращенными глазами. Я настолько не ожидал такого вопроса, что даже не успел понять, с какой интонацией она его задала. Конечно, интонация могла быть только скептической. Собравшись, я нервно забормотал, нелепо жестикулируя и пытаясь оправдаться:

– Нет-нет, конечно, нет. Я просто хотел узнать. Хотел разобраться, почему ты… Я бы ни в жизни, нет, конечно. Ну, то есть ты, конечно, очень крутая… Но…

Придя в ужас от всего, что я сейчас нагородил, я предпочёл заткнуться, отвернуться от Макс и уставиться в крышу тепловоза. Я чувствовал, что она смотрит на меня, и с ещё большим усердием дырявил взглядом ржавый металл. Лицо моё залила краска. Я чувствовал, что даже уши мои покраснели до кончиков. Чёрт побери, что за дичь я сейчас выдал! Мне было так стыдно. Я готов был провалиться сквозь землю. Меня даже не сильно отпустило, когда я почувствовал, что Макс наконец перестала на меня смотреть. Потому что я не мог даже представить себе, что теперь она думала обо мне! Ненавидела, презирала? В лучшем случае я вызывал у неё лишь смех. Уж в этом-то я был уверен на все сто.

Потом Макс легла, закинув руки за голову, и стала смотреть на небо. Мне хотелось лечь тоже, но я чувствовал себя недостойным этого. Как будто, если бы я лёг, это означало бы, что я не согласен, что я всё испортил, и считаю нормальным вот так просто беззаботно лечь рядом. А нормальным это быть никак не могло после того, что я наделал.

– Смотри, какое небо бездонное, – услышал я совершенно спокойный голос Макс. – Над тобой целый огромный мир, а ты крышу изучаешь.

После этих её слов я наконец смог последовать её примеру. Я лёг на некотором расстоянии от Макс, чтобы ненароком не коснуться её и не обидеть её этим снова. Небо и правда было сейчас глубоким-глубоким. Дело шло к закату, и насыщенная лазурь уступила место сложным оттенкам бледно-синего: от тёмно-серого на востоке до желтоватого на западе. На небе не было ни облачка: лишь светлый кусочек луны и пара первых звёзд составляли компанию медленно катившемуся к закату солнцу. Ощущалось приближение ночи – этого волшебного времени, когда покров дня, спасающий нас от ощущения собственной ничтожности во Вселенной, спадает и взору предстаёт космос во всём его величии и необъятности.

Наконец мне полегчало. Мысли мои витали далеко-далеко от кладбища поездов, пока я вновь не почувствовал взгляд Макс. Я повернулся и увидел, что она смотрит на меня. Она не улыбалась, но и не злилась. Просто смотрела на меня странным взглядом, как будто увидела что-то непонятное. Под темневшим небом её голубые глаза отливали серым, рыжие волосы потеряли свою яркость, а веснушки и вовсе почти исчезли. Но она была всё так же невероятно красива, и даже ещё красивее. С каждым днём она манила всё больше и больше. Я лежал напротив неё, смотрел ей в глаза и был так счастлив, что могу просто вот так лежать напротив неё и смотреть ей в глаза.

А потом солнце вспыхнуло огненным закатом. Пламя полилось по лугу, затопило кладбище поездов и хлынуло на нас с Макс. Её глаза засияли ярким светом. Волосы обратились в пламя, а веснушки – в искры. Я не мог оторвать от неё взгляд. Она была просто божественна.

И мы всё лежали и лежали так, глядя друг на друга и не говоря ни слова, пока солнце почти совсем не скрылось за горизонтом. Я не знаю почему, но почему-то я сказал:

– Я пойду. Спасибо тебе за этот прекрасный закат! Ты ведь не пойдёшь со мной?

Макс улыбнулась:

– Да, я посижу ещё немножко. До встречи!

– Пока!

Я взял свой рисунок, слез с локомотива и медленно побрёл домой. Странно, но я был абсолютно счастлив.