Читать книгу Ложный вакуум - Дмитрий Воротилин - Страница 11

Сколько лет нужно отмотать назад, чтобы с уверенностью сказать, что это именно тот самый момент, с которого я стал таким, какой я есть сейчас? Не просто сказать, что человек воспитан так, а указать на точку в пространстве-времени, являющую собой поворотный пункт в дальнейшей жизни, который определил смысл существования или даже смысл отказаться от существования, а лучше смысл отказаться от самого смысла. Но что если человек не хочет отказываться от смысла и при этом желает устранить причину его возникновения, ведь именно благодаря этому он понимает, чего и почему желает? Как далеко могут завести человека эти вопросы, тем более, если он имеет возможность проверить их на практике? Тимур совершил далекий прыжок в прошлое, задолго до появления его и своих родителей, и, возможно, сейчас отошел от расчетов и готовится действовать, а может, уже это делает. Отдельно взятый человек – плод истории человечества, но и человечество состоит из отдельно взятых людей. Может, Тимур так и пришел к этому, принявшись рассматривать человека в более широких временных масштабах? Он не просто продукт истории, он создает историю. А здесь, далеко от того момента, как история создала его, этот человек стремится изменить историю так, чтобы исчезла только причина, но следствие было минимально затронуто. Не рассматривать историю как строгую цепь причин и следствий, а как архипелаг относительной историей. Тимур не всемогущ, он просто гениальный оператор. Ну или возомнил себя таким. До сих пор его и всех остальных операторов от злоупотребления возможностями устройства сдерживала претэтика. Зачем нужен был сам закон, если человек лишь своими мыслями контролирует себя? До сих пор эта система была идеальна. И да, Ада была права, сказав, что Андрей боится зверя, именуемого многими временем. Смотри, но не трогай! Он как огонь Прометея, прекрасный и опасный для недругов, но не только для них, если не научиться им пользоваться, что возможно только при познании страха перед ним. Тимур познал этот страх, но теперь он переступил черту, отделяющую страх перед огнем от использования его. Система его больше не удерживает. Но что же тогда буде после? ОКО извлечет из этого урок и создаст новые методики подбора и распознавания нестабильности операторов. А претэтика возьмет этот случай на вооружение, и очередные философы будут строить новые концепции морали операторов. Та работа оператора, какой Андрей ее застал, изменится. Может, даже его стажеры застанут эти изменения.

Но сколько бы Андрей не размышлял по поводу того, как же Тимур освободился от страха перед огнем, которому обучился в Институте, этот страх оставался непреодолимой стеной для Андрея. Можно ведь представить логику Тимура, следуя этике, но нельзя представить что-то, что наделило его желанием совершить революцию против ее привычных положений.

Из наушников доносились редкие переговоры капитана с Адой, что свидетельствовало о том, что они наконец-то нашли нужный архив. Несмотря на военное положение, город все же жил. Люди спешили нам работу, кругом высвечивалась яркая реклама, а внутреннее обустройство города перемешивалось быстрее, чем они могли добраться до нужного здания. Общественным транспортом слишком часто старались не пользоваться, поэтому приходилось ловить на себе взгляды, полные подозрительности, когда те проходили мимо. Их явно выдавал язык движений, акцент. В этом времени только начал зарождаться общий язык, представляющий собой скорее признак сторонника Альянса, нежели обычного прохожего, поэтому для всех любознательных специально были приготовлены фальшивые электронные документы. Один раз они наткнулись на фирму, предоставляющую услуги по повышению защиты паспортных данных. Несколько раз им по пути попадались на глаза уже привычные пропагандистские плакаты, призывающие людей бороться за свою свободу, но выделявшиеся наличием наискось написанного большими черными буквами слова: «Ложь!». Мог встретиться и плакат с изображением людей, видимо политиков, пожимавших друг другу руку. Эта идиллия была обозначена: «На пути к миру во всем мире!». Но и он был перечеркнут наспех состряпанной надписью: «Предательство!». Это обескураживало. Где, кто призывает к миру? Или все-таки к войне? Рядом моментально появлялись полицейские, снимавшие неправильный плакат. Приходилось всячески избегать столкновения с ними, делая лишний крюк. И вот наконец-то им повезло. Они стояли перед старым зданием, тех времен, когда люди все еще видели красоту в камне. Капитан и Ада вошли внутрь, как и договорились, Андрей же должен был их дожидаться в кафе через дорогу.

Около получаса он сидел в мягком кресле, повторяющем форму его тела, ел заказанный ланч, представлявший собой блюдо из какого-то незнакомого злака и пряных овощей. Место было подобрано не совсем удачное, так как выход из архива не просматривался через витрину, но остальное здание было хорошо видно. В кафе же собралось много людей, заскочивших сюда на обеденный перерыв. Хотя присутствие компании военных заставляло нервничать Андрея, поэтому, чтобы не выглядеть слишком уж неестественно, он решил просто расслабиться за приемом пищи, да к тому же мысли о привнесенных Тимуром новшествах в претэтику не оставляли его. У проходящей мимо официантки он закал кофе и снова уставился в окно.

Люди создавали вокруг шум, но среди всего этого противопоставления тишине внезапно Андрей ощутил хриплое молчание человека, уставившегося без малейшего зазрения на него. Андрей оглядел незнакомца. Самый обычный мужчина лет пятидесяти, одетый, как понял Андрей, дорого, но неопрятно, о чем особенно говорили не только измятая одежда, да неправильно застегнутый на одну пуговицу пиджак, но и пятна грязи на ботинках и брюках. На лице появилась борода от долгих гуляний, губы вытянулись, а черные глаза подозрительно оглядывали Андрея. Едва стоя на ногах, он, насколько ему хватало сил связать слова в членораздельную речь, спросил позволения присесть за столик к Андрею и, не дожидаясь ответа, цепляясь кончиками тонких, длинных пальцев за стол, неуклюже уселся на свободное место через стол.

– Я, право, не ожидал увидеть здесь новые лица… – промямлил он. – А ты вообще кто?

Андрей хотел было ответить заготовленную отмазку, но тут появился второй, моложе, также хорошо одетый, но выглядящий опрятнее, лишь трехдневная щетина выдавала в нем товарища по празднеству первого. Он было схватил за руку того, пытаясь увести от незнакомца, но первый вырвал свою руку и пренебрежительно выговорил:

– Отстань… не видишь… я здесь кого нашел… я никуда больше не пойду.

Он закрыл свое лицо руками, которыми облокотился об стол, и затих. Из-за потных ладоней доносилось хлюпанье: то ли мужчина пытался говорить, то ли плакал.

– Вы уж извините его, – второй мужчина наклонился к Андрею, краем глаза следя за своим товарищем, – не против, если я присяду?

Андрей резко обернулся к окну, но, не заметив ни Бегишева, ни Ады, и опомнившись, что его поведение может привлечь еще больше ненужного внимания, плавно повернул голову обратно. Один подвыпивший военный подозрительно смотрел на него, что заставило Андрея пригласить незваного гостя к столу.

– Меня зовут Радек Кропольски, а это мой друг Матиас Вуйчик, – сказал гость, протягивая руку и кивая на своего товарища.

– Меня зовут Дэвид Чалмерз…

– Да кто, кто ты-ы-ы?.. – Матиас раскрыл свое лицо и его губы вытянулись еще больше, словно он надрывался всей душой, требуя объяснения от Андрея.

– У него сейчас сложный период. Его бросила жена, а работа, которой он посвятил всю свою жизнь, утратила интерес для общества. Просто прекратила свое существование, – извинялся за своего друга Радек, но тот грозно посмотрел на него, не оценив заботы и чужих извинений за его поведение, которое он толком и не осознавал в данный момент. Его голова резко опустилась, повиснув на тонкой шее. – Он уже давно в таком состоянии, да и это место, наверно, знает лучше, чем свой родной дом. А вы ведь действительно не из здешних мест?

– Э, да, я агент по недвижимости, – сказал Андрей, доставая электронные документы и протягивая их гостю.

Радек смущенно взглянул на них, но не притронулся, только тихо, подавшись слегка вперед, сказал Андрею:

– Вы лучше, мистер Чалмерз, с этим здесь особо не распространяйтесь. Сочту за незнание, ведь вы гость в Хартове, но именно в этом кафе обычно собираются патриотически настроенные люди, и тема переселения для них крайне болезненна.

Андрей убрал документы, посматривая на военных, что-то бурно обсуждавших через пару столиков от его, а также заметил, что люди иногда и вправду бросали на него странные взгляды, словно пытались определить волка в овечьей шкуре.

– Спасибо, мистер Кропольски, я учту впредь сей нюанс.

– О, просто Радек, – отмахнулся тот, оживившись.

Появилась официантка, принесшая кофе, смущенно посматривая на Матиаса, что-то сопевшего себе под нос.

– Что-нибудь еще? – спросила она.

– Нет, спасибо, – ответил Андрей.

– Мне, пожалуйста, то же, что и моему новоиспеченному товарищу, – поспешил Радек.

Официантка ушла, а Андрей остался наедине со своими новыми «друзьями».

– Что ж, Радек, очень приятно, зовите меня э-э… Дэвидом, – он изобразил улыбку на своем лице, насколько смог, но товарища сейчас больше интересовало самочувствие Матиаса, который отмахивался от всякой попытки контакта с ним. – Так что же за работа была у твоего друга, Радек?

Тот отклонился в своем кресле, делая выражение лица человека, готовящегося к трагичному повествованию. Оратор нашел своего слушателя.

– Матиас был профессором философии в нашем университете, – начал Радек, – и ты, думаю, уж знаешь, у нас в Хартове один из лучших университетов в стране. Матиас размышлял на тему мышления машин. Учитель хотел создать разум, способный к сочувствию, как у человека. Ему не был присущ комплекс бога, как некоторые думают, нет, он хотел так понять и самого человека, ведь успех в его изысканиях означал бы факт того, что он понял его полностью. Сейчас машины выполняют функции, недоступные человеку, или же всего-навсего заменили его там, где угрозой ошибок является человеческий фактор. А что если бы машина делала выбор, основываясь на своем собственном моральном выборе?

Андрей напрягся, старясь вникнуть в суть речи собеседника и приготавливая свой ответ, который не содержал бы фактов о будущем.

– Но машины и сейчас уже могут делать выбор, даже такой сложный, как вагонетка и прочие ее модификации, – сказал он.

– Вот именно, – сакраментально проговорил Радек. – Машины способны делать этот выбор в долю секунды, имея огромные мощности. Но скажи мне, друг, они такие умные, что, уже действительно ощущая ответственность за исход своего выбора, делают правильный, тот, что еще станет предметом спора разных умников, или же они просто делают холодный расчет, объективный и беспристрастный. А может для признания в них человеческого необходимо лицезреть те же муки при выборе, то есть наблюдать большее время? Вот ты бы как выбирал?

– Это зависит от модификации эксперимента.

– Именно, – Радек с прежней интонацией поднял указательный палец. – Ситуаций у данного эксперимента много, но люди в норме думают, что у них есть право выбора, однако, чем более неоднозначна ситуация, тем больше притупляется это ощущение, а в иных случаях они делают однотипный выбор, руководствуясь информацией о том, кто находится на путях. Может, это мы, люди, возомнили себя свободными, а на самом деле мы шаблонные марионетки всего того, что нас окружает. Ты ведь понимаешь меня, так? Мораль – это тупик.

Андрей, молчаливо кивая, поднес чашку кофе к губам. Официантка задерживалась с заказом Радека, но тот опустил голову, словно напрочь позабыл об этом, уставился на свои ладони, грязные и неказистые. Он поднял глаза и снова заговорил, но его голос стал тише прежнего.

– Люди пользуются своим опытом – делают выбор, люди пользуются своим опытом – смотрят в будущее. Но этот опыт уже был, а будущее, которое они представляют себе, субъективно. Мораль все равно основывается на том, что уже было, а будущее мы хотим видеть таким, чтобы оно не противоречило морали. Хе, да ведь далеко не всегда оно становится таким. Взять хоть то, что сейчас в мире творится. Чье это будущее? Одни хотят мира для всех, другие требуют для себя иной мир, а что в результате? – тот покосился на веселящихся поодаль военных.

Матиас все также сопел что-то невнятное под нос, что и речью-то не являлось. В наушниках проскользнул голос Ады. Она указывала на что-то важное капитану.

– Так вы чему-нибудь научили своих машин? – Андрей решил нарушить внезапно возникшую тишину.

– А чему их учить-то? Они и так разбираются с вагонетками даже лучше нашего, – сказал Радек. Уголки его рта приспустились, а голос, казалось, станет выше, но он опомнился, размял усилием воли мышцы своего лица. – Чем мы от них-то отличаемся тогда? Тем, что мы думаем? Может мы также думаем, но придаем этому такую важность, что хотим, чтобы машины когда-нибудь смогли обмануть нас в своей сознательности. Может, все окружающие также обманывают друг друга в своей сознательности, а? Ищут, пытаются разобраться, что видят. А видят то, посредством чего видят, что уже изменяет картину, после чего снова присматриваются и опять меняют свое видение. И так бесконечно. То, что находится между первым и вторым видением, является результатом их поисков – мир, полный ощущений, меняющийся всякий раз, как только к нему присматриваются. Видение никогда не сможет рассмотреть себя полностью, ведь его самого-то не существует. Его создает лишь обращение внимания на него самого, а за ним очередное обращение внимания. Именно из этого и исходит ощущение ощущения. Ощущения не существует тоже, но обратное доказывает ощущение самого ощущения, которое также может изменить видение. Сам вопрос «Каково это, ощущать?» уже является причиной видения виденья в ином ключе. И в этом бесконечном цикле, в пространстве между видением первого видения, а-пространстве, как какая-то необходимость есть я, которое видит то самое видение, ощущает то самое ощущение. Но что если целое важнее его составляющих? Знаешь, что такое проекция?

Андрей сжал губы, уже пожалев, что не только задал вопрос, но и вообще позволил этим двоим словоблудам остаться. Но привлекать к себе лишнее внимание нельзя было. Необходимо с этим заканчивать, да поскорее.

– Я, наверно, слишком углубился в вопрос, – неожиданно заявил Радек. – Но это было необходимо, чтобы понять, что нас от машин отличает что-то другое.

Андрей почувствовал, что пожалеет об этом, но все же спросил:

– Что же?

– Проблема не в том, что мы количественно оцениваем мир, а качественно. Вот мы много говорили о будущем, а ты, попробуй, поживи сегодняшним днем… даже не так выразился… вот этим моментом, вот то, что я и хотел сказать. Я понимаю, это не ново, но согласись, что одно дело строить планы, но совсем другое их проживать, чувствовать. Вот также как ты сейчас чувствуешь у себя во рту вкус кофе.

Андрей внезапно при сих словах почувствовал этот терпкий вкус, ощутил тепло исходящее от чашки с темной жидкостью. Может поэтому и не приживаются надолго в подобного рода заведениях непроводящие тепло материалы. А ведь он и не замечал до сего момента, что в его руке находится что-то приятное. А этот приглушенный свет? Он не из-за пасмурной погоды за окном. Нет. Просто так мозг меньше занимается обработкой информации о том, что вокруг, и больше о том, что во рту, в руках.

– Матиас горел идеей, – продолжил Радек, приподняв подбородок и установив его параллельно поверхности стола, – идеей, которая заключалась в том, что мы слишком все усложняем, а разгадка кроется в нашей простоте, которая со временем нарастает различными образованиями, помогающими управлять этой простотой. Но на пути встали обстоятельства… – он понизил голос и приблизился к Андрею, упершись локтями в стол. – Его жена поддерживала его в изысканиях. Учитель писал статьи, читал лекции, собирал последователей, единомышленников со всех уголков страны. Но у него было две страсти, одной из которых была его жена. Мог часами говорить про свои идеи, и ничто не могло его остановить, но если звонила его жена, становился таким, словно никого и не было рядом. Он рассеян, ты же видишь. Она не давала ему в этом спуску. Он любил ее, а мы через его любовь тоже полюбили ее. Однако, дрязги с Альянсом переросли в войну, все ресурсы страны были брошены на защиту своих интересов, своей целостности. Если и раньше к идее создания разумных машин относились скептически, то наступило время, когда такие мысли просто стали излишними. Наш университет тому не исключение. В приоритете были военные проекты, а все, что противоречило общим устремлениям, либо отодвигалось на задний план, либо сокращалось, полностью. Учитель мог только читать лекции, да и то от него требовали разработки программ, умеющих самостоятельно взламывать и уничтожать технику противника. Не для того он столько размышлял о свободе, чтобы применять ее для разрушения, и ссорился со всяким, кто хотел этого, а их, поверь, было много. Сейчас, пожалуй, их не просто больше, среди них нельзя вычленить тех, кто может сказать, что это они додумались до такого, сами. Но не суть. Тогда он перессорился со всеми, с кем только мог. В университете его возненавидели, практически все последователи отвернулись от него. Люди стали восхвалять войну, а не бояться ее, а он же продолжал критиковать, получал ответную критику. Не смею утверждать, что я знаю, что было раньше: может учитель сначала посетил это заведение и заказал чего-то крепкого, может он пришел сюда после ссоры со своей женой. Во всяком случае, она не хотела оставаться здесь, уговаривала его уехать вместе на север. Он же не хотел бросать свою работу, превратившуюся из чисто научной в политическую. Жизнь менялась, и никто не мог этому помешать: ни он сам, ни мы, его ученики, последователи, товарищи по мысли. В университете его решили уволить, но не могли сообщить ему эту новость лично. Почему? Учитель был здесь. Я нашел его быстро, так как своему последнему пристанищу он не изменял.

Андрей слушал его наполовину, изначально зная концовку, которая была слишком логична. Все эти разговоры о морали, об искусственном интеллекте сродни человеческому, о драме в жизни. Одна мораль чего стоит. Слишком много слов ни о чем. Что в результате? Не столь уж она и важна, оказывается. А машины должны научиться переживать свое существование среди других существований, чтобы другой человек сказал, что они похожи. Все это слишком сумбурно. Можно было спросить, откуда они узнают, что машина действительно переживает свое бытие, ведь суть этого переживания именно в том, что оно мое и ничье больше. Но к чему могли бы привести этим расспросы? Андрей, сам того не желая, мог изменить историческую мысль, совершить преступление оператора. А искусственный интеллект? Зачем он нужен в столь тяжелые времена, тем более, если тот должен отвечать некоему критерию простоты? Люди сейчас сидят здесь, делают вид, что все хорошо, что они в полной безопасности, те же военные неподалеку отмечают увольнение, а завтра также, как и обычно будут искать врагов. Вся эта драма проста и понятна, а ее нынешнее назначение заключается в том, чтобы удерживать сердобольных новоиспеченных приятелей, жертв одиночества этих двоих, их скуки. Откуда появилась эта скука? От невозможности воплотить в жизнь свои идеи. Но Андрей мог бы еще больше их разочаровать, ведь разум в машине и после них никто не создаст. Он не помнит, были ли конкретные попытки, но точно знает, что машины всегда интересовали людей в первую очередь из-за того, что они выполняют их работу, ворочают многотонные конструкции, поправляя их таким образом на четверть градуса для удобства людей, даже творят, но не понимают, что они делают, что они рабы. Но если человек поймет, что он раб, либо постарается забыть это для собственного комфорта, либо будет заявлять о своих правах. Вся идея создания разума, обладающего пониманием собственного существования, изначально обречена на провал. Да и что бы он делал, осознай сам свое существование? Человек учится этому, а он, что будет делать он, если научится? Может, причитал бы, в чем смысл, а, завидев своего создателя непосредственно вблизи себя, в отличие от человека, стал бы задавать ему неудобные вопросы, на которые он и сам ответить-то не может. Весь замысел только в том, чтобы доказать свою правоту в понимании природы человека. А мораль? Хм, мораль запоздала.

Матиас поднял глаза. Андрей случайно заметил, что тот смотрит на него, слегка дрожа всем своим телом. Его взгляд оценивает, сам ждет того, что будет дальше. Может, тот вообще не пропустил ни одного слова? Нет. Он просто ждет.

Нет! Это ловушка. Они оба сейчас ждут его изречений, его оценки, его сочувствия, и он станет их соучастником. Надо немедленно от них отвязаться, иначе это болото его не отпустит, засосет, он захлебнется в чужой жалости к себе, которая в миг станет его жалостью к ним.

– Ты кто? – с хрипотой в голосе сказал Матиас.

Андрей допил свой кофе одним большим глотком и сказал:

– Прошу прощения, но мне придется вас покинуть, меня зовет работа.

Радек посмотрел на него то ли с упреком, то ли с удивлением, в такой же невнятной интонации спросил:

– Уже уходишь, друг? Да, понимаю, в этом городе у тебя найдется много клиентов.

– Так ты кто? – гораздо увереннее и выразительнее прежнего спросил Матиас, не сводя глаз с Андрея.

– Что? – Андрей потупил глаза, не находя должного ответа, но тут же сообразил, что это бред пьяницы, который только провоцирует его на диалог. Надо уходить. – Просто агент по недвижимости, и меня зовет работа.

Матиас не сводил глаз с Андрея. Это было для него сродни холодной струе воздуха, о которой он никак не мог увернуться.

– Вот ты бы смог отказаться от понимания своего существования, будь у тебя возможность вернуться в прошлое и не допустить этого в зародыше? – выпалил Матиас.

Андрей застыл на месте. Его тело успело слегка приподняться, но теперь не двигалось. Его лишили воли. Матиас не прекращает на него таращиться. В его бороде были крошки, слюна, но сам он был далек от того, чтобы вообще хоть заметить это, даже если ему на это укажут. На лице Радека же появилась ехидная улыбочка. Ему нравилось, что его кумир обездвижил непробиваемого агента по недвижимости одним вопросом. В наушниках что-то поскрипывало. Времени нет. Андрей пересилил себя, но потратил свои силы для того, чтобы усесться обратно. Он постарался как можно более нейтральным тоном спросить:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, у тебя же есть работа, любимая работа, по которой ты измеряешь как время в привычном понимании, так и твое личное время? А потом говоришь, мол, это моя жизнь, – Матиас явно уже успел протрезветь, быстро, не полностью, но этого хватило, чтобы владеть своим языком. – Вот потеряешь ты свою работу, что будешь делать? Искать новую? А семья? У тебя ведь есть семья? Девушка? Ради нее ты готов на все, ведь это твоя жизнь. Это держит тебя на плаву. Но ты готов, случись что-либо, изменить время и измениться самому ради них? Будешь ли ты жить правильно, чтобы не ощущать неправильности происходящего? А может, ты не готов именно ради них? За что ты будешь бороться? За свою так называемую самость или за что-то вовне, что даже не позволит тебе увидеть эту самость? Ты способен встретиться с собой и не испугаться, вынести понимание того факта, что ничто доселе не определяло тебя так, как эта встреча?

Андрей не верил своим ушам. Этот человек хочет создать сознающий ум, исходя при этом из мысленного эксперимента претэтики. Которой пока что не существует. Матиас… Матиас Вуйчик. Никогда не слышал о нем. Радек Кропольски – тоже незнакомое имя. А другие ученики? Нет, слишком рано для таких измышлений. Они не нужны сейчас. Эта парочка просто могла оставить свои работы, которые кто-нибудь впоследствии применит к другой области науки. Да, именно, не стоит забывать, что работа оператора связана с неточностями в исторической науке, а этот разговор вообще является чистой случайностью. Но все же… надо понять, что они еще знают.

– Так вы оба говорите, что в вашем вопросе важна тяжесть выбора как таковая? Даже мнимого выбора.

– О, мнимый, не мнимый, неважно, – сказал Матиас. – Выбор. Выбор есть всегда. Нужно лишь осознать это и понять свою ответственность за выбор, а вот, вынесешь ли ты ее? У меня был выбор. Была семья, работа, даже принципы. И что? Что осталось? – он повысил голос, брызги слюны разлетались в стороны, а люди по соседству стали обращать на него внимание. – Я решил идти по сложной тропе, ведущей меня в неизвестность. Я всходил на гору, не зная даже, что там встречу. Как видишь, я не справился. Я уже думал, что, будь у меня такая возможность, я бы ею воспользовался. Но когда все началось? А тогда тридцать лет назад, я сидел в этом же кафе, мне пришла мысль о простоте. Но жизнь жестока, она бессовестно подкидывает мне то, чего я больше не хочу знать.

– Что именно она подкидывает? – поинтересовался Андрея, понимая при этом, что подливает масла в огонь.

– Вчера на этом же месте, что ты сейчас занимаешь, – Матиас неловко кивнул головой в пространство Андрея, – сидел один. Тоже что-то всматривался в окно. Одет также, как и ты, тоже, между прочим, какой-то там агент. Потом повеселел, угостил выпивкой, разговорился. Интересовался моими идеями… и сказал такой… сказал…

– Он сказал, – Радек решил подсобить своему учителю, – не было бы правильным решением избежать ответственности не допустить ее в самом зарождении.

Тимур был здесь. Вчера, в этом же кафе, на этом самом месте сидел. И наблюдал в окно. Отсюда не просматривается вход в здание, в которое вошли Бегишев и Ада, но лучшего места для наблюдения нет.

– Он тогда же задал вопрос: кто ты? – продолжал Радек, сочувственно взглянув на Матиаса. Он не хотел бы потерять то, что узнал от него, поэтому тот, возможно, хочет и видит выбор жизни без выбора лишь мнимым, хотя это ведь тоже выбор. – Хотел таким образом, наверно, показать, что человек либо существует, либо живет. Потом, кстати, посоветовал, если увидим кого-то здесь похожего на него, задать ему этот вопрос, – найдем того, кто поймет. Нашли ведь?

Все это игра человека, который даже не находится здесь. А может, находится? Андрей медленно обвел присутствующих в помещении. Нет. Он точно не здесь. Иначе бы не стал затевать эту глупую игру. Что-то не так. Это что-то значит. Надо выбираться отсюда. Надо предупредить Аду и Бегишева.

– А как ты ответил на этот вопрос, Радек? – спросил он.

Радек смущенно заулыбался, открыл было рот, чтобы ответить, но Матиас его остановил.

– Я помню, – произнес он, – ты сказал не то, что думаешь на самом деле. Ты здесь не потому, что понимаешь, нет, ты здесь забавы ради. Брось.

Лицо Радека менялось с каждым словом. Можно было невооруженным глазом последить, как его ухмылка сменяется недоумением, а то смывается потоком страха, обиды. Он верен своему учителю, а тот отвергает его верность. Как же так? Он все это время тешил себя тем, что является учеником незаслуженно оскорбленного гения, вместе с которым борется против всех и вся, а на самом деле он просто знает особые слова и думает, что понимает их.

– Я же здесь, чтобы помочь… – промямлил ученик.

Тут же появилась официантка с кофе для Радека. Ну наконец-то, с облегчением подумал Андрей. Та начала извиняться, что много клиентов, но клиент не смотрел на нее.

– Лучше начни с себя, парень, – назидательно сказал Матиас. – К тому же что ты думаешь, меня поперли из университета? Им было плевать, пока мне было плевать на них. Все закончилось тем, что я уничтожил все наработки. Не простили этого. Собственность университета…

Радек вскочил, задев чашку кофе. Черная жидкость попала на форму официантки, та взвизгнула, стала причитать, что эти двое уже доконали ее, каждый день видит их пьяные рожи, опротивело. Горделивый ученик лишь с глупым видом посмотрел на испачканную форму, не сказав ни слова, лишь его нижняя челюсть отвисла, а дыхание стало тяжелее. В момент подскочили двое военных, сидевших за соседним столиком. Это идеальный момент для побега.

– Что здесь происходит? – строго спросил один из них.

Радек зло посмотрел на него, сжал кулаки и сказал, готовый сорваться с цепи:

– Да что вы можете понять? Из-за таких как вы страдают люди, которым вы и в подметки не годитесь. Вам бы лишь играть в военные игрушки, дальше которых ни черта вы не видите.

Матиас спокойно смотрел на эту сцену. Военные встали покрепче, готовясь скрутить смутьяна. Андрей незаметно вытащил электронные документы, расплатился, проведя ими по боковой стороне стола, где был терминал оплаты.

– Может вам стоит покинуть помещение? – первый военный попросил это вежливо, но на лице его было написано, что это приказ.

Матиас встал, покачиваясь, вышел из-за стола, но упал в руки военных, Радек кинулся ему помогать, но тот отмахнулся от его, задев ладонью по лицу военного. Его жестко поставили на ноги, но он неловко держался на них, оперся об стол. Все внимание было обращено к нему. Андрей выскочил из балагана, который уже изрядно надоел ему. Надо срочно сказать своим, что Тимур был здесь и оставил для них послание.

Через окно шума улицы не услышишь, однако тот был повсюду, и Андрей шел сквозь него, сквозь людей, нервозно посматривающих на него, лишь он только окажется с ними рядом и не даст думать о своих заботах по дороге. Парень нащупал в кармане пульт, включил приемник, встал на переходе.

– Ада, капитан, – прошептал он.

– Что? Что-то случилось? – послышался знакомый голос в его мозгу, не в наушниках.

– Да, здесь что-то не так, Тимур был здесь.

– В каком это смысле? – пробасил капитан.

– В прямом, – отрезал Андрей, проходя перед застывшими электромобилями. – Долго рассказывать, но он, видимо, решил поиграть в какую-то игру: он оставил послание, он был вчера в кафе, в котором я сидел недавно.

– Ты вышел? Где ты?

– Я на задний двор, – сказал Андрей, – там не должно быть никого.

– Ты уверен, что Тимур оставил послание? – сказал бас.

– Помните претэтику? Так вот, он общался на эту тему с одним пьяницей, при этом предупредил его, что могут быть такие же, похожие на него.

– Это слишком подозрительно. Ты прав. Надо уходить, – сказал капитан.

Андрей прошел через арку неподалеку, свернул в направлении нужного здания. Людей не было. Двор выглядел старым, несмотря на то, что Андрей плохо знаком с архитектурой этого времени. Но здесь тяготела какая-то ветхость, будто все вот-вот обвалится, даже леса строительные стояли рядом с нужным местом.

Кто-то сзади шел за ним. Андрей сбавил темп, он тоже. Обернувшись, Андрей увидел человека, смотрящего на него. Даже глаз не отводит. Но что с его лицом? Оно какое-то приплюснутое, неправильное. Преследователь встал. Даже не шелохнется. Но было что-то еще странное, помимо неправильного лица. Вокруг него была красноватая аура, будто этот человек нагрелся до запредельных для человеческого организма температур. Воздух был влажным, но пар от этого человека не исходил.

– Ада!

Андрей гаркнул первое пришедшее на ум, его рука устремилась к часам, но человек с красной аурой уже держал наготове пистолет. Секунда – вспышка света, все мышцы Андрея сократились, боль парализовала его тело.