Читать книгу Ложный вакуум - Дмитрий Воротилин - Страница 2

Толпа демонстрантов, выкрикивающих агрессивные лозунги в адрес правительства, заполонила центральную площадь, мешая автомобильному движению. Разодетые в джинсы, футболки, рубашки демонстранты плевались, размахивали дубинками в адрес автомобилистов, разъяренно орущих на тех в тщетных попытках заставить их своими бурными речами уступить дорогу. Казалось, этот поток смоет все, что находится на его пути, поэтому в стороне от них стояли двое мужчин, одетых в черные брюки, серую рубашку с закатанными рукавами, промокшую от пота, затеняющую большую часть лица кепи. За спиной же у них было по черному рюкзаку. Это были Андрей Хомский и стажер-историк Анатоль Фицрой. Андрей, не сводя глаз с беснующейся толпы, держал руку на своих наручных часах. Лицо его мало чего выражало, кроме разве что неприязни к наблюдаемой картине, но в уме он ожидал неприятностей, и если они произойдут, то он в любой момент включит ультразвук с помощью часов, чтобы отпугнуть любителей лезть на рожон.

Анатоль же явно нервничал, крутя глазами по всем возможным сторонам. Его шея, казалось, не двигалась, лишь изредка дергалась в направлении стремительного взора. Невысокий, худощавый, с длинными руками, вытянутым лицом и острым подбородком, он скорее походил на хищную птицу, высматривающую себе добычу среди снующих мышек. Но этот сокол только догадывается о затаившемся в потоке хищнике покрупнее, так и ждущем, когда отведут глаза. Анатоль пытался обозреть весь поток, с непривычки мельтеша глазами по его волнам.

Казалось, воздух наполнен ржавым песком, он давит сродни раскаленным углям на грудную клетку, это океан из плавящего кожу груза, светом своим скорее заставляя ощущать падение в глубокий гравитационный колодец, нежели тепло и уют. Пропотевшие подмышки, спина, этот липкий кисловатый запах бил по голове. Золотая кислая картина только больше давила на нервы.

Мимо Андрея с Анатолем стремительно прошли два высокорослых чернокожих местных, успевших бросить неприятельские взгляды на туристов.

– Мы явно выделяемся среди них, – сказал, ткнув при этом в свою фуражку, как будто доказывая тем ее существование, Анатоль, как только те отошли достаточно далеко.

– Не имеет значения, – спокойно ответил Андрей, плавно поворачивая своей головой в стороны. – Не имеет ни малейшего значения то, во что мы одеты, как говорим, двигаемся. Местные все равно всегда очень быстро будут распознавать в нас чужаков. Мы только можем снизить эту возможность.

– И все же эта малюсенькая возможность может стать большой проблемой для будущего, – не унимался стажер.

– Если боишься за смутное будущее, примени светофор.

Андрею ни капельки не хотелось разъяснять молодому неопытному историку его обязанности, ограничения и методы его деятельности. Тем более он не особо в них разбирается. Видел многократно Аду в действе, но мало что мог разобрать среди топких формул, допущений и исключений, основанных на других параллельных вычислениях. Ему не составляло труда использовать формулы для ручного вычисления координат, разобрать и снова собрать без обнаружения лишних запчастей и прочих неудобных казусов СУС, что само по себе требовалось от каждого оператора. Только оператору, прошедшему специальное обучение, которое опробовали именно на его группе пионеров, позволялось управлять СУС. Задача историка состоит не только в сборе необходимых данных, но и в недопущении критических искажений. Страшно представить, но теоретически их наблюдения могут влиять на исторический процесс, что загрязняет исследования. Для этого и была создана шкала светофора, условно разделяемая на зеленую, желтую и красную зоны. Соответственно искажения, попадающие в зеленую зону, за искажения-то и не считаются, попадающие в желтую требовали внимания, а вот те, что попадали в красную, относились к критическим, недопустимым, обозначающих чрезмерное вмешательство в ход истории. Это деление условно, и шкалу дорабатывают в Институте, добавляя новые цвета. Это повышает чувствительность шкалы как инструмента в руках историка. Но даже сейчас этот дорабатываемый скальпель считается достаточным для исследований. Просто указываешь на то, что можно, что следует обдумать, а чем и в фантазии баловаться не рекомендуется.

Анатоль, секунду поразмыслив над словами Андрея, выдохнул, словно его грудь резко сжали обручем, промолвив с этим: «А, ну да». Он прекрасно осознавал суть светофора, что ему доверяют многие историки, да и сам до миссии не сомневался в его практической значимости. До миссии, но здесь он начал забывать про сухие безжизненные вычисления. Кругом суетились живые люди, которые никак не могли обрамляться в цифры. Культурный шок выбил его из колеи, в которой он заручился собственным осознанием своей компетентности. Рвавшийся в бой, застыл, как только его бросило в чужое бытие. Понемногу тот отходил, заметил Андрей тремя днями позже, но нервозность все же присутствует. Ответственность за исторический процесс – тяжелая ноша. Андрей сам ощутил это на своей первой миссии. Та группа юношей и девушек, в которую он входил, должна была осторожно ступать по узкой тропинке из условностей и страхов перед временными парадоксами. Наряду с этим давила необходимость обживаться в новом мире. Это было тяжелое время для всех, и вспоминать о нем сродни всматриванию в солнце. По крайней мере, тогда выработали примерную стратегию исследований, а на опыте его группы построили план обучения новых операторов, а также историков, таких как Анатоль. Он успокоился за все свои многочисленные миссии, ни разу не воспользовавшись за все это время ультразвуком. Но он никогда не забывал о том, что находится на чужой территории, что, наверно, и держало его в тонусе.

Перед ними бесновалась толпа, застопорившая полностью автомобильное движение. Ругательства лились в разные стороны и разрезали и без того раскаленный воздух, из-за которого, казалось, металл автомобилей плавится. Программа переводчика выводила в информационное окно глазных линз брань, слышимую практически отовсюду, выплескиваемую в основном на местных языках, в противовес официальному общему. Иногда перевести не удавалось, но Андрей понимал, что ничего приятного за этими словами не стоит. Ему это наскучило, поэтому он выключил переводчик легкими движениями по циферблату своих наручных часов, на которых доселе держал в выжидании руку. Вместо этого вывел на экран карту города в поисках обходного пути.

– Мы можем тут надолго задержаться, – сказал он, – но я нашел, как можно их обойти.

Андрей пошел первым, Анатоль, боковым зрением следя за толпой, неуклюже поплелся следом. Брать такси, попутку вообще запрещается правилами, а тут еще и демонстранты. В любом случае это опасно.

Анатоль не жаловался на погоду, хотя в голове у Андрея крутилась, извивалась ненависть к жаре. Он неплохо адаптируется к новым условиям. Андрею импонировало его серьезное отношение к миссии, в отличие от стажера оператора, Франца Леонтьева. Тот может стать профессионалом, будь он более дисциплинирован. Ему с трудом дается претэтика, предостерегающая от необдуманного вмешательства. Анатоль же спокойно смотрит в прошлое. Наверно, тот отчетливо понимает, что это именно прошлое.

Улица суживалась, гладкий асфальт сменялся стремительно песчаной тропой, по которой нужно было идти, смотря под ноги, а порой и обходить стороной небольшие выбоины. Вдоль дороги шли дома, уже не так презентабельно выставляющие себя, как здания в центральной части города. Эти здания отгораживались друг от друга злеными площадками, заброшенными мелким мусором, гнилыми деревяшками, пластиковыми пакетами, среди которых вальяжно располагались порой бездомные псы. Людей и автомобилей уже было не так много, как на площади, но шум гремел всюду. Людские ненависть, надежда, боль эхом проносились по закоулочкам, заставляя резонировать в душе неуютное ощущение постороннего в комнате. Страна уже месяц кричит обоюдным непониманием народа и власти. Этот крик – призыв о помощи утопающего, который так и не увидит человеческой помощи.

В этот день ООН провело заседание в попытках урегулировать ситуацию в стране, погрязшей в коррупции, беззаконии, терроризме. Андрей и Анатоль записали все заседание на скрытые видеокамеры, после чего также незаметно, как и установили, сняли их. Это послужит на благо практической истории и всей программы «Сошествие», сменяющей программу «Исход». Им только и нужно, что собирать утраченные и разрозненные факты естественной истории, что плавно должно собираться в историческое древо, самый точный, самый детализированный пейзаж истории человечества. Пейзаж этот будет гордостью Института, ведь благодаря ему будущее, которое так-то должно было быть прошлым, не будет туманным, но будет столь красочным, что позволит пришельцам спокойно жить без оглядки на возможные фатальные для их родного времени ошибки. Они не могут допустить непоправимых изменений. Поначалу все боялись временных парадоксов, опасались сделать лишний вздох, чтобы не допустить своего не-существования. Со временем волнения поутихли, даже стали наглее в исследованиях исторического древа. Все же не до такой степени, чтобы сбрасывать полностью со счетов неосторожную поступь астронавта по тропе динозавра. Хм, эти динозавры настолько плохо изучены, что до сих пор никто не знает точно, а можно ли убить своего дедушку до своего рождения и при этом не исчезнуть. Может на ход истории вообще невозможно повлиять, как-нибудь изменить его? Как бы там ни было, их все равно учитывают. Но Андрей мог бы ими заняться вплотную. После того, как число операторов увеличится. Вот для этого он обязан позаботиться о том, чтобы Франц смог пройти аккредитацию. А пока множество миссий, в различных временных отрезках, странах. Только вот раньше это был в основном умеренный климат. А сейчас ни с того, ни с сего эта затхлая жара. Это связано с исследованиями Ады, его историка. Она ведет свое историческое расследование, которое и привело их сюда. Неожиданно.

– Здесь скоро будет пустыня, – внезапно сказал Анатоль. Видимо сам себе, так как, не дожидаясь ответа, он добавил: – Именно здесь построят потом первые экозаводы, которые будут использовать для терраформирования, – повернулся к Андрею, в его голосе появился жар. – Наша миссия сама по себе может стать исторической.

Анатоль был заворожен картиной в своем воображении, желая поделиться ей с Андреем. Андрей понял, что того так взбудоражило: экозаводы, которые уже давно используются для стабилизации экологии на планете. Их начали строить, ужаснувшись неимоверными темпами исчезновения лесов, интенсивным изменением климата, предсказуемым только в том, что эти изменения не сулят ничего хорошего, а в результате ураганы бесчинствуют там, где их и в помине не было. Растут пустыни. Этот город не просто становится свалкой. Он уже начинает тонуть в песках. Мусор серди дороги близ центра перемешивается с песком. Асфальт исчезает не только из-за коррупции, но в результате небольших пылевых бурь. Пока что небольших. Власти не справляются с ситуацией, народ стонет от нищеты, от песков, которых здесь не было еще пару десятков лет назад. В недалеком будущем экозаводы подвергнут модернизации, из-за которой те сыграют значительную роль во всей жизни планеты.

Районы близ центра еще не так пугали, как окраинные. Там царил хаос. Были целые поселки самовольно воздвигнутых шалашей, палаток из различных подручных средств. О гигиене можно было и не говорить. То, что можно было назвать улицами, тонуло в помоях, перемешанных с песком. Казалось, сюда стекается все население страны в поисках какого-то спасения. Эти районы не рекомендуется посещать ни в какое-либо время, поэтому группе Андрея пришлось нелегко при проникновении в город. Пришлось использовать маскплащи, чтобы не натолкнуться на банды малолетних преступников, готовых убить за лишний повод поживиться, да военные патрули, которые может были даже более жестокие, нежели бандиты. Они бы точно схватили бы их и отвели в ближайшее отделение, чтобы допросить осмелившихся гулять по таким местам иностранцев, приняв бы их за шпионов.

Анатоль внимательно осматривался по сторонам. Казалось, его интересует каждая песчинка под ногами. Его нервность сошла на нет, предоставив быть простым созерцателем. Парень несколько осекся, когда Андрей окликнул его, указывая на поворот. Последний закоулок выходил на нужную улицу, по которой разливалось запыленное солнце.

Через дорогу располагалось бежевое трехэтажное здание отеля. Проскочили дорогу, по которой, дребезжа внутренностями, подобно кораблям среди бушующих дюн проплывали автомобили. Здание одиноко держало свое существование посреди немногочисленных пальм. Штукатурка потрескалась и сыпалась. Голубые окна заплыли серой пеной. При приближении возникла широкая арка, в глубине которой красовались деревянные ворота. Они были открыты, хоть и пришлось приложить силу, чтобы отворить их. За воротами же располагался небольшой внутренний дворик с высохшим и пережившим побои фонтаном из белого камня. За дверями все было гораздо сказочнее, нежели в тлеющей степи снаружи. В два верхних этажа располагались балконы, словно восходящих вверх тонкими шелковыми нитями. Первый этаж был полузакрыт арками, за которыми кругом располагался коридор. Пол то и дело засорялся песком, и его постоянно приходилось вычищать юному служащему, видно, внуку хозяина отеля. Из стен вылезали витые железные светильники, которые были повсеместным украшением отеля, создавая атмосферу, в которой заковано само время. Их зажигали по вечерам, и отель превращался в храм теней, которые, казалось, вот-вот заживут своей жизнью.

Портье, внук хозяина, вылетел из прохода, к которому направлялись гости, невысокий, худощавый, с выдающимися скулами, одетый в красную форму. Он резко остановился и на ломанном общем языке предложил свою помощь. Андрей не дал ему ничего, лишь спросил, пришли их друзья. Юноша активно закивал головой, скороговоркой выпаливая свои знания о жизни их друзей за последнюю пару часов. Хотя он и не следил за ними, в чем Андрей был уверен, говорил много, но лишь о том, как те появились, что сказали, что притащили с собой, как долго говорили с ним, в какой манере, что заказали из еды и прочее. Он лишь на несколько секунд замолкал по пути в небольшую залу, залитую черным солнцем. Солнце проникало сюда обходными путями, создавая здесь умеренную освещенность посреди легких стен, державших все же расписанный узорами потолок. Из колонн вырастали все те же железные светильники.

Ресепшен пустовал, из комнаты рядом раздавалась речь. Старик смотрел новости. Выйти он не смог бы, его ноги едва держали его тело. Андрей видел его лишь в первый день, когда ему, верно, не трепало душу уходящее здоровье. Это был сгорбленный старичок, с парой волос на всю голову, которую тот прикрывал тюбетейкой. Он грациозно приподнял ее при знакомстве, его морщинистое лицо, украшенное пепельной бородой, исказилось в беззубой улыбке. Балахон и тюбетейка делали из него обычного старика, но эта улыбка превращала его в неведомого мудреца, любителя жизни. Кругом засуха, а он находит время для улыбки незнакомцам. Хотя, может, тот просто проявляет любезность всякому, кого может увидеть вживую. В отеле нет никого кроме него и его внука. Или же юноша помогает старику своему не только из-за слабости его тела, но и немощи его ума. Вряд ли старик осознает то, что говорят в новостях. По крайней мере, Андрей так думал в первое время, пока не услышал случайно, как старик громогласно ниспускал юношу с хозяина отеля до тупого оборванца с руками, кои должно оторвать. Юноша все сносил, даже подобострастно смотрел на старика. Он не мог видеть в этом ничего, кроме заслуженной критики, ведь таким и должно быть воспитание мужчины в его глазах.

Андрей дал юноше чаевые, чтобы тот не шел за ними дальше. Поднявшись по скрипучей лестнице, прошли по узкому коридору с облупленными стенами. Рядом шли двери, сменяя друг друга. И вот та, что им нужна. Андрей открыл ее своим ключом. За ней располагалась небольшая прихожая, ведущая к двуместной спальне. Согласно легенде, они представились супружеской парой, но спали все равно в своих спальных мешках. Анатоль и Франц расположились в соседнем номере, но сейчас среди плавных витиеватых узоров, мягко ложащихся на глаза, были слышны голоса. Все собрались.

Все затихло. В проходе показалась высокая фигура. Человек самоуверенно развернулся и снова скрылся из поля зрения. Андрей с Анатолем последовали за ним. Их взору предстала комната с двуместной кроватью, больше походящей на обильно набитый пухом матрац. Посреди комнаты стоял стол, большую часть которого занимала интерактивная карта, а на ней располагалась чашка Петри с бесцветным гелем. Рядом со столом стояла Ада Улыбина в длинном сарафане черного цвета с серебряным обрамлением. Пышные каштановые волосы были распущены. На миссии она обычно заплетает косу, что крайне не любила, поэтому при любой возможности сразу же снимала какие-либо головные уборы и освобождала свои кудри. Ее тонкое личико выражало нескрываемое возбуждение. Франц, скрестив руки, стоял рядом с окном. Он был одет так же как и Андрей с Анатолем: серая рубашка, черные брюки, черные туфли. Его рост был выше среднего, голова словно была идеально подобрана к пропорциям его тела: невозможно было выделить что-то одно, хоть и присутствовала шея. Зато его хитрые глаза, да аляповатая улыбка выдавали в нем некую особенность, отличительную черту, которую Андрей выделил в качестве помехи на его пути становления оператором, в коей разглядывалось натяжное самодовольство. Он явно о чем-то оживленно спорил с Адой.

– Что, пробки? – сказала Ада, обращаясь к Андрею.

– Угу, город загорается, – настороженно ответил тот. В его словах выражалась одна простая мысль: им пора возвращаться.

Он подошел к столу с интерактивной картой и сумел рассмотреть, что она показывала: множество информационных окон, которые теснило своими размерами одно изображение человека в военной форме и со смуглым лицом, полным «благородства» и презрительного отношения к фотографу. Не обращая пристального внимания к этому человеку, Андрей вытащил свои глазные линзы, чтобы положить их в чашку с гелем. На карте сразу же появилось новое информационное окно, показывавшее данные с линз. Также бросил на карту небольшой коробок с видеокамерами, после чего сразу зажглось еще одно информационное окошко. Анатоль проделал то же самое, что привело к появлению новых окон.

Ада тут же приблизилась к столу и слегка нагнулась над картой.

– Было что-нибудь интересное? – спросила она, не поднимая головы.

После недолгого молчания, в котором Андрею не хотелось быть разрушителем, ответил Анатоль:

– Мы видели заседание. Началось спокойно, говорили о дружественной взаимопомощи, но закончилось так, словно никто не понимал, на каком даже языке говорит собеседник. Президент упрямо стоял на своем, что в стране возник кризис по вине тех, кто только прикидываются друзьями, что он сам может разобраться с кризисом, что войны не будет. А вот этот, – он ткнул пальцем в портрет на интерактивной карте, – ни словечка не произнес. Заседание прервали и решили продолжить его завтра.

– Завтра, значит… – Ада, оскалившись, зашевелила нижней челюстью, подобно хищнику в игре с добычей. Всем находящимся в комнате было известно, что это «завтра» не наступит. Вместо этого по всему городу вспыхнут беспорядки, которые начнутся с обстрела из тяжелых орудий по зданию, в котором должно было пройти заседание. Начнется бессмысленное кровопролитие.

Андрей в это время обошел стол, снял рюкзак, поставил его на пол и плюхнулся на матрац. Ада вопрошающе, с огоньком в глазах, уставилась на него, приподняв нижнюю губу.

– А ты что? Ничего не скажешь? – поинтересовалась она.

Тот и не хотел говорить. Миссия эта подходила к концу, хоть и очень быстро по сравнению с предыдущими. Причиной тому присутствие стажеров. Все это время Андрей с Адой менялись ими, что дать им возможность понять все тонкости их работы. Все завертелось, закружилось беспросветной метелью, что он и не успел опомниться, как уже направляется в отель не с Адой, не с Францем, но с Анатолем. Жара надоела, и ему хотелось побыстрее убраться отсюда, но ответить пришлось:

– Да Анатоль и так все рассказал. Из любого окна можно посмотреть и сразу понять, что скоро будет то, что должно быть. Ну, ты знаешь. Все старое: геноцид, кровь, трупы.

При последних словах Андрей поймал на себе странный взгляд Франца. В его глазах промелькнула растерянность, а нижняя губа на мгновение приспустилась, затем вновь вернулось его самодовольство. Андрей же продолжил:

– Собрали мотыльков, ушли. Никто нас не видел.

Кто вообще бы их заметил? На заседании они использовали стандартные видеокамеры на дистанционном управлении, которых в узком кругу называли мотыльками, способных быть неуловимыми для невооруженного глаза. В случае опасности использовали бы ультразвук, маскировочные плащи, на худой конец исчезли бы оттуда при помощи СУС.

– Я, верно, перегрелся, – протяжно начал говорить Андрей, переводя взгляд с Ады на Франца, – но вы похоже о чем-то живо беседовали до нашего появления? Сами что-то нарыли?

Ада, облизнув губы, повернулась вновь к карте.

– Достопочтенный генерал Умаали щепетильно относится к различного рода документации, – начала она, кивая на изображение человека в военной форме, – как и предполагали, он у себя дома в секретном сейфе держит всю черную документацию. И чего там только нет! Если президента можно объявить в чистой паранойе, то генерал скорее причина всяких подозрений, но он умудрился отвести от себя любое недоверие. Бережно хранил в сейфе записи о поставках оружия, техники, денег от западных «друзей». Они кормят его, чтобы тот совершил здесь переворот, однако, сам не доверяет похоже никому. На то и припас записи – в качестве страховки. Поставки были длительные, но шли в основном повстанцам. Это понятно, ведь им давали только то, что считали необходимым, чтобы они не смогли одержать победу. Им нужно было только навести шуму. Теперь понятно, как они смогли начать войну при здании, где должно было пройти столь ответственное заседание. Им позволили. Вы понимаете, что это значит? – она разжигалась буквально на глазах, а последние слова даже коснулись жаром Андрея. Однако ответил Франц намеренно с язвительными нотками в голосе, но все же стараясь кого-то упрекнуть, вероятно, самого Умаали:

– То, что один человек повинен в смерти тысяч других людей?

Выражение лица Ады на мгновение застыло. Мгновением позже она убеждающим взглядом смотрела на Франца.

– Умаали, – стажер указал на изображение на карте, – он массовый убийца.

Андрей внимательно присмотрелся к нему. Полуулыбка того граничила с чем-то неприятным. Кажется, Франц скажет сейчас то, что может помешать стать ему оператором. Андрей занервничал. Он должен был воспитать достойного преемника, но, если Франц будет поддаваться чувствам, то создаст неблагоприятную ситуацию для исторического древа. Вмешательство в ход истории строго запрещено. Все это знают, но не все понимают.

– Так что это значит? – Андрей решил вклиниться.

Ада словно очнулась от летаргического сна, с вновь пришедшим к ней воодушевлением продолжив:

– Мы стоим у истоков создания Альянса! – верно, она и без публики вынесла бы это столь торжественно. – Умаали, несмотря на то, что он станет во главе временного правительства, что у него есть записи тайных сделок, все равно будет пешкой в чужих руках. В стране нагрянет тоталитарный режим с целью подавить бунт. У них получится. Да вот только страна обнищает, и единственное что ей останется – впустить соседей до своих природных богатств, после чего из страны будут выкачивать ресурсы с неизгладимой жадностью. Неизвестно, что должен был делать Умаали со своими тайными записями, но известно, что он стремился к переговорам. Вероятно, он мог бы ими и воспользоваться, однако, нам известно, что его убьют члены временного правительства. Власть он, как видите, не удержит. Временное правительство сговорится с Протоальянсом, – она намеренно подчеркнула последнее слово, – которое возымеет здесь еще большую власть, нежели при Умаали. Со временем о войне забудут, экономика должна воспрянуть духом, даже наука будет стремительно развиваться. Пустыня должна будет расти и рано или поздно занять подавляющую часть территории страны. И вот тут-то начинается самое интересное! Развивающаяся здесь наука бросит все свои силы на борьбу с пустыней. Хоть с ней будут бороться во многих уголках планеты, но именно здесь возникнут новые усовершенствованные технологии экозаводов. Теория о важности для нашей цивилизации этих усовершенствований может подтвердиться здесь.

– Это настолько серьезно? – задался Андрей.

– О да! Угроза опустынивания, как известно, из-за своей масштабности заставит разрастись Протоальянс еще больше, а главным козырем для этого будет местная технология экозаводов. Что уж говорить про колонизацию планет в будущем Протоальянса! Космическая программа еще больше сотрет границы между государствами. А для терраформирования потребуется та же технология экозаводов. Это замкнутый круг. Однако, для дальнейших выводов необходимы дополнительные исследования.

– То есть освоение космоса, вызванное необходимостью новой территории ввиду перенаселения, было вызвано благодаря тому, что творится сейчас здесь? – с некоторой затаенностью, возмущением произнес Франц.

Франц явно не хотел мириться со своими мыслями. Видно, это и было предметом дискуссии его и Ады до того, как пришли Андрей и Анатоль.

– История – это спираль, – Ада сказала это, словно доказывала математическую аксиому непонимающему школьнику, но впившемуся зубами в ее следствие, нежели в ее природу.

Франц расплылся в своей протестующей улыбке и настойчиво, активно жестикулируя, принялся сражаться с мельницами:

– Я знаю, что история полна казусов и бессмысленных повторений, что ей необходим любой опыт, чтобы разобраться в том, что плохо, что хорошо. Из всякого времени можно вычленить что-то, что можно в дальнейшем использовать во благо всего человечества. Но я не понимаю, как можно вот так вот просто выносить и терпеть таких подонков, как этот Умаали, как весь этот Протоальянс. Все они небось хотели войти в историю. Того же Умаали совсем недавно называли героем и мучеником, а что в результате? Раскрыли сегодня его истинную сущность, в которой он просто хотел власти, ему плевать на людей.

– Герой или злодей, нам ли решать? – Ада нервно оскалилась, готовая впиться в глотку. – Да, его и вправду считали мучеником, но скоро всем будет известно, что его рыльце в пушку. Сегодня его зовут так, а завтра иначе. Ты и сам ведь сказал, что из любого времени можно подчерпнуть что-то хорошее. Кем бы ни был Умаали, он послужил истории, и не имеет значения как.

– История – это слово, которым всего лишь обозначают науку, которой занимаются люди, – казалось, Франц и не намеревается отступать. Выражение его лица стало озабоченным, а движения рук словно уколы. – Это несправедливо.

– Если бы история была разумна, знала бы она о том, к чему все это приведет, а если б знала, позволила бы свершиться? – молчание внезапно нарушил Анатоль. Его появление было сродни облачившемуся в плоть доселе незримому приведению. Поэтому изначально его слова приковали к себе лишь невольное внимание остальных, чуть позже их содержание стало проникать глубже в их умы.

– Имеешь в виду, будь она похожа на человека? – Франц нахмурил брови в попытке осмыслить слова Анатоля.

– Ну да, – Анатоль сказал так, будто говорил что-то крайне очевидное. – Умаали же не знал, к чему приведут его поступки, имей он даже какие не какие, но планы. Не будь него, кто-нибудь другой бы это сделал. Только вот, когда? Вышло бы из чужих рук возможность создания новой технологии экозаводов? Он оказался в нужном месте в нужное время. И история, и люди слепы. Но друг без друга не будет того, ни другого.

– Звучит больше как оправдание. Человек слеп, история тоже, следовательно, пусть творят, что им вздумается, – подытожил Франц.

Анатоль верно подметил, что подобные Умаали необходимы для истории, подумал Андрей, ведь именно за это и цепляется душой Франц. Как история может нуждаться в них? Не нуждается, они просто сосуществуют, идут по спирали.

– История – это всего лишь следствие действий и поступков конкретных людей. Вот мы и конкретизируем, кто, что и когда, – Анатоль сказал это без каких-либо эмоций, отстраненно, словно давая Францу очередную строчку для подписи.

Франц покосился на окно. «Видимо, он вправду потерялся во времени» – подумал Андрей. Он столкнулся с властью помочь людям, оказавшимся в беде. Это его пьянит. Поэтому Андрею необходимо было встряхнуть того, чтобы предупредить беду.

– А ты, Франц, ты сейчас где находишься? – начал он ровным тоном. – Какому времени ты принадлежишь?

– Это всего лишь… э…

– Воспоминание. Всего лишь воспоминание. Ты хочешь изменить воспоминание? Куда же денется твое настоящее, которое и существует благодаря этому воспоминанию? Изменив воспоминание, останется ли твое настоящее, благодаря которому ты вспоминаешь? Сможешь ли ты тогда вспоминать? – стандартный ход для борьбы с временной дезориентации оператора, как у Франца. Если не поможет, то придется применить и более сложные трюки. Франц застрял в разных временах, не разделяя своего и прошлого. Он должен осознать масштабы деятельности оператора, увидеть, что тот смотрит из ограниченной плоскости, коей сам не принадлежит.

Выражение лица Франца замерло на мгновение, после чего его губы зашевелились, в глазах загорелся огонь, сдерживая какое-то внутреннее давление. Он поплелся к столу.

– Еще не известно, – парировал он, – может, между ними и нет никакой причинно-следственной связи, может, ничего и изменить нельзя.

– Тогда и волноваться не о чем. И все же где ты?

– Я живу… Мы ведь все теперь живем в воспоминании, которое гораздо старше этого, – Франц ткнул пальцем и уперся им в твердую поверхность стола, – а в настоящее вернуться не можем.

Ну вот, Франц задел проблему Исхода.

– Тем более. Мы живем в воспоминании.

– Но не в сейчас.

– Вспоминаем из настоящего, чтобы понять само настоящее, – Андрей уже начинал ощущать, что Франц сдает позиции, поэтому решил закончить дискуссию возвращением Францу его же слов: – и это не дает уже нам делать все, что вздумается.

Франц уже упирался ладонями в стол, а его глуповатая улыбка была теперь тенью отчаяния, которое он доселе скрывал.

– А вы сами верите, что можете когда-нибудь вернуться домой? – сказал стажер с видом человека, поднимающегося на эшафот, но с искусственной смелостью, тогда как внутри он также пал духом перед бессмысленностью происходящего вокруг.

Андрей уставился на того, на секунду спросив себя, без слов, просто посмотрев глубже обычного. Где-то что-то било ладонями по водной глади, которые просто стерлись, вновь и вновь создавая обычный плеск. Андрей только и сказал в ответ:

– Нет.

Андрей ударился всем телом о поверхность воды. Он не юлил с Францем, ему действительно не видно горизонта. Темнота, Исход, Восхождение… Может вселенная так агонизирует в преддверии своей гибели. Что если они не решат проблему Темноты, даже дойдя до своего родного времени, которое уже не будет, однако, родным? Андрея уже не будет к этому времени, но эта мысль его пугала.

Франц выпрямился, прошел обратно к окну. Смотря в окно, он ничего не видел, потому что тяжелые мысли завладели им. Наконец он обернулся и спросил, обращаясь на этот раз ко всем присутствующим:

– Кто-нибудь вообще верит здесь?

Ада, до этого момента с любопытством наблюдавшая за диалогом Андрея с Францем, дернула головой, волосы всколыхнулись.

– Я просто делаю свою работу, – с воодушевлением сказала она.

Франц вопросительно уставился на Анатоля. Тот безразличным тоном произнес лишь:

– Я уже смирился с этим.

– Так тебя это волнует? – поинтересовался Андрей.

– Да, – вяло ответил Франц, но затем энергично, будто оправдываясь, добавил: – Да, да, да. Я понял, что это лишь воспоминание, и оно не должно быть следствием настоящего.

Его явно задела дискуссия. Повисло томное молчание, которое оживленным тоном нарушила Ада:

– Я рада, что мы разобрались, но, думаю, нам надо выбираться из города, пока не стало здесь слишком жарко.

После этих слов комната погрязла в движении. Анатоль и Франц вышли, чтобы проверить свой номер, не забыли они там чего-нибудь. Андрей занялся своим рюкзаком. Все было на месте: СУС, маскировочный плащ, спальный мешок, термос со встроенным фильтром, который часто использовался на этой миссии, сухпаек. Сухпаек был едва тронут, он вообще был рассчитан на двухнедельное потребление, представляя собой небольшую металлическую коробку с высокоэнергетической пищей внутри. Большую часть поклажи составлял СУС, представлявший собой двадцатикилограммовый параллелепипед с закругленными краями без единого шва, без каких-либо соединений. Его темная поверхность мягко отражала солнечный свет. Это можно было бы приписать к произведению искусства. Андрею нравилось любоваться этим шедевром. Этот шедевр весил двадцать килограмм, и переносить его в течение всего дня было возможно лишь благодаря встроенным рессорам в рюкзаке, значительно снижающим воздействие массы устройства.

Ада же сворачивала одно за другим информационные окна на интерактивной карте, отправляя в плавание за горизонт карты, пока не осталась лишь эмблема Института на голубом фоне. Затем она принялась убирать в свой рюкзак вместе с картой мотыльков, оставив только чашу Петри с линзами, которые еще пригодятся.

Андрей подошел к ней, намереваясь спросить, чтобы никто кроме нее не услышал. Ада же, завидев его по другую сторону стола, приподняла голову с вопрошающим взглядом. Андрей почувствовал, что уже и не хочет ничего говорить. Ада дала ответ своими глазами, спрашивая и отвечая. Может она и не знала, что он действительно хотел спросить, однако, ему хватило лишь этого немого жеста, в котором тот услышал только: «И ты с этим живешь?». Как же она справляется с этим, подумал Андрей. Как она вообще живет без этого? Он просто поинтересовался другим:

– Получила сегодня нечто весомое?

– Не то слово! – в ее речи вспыхнул все тот же огонь. – Это потрясающе, хватит на целую диссертацию. Хотя, я только воображаю, ведь сперва данные предстоит обработать. И может быть, позже нам придется вернуться сюда, когда пустыня полностью поглотит страну, – она обратила внимание на пыль в своих волосах, на одежде, начала энергично стряхивать ее, приговаривая: – Чертова пустыня. Ненавижу.

Да, Андрей понимал отлично, что они еще вернутся сюда. Вся эта история с экозаводами просто обязывает их к этому.

Вошли стажеры, заявив, что проверили все углы, зачистили. Андрей с Адой также принялись осматривать номер в поисках мелочей, которые они могли бы оставить. Ничего не обнаружив, вышли из номера, предоставив роботу зачистить следы их присутствия. Когда вернулись, обнаружили поблескивающий шар, как и обычно, висящим в воздухе, словно это его ниша. Аппарат записывал все, к чему они прикасались, чтобы впоследствии дотошно стерилизовать последние дни их жизни. Он оставался в комнате всегда, даже если все покидали ее, на случай проникновения посторонних. Замаскированного в воздухе, его никто не заметил бы, однако, с его помощью можно было бы следить за незваными гостями.

Покинули отель молча. Юноша-портье болтал, провожая их, Андрей же угрюмо ответил тому «Угу», после чего вышли за массивные ворота. В ближайшем закоулке надели маскплащи. Весь дальнейший путь вел через трущобы, рваные палатки, загаженные грязью и помоями тропы среди шалашей, построенных из мусора. Позади раздавались выстрелы. Буря начиналась. В пустыне нашли небольшой островок жизни, где и решили установить временный лагерь. Поставили палатку из маскировочного материала. Запустили мотыльков в сторону города. К ночи все улеглось. Казалось, что побоища не будет, но на следующее утро вспыхнуло пламя, грянули танки, здание, где проходило заседание ООН, пострадало первым, дальше посыпались стекла, бетон, кости. Положение накалилось до предела. Мотыльки передавали картинку, паря над головами обезумевшей толпы. Кто-то пытался спрятаться, но большая часть металась по территории, подобно стае голодных волков. Повстанцы шли напролом, они были слишком самоуверенны, армия била по ним без предупреждения, и в этой куче гибли те, кто пытался просто найти укрытие.

Как бы там ни было, ожидания побоища подтвердились. Команде оставалось проследить за Умаали после событий, перевернувших небольшой клочок пустыни с ног на голову. Однако этому не суждено было свершиться. В верхнем правом уголке поля зрения орлов Андрея зажглось красным сообщение. Дыхание притаилось. Сообщение могли послать только из центра управления, из их времени с помощью струны, что разрешалось делать только в крайних случаях. Метнув взор на своих спутников и убедившись по их вопросительному взору в пустоту в том, что и им пришло сообщение, Андрей открыл его. Сообщение содержало лишь три слова: «Код красный. Незамедлительное возвращение». ЦУП требовал незамедлительного возвращения. Что-то произошло. Андрей снова посмотрел на спутников. Те выжидающе уставились на него.

– Ну, что стоим? – буркнул Андрей после непродолжительной паузы. – Собираемся.

После того, как свернули лагерь, вернули мотыльков, Андрей сказал Францу, чтоб тот осуществил переход. Понуренный, парень воспрянул духом, взволновано открыл отделение с СУС. Ему предстояло вручную вводить координаты. Да и в поле делал он это впервые. Вот он прилагает ладонь к темной поверхности СУС, та оживает, голубой квадрат из-под его ладони вырастает до краев устройства. Появляется поле для ввода пароля. Франц молча вводит его. Появляется панель управления со множеством подокон, графиков, цифр, сменяющих друг друга в реальном времени. Андрей внимательно наблюдал за его действиями, которые тот в свою очередь комментировал: «Проверяю заряд: девяносто девять и девяносто девять процентов. Последняя калибровка навигационной системы состоялось девяносто четыре часа назад. Успешно. Дополнительная проверка была двенадцать часов назад. Успешно. Проверяю память. Сверяю координаты. Отклонений нет. Ввожу координаты пункта назначения из памяти: буферная камера номер семь…». Он осекся. Пульсирующая кривая в верхнем правом углу извивалась сильнее обычного. Дольше обычного.

– Струна, она вибрирует как-то странно, – заметил Франц, обернувшись к Андрею. – Ее сейчас используют, причем на огромной мощности.

Да, было похоже на то. Андрей кивнул тому, чтобы продолжал. Франц ввел запрос на буферную камеру. Ответ пришел спустя десять секунд, что также было слишком долго. ЦУП разрешил переход. Франц выпрямился, не переставая комментировать: «Радиус покрытия составляет два метра, поэтому не заходите за границу, прошу пристегнуть ремни». Красная линия очертила вокруг устройства круг. Раздался приятный женский голос: «В радиусе двух метров располагается четыре лица, допущенных к переходу, убедительная просьба приблизиться к СУС ближе для более комфортного перехода!». Затем красная линия вновь очертила круг, женский голос вновь раздался, на этот раз попросив сделать вдох и задержать дыхание за три секунды до перехода, а также пожелав приятного путешествия. На экране пошел обратный отсчет. Десять, девять, восемь… пять, четыре… вновь раздалось предупреждение о необходимости задержать дыхание. Три, два, один.

Ноги оторвались от земли на несколько сантиметров, оазис исчез, появилось странное ощущение, что вокруг ничего нет, вообще ничего, но руки и ноги не могли двигаться, словно скованные железом. Может вокруг что-то есть, но этого не видно? И это еще один вопрос, на который пока нет ответа, также, как и на вопрос, что такое Темнота, ответить на который они должны с помощью использования того, что они и так не до конца понимают. Хотя, может быть все это иллюзия или игра воображения, ведь сейчас они обманывают пространство-время, но трудно понять, как долго длится этот прыжок: минуту, секунду, а может и нельзя говорить в данном случае о времени. Ноги коснулись твердой почвы. Это пол буферной камеры. Зажегся свет, озаривший белые ровные стены помещения размером шесть на шесть метров с высоким потолком. Свет шел с потолка, но было не понятно, что именно является его источником. Можно было выдохнуть, вслед за чем пошло неприятное сдавливающее ощущение в груди, быстро растекающееся по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Голова на время закружилась, но Андрей равномерно и глубоко задышал. Все прошло. Рядом стояла Ада, которая также глубоко дышала. Франц и Анатоль едва держались на подкошенных ногах, в которые еще уперлись их руки в попытке не упасть. Дышали они слишком часто, подняли глаза в удивлении, как будто в первый раз, на Андрея с Адой. И словно это было толчком к тому, чтобы вспомнить, как надо дышать в таких ситуациях. Ничего, со временем они поймут. Их учили, в поле все равно будешь думать о чем-то другом, даже доведя навык до автоматизма. Переход в первый раз сильно отвлекает от правильности.

На одной из стен загорелось информационное окно с фото каждого из прибывших: холодная выправка Анатоля, глуповатая полуулыбка Франца, горделиво вздернутый подбородок Ады, безразличный, пустой взгляд Андрея – все было видно на них. Каждое фото сопровождал в пару предложений текст, в котором описывался статус сотрудников. И еще одно сообщение: «Подождите. Идет аутентификация». Это занимало не больше секунды на каждого, после чего фото загоралось зеленым и появлялось сообщение: «Аутентификация прошла успешно. Доступ разрешен». Стены буферной камеры были напичканы датчиками, проверяющими всех людей, находящихся в ней, чтобы не допустить нежелательных лиц ни в стены самого Института, ни за его пределы. Помимо всего прочего, они проверяли физическое здоровье, что также пожирало время проверки. На памяти Андрея не было ни единого случая, когда проверка физического здоровья приводило к тому, чтобы к новоприбывшему компьютер посылал медгруппу. Однако сейчас у него было недоброе предчувствие. Его здоровье не вызывало в нем самом беспокойства. Он все думал, что ему предстоит увидеть в коридоре.

По завершении данного процесса появилось последнее сообщение об отсутствии незарегистрированных лиц. Приятный, низковатый женский голос поприветствовал путников: «Добро пожаловать в Институт космических исследований». На противоположной стене возникли очертания дверей.