Читать книгу Северная сторона сердца - Долорес Редондо - Страница 8

Академия ФБР, Квантико, штат Вирджиния

Четверг, 25 августа 2005 года

Амайя шла по коридорам ФБР, глядя в спину агента Эмерсона. Несколько минут назад он сказал ей следовать за ним, обменявшись перед этим лишь несколькими вежливыми фразами. Саласар быстро поняла, что Эмерсон ничем ей не поможет; он избегал смотреть на нее и шел на два шага впереди, держа дистанцию. Накануне отношения между ними, казалось, были безнадежно испорчены, поэтому она не стала задавать никаких вопросов и лишь старалась запомнить замысловатый маршрут, которым он ее вел. Амайя подозревала, что агент нарочно делает бесчисленные повороты, чтобы сбить ее с толку. Она была почти убеждена в этом, когда они дошли до конца узкого коридора и спустились в лифте на первый цокольный этаж. Двери открылись; за ними обнаружился просторный зал, разделенный низкими панелями, за которыми стояли столы и работали агенты. Вошедшие остановились перед одной из многочисленных дверей, ведущих внутрь разгороженного панелями помещения. Указав на два стула возле стены, Эмерсон сказал ей подождать. Затем легонько постучал костяшками пальцев по двери и вошел внутрь, оставив ее снаружи. Амайя заметила, что, как только она осталась одна, работники, сидевшие за столами, с интересом уставились на нее. Не ускользнуло от нее и то, как взгляд одного из них переместился в точку над ее головой. Амайя подняла глаза и увидела мигающий красный глазок камеры. Она сделала глубокий вдох. За ней наблюдали.

* * *

Агент Эмерсон вошел в кабинет, поздоровался с присутствующими и занял неприметное место у стены. Он надеялся, что застанет Дюпри, агента Такер и агента Джонсона, и его удивило присутствие еще двоих мужчин, которые вместе с Дюпри наблюдали за ожидавшей снаружи женщиной через экран в кабинете. Заместитель инспектора Амайя Саласар была приятной молодой женщиной: длинные светлые волосы аккуратно собраны в хвост, в ушах маленькие серьги, на ногах чистые туфли (всегда положительный знак), прямая спина и высоко поднятая голова. От Дюпри не ускользнул ее быстрый взгляд в камеру. Она знала, что за ней наблюдают, и это, казалось, нисколько ее не смущало: движения и выражение лица Саласар оставались спокойными и уверенными.

Стоя возле стола, агент Джонсон открыл папку и начал читать вслух. Его голос был серьезен, а тон – спокоен и назидателен, как у профессора, хотя внешне он скорее напоминал викторианского доктора, чему способствовали усы и бородка, аккуратно подстриженные и до времени поседевшие. С того дня, как тридцать лет назад он поступил в академию, Джонсон не прибавил ни одного грамма жира и весил, возможно, даже чуть меньше, чем в то далекое время. Он хвастался, что носит все те же костюмы, и кое-кто мог бы поклясться, что так оно и есть – слишком уж свободно болтались они на вешалке, которую представляло собой его тело.

– Амайя Саласар, возраст двадцать пять лет, училась в Католическом университете Лойолы в Бостоне, специальность – право, социальные и поведенческие науки. Изучала научное невербальное общение и криминологию, абсолютная отличница. Закончила обучение, вернулась на родину, поступила на службу в полицию.

Один из мужчин, смотревших вместе с Дюпри на экран, кивнул, не выдавая произведенного на него впечатления. Джим Уилсон был нынешним шефом Национального центра криминальной информации и одним из первых участвовал в его формировании. В его базе содержалась информация не только об убийствах, изнасилованиях и грабежах с применением насилия, но и о нарушителях закона, бандитах, террористах, пропавших без вести, лицах, проживающих под чужой личностью… Информацию для своей базы данных Уилсон собирал по всему миру, дополнив ее сведениями о судимости тысяч преступников. Сейчас база насчитывала около пятнадцати миллионов записей.

Еще одним присутствующим был Майкл Вердон, шеф отдела уголовного розыска. Все знали, что они с Уилсоном закадычные друзья. Обоим было около шестидесяти, оба почти одновременно поступили на службу в ФБР, а теперь, казалось, с трудом прикрывали редкими волосами все более гладкий череп. На этом, впрочем, сходство заканчивалось. Майкл Вердон был сложен атлетически, с глубоко въевшимся, как у моряка, загаром, и без труда прошел бы физические испытания, необходимые курсанту для поступления. Уилсон же был из тех людей, которые кажутся в приличной физической форме, только если посмотреть сзади. Спереди же бросался в глаза круглый живот, соответствующий как минимум шестимесячной беременности.

Вместе Уилсон и Вердон были создателями Секретного описательного индекса идентификации, новаторской программы восьмидесятых годов, которая позволяла сопоставлять особенности преступления с характеристиками убийц, изученными и внесенными в систему. Программа обнаруживала совпадения и по отпечаткам пальцев помогала вычислить подозреваемого. В то время отпечатки пальцев можно было сопоставить только в случае, если субъект находится в тюрьме или побывал там однажды; заодно предлагался список его сокамерников и потенциальных сообщников. По сравнению с современной технологией Секретный описательный индекс идентификации был динозавром, однако именно он заложил основы баз данных, которые сегодня используются во всем мире.

Уилсон пробежал глазами свою копию отчета Амайи Саласар и согласно кивнул, когда Майкл Вердон задал наконец вопрос, который витал в воздухе:

– Почему мы не завербовали ее, когда она училась? Лойолу заканчивали наши лучшие агенты.

– Шеф ее тогда еще приметил, – сказал Джонсон, указывая подбородком на Дюпри, который продолжал внимательно наблюдать за женщиной на экране, – и даже сделал попытку завербовать. Все складывалось как нельзя лучше: чистое прошлое, с двенадцати лет училась в Америке в отличных интернатах. Завела пару незначительных романов с американскими коллегами. Отношения закончились по взаимному согласию. Никаких наркотиков, никаких скандалов. Мы получили специальную рекомендацию от ректора Университета Лойолы. Саласар представила блестящую дипломную работу о… – Джонсон поискал в отчете полное название. – Вот: «Невербальная коммуникация несовершеннолетних, подверженных угрозе социальной изоляции». Но когда мы обратились к ней с предложением, она заявила, что желает вернуться в Европу.

– В Испанию, – добавил Дюпри, который до этого момента молчал.

– Да, на север Испании, в Памплону, – пояснил Джонсон. – Ее без проблем взяли бы в Национальную полицию или Гражданскую гвардию, однако она поступила в небольшой полицейский корпус – местную полицию Наварры.

– И теперь мы снова видим ее здесь, – задумчиво сказал Вердон, не обращаясь ни к кому лично. Он покинул свое место рядом с Дюпри и пересел на один из стульев, стоявших у двери.

– Верно. – Джонсон улыбнулся. – По правде сказать, мы никогда не теряли ее из виду, и неудивительно, что благодаря исключительно собственным данным Саласар так быстро продвинулась: у себя на родине она самый молодой заместитель инспектора, скоро ее наверняка снова повысят. У нее безупречная карьера и…

– И вы не знаете, что с ней делать, – перебила его агент Такер, с досадой бросая на стол свою копию отчета. – Нет доброго дела, которое осталось бы безнаказанным, особенно если это дело рук женщины, – добавила она с притворным смирением.

Джонсон приподнял бровь. Такер не упускала случая показать свою непримиримую позицию по отношению к сексизму. Джонсон предполагал, что, как и многие, Такер некогда получила свое – за то, что женщина, за то, что афроамериканка… Но также он знал, что она была карьеристкой и метила на должность Дюпри и что, продвигаясь к намеченной цели, кромсала у себя на пути всех, независимо от пола. За последние два года Такер растоптала трех криминалистов, которые были назначены ей в качестве вспомогательных аналитиков: мужчину и двух женщин. Если она и терпела рядом с собой Эмерсона, то лишь потому, что тот был профессиональным подхалимом, наделенным талантом найти свое место под солнцем где угодно.

Эмерсон пожал плечами:

– В любом случае уровень преступности в этом районе крайне низок; не думаю, что она видела за это время хоть один труп, кроме самоубийств и жертв семейного насилия. Скорее всего, она потеряла квалификацию.

Дюпри посмотрел на него почти удивленно, словно забыв о его присутствии. По выражению его лица Эмерсон понял, что замечание не доставило ему ни малейшего удовольствия.

– Вы ошибаетесь, – возразила Такер. – Она в одиночку выследила коллекционера, а это самый опасный и неуловимый вид преступников. Освободила женщину, которую он похитил, и доказала, что преступник удерживает еще как минимум двух, готовясь их убить.

Эмерсон сжал челюсти с такой силой, словно был готов раскрошить собственные зубы.

– Зачем полицейскому ее уровня туда возвращаться? – задумчиво спросил Вердон. – Зачем ей эта Испания?

– Чтобы подождать, – ответил Дюпри.

– Подождать чего?

Дюпри не ответил. Он чуть заметно улыбнулся и опустил глаза, глядя на молодую женщину на экране.

– Когда мы рассылаем приглашения европейским полицейским, – заговорил Джонсон, – конечный выбор мы предоставляем местному начальству; оно само должно решить, кого к нам прислать. Однако заместителя инспектора Саласар пригласили лично. – Он улыбнулся. – Получив приглашение, ее упаковали и отправили нам срочной почтой.

– Ее неведение нам только на руку, – добавил Дюпри.

Шеф Уилсон, молча следивший за беседой, двинулся к боковой двери, ведущей в соседний кабинет. Положив руку на дверную ручку, он снова посмотрел на Дюпри.

– Ты знаешь, что я думаю. Однажды она уже отказалась от нашего предложения, а ее блестящие профессиональные качества не оправдывают нахальства. Но если она в состоянии объяснить вот это… – Он указал бледным пальцем на разноцветные стикеры, торчащие из папки на столе. – Если ты полагаешь, что за ее нахальством стоит гениальность, можешь рассчитывать на мою поддержку в любом решении, которое примешь.

– Спасибо, Джим, я ценю это. – Дюпри кивнул.

– Поблагодаришь в том случае, если у нее есть четкое объяснение того, что она тут натворила. Буду следить за беседой из своего кабинета.

Дюпри кивнул и подождал, пока за Уилсоном закроется дверь.

– Джонсон, пригласите ее.

* * *

Сидя в офисном кресле напротив агента Дюпри, слева от себя Амайя могла видеть Джонсона и Такер, а справа – Эмерсона. Только сидевший у двери человек, имени которого она не знала и которого ей не представили, оставался вне поля ее зрения. Дюпри не пожал ей руку и не поздоровался. Он продолжал листать лежавший на столе отчет, который Саласар сразу узнала по цветным стикерам.

Дюпри заговорил так неожиданно, что она вздрогнула.

– Вчера агент Такер передала вам данные по реальному делу для упражнения. Задание состояло из трех профилей: один поведенческий, другой географический и третий виктимологический.

Он указал на часы за спиной, которые показывали девять сорок пять.

– Несмотря на то что ваш инструктор дал вам время до двенадцати часов, вы справились первой, причем всего за три часа. – Он поднес доклад к глазам. – Это можно было бы считать рекордом, если б не тот факт, что вы вернули нам дело в том виде, в каком его получили, добавив чуть более полудюжины цветных стикеров и такое же количество кратких замечаний.

– Сэр… – начала Амайя.

Дюпри поднял руку, прерывая ее.

– Ваша первая запись гласит: «Отсутствуют данные по третьему делу». – Он вопрошающе посмотрел на нее. – Скажите, заместитель инспектора Саласар, что навело вас на мысль о том, что существует третий случай?

Она сглотнула, прежде чем заговорить:

– Это следует из замечания агента Такер, сделанного во время семинара.

Дюпри поднял бровь. Агент Такер оживилась, услышав свое имя.

– В какой-то момент во время презентации, – пояснила Амайя, – она сказала: «Учитывая широкую зону, в которой действует убийца». Сэр, для грека или итальянца четыре часа езды, отделяющие Техас от Оклахомы, могут быть большим расстоянием, но для американца это не так. Заявление агента Такер заставило меня задуматься о том, что, вероятно, есть еще один случай, о котором нам не сообщили.

– Но ваш тьютор сказал, что у вас имеются все данные, которыми мы располагаем… – настаивал Дюпри.

– Вполне естественно, что они не раскрывают всех подробностей открытого дела только для того, чтобы практиканты выполнили упражнение, – рассудила Амайя.

Агент Такер сделала шаг вперед:

– Если исходить из предпосылки, что других данных нет, то тех, что мы предоставили, было достаточно для выполнения упражнения.

Дюпри уловил легкий скепсис, отразившийся на лице Амайи при этих словах Такер.

– Но вы не согласны с этой предпосылкой… – подбодрил ее Дюпри.

– Я исходила из того, что все указывает на как минимум еще один случай.

Агент откинулся в кресле и несколько секунд, которые показались ей вечностью, пристально смотрел на Амайю.

– Действительно, – продолжил он, – заявление мальчика, застрявшего под курятником Джонсов, было только началом. Для него нет большой разницы между композитором и дирижером оркестра, но он обрисовал ритуал, который заставил нас заподозрить, что это не первое такое убийство. Мы получили разрешение на эксгумацию и вскрытие Мейсонов, погибших у себя на ферме месяцем ранее, о которых агент вспомнил из-за необычайного сходства сценариев. Тогда мы сделали открытие, которое не было упомянуто в условии упражнения. Не знаю, знакомы ли вы с последствиями бальзамирования трупов… Быстрое удаление и замена крови бальзамирующей жидкостью на первых порах не позволяет различить невооруженным глазом некоторые следы, но через месяц изменение цвета заметно и четко различимо под лампой черного света. Так вот: на всех телах имелись следы веревок, в том числе и на теле отца.

Амайя сидела не шевелясь. Дюпри снова подался вперед, рассматривая отчет и перебирая бумаги.

– Во втором замечании, – сказал он, поднося к глазам приклеенный к указательному пальцу стикер, – вы указываете: «Он спасает их от опустошения», «Он – их Спаситель», «Он приходит, когда в нем больше всего нуждаются».

Саласар глубоко вздохнула, прежде чем заговорить. Она явно нервничала.

– Благодаря свидетелю… – Ее голос звучал чуть слышно; казалось, она задыхалась, как маленькая девочка после бега. Кашлянув, повторила попытку: – Благодаря свидетелю мы знаем, что он приходит в дом после катастрофы; он первый, кто появляется перед пострадавшими, – спасательные группы, полиция или пожарные еще не прибыли. Семья выжила, но пребывает в шоке, потому что все потеряла. Субъект появляется как человек, который приходит на помощь, как человек, который спасает в самом широком смысле этого слова. Это единственное объяснение того, что семья из троих взрослых и троих подростков не способна противостоять его нападению. Причем, как объяснила агент Такер, он появляется безоружным, а для убийства, как мы знаем, использует оружие отца. Он должен быть открытым, доброжелательным, и люди доверяют ему настолько, что он может внезапно на них напасть.

Эмерсон перебил ее:

– Но это не привносит ничего нового. Если вы читали отчет, то знаете, что мы рассматриваем вероятность того, что это сотрудник спасательной службы. По словам очевидца, у Композитора были портфель и значок, как у пожарного или фельдшера…

Дюпри указал на еще один желтый стикер.

– В своем третьем примечании относительно того, как были найдены тела, еще не зная, что они были связаны и что их головы были обращены на север, вы написали: «Убив их, он о них позаботился. Это его миссия, и дальнейшее ее выполнение напрямую зависит от того, чтобы не быть пойманным, чтобы скрывать свои преступления, причем не столько из-за желания и дальше оставаться в тени, сколько ради заботы о мертвых, наделенных определенным достоинством».

Пока Дюпри читал, Амайя заметила, что Эмерсон, стоявший рядом с ней, то и дело качает головой, будто отрицая каждое ее слово. Однако в итоге заговорил Джонсон. Его голос был безмятежен и, как всегда, изысканно вежлив, напоминая голос учителя, пытающегося заставить ученика рассуждать логично.

– С этим моментом я не согласен. Человек, которого мы ищем, – охотник; он хочет оставаться в тени, чтобы спокойно продолжать охоту. Мы не думаем, что сокрытие преступлений имеет какое-либо отношение к жертвам, – он делает это ради себя, чтобы его не вычислили. Ему это удалось в деле семьи Мейсон; то же самое было бы с Джонсами, если б не свидетель.

Дюпри поднял глаза от доклада и, качнув подбородком, попросил Амайю продолжать.

– Попытка скрыть тот факт, что они погибли от пули, отвечает, на мой взгляд, другому желанию. В некотором смысле это кажется ему недостойным. Столь извращенным образом он пытается обеспечить им достойную смерть. Он не допускает насмешек или глумления над жертвами, поэтому скрывает их раны, заставляя считать, что смерть была случайна, что это воля Божья, а сам он выполняет работу, которую Бог не завершил, наслав на них ураган. Многие до сих пор считают, что стихийные бедствия – это небесная кара, способ, которым Творец проявляет свою силу, напоминая человеку о его ничтожности во вселенной, хрупкости его жизни и, следовательно, о собственной безграничной силе. Стремление этого типа использовать для выполнения своей задачи стихийные бедствия объясняется не желанием скрыть преступление, а отождествлением себя с Божьим гневом.

Такер и Джонсон обменялись быстрым взглядом с Дюпри. Специальный агент, сидевший за офисным столом, сделал медленный вдох.

– Я пока не знаю, могу ли с вами согласиться. Мы следуем четкой линии расследования, основанной на ритуальном поведении семейных убийц, аннигиляторов. Но, должен признать, ваш взгляд столь же оригинален, как и ваш подход к выполнению упражнений.

Амайя вздохнула и одной рукой схватила начавшее дрожать колено. Ей надо было успокоиться. Она знала, на что идет, представляя свои выводы в таком виде и вызывая определенную реакцию, – и теперь должна была смириться с последствиями.

– Особенно привлекает внимание вот это, – сказал Дюпри, указывая на желтую записку под заявлением мальчика, видевшего Композитора. Он прочел вслух: «Этот мальчик ходит в церковь? Он когда-нибудь был на похоронах? Узнает ли он инсценировку литургии?»

Слушая его, Амайя затаила дыхание. Наконец она моргнула, собираясь что-то сказать, но Дюпри поднял руку, снова перебив ее. Затем взял со стола документ с эмблемой ФБР.

– Вчера, прочитав вашу короткую записку, – сказал он, делая ударение на слове «короткую», – агенты Джонсон и Такер отправились самолетом в Оклахому, чтобы допросить свидетеля. Они побеседовали с ним и с его родителями. Вернулись рано утром. Агенты… – Он кивнул, давая им слово.

– Эта семья не ходила в церковь, – начала Такер. – Отец не видел в этом необходимости; более того, мальчик объяснил, – она заглянула в документ, который держала в руке, – что родители не ходили в церковь, поскольку отец не желал, чтобы его сыну морочили голову. Отвечая на ваш вопрос: мальчик никогда не видел религиозную церемонию или похороны.

– Мы, – продолжил Джонсон, – показали ему видеозапись литургии с участием различных пасторов, священников и проповедников, которые молятся во время религиозной церемонии. Мальчик сразу узнал движения. Он сказал, что именно это и делал Композитор.

Амайя выдохнула, пораженная верностью собственных выводов, но вместо нее заговорил Дюпри:

– Убийца не дирижировал оркестром и не сочинял симфонию смерти… Он молился за них, совершал прощальную похоронную литургию.

– …Dies irae, заупокойная молитва, – прошептала Амайя.

Дюпри обменялся быстрым взглядом с Вердоном, находящимся в другой стороне комнаты. Тот, кивнув, снова покосился на лицо Саласар, догадываясь, что она чувствует себя неловко.

Амайя выдерживала его взгляд, пока хватало сил. Этот человек изучал ее, искал то, чего она не желала показывать. Рискуя показаться слабой, Саласар опустила глаза. И подняла их, только когда он продолжил чтение:

– В следующей записи сказано: «Он расстреливает их из отцовского пистолета, и это не случайность: он знает, что в доме есть оружие».

Эмерсон повернулся в кресле:

– Как он находит его среди всего этого хаоса? Несложно предположить, что на ферме имеется оружие, дробовик или охотничье ружье, но в обоих наших случаях ствол был малокалиберным; даже если б убийца знал, что у них есть револьвер, как он нашел его после смерча?

Амайя не ответила. Она продолжала смотреть на Дюпри, пока тот не дал ей знак говорить.

– Учитывая близость большой бури, катаклизма – в данном случае катаклизма, о котором объявили заранее, – нет ничего удивительного, что семьи приняли некоторые меры предосторожности, заранее собрав еду, фонари, воду, оружие… Скорее всего, они держали все это в сумке, и, как мы уже говорили, субъект не казался им подозрительным или опасным; только этим можно объяснить их небрежность. – Она сделала паузу, догадываясь, что произойдет очередное столкновение с Такер. – А может, у него было собственное оружие, которым он угрожал, приказывая отдать свое.

Дюпри, удивленно подняв бровь, что-то пометил внизу листа и задал вопрос:

– Если у него с собой было собственное оружие, зачем использовать отцовский револьвер?

– Это тоже часть ритуала. Для него почему-то важно действовать именно так.

Эмерсон встал, не в силах сдержаться.

– И это возвращает нас к аннигилятору, семейному убийце, который должен совершить свое преступление с помощью револьвера, принадлежащего отцу, чтобы добиться того, к чему стремятся семейные убийцы: власти и контроля. Его главная цель – отец. Вот почему он использует его револьвер.

– А за что он наказывает остальных членов семьи? – спросила Такер.

– Скорее всего, они представляют его собственную семью, а наказывает он их за то, что они присутствовали во время его мучений, ничего не делая, – пояснил Эмерсон.

Амайя задумалась.

– Он мог бы быть аннигилятором, но часто семейные убийцы, которые убивают ради власти и контроля, в детстве подвергались жестокому насилию – физическому, эмоциональному и часто сексуальному. Совершая преступления, они нередко пытают свои жертвы, причиняя им те же страдания, через которые прошли сами. А выбирая семью, стремятся к тому, чтобы она максимально напоминала их собственную; они почти всегда идентифицируют себя с одним из членов семьи. В большинстве задокументированных случаев такие убийцы сохраняют жизнь этому члену семьи. И даже если выходят из-под контроля, убивают его только в случае крайней необходимости и ни в коем случае не подвергают пыткам, которые достаются другим членам семьи: увечья, оскорбления или унижения. Более того, в своей постановке они уделяют этому наиважнейшую роль. Они хотят, чтобы мир увидел, что они ему сделали, чтобы все узнали о его собственной боли.

Джонсон согласно кивнул:

– Думаю, это интересный подход; может быть, мы действительно имеем дело с чем-то особенным. Члены этих семей были казнены, раны замаскированы, никакого особого глумления мы не видим, он ко всем относится одинаково.

Амайя кивнула, прежде чем продолжить:

– Если какая-то разница и есть, то это отношение к отцу, поскольку во всех случаях преступник использует его оружие, – но не более того. Не думаю, что это аннигилятор, хотя на первый взгляд все выглядит именно так. Он – убийца-апостол, карает людей за грехи, несет искупление смертью и, как мы теперь знаем, молится за них.

– Вряд ли это имеет какое-то значение, но, возможно, он раскаивается. В остальном он идеально соответствует профилю аннигилятора. Все мы с этим согласны, – подытожил Эмерсон.

Амайя заметила, что Такер чуть склонила голову. Эмерсон не рассчитывал на такое единодушие.

– Смещение консенсуса, – с раздражением прошептала Саласар.

– Что вы имеете в виду? – спросил Эмерсон, не скрывая досады.

Амайя набрала в легкие воздух и подождала пару секунд, прежде чем ответить. Это начинало казаться смешным. Вполне естественно, что они все усложняют, но она не думала, что от нее потребуют соглашаться с ними только потому, что они блестящие агенты ФБР. Она тщательно подобрала слова, прежде чем заговорить:

– Я имею в виду, что при составлении профиля убийцы нужно быть осторожным и избегать предвзятости: люди склонны подтасовывать теории и доказательства, подтверждающие их гипотезы, избегая тех, которые им противоречат. Мы склонны думать, что теория, которую мы защищаем, имеет больше плюсов, поскольку более распространена или одобрена окружающими, не указывая, кто именно «все те, кто так считает». Это ошибка, порожденная мозгом, когда ему неохота рассуждать. Иногда тот факт, что многие думают точно так же, означает лишь то, что эти многие ошибаются.

Эмерсон опустил горящий неприязнью взгляд в пол. Послышался досадливый вздох Джонсона.

Дюпри слегка нахмурился и поджал губы, наблюдая за Амайей. Было очевидно, что ее слова не пришлись по душе и ему. Амайя понимала, что для них она всего лишь заурядный офицер, который не проявляет должной почтительности, – но она была не одним из их курсантов, а таким же полицейским, как и любой другой. Да, она служила в небольшом подразделении, но заслуживала уважения, а о том, как его заслужить, Амайя Саласар знала не понаслышке. Она честно пыталась выполнить упражнение, хотя точно знала, что ей предоставили не все данные, но в тот момент ей уже было все равно.

Позади себя она почувствовала какое-то движение и заметила, что Дюпри сделал знак человеку, стоящему у нее за спиной.

– Продолжайте, – приказал тот.

Она кивнула. В конце концов, если они согласились ее выслушать, ей следовало проявлять большее уважение.

– Тот факт, что он за них молится, делает его мотивы особенными – и полностью меняет ситуацию. Мы еще не знаем, какую роль играет этот момент в его поведении и является ли он определяющим, но не можем сбросить его со счетов и оставить без дальнейшего изучения лишь потому, что он не вписывается в профиль аннигилятора. Подозреваю, что вы тоже так думаете, – сказала она, обращаясь к Дюпри.

Тот поднял бровь. Скептическое выражение его лица быстро сменилось заинтересованным.

– Вот как? Вы в курсе того, о чем я думаю? Но откуда у вас такие сведения?

– Не случайно же на своем вчерашнем выступлении вы говорили об убийцах, которые маскируют свои преступления, делая их похожими на что-то другое.

Некоторое время Дюпри молчал, перелистывая досье и просматривая цветные стикеры. Наконец закрыл его и посмотрел на Амайю.

– Есть еще две пометки. Одна касается виктимологического профиля, где вы пишете: «Хормейстер». То есть это означает, что он поддерживает некую цельность. Но если это семейный убийца, ему нужен не хор, а «актерский состав». Чтобы каждый из членов семьи представлял кого-то, кого он знает, – скорее всего, его собственную семью, чтобы у него имелась возможность им отомстить.

Амайя покачала головой:

– Он ищет не мести, а искупления. Ему плевать на распределение ролей. Его волнует сама семья, ее концепция. Он – убийца апостольского типа, который не стал бы убивать, например, собаку, потому что такого рода убийство не вписывается в его концепцию. Уверена, ни в одном из случаев он не трогал домашних животных.

Саласар почувствовала, что присутствующим стало неловко. Вздохи, изменения осанки. Она играла ва-банк и, возможно, ничего не выиграет. Своей смелостью ей удалось привлечь к себе внимание, но Амайя осознавала риск: между храбростью и безрассудством существовала тонкая граница, зависящая от настроения противника. Они уже наигрались с этой отважной мышкой. Амайя откинулась на спинку кресла. Беседа подходила к концу: либо она выложит все сейчас, либо у нее больше не будет шансов.

– Сэр, я не могла описать профиль, не получив ответы на свои вопросы. Мне не хватает данных, сэр…

– Вы могли выполнить задание с теми данными, которые у вас есть, – перебила ее Такер.

– Уверенность в том, что данные отсутствуют, сама по себе является данным, описывающим реальность, – решительно ответила Амайя. – Выполнять упражнение, держа в уме эту деталь, означало бы исходить из ложных и ошибочных предпосылок. В отчете не упомянуты следы от веревок или что мальчик видел значок на лацкане подозреваемого.

Она пожалела о своих словах, как только их произнесла. Было слышно, как у нее за спиной захлопнулась дверь. Человек, который слушал молча, ушел, и интуиция подсказывала ей, что вместе с дверью захлопнулась всякая возможность быть воспринятой всерьез.

Амайя опустила веки и выдохнула, прежде чем снова осмелилась взглянуть на Дюпри. Он держал перед собой единственный стикер другого цвета. Синий. Этот стикер соответствовал географическому профилю.

– Как вы говорите, латентные переменные? – спросил Дюпри, показывая ей стикер.

Саласар попыталась успокоиться:

– Латентные или скрытые переменные, сэр. Переменные, которые не наблюдаются непосредственно, но выводятся косвенно из других, очевидных переменных. Латентные переменные указывают на то, что преступник уже делал это раньше, что его система отлажена, и потому я уверена, что есть еще один случай.

Эмерсон недобро улыбнулся.

– На чем же основана ваша уверенность?

Амайя повернулась к нему, по губам ее скользнула ответная улыбка.

– На основе математической модели; именно так вычисляются латентные переменные. Вы должны знать, что это такое, если занимаетесь анализом данных.

– Конечно, я знаю, что это такое… – пробормотал он.

– В данном случае, – перебила она, – я сделала вывод, исходя из предположения агента Такер о том, что убийца передвигался по большой территории. – Она выждала еще несколько секунд и заметила, как скисла физиономия Эмерсона, в то время как глаза его растерянно бегали из одной точки в другую, возможно в поисках подходящих слов.

– Вы заблуждаетесь… – начал Эмерсон.

– Вы правы, – перебил его Дюпри. – Есть еще один случай. В феврале прошлого года буря обрушилась на прибрежный городок недалеко от Кейп-Мей в Нью-Джерси. Семья Миллер, также ставшая жертвой, была обнаружена мертвой в своем доме. Как и в случае с семьей Мейсон, все они были похоронены без вскрытия. Семья миссис Миллер проживает за границей. Когда им сообщили о несчастье, у матери случился инфаркт, и в Америку она приехала только на прошлой неделе. Все это время замороженный труп миссис Миллер лежал в морге, таково было желание матери. Мэри Уорд, наследница в четвертом поколении похоронного бюро в Кейп-Мей, разморозила труп миссис Миллер, чтобы сделать его презентабельным для передачи семье. Во время нанесения макияжа она нащупала в челюсти твердый предмет, который оказался пулей двадцать второго калибра. К сожалению, из-за несогласия семьи, долгого времени, прошедшего с момента похорон, и упрямства судьи мы до сих пор не можем эксгумировать тела для вскрытия. Судья считает, что фотографии, сделанные на месте преступления, дают достаточно информации.

Дюпри открыл ящик стола, извлек из него коричневую папку и положил перед Амайей. Около двадцати снимков зафиксировали стоящий на берегу жилой дом, разрушенный водой и ветром. Трупы членов семьи лежали в гостиной. Над телами словно плыли рваные занавески, прикрепленные к обломкам висящего над окном карниза; фотография запечатлела момент, когда они развевались на ветру, подобно призракам. Разбитые черепа контрастировали с небольшими ранами на других частях тела.

Амайя перебирала фотографии осторожно, почти благоговейно, по возможности стараясь прикасаться только к краям. Голос агента Дюпри вернул ее к действительности.

– Заместитель инспектора Саласар, мне известно, что вы несколько лет прожили в нашей стране, так что наверняка знакомы с особенностями метеорологии. Сейчас разгар сезона ураганов. Рано утром буря опустошила обширную территорию в Техасе. Семья Аллен – отец, мать и трое детей-подростков, двое мальчиков и девочка, – погибла под завалами дома. Мы проверили, бабушек и дедушек у них не было. Родители обоих супругов скончались, когда те были детьми, оба выросли в приемных семьях. На первый взгляд, эта семья не соответствует профилю, на котором сосредоточен убийца. Мы немедленно выезжаем туда, чтобы все проверить. Нам бы хотелось, чтобы вы поехали с нами.

Амайя опустила глаза и кивнула. От ее внимания не ускользнули огорченные физиономии остальных офицеров отряда.