Читать книгу Искушение прощением - Donna Leon - Страница 6

После ленча Брунетти позвонил Вианелло и попросил его подняться к нему. Когда инспектор пришел, Гвидо предложил ему присесть и в общих чертах пересказал разговор с профессорессой Кросерой.

Вианелло кивнул и тут же уточнил:

– Ее дети учатся в Альбертини?

– А это имеет значение?

Инспектор закинул ногу на ногу и немного покачал ею.

– Лет пять назад разница была бы. Сейчас, думаю, нет. Найти наркотики не проблема. – Он поставил обе ноги на пол. Брунетти же внезапно осознал, что у его друга прибавилось седины и он слегка осунулся. – Раньше ученики частных школ реже баловались наркотой, но ситуация меняется. По крайней мере, так мне говорили.

– Кто? – поинтересовался Брунетти и тут же опомнился: не надо было задавать этот вопрос. Сотрудники квестуры держали имена осведомителей в тайне.

После паузы Вианелло мягко произнес:

– Тот, кто в теме. Он говорит, что эта проблема существует в каждой школе, в той или иной степени.

Это Брунетти, конечно, знал и сам. Как и о том, что воздух в городе загрязнен зимой выше всяких норм безопасности, установленных каким-то там специальным европейским агентством. Но пока он сам этого не ощущал и его легкие с этим справлялись, Брунетти закрывал глаза на проблему. Не хочешь дышать загрязненным воздухом – уезжай из города, альтернативы нет. Так и с наркотиками. Пока это не касается наших детей…

– Благодарение Богу, что мы родились тогда, когда родились!

– Что бы это значило? – удивленно откликнулся Вианелло.

– Что у нас в юности не было свободного доступа к наркоте. Или, по крайней мере, это не считалось чем-то настолько… нормальным, как сейчас. Кое-кто из моих друзей пробовал наркотики, но я не помню никого, кто бы сидел на них постоянно.

Вианелло кивнул, и Брунетти добавил:

– Правда, и денег на наркотики у меня не было.

– Я однажды пробовал гашиш, – признался инспектор, глядя на свои туфли.

– Ты не рассказывал мне об этом!

Тон, которым это было сказано, вызвал у Вианелло улыбку.

– Некоторые секреты я стараюсь хранить при себе, Гвидо.

– И как же это произошло?

– На вечеринке у одного друга мне налили травяного чая, – пояснил Вианелло.

Такое построение предложения показалось Брунетти весьма примечательным.

– Ты не курил гашиш?

– Нет. Если бы отец учуял его запах, он бы…

– Что? – спросил Брунетти с любопытством. Об отце Вианелло упоминал редко.

– Ну, не знаю… Наверное, пригрозил бы всыпать мне по первое число.

– Только пригрозил бы? – уточнил Брунетти.

– Да, – ответил Вианелло без колебаний и пояснений и в свою очередь задал вопрос: – Зачем приходила профессоресса Кросера?

Отбросив любопытство (интересно же узнать, чем закончилась история с гашишем!), комиссар еще раз обдумал очевидные, реальные причины и наконец сказал:

– Думаю, она хотела, чтобы мы решили ее проблему. Всего-то-навсего арестовали тех, кто продает наркотики ее сыну.

Вианелло изумленно вскинул брови.

– При этом никакой конкретной информации она мне не дала, – добавил Брунетти. – Не сказала, от кого ее дочка узнала о том, что у ее старшего брата проблемы. И вообще, все это, насчет наркотиков, – ее подозрения, синьора Кросера всячески это подчеркивала. – И с нескрываемым раздражением выпалил: – Не знаю, что, по ее мнению, мы должны с этим делать!

– Та греческая штука, о которой ты недавно говорил! – озадачил его своим ответом Вианелло. – Ну, с латинским названием.

– Deus ex machina?[19] – спросил Брунетти, внезапно вспомнив и улыбаясь тому, что Вианелло это запомнил. – А что, это было бы славно: появляется Бог, хватает проблему и уносит ее с собой на Небеса!

Комиссар дал божеству время вылететь из кабинета и лишь потом вернулся к менее причудливым вариантам.

– Мы мало чем можем помочь профессорессе, если только она не решит помочь нам и не поговорит с сыном.

– И что же нам делать сейчас? – уточнил Вианелло.

Не дождавшись ответа, он встал.

– Идем выпьем кофе!

До конца дня не произошло ничего интересного, если не считать телефонного звонка от осведомителя, который сказал Брунетти, что завтра утром неплохо было бы проверить рыбный рынок – не тот, что в квартале Риальто, а оптовый, на острове Тронкетто. Брунетти поблагодарил его и пообещал проинформировать местную полицию и специальную службу карабинеров по контролю безопасности пищевых продуктов.

– Пусть проверят съедобных моллюсков, – сказал осведомитель в своей привычной жизнерадостной манере. – И наверное, тунца. Он путешествует без паспорта. – Укоризненно поцокав языком, он повесил трубку.

Брунетти ни разу его не видел, хотя они общались по телефону уже несколько лет. Впервые этот человек позвонил ему по мобильному лет шесть или семь назад; он проигнорировал вопрос Брунетти о том, откуда у него этот номер, и сказал, что у него есть кое-какая полезная информация. Результатом его звонка стал арест двух грабителей, обчистивших за три дня до этого ювелирный магазин. В следующий раз осведомитель позвонил через несколько месяцев, и Брунетти с помощью эвфемизмов и дипломатии поинтересовался, в какой форме он желает получать оплату; в ответ мужчина расхохотался.

– Мне ничего не нужно, – сказал он. – Я делаю это ради забавы.

Брунетти удержался от вопроса, что в этом, собственно, забавного, решив принимать информацию в том виде, в каком этот человек ее преподносит – как подарок. Он звонил три-четыре раза в год и сообщал точные сведения, за которыми следовали аресты, но, на удивление, никогда не обращался по одному и тому же виду преступления дважды. Поддельная пармская ветчина, ввозимая из Венгрии; две тонны контрабандных сигарет на пляже возле городка Градо[20]; сведения о человеке, укравшем рентгеновский аппарат из кабинета одного дантиста в Мирано, и о паре мошенников-румынов, выманивавших деньги у старушек на оплату якобы дополнительных счетов за электричество. Брунетти ничего не знал о телефонном информаторе, но его осведомленность в том, что касается преступного мира, наводила на мысль: в прошлом этот человек участвовал в правонарушениях, таких же, как те, о которых он доносит, но теперь почему-то работает против своих бывших подельников. Это объясняло и аккуратность, с которой сообщается информация, и то, что преступления, о которых идет речь, совершенно его не возмущают. Может, это личная вендетта – он рассорился с подельниками-ворами, или, наоборот, действующий криминалитет устраняет конкурентов? Брунетти, конечно, понимал ценность таких звонков, но и помимо этого настолько привык к собеседнику, что тревожился о его безопасности. Хотя, надо думать, тот прекрасно понимал, какому риску себя подвергает.

Передав коллегам информацию о рыбном рынке, Брунетти решил, что сегодня он отлично потрудился и может уйти пораньше. Ничего никому не сказав, он вышел из квестуры и сразу свернул направо, перешел через ближайший мост, оттуда – налево, подальше от центра города, и – куда глаза глядят. Дойдя до бачино, комиссар свернул влево и углубился в Кастелло[21], так и не решив, куда, собственно, направляется.

Вскоре Гвидо вышел на Виа-Гарибальди и удивился тому, как тут людно. Ноябрь стал туристическим месяцем, а он этого и не заметил? Еще сотня метров, и комиссар вздохнул с облегчением: вокруг, за редким исключением, были только венецианцы. Для того чтобы понять это, даже необязательно было слышать местный диалект; по манере одеваться и непринужденности, с которой перемещались люди, – не рывками, выискивая, что бы еще сфотографировать, и не перебегая из одного крошечного магазинчика в другой в поисках типичного венецианского хендмейда (настоящего, а не подделок), – было ясно, что это местные. Брунетти замедлил шаг и вскоре зашел в бар выпить кофе, но, заметив на барной стойке небольшое блюдо с крендельками-претцелями, передумал и заказал бокал белого вина. Он просмотрел заголовки в лежащей тут же Il Gazzettino; они показались ему очень знакомыми, и это его озадачило. Комиссар проверил дату – газета вчерашняя. Он сложил ее, про себя удивляясь тому, как издатели умудряются ежедневно выдавать на-гора минимум восемь страниц с кричащими заголовками и сообщениями о «глубочайших расколах» и «новых союзах», которые «полностью изменят лицо национальной политики», – и это при том, что ничего не происходит и не меняется.

Брунетти выудил из кармана монету в один евро и положил ее на стойку.

– Как вышло, что у нас уже больше пяти лет нет избранного правительства? – спросил он. Это был не вопрос, а скорее попытка озвучить собственное недоумение.

Бармен бросил монету в кассу и выбил чек. Положив его на стойку рядом с пустым бокалом, сказал:

– Пока по телевизору показывают футбол, никого не интересует, избираем ли мы правительство сами или его назначает кто-то из старых политиков.

Брунетти не ждал ответа и замер, взвешивая этот аргумент.

– Ciò, – сказал он, решив, что согласие лучше всего (а может, это и вовсе единственный возможный способ) выразить на венециано[22].

Выйдя из бара, комиссар зашагал дальше по Виа-Гарибальди, а после снова погрузился в этот людской муравейник, квартал Кастелло.

Домой Гвидо явился после семи; он дошел до самой Сан-Пьетро-ди-Кастелло. В церкви комиссар поставил свечку за упокой души своей матери – с мыслью о том, что и для его собственной души это так же хорошо, как и бокал вина. В коридоре его встретил пряный аромат гвоздики, манивший в кухню, – посмотреть, что же готовит Паола. Кажется, spezzatino di manzo[23] с экзотическими специями и, если он хоть что-то смыслит в овощах, Cavolini di bruxelles alla besciamella[24].

– Если я пообещаю помыть свою тарелку, ты убежишь со мной? Таити, неделя безудержных излишеств…

Он обнял жену сзади и потерся носом о ее шею.

– Если ты пообещаешь побриться перед тем, как в следующий раз решишь поцеловать меня в шею, – я согласна, – ответила Паола, освобождаясь от объятий и потирая правой ладонью место поцелуя. – Хотя, думаю, риск, что ты не помоешь после себя тарелку, все-таки остается.

Она улыбнулась, давая понять, что это не упрек.

Вчера вечером Брунетти дочитал Орестею[25], впервые за двадцать лет, и теперь отправился в кабинет Паолы – поискать на книжных полках еще что-нибудь. Он внимательно изучал корешки, решив не изменять драме. Разговор с профессорессой Кросерой был еще свеж в его памяти, с ее страхами за сына, и Брунетти подумал, что древние греки тоже частенько тревожились за своих отпрысков: большинство их пьес – о бедах, которые дети навлекли на своих родителей. Или, пришлось признать комиссару после краткого раздумья, родители – на детей.

Он смотрел постановки пьес Еврипида и особенно запомнил Медею, которую видел в Лондоне. В театр его тогда затащила Паола. Это было лет двадцать назад? Или больше? Взгляд Брунетти продолжал скользить по корешкам книг, но перед мысленным взором возник финал пьесы: главная героиня на специальной платформе, над сценой, обнимает двух своих детей. А потом, вместо того чтобы совершить злодеяние за кулисами, вынимает нож и закалывает их обоих! Даже при воспоминании об этом Брунетти содрогнулся, как будто его самого ткнули ножом в живот.

За то время, что Гвидо служил в полиции, у него на глазах хладнокровно убили человека, и он перевидал еще немало умирающих. Так что греки правы. Они это знали. Мы не приспособлены к таким зрелищам; они призваны устрашать, а не развлекать. Нет, только не Медея… Брунетти нагнулся и взял с полки сборник пьес Софокла.

Раффи с Кьярой ужинали сегодня дома, и при виде них Брунетти почувствовал, что его нежелание читать Медею стало еще сильнее. Не отдавая себе в этом отчета, он потянулся через стол и погладил сына по руке. Тот удивленно поднял глаза. Брунетти пощупал трикотажное полотно свитера и сказал:

– Кажется, раньше я его не видел.

– Mamma привезла из Рима прошлой зимой. Нравится?

Брунетти воспользовался возможностью, которую давал ему этот вопрос, чтобы убрать руку и отклониться, рассматривая свитер.

– Очень симпатичный. – Он глянул на Паолу. – Прекрасный выбор. – И попросил положить ему еще немного spezzatino.

«Не буду спрашивать у них о наркотиках… Не буду спрашивать…» Повторяя эту мантру, Брунетти доел говядину и взял еще кусочек. Кьяра обратилась к Раффи с просьбой проверить ее домашнюю работу по физике – правильно ли она все решила.

– Не понимаю, зачем я должна это зубрить, – сказала девушка. – После окончания школы мне это не пригодится.

– Это учит тебя мыслить на примере законов, которые управляют Вселенной. Разве не так? – спросил Брунетти.

– Ты тоже изучал физику в школе? – спросила у него Кьяра.

– Конечно.

– А ты проходил… – начала она, но тут же переформулировала вопрос: – Ты хоть что-нибудь помнишь?

Паола, которая в диалоге не участвовала, встала и потянулась за блюдом, чтобы положить в тарелку мужа пару кусочков капусты, давая ему время подумать.

Гвидо решил сказать правду.

– Некоторые законы я помню. Временами я даже получал удовольствие от того, что они заставляют меня по-другому взглянуть на явления, которые раньше были мне непонятны. Иначе посмотреть на мир. Скажем так: мне было приятно узнать, что во всем, что происходит во Вселенной, есть свой порядок, даже в глобальном масштабе. И свои правила.

– Если верить нашему учителю, – произнесла Кьяра, – многое из того, о чем рассказывали вам… дай вспомнить… аннулировано! И нам преподают новые правила и законы природы. Выходит, и моим детям учителя скажут: то, чему учили вашу маму, устарело и не работает?

В разговор вмешался Раффи:

– Есть основные правила, они неизменны. Вселенная – это не случайная система, в которой творится что-то такое, чего мы никогда не поймем.

– Кроме того, законы природы показывают нам, что боги не могут вмешиваться в нашу жизнь и делать, что им заблагорассудится, – добавила Паола, которая не упускала возможности обхаять религию во всех ее проявлениях. Тем паче – такую.

– Но это же целый год моей жизни! – пожаловалась Кьяра так, словно на уроках физики ее связывали и били палками.

– Ты предпочла бы, чтобы тебя учили вязать и штопать носки, как меня? – спросила Паола, сведя выбор к двум пунктам.

Брунетти представил себе жену штопающей носки, и его попытки «держать лицо» с треском провалились. Он хихикнул, торопливо прикрыл рот рукой, но мог бы и не стараться: удивленный взгляд Паолы рассмешил его еще больше, заставив зажмуриться и крепче прижать руку к губам. Из глаз Гвидо потекли слезы, и ему пришлось утирать их столовой салфеткой.

За столом стало тихо. Дети таращились в свои тарелки, Паола – на макушку склонившего голову супруга. Брунетти вытер глаза, снова положил салфетку на колени и посмотрел на жену.

– Идея лишить тебя десерта, Гвидо, представляется мне чрезвычайно соблазнительной, – сообщила она приятным голосом, когда их взгляды встретились. – По правде говоря, меня не учили штопать носки, но это потому, что я отказалась ходить на уроки домоводства. – Предваряя упреки в нечестности, она продолжила: – Я привела штопку как образчик того ненужного, на что меня заставляли тратить время в школе. Надеюсь, вы оцените риторическое богатство этого примера.

Изящным жестом она дала понять, что с пояснениями покончено, и сын с дочкой дружно кивнули. Паола улыбнулась, и в доме снова воцарились мир и радость.