Читать книгу Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс - Страница 4

Свадьбы

УИМЗИ – ВЭЙН. 8 ОКТЯБРЯ, В ЦЕРКВИ СВ. КРЕСТА, ОКСФОРД, ПИТЕР ГИБЕЛЬ БРЕДОН УИМЗИ, 2-Й СЫН ПОКОЙНОГО ДЖЕРАЛЬДА МОРТИМЕРА БРЕДОНА УИМЗИ, 15-ГО ГЕРЦОГА ДЕНВЕРСКОГО, И ГАРРИЕТ ДЕБОРА ВЭЙН, ЕДИНСТВЕННАЯ ДОЧЬ ПОКОЙНОГО ГЕНРИ ВЭЙНА, Д-РА МЕД., ИЗ ГРЕЙТ-ПЭГФОРДА, ХАРТФОРДШИР.

Мирабель, графиня Северна и Темзы – Гонории Лукасте, вдовствующей герцогине Денверской

Дорогая моя Гонория!

Итак, Питер действительно женился. Я заказала ивовые венки для половины знакомых дам[10]. Я знаю, что ива сбрасывает листья, но если сейчас можно достать только голые прутья, я вручу прутья, чтобы им было чем бить себя в грудь.

Скажи мне честно, как старуха старухе, что ты думаешь по этому поводу? Истинный циник должен порадоваться такому браку, поскольку он необычайно оживит сезон: подумать только, твой неотразимый сын-сердцеед и синий чулок оксфордско-блумсберского замеса! Я не настолько слепа, чтобы не видеть Питера насквозь, несмотря на все его кривляния, и сама бы вышла за него, будь я на полвека помоложе, просто для забавы. Но эта девушка действительно существо из плоти и крови? Ты говоришь, что она страстно ему предана, и я знаю, что у нее был скороспелый роман с каким-то поэтом, но, господи прости, что такое поэт? В постель не ляжет, не написав об этом песню. А Питеру мало просто преданной поклонницы, которая будет держать его за руку и читать ему стихи, ведь у него есть глупая милая склонность ограничиваться одной женщиной зараз, что при долгосрочных отношениях бывает неудобно. Правда, браки нынче нечасто бывают долгосрочными, но я не представляю себе, чтобы Питер заявился в бракоразводный суд по собственной прихоти, хотя если бы его призвал туда долг чести, он наверняка держался бы с достоинством. (Кстати, этот болван Хьюи, мой внучатый племянник, опять все испортил. Решив повести себя по-джентльменски, он отправился в Брайтон с какой-то нанятой девицей, а теперь судья не верит ни счетам из отеля, ни горничной, так как все персонажи ему слишком хорошо знакомы. Придется все начинать сначала[11].)

Ну что же, дорогая моя, поживем – увидим. Можешь быть уверена в моем расположении к жене Питера, хотя бы в пику Элен, которая точно сделает все возможное, чтобы ее новой невестке жизнь медом не казалась. Разумеется, мне плевать на всю ее снобскую болтовню про мезальянсы: она смешна и старомодна. По сравнению со всем этим сбродом из кинематографа и ночных клубов дочь сельского врача, даже после истории с поэтом, – чудо респектабельности. Если у женщины есть ум и сердце – этого достаточно. Как ты думаешь, они собираются заводить детей? Если да, то Элен просто взбесится: она-то ведь всегда надеялась, что деньги Питера достанутся Сент-Джорджу. Денвер же, насколько я понимаю, скорее беспокоится о том, чтобы род не прервался, если Сент-Джордж вдруг разобьется на этой своей машине. В общем, в любом случае кто-то будет недоволен, так что пусть поступают, как им нравится.

Прошу прощения, что не явилась на прием: вы очень ловко обвели вокруг пальца прессу, но моя астма сильно ухудшилась в последнее время. Я благодарна судьбе, что у меня хотя бы голова в порядке и чувство юмора на месте. Скажи Питеру, чтобы приехал ко мне с Гарриет, как только они вернутся из своего таинственного свадебного путешествия.

Всегда (несмотря на острый язык) любящая тебя

Мирабель, графиня Северна и Темзы

Миссис Чипперли Джеймс – достопочтенной миссис Трамп-Харт

…Дорогая, ты не поверишь! Питер Уимзи женился – то есть натурально женился – на этой невероятной женщине, которая жила то ли с большевиком, то ли с музыкантом и убила его, кажется. Точно не помню: это было давным-давно, а сейчас, что ни день, какие-нибудь странные дела творятся. Жаль, конечно, такое состояние пропало зря! Но согласись: это лишний раз показывает, что с Уимзи что-то не так… Этот его четвероюродный брат, что живет взаперти на маленькой вилле в Монте-Карло, более чем эксцентричен. И вообще, Питеру точно не меньше сорока пяти. Знаешь, дорогая моя, я всегда считала, что было не вполне разумно с твоей стороны пытаться заполучить его для Моники, но не хотела об этом говорить, видя, сколько ты прилагаешь усилий…

Миссис Далайла Снайп – мисс Амаранте Сильвестер-Квик

…Конечно, главная сенсация – свадьба Уимзи и Вэйн. Мне кажется, это какой-то социологический эксперимент, потому что, как ты знаешь, дорогая, он самый черствый сухарь в мире. И мне очень жаль девушку, несмотря на деньги, титул и все остальное, потому что ничто не может скрасить такой жизни – быть прикованной к болтливой ледышке в монокле, представь, дорогая, как это утомительно. Хотя вряд ли они долго продержатся…

Элен, герцогиня Денверская – леди Граммидж

Моя дорогая Марджори,

спасибо за твои заботливые расспросы. Вторник был крайне изнурительный, хотя сейчас я уже несколько пришла в себя. Это было нелегкое испытание для всех нас. Питер, разумеется, постарался быть как можно невыносимее, а он это умеет. Прежде всего он настоял на том, чтобы венчаться в церкви, хотя с учетом всех обстоятельств контора регистратора кажется мне более подходящим местом. В общем, мы бы смирились с церковью Св. Георгия на Ганновер-сквер, и я была готова сделать все, что в моих силах, чтобы церемония прошла как подобает, раз уж без нее не обойтись. Но свекровь забрала дело в свои руки, хотя я осталась в полной уверенности, что свадьба состоится в тот день, который предложила я, то есть в следующую среду. Но это, как ты увидишь, был очередной фокус Питера. Я чувствую себя несправедливо обойденной, тем более что мы очень старались быть любезными с девушкой и пригласили ее на обед.

И что же! В понедельник вечером, в Денвере, мы получили от Питера холодную телеграмму: “Если вы действительно хотите увидеть, как я женюсь, загляните завтра в два в церковь Св. Креста в Оксфорде”. Я была вне себя: так далеко, мое платье не готово, и вдобавок Джеральд, который пригласил шестнадцать гостей на охоту, рассмеялся как идиот и сказал: “Ай да Питер!” Он настоял на том, чтобы мы отправились вместе и предоставили гостей самим себе. Я подозреваю, что Джеральд знал обо всем заранее, хотя он это клятвенно отрицает. Но Джерри точно знал и поэтому остался в Лондоне. Я всегда говорю Джерри, что дядя значит для него больше, чем собственные родители; как ты понимаешь, я считаю влияние Питера крайне пагубным для мальчика в этом возрасте. Джеральд проявил мужскую солидарность и заявил, что Питер имеет право жениться где хочет и когда хочет; он не думает про трудности и неудобства, которые эти выходки создают другим людям.

Мы отправились в Оксфорд и отыскали назначенное место – невзрачную церквушку в каком-то переулке, мрачную и сырую. Оказалось, что невесту (у которой, слава богу, нет живых родственников) выдает женский колледж, подумать только! Когда я увидела Питера во фраке, у меня отлегло от сердца: я уже боялась, что он собрался жениться в мантии и академической шапочке. Джерри был шафером, свекровь приехала при полном параде и так сияла, будто ей есть чем гордиться. Еще они откопали старого дядюшку Поля Делагарди: в петлице гардения, сам скрипит от артрита, бедняжка, но пытается держаться бодрячком, что в его возрасте выглядит отвратительно. В церкви было много странных людей: из наших друзей почти никого не позвали, зато была эта смешная старуха Климпсон, всякие прихлебатели, которых Питер подцепил по ходу своих “дел”, и несколько полицейских. Чарльз и Мэри появились в последний момент, и Чарльз указал мне на человека в форме Армии спасения – по его словам, это бывший взломщик, но я в такое не верю, даже для Питера это было бы слишком.

Невеста появилась в окружении каких-то нелепых подружек – сплошь университетских преподавательниц! – а выдавала ее странная смуглая женщина, кажется ректор колледжа. Скажу с благодарностью: Гарриет (как мне теперь следует ее называть) с ее прошлым хватило чувства приличия не одеваться в белый атлас с флердоранжем, но я не могла отделаться от мысли, что скромный костюм был бы уместнее золотой парчи. Кажется, мне придется с ней поговорить по поводу ее нарядов, и, боюсь, это будет непросто. В жизни ни у кого не видела такого непристойно торжествующего выражения лица, но, полагаю, у нее в некотором роде есть на это право: надо признать, она очень ловко разыграла свои карты. Питер был бледен как полотно, я боялась, что его стошнит. Видимо, понял, в какую попал ловушку. Но все подтвердят: я как могла старалась открыть ему глаза. Венчали их по старому простому обряду из Книги общей молитвы, и невеста обещала “повиноваться” – я думаю, это у них такие шутки, потому что она явно упряма как мул.

В ризнице все целовались с кем попало, а потом всю эту пеструю компанию погрузили в автомобили (несомненно, за счет Питера), и мы отправились обратно в Лондон, преследуемые местными газетчиками. Все поехали в домик моей свекрови – все, включая полицейских и бывшего взломщика, – и после свадебного завтрака (который, надо признать, был очень хорош) дядюшка Делагарди произнес речь, образчик цветистого французского красноречия. Было много подарков, некоторые совершенно абсурдные – бывший взломщик подарил увесистый сборник напыщенных церковных гимнов. Потом жених и невеста исчезли, и мы долго их ждали, пока моя свекровь не спустилась и не объявила с довольным видом, что они полчаса назад уехали, не оставив адреса. Понятия не имею, где они сейчас, они никому ничего не сказали.

Все это поставило нас в крайне неприятное и смешное положение. Таково позорное окончание этого пагубного романа, и меня нисколько не утешает мысль, что столь сомнительную особу мне придется представлять как свою невестку. Мне с лихвой хватило бы и полицейского Мэри, но тот хотя бы тихий и воспитанный, а жена Питера прямо-таки притягивает к себе сплетни и скандалы. Тем не менее надо притвориться, что все как нельзя лучше: я никому не скажу всего того, что рассказала тебе.

С безмерной благодарностью за твое сочувствие, с любовью,

Элен Денвер

Мистер Мервин Бантер – миссис Бантер-старшей

Дорогая матушка,

я пишу из “неизвестного пункта назначения” за городом, надеясь, что это письмо, покинув меня, найдет дорогу к Вам. Из-за небольшой аварии в доме я пишу при свете свечи, так что, надеюсь, Вы простите мне плохой почерк.

Ну что же, матушка, мы благополучно поженились сегодня утром, и свадьба была замечательная. Жаль только, что Вы не смогли принять любезное приглашение его светлости, но, как я и сказал ему, в восемьдесят семь естественно ожидать некоторых недомоганий. Надеюсь, Ваша нога лучше.

Как я писал в прошлый раз, мы старались избежать вмешательства ее светлости, и это нам удалось, все сработало как часы. Новобрачная, то есть мисс Вэйн, уехала в Оксфорд еще накануне, а его светлость, лорд Сент-Джордж и я проследовали туда вечером и остановились в “Митре”. Его светлость очень тепло со мной побеседовал, упомянул мою двадцатилетнюю службу и выразил надежду, что мне будет уютно в новой семье. Я сказал: надеюсь, я знаю свое место, и постараюсь, чтобы мной были довольны. Боюсь, что наговорил лишнего, так как его светлость рассердился и велел мне не быть идиотом. Я осмелился прописать ему порцию брома и уложил-таки его спать, убедив его молодую светлость оставить моего хозяина в покое. Лорд Сент-Джордж не слишком внимателен к окружающим, но отчасти его шалости можно объяснить шампанским.

С утра его светлость выглядел спокойным и решительным, к моему огромному облегчению, так как мне предстояло много дел. Много незнатных друзей прибывали специально заказанным транспортом, и моей задачей было проследить, чтобы их хорошо приняли и не дали им заблудиться.

Затем, дорогая матушка, мы немного перекусили, и мне осталось одеть их светлости и доставить их в церковь. Мой хозяин был смирен как ягненок и не упрямился, даже не отпускал обычных своих шуток, а вот лорд Сент-Дж. бурлил весельем и доставил мне много хлопот. Он пять раз притворялся, будто потерял кольцо, и как раз когда нам пора было выходить, действительно не смог вспомнить, куда его положил. Но его светлость с присущим ему детективным талантом нашел кольцо и дальше держал его при себе. Несмотря на это происшествие, они у меня стояли на ступенях алтаря минута в минуту, и их вид делал мне честь. Не найти другого такого красавца, как молодой лорд, но, на мой взгляд, не может быть сомнений, кто из них более утонченный джентльмен.

Надо отдать должное леди: она не заставила себя ждать и выглядела замечательно, вся в золотом, с красивым букетом хризантем. Хорошенькой ее не назовешь, но у нее незаурядная внешность, и ручаюсь, что она не смотрела ни на кого, кроме его светлости. С ней были четыре дамы из колледжа, одетые не как подружки невесты, но очень элегантно, как настоящие леди. Его светлость был крайне серьезен на протяжении всей церемонии.

Затем мы все вернулись на прием в городской дом ее милости вдовствующей герцогини. Мне чрезвычайно понравилась манера новой хозяйки по отношению к гостям, открытая и дружелюбная ко всем сословиям, – но, конечно, его светлость мог выбрать только настоящую леди во всех отношениях. Я не жду от нее никаких неприятностей.

После приема мы тихо вывели жениха и невесту через заднюю дверь, заточив всех газетчиков в маленькой гостиной. А теперь, милая матушка, я должен рассказать Вам…

Мисс Летиция Мартин, декан колледжа Шрусбери, Оксфорд – мисс Джоан Эдвардс, лектору по естественным наукам того же учреждения

Дорогая Тедди!

Ну вот! Наша свадьба прошла – большое событие в истории колледжа! Мисс Лидгейт, мисс де Вайн, крошка Чилперик и твоя покорная были подружками невесты, а ректор выдавала ее замуж. Нет, моя дорогая, мы не напялили одинаковые платья[12]. Я лично думала, что мы более внушительно смотрелись бы в академических мантиях, но невеста сказала, что “бедного Питера” и так будут склонять на все лады в газетах. Поэтому мы просто явились в лучших воскресных нарядах, а я надела свои новые меха. Потребовались наши объединенные усилия, чтобы уложить волосы мисс де Вайн и поддерживать их в порядке.

Там были все Денверы. Вдовствующая герцогиня очаровательна, точь-в-точь маленькая маркиза восемнадцатого века, но нынешняя герцогиня сущая мегера: смотрела на всех волком и держалась так, будто проглотила кочергу. Очень забавно было наблюдать, как она пыталась свысока разговаривать с нашим ректором – но, разумеется, не на ту напала. Тем не менее и у ректора приключился свой конфуз: в ризнице она приблизилась к жениху с протянутой рукой и поздравительной речью, а он ее крепко обнял и поцеловал, и что за речь она заготовила, мы теперь никогда не узнаем! Затем он стал целовать всех нас по кругу (смелый человек!), и мисс Лидгейт так растрогалась, что ответила ему от всей души. После этого за дело взялся шафер (молодой красавчик Сент-Джордж), так что началась целая оргия поцелуев и нам пришлось заново укладывать волосы мисс де Вайн. Жених подарил каждой из подружек изящный хрустальный графин и набор граненых стаканов (для хереса – вот шалун, прости господи!), а ректор получила чек на 250 фунтов для латимеровской стипендии, что, по-моему, очень щедро.

Однако я слишком увлеклась и совсем забыла про невесту. Никогда не думала, что Гарриет может так сногсшибательно выглядеть. Я до сих пор склонна видеть ее угловатой растрепанной первокурсницей, костлявой и с недовольной миной. Вчера же казалось, будто она сошла с портрета эпохи Возрождения. Сначала я решила, что это эффект золотой парчи, но, подумав, пришла к выводу, что во всем виновата Великая Любовь. Было что-то величественное в том, как эти двое заявляли свои права друг на друга, как будто никто больше не имел значения или даже не существовал. На моей памяти это первый жених, по которому видно, что он твердо знает, что делает, и делает то, что хочет.

По дороге в город – кстати, лорд Питер решительно отказался от Мендельсона и “Лоэнгрина”, так что нам играли Баха – герцога милосердно оторвали от его недовольной герцогини и передали мне, чтобы я его развлекала. Он красив и глуп в духе сельского помещика, выглядит как осовремененный Генрих VIII, только без живота и бороды. Он спросил меня, не без волнения, как я считаю: действительно ли “девушка” влюблена в его брата? Я сказала, что уверена в этом, а он признался, что никогда не понимал Питера и не думал, что тот остепенится. “Но надо надеяться, все будет хорошо, правда же?” В глубоких тайниках подсознания, мне кажется, его гложет подозрение, что у брата есть что-то, чего нет у него, и неплохо было бы иметь это что-то, но надо ведь думать о поместье.

На приеме у вдовствующей герцогини было очень весело – и наконец-то на свадьбе можно было наесться! И напиться! Единственные, кому пришлось несладко, – это несчастные репортеры, которые к этому времени что-то унюхали и подходили целыми батальонами. Их решительно встречали два огромных лакея и направляли в отдельную комнату, обещая, что “их светлость выйдет к ним через несколько минут”. В конце концов “их светлость” вышел – не лорд Питер, а лорд Уэллуотер из министерства иностранных дел, и сделал пространное и крайне важное заявление про Абиссинию, которое они не осмелились прервать. Когда он закончил, наши лорд и леди уже ускользнули через заднюю дверь, и все, что ждало журналистов, – это полная комната свадебных подарков и остатки торта. Правда, к ним вышла вдовствующая герцогиня и была с ними очень мила, так что они разъехались вполне довольные, но без фотографий новобрачных и без сведений о медовом месяце. Честно говоря, не думаю, что кто-то, кроме вдовствующей герцогини, знает, куда жених с невестой отправились на самом деле.

Ну вот и все, и надеюсь, что они будут безумно счастливы. Мисс де Вайн полагает, что для этого оба чересчур умны, но я прошу ее не быть таким убежденным пессимистом. Я знаю множество пар, в которых и он и она тупы как дятлы, а счастья нет, – так что одно из другого не вытекает ни в какую сторону, согласна?

Всегда твоя Летиция Мартин

Отрывки из дневника Гонории Лукасты, вдовствующей герцогини Денверской

20 мая. С утра позвонил Питер, в сильном возбуждении, бедный ребенок, и сказал, что они с Гарриет всерьез и по-настоящему помолвлены, а это дурацкое министерство иностранных дел после завтрака снова посылает его в Рим – как это на них похоже, будто назло. Кажется, он совсем ошалел от досады и счастья. Отчаянно просил, чтобы я связалась с Г.: пусть почувствует, что ее готовы принять в семью. Бедная девочка, ей сейчас нелегко остаться одной против нас всех, когда она еще толком не уверена ни в себе, ни во всем остальном. Написала ей в Оксфорд, стараясь как можно убедительнее выразить, что я очень-очень рада, что Питер так счастлив с ней, и спросила, когда она будет в городе, чтобы я могла с ней увидеться. Милый Питер! Надеюсь и молюсь, чтобы она действительно любила его той любовью, в которой он нуждается. Я пойму это сразу, как ее увижу.

21 мая. После чая читала “Звезды смотрят вниз”[13] (N3: очень тоскливо и не то, что я представляла по названию, – наверное, я думала про рождественскую песнь, но сейчас вспоминаю, что это что-то связанное с Гробом Господним, – надо спросить Питера и узнать точно), и тут Эмили объявила “мисс Вэйн”. Была так удивлена и обрадована, что вскочила, совсем забыв про бедного Артаксеркса, который спал у меня на коленях и ужасно обиделся. Я сказала: “Моя дорогая, как приятно, что вы заглянули”. Она выглядела совсем по-другому, я бы ее не узнала, но я ведь видела ее пять с половиной лет назад, и едва ли можно ожидать цветущего вида от человека, сидящего на скамье подсудимых в этом унылом Олд-Бейли. Она сразу подошла прямо ко мне, встала, словно перед расстрельной командой, и отрывисто сказала своим необычным глубоким голосом: “Ваше письмо было такое доброе, я толком не знала, как на него ответить, и решила, что лучше приеду. Вы правда не слишком возражаете против нас с Питером? Просто я его ужасно люблю, и с этим ничего не поделаешь”. Тут я сказала: “Пожалуйста, любите его и дальше, потому что он очень этого хочет и он – мой любимый ребенок, хотя родителям не следует так говорить, но теперь я могу сказать это вам и очень этому рада”. Тут я ее поцеловала, а Артаксеркс пришел в такую ярость, что изо всех сил вонзил все когти ей в ноги, а я извинилась и отшлепала его, и мы сели на диван, и она сказала: “Знаете, я себе все время говорила по дороге из Оксфорда: если только я смогу посмотреть ей в глаза и все будет хорошо, то мне будет с кем поговорить про Питера. Только поэтому я не повернула обратно на полпути”. Бедное дитя, она и вправду ничего больше не хотела, она была как в тумане, потому что все произошло в воскресенье поздно вечером, и они полночи сидели в лодке и целовались как безумные, бедняжки, а затем ему пришлось уехать, ничего не устроив, и если бы не его перстень с печаткой, который он в спешке надел ей в последний момент, все это могло бы показаться сном. После того как она сопротивлялась все эти годы, она уступила сразу и во всем, как в колодец прыгнула, и теперь, кажется, не знает, что с собой делать. Сказала, что не помнит, чтобы когда-нибудь с раннего детства была так абсолютно и ошеломительно счастлива, и от этого ощущает внутри себя какую-то пустоту. Расспросив ее, я выяснила, что у нее буквально пустота внутри, потому что она, судя по всему, толком не ела и не спала с воскресенья. Послала Эмили за хересом и печеньем и заставила ее – в смысле, Г. – остаться на ужин. Беседовали про Питера, пока я чуть ли не услышала, как он говорит: “Мама, милая, это уже просто вакханалия” (или вакханалья?)… Г. увидела ту фотографию Питера работы Дэвида Беллецци, которую он так не любит, и я спросила, что она о ней думает. Она сказала: “Это симпатичный английский джентльмен, но никак не безумец, не любовник и не поэт, правда?” Согласна с ней. (Не пойму, почему я ее держу на виду, кроме как чтобы угодить Дэвиду.) Принесла наш семейный альбом. К счастью, она не стала сюсюкать и впадать в умиление по поводу Питера-младенца на коврике, – не выношу молодых женщин, проявляющих материнские инстинкты, хотя П. действительно был очень забавным ребенком, с эдаким хохолком, но теперь он прекрасно справляется со своими волосами, так что зачем ворошить прошлое? Она немедленно схватила те фотографии, которые Питер называет “мелкие шалости”[14] и “потерянная гармония”[15], и сказала: “Их сделал кто-то, кто его очень хорошо понимает, – Бантер?” Просто ясновидящая. Затем она призналась, что чувствует себя очень виноватой перед Бантером и надеется, что он выдержит этот удар, ведь если он уволится, это разобьет Питеру сердце. Прямо сказала ей, что судьба Бантера будет целиком зависеть от нее и что я уверена: Бантер не уйдет, если его не вынудят. Г. сказала: “Но вы же не думаете, что я стану вынуждать его! В том-то и дело: я хочу, чтобы Питер ничего не потерял”. Она погрустнела, и мы обе немного поплакали, пока нам вдруг не стало смешно, что мы плачем из-за Бантера, который просто сошел бы с ума от ужаса, если бы узнал о наших слезах. Так что мы приободрились, я подарила ей фотографии и спросила, какие у них планы, если они вообще успели что-то спланировать. Она сказала, что П. не знает, когда вернется, но она старается поскорее дописать новую книгу, чтобы быть готовой к сроку и иметь достаточно денег на подвенечное платье. Спросила, не посоветую ли я ей подходящего портного, – проявляет деловитость и не поскупится на действительно мастерски пошитый наряд, но нужно быть осторожной с рекомендациями, так как я не представляю, сколько люди зарабатывают написанием книг. Невежественно и глупо с моей стороны – так важно не уязвить ее гордость… В целом очень обнадеживающий вечер. Перед сном послала Питеру длинную восторженную телеграмму. Надеюсь, что в Риме не слишком душно и жарко, он плохо переносит жару.

24 мая. Чай с Гарриет. Пришла Элен – была очень груба и совершенно невыносима после того, как я представила Гарриет. Сказала: “Ну надо же! А Питер-то где? Опять сбежал за границу? Какой он все-таки безответственный сумасброд”. Стала подробно обсуждать светские новости, то и дело приговаривая: “Вы не знаете таких-то и таких-то, мисс Вэйн? Нет? Это старинные друзья Питера”, “Вы не охотитесь, мисс Вэйн? Нет? Какая жалость! Я все же надеюсь, что Питер не бросит охоту”. Гарриет очень разумно отвечала на все “нет” и “конечно”, без объяснений и извинений, которые всегда так опасны (милый Дизраэли!)[16]. Я спросила Гарриет, как продвигается книга и помогли ли советы Питера. Элен сказала: “Ах да, вы ведь пишете, правда?”, как будто никогда об этом не слышала, и поинтересовалась, как называется книга, чтобы взять ее в библиотеке. Гарриет ответила без тени улыбки: “Это очень мило с вашей стороны, но позвольте мне послать вам книгу – видите ли, мне бесплатно дают шесть авторских экземпляров”. Первое проявление характера, но я ее не виню. Извинилась за Элен после ее ухода и сказала: как я рада, что мой второй сын женится по любви. Боюсь, что мой словарный запас остается крайне старомодным, несмотря на тщательно подбираемое чтение. (Надо спросить Франклин[17], что я сделала с книгой “Звезды смотрят вниз”.)

1 июня. Письмо от Питера: снять с Михайлова дня[18]дом Белчестеров на Одли-сквер и обставить его.

Г., слава богу, готова предпочесть изящество восемнадцатого века хромированным трубам. Г. в ужасе от размеров дома, но рада, что от нее не требуется “свить гнездышко” для Питера. Я объяснила, что это его задача обустроить дом и ввести в него невесту – привилегия, которая, похоже, осталась только у аристократии и священников, которым дом достается вместе с приходом, и он им обычно слишком велик, бедняжкам. Г. отметила, что невесты коронованных особ, кажется, все поголовно сбиваются с ног, выбирая ткани для обивки, но я сказала, что это их долг перед грошовыми газетами, которые любят домовитых женщин, а жена Питера, к счастью, ничего никому не должна. Надо будет найти им экономку – кого-нибудь толкового, – Питер настаивает, что работу жены не должны прерывать свары слуг на кухне.

5 июня. Неожиданная вспышка родственных чувств в самой невыносимой форме. Сначала Джеральд – разумеется обеспокоенный рассказами Элен – спрашивал, презентабельна ли девушка и нет ли у нее современных идей, имея в виду детей, разумеется, то есть нежелание их заводить. Велела Джеральду заниматься своими делами, а именно Сент-Джорджем. Затем Мэри: младший Питер заболел ветрянкой, и будет ли эта девушка заботиться о Питере? Сказала ей, что Питер прекрасно может сам о себе позаботиться и вовсе не хочет себе жену, у которой голова забита ветрянкой и рецептами вареной рыбы. Нашла у Харрисона замечательное чиппендеиловское зеркало и подходящие к нему стулья с гобеленовой обивкой.

25 июня. Любовные грезы нарушены деловым разговором с Мёрблсом об акте имущественного урегулирования – это ужасно длинный документ, где учтены все мыслимые и немыслимые ситуации, включая смерть и повторный брак каждого, которые “разобраны”, как выражается Мёрблс, “в ЗАВЕЩАНИИ” (большими буквами). Не знала, что лондонская недвижимость столько приносит Питеру. С каждой статьей Г. чувствовала себя все более и более неуютно. Чтоб она совсем не впала в уныние, отвела ее пить чай к Рампельмайеру. В конце концов Г. мне сказала: “С тех пор как я окончила колледж, я не потратила ни пенса, который не заработала бы сама”. Ответила ей: “Ну что же, дорогая, так и объясните Питеру, но помните, что он дурацки самовлюблен, как и большинство мужчин, и не букашка, чтобы пахнуть слаще, когда его топчут”. Подумав, вижу, что имела в виду ромашку[19]. (Шекспир? Надо спросить Питера.) Хотела было написать об этом П., но лучше не надо: молодые должны справиться сами.

10 августа. Вернулась вчера из имения и обнаружила, что вопрос с имущественным урегулированием урегулирован. Г. показала мне три страницы понимания и сочувствия от П.: он начал словами “Конечно, я предвидел это затруднение” и закончил: “Либо мне, либо тебе придется пожертвовать своей гордостью – я могу только взывать к твоему великодушию, чтобы жертву принесла ты”. Г. сказала: “Питер всегда видит, в чем затруднение, – это так обезоруживает”. Полностью согласна – не выношу людей, которые “не понимают, к чему весь этот шум”. Г. теперь готова смиренно принять подобающий доход, но утешила свою гордость, заказав две дюжины шелковых рубашек в Берлингтонском пассаже и заплатив за них наличными. Проявляет упорную решимость делать как следует то, за что взялась, – поняла, что если Элен найдет к чему придраться, то Питеру придется несладко, и подходит к делу решительно и с умом. Есть за что хвалить образование – учит усваивать факты. Г. осваивается с фактами о положении Питера – наблюдаю с интересом. Длинное письмо от Питера, очень сомневается в Лиге Наций и посылает подробные инструкции насчет полок в библиотеку и кровати эпохи Вильгельма и Марии[20], также раздражается, что его держат в Риме “как водопроводчика, чтобы остановить дипломатические протечки”. Англичане крайне непопулярны в Италии, но у П. была утешительная дискуссия с Папой о старинной рукописи – эта смена темы, наверное, порадовала обоих[21].

16 августа. Гарриет ездила за город посмотреть на водяную мельницу (это как-то связано с ее новой книгой) и сказала, что возвращалась на машине через Хартфордшир и заехала посмотреть на свой старый дом в Грейт-Пэгфорде. Рассказывала о родителях – скромном сельском докторе и его жене. Отец неплохо зарабатывал, но ему в голову не приходило откладывать деньги (наверное, думал, что будет жить вечно). Однако он очень хотел, чтобы Г. получила хорошее образование – тоже неплохо, как оказалось. Г. призналась, что в детстве мечтала заработать денег и купить старый фермерский дом Толбойз в соседней деревне. По пути снова его увидела: елизаветинской эпохи, совершенно прелестный. Заметила, что все в жизни происходит совсем не так, как ожидаешь. Я сказала, что такое место вполне подойдет им с П., чтобы уезжать из города на выходные. Г. несколько ошеломлена, сказала: “Да, пожалуй”. Пока остановились на этом.

19 августа. Нашла идеальный полог для кровати. Элен говорит, что такие вещи крайне антисанитарны. Еще она говорит, что, по словам Джеральда, куропатки совсем перевелись и страна катится в пропасть.

20 августа. Г. написала Питеру насчет покупки Толбойз. Потому что Питер ведь “любит делать подарки”. Он и вправду любит, бедный мальчик! Полностью смирилась с фактами – похоже, что теперь Питеру разом воздастся за пять с половиной лет терпения. Мягко сказала ей, что, на мой взгляд, ничто не доставит П. большего удовольствия. Когда она ушла, станцевала небольшую джигу в гостиной, к удивлению Франклин (глупышка, давно должна бы уже изучить меня).

21 августа. Книга Гарриет закончена и послана издателю. К сожалению, это освобождает ее голову для волнений из-за Абиссинии[22], что невыносимо. Убеждена, что цивилизация погибнет и она больше никогда не увидит Питера. Вся как кошка на горячих кирпичах, говорит, что загубила пять лет жизни П. и не может себе этого простить, и бесполезно надеяться на то, что он вышел из призывного возраста, потому что вся его совесть исписана грифом “военная разведка”, и даже будь ему семьдесят, он все равно мог бы попасть под бомбежку или газовую атаку. Очень надеюсь, что у нас не будет новой войны – мясо по карточкам, сахара нет, люди гибнут – нелепо и бессмысленно. Интересно, мать Муссолини шлепала его слишком часто или слишком редко? В наше психологическое время никогда не угадаешь. Я хорошо помню, что шлепала Питера, но никаких особых отклонений у него это не вызвало, так что, скорее всего, психологи заблуждаются.

24 августа. Питер поручил агенту вести переговоры о Толбойз с текущим владельцем, человеком по имени Ноукс. Мне он пишет очень сдержанно, но видно, что он рад. Ситуация в Риме, насколько это касается его работы, по-видимому, проясняется. Г. все еще беспокоится из-за возможной войны.

30 августа. Гарриет в величайшем возбуждении от письма Питера, где он говорит: “Даже если это сумерки мирозданья, прежде чем упадет ночь, я усну в твоих объятьях” (узнаю старого велеречивого Питера двадцатилетней давности…) и добавляет, что водопровод в порядке и он попросил разрешения вернуться, а это уже имеет больше отношения к делу.

4 сентября. Люстры в большом салоне приведены в порядок. Джеральд говорит, что можно взять драпировки из Синей комнаты, – я думаю, они будут хорошо смотреться в верхнем холле. Отправила их в ремонт и чистку, в чем они очень нуждаются. (Питер бы сказал, что мои местоимения тоже, но я вполне понимаю, что я хочу сказать.) Артаксеркса стошнило в комнате Франклин – удивительно, насколько он привязан к ней, притом что она-то кошек терпеть не может.

7 сентября. Питер прислал телеграмму, что вернется на следующей неделе. Гарриет настояла на том, чтобы сводить меня на ужин и угостить шампанским. Весело сказала, что это ее последний шанс, так как Питер шампанского не признает. Утешила ее по случаю предстоящей потери свободы краткой и остроумной речью (по моим меркам точно краткой). Хотела бы я посмотреть на Элен, которая ведет меня ужинать, а потом выслушивает речь.

14 сентября. Питер вернулся. Они с Гарриет где-то поужинали, а потом он заглянул ко мне – один, так мило с его стороны, потому что я, конечно, сказала: “Приходите вместе”. Он выглядит похудевшим и усталым, но я думаю, что дело в Муссолини, или в погоде, или в чем-то таком, потому что он, очевидно, ни в чем не сомневается (кроме Лиги, естественно)… И меня так поразило, что он два часа сидел абсолютно тихо, без суеты и без особых разговоров. Это так необычно: как правило, он подпрыгивает, словно горох на раскаленной лопатке. Очень тронут моими хлопотами по поводу дома. Поручил мне нанять прислугу, так как у Гарриет нет опыта. Им понадобится примерно восемь слуг, помимо Бантера и экономки, – вот и славно, мне будет чем заняться.

15 сентября. Гарриет зашла сегодня утром, чтобы показать мне кольцо – один крупный рубин, старый Абрахамс огранил и оправил его по точным инструкциям. Бедная Г. смеялась над собой, потому что когда Питер ей его вчера вручал, она смотрела на Питера и через десять минут на спор не смогла даже назвать цвет камня. Говорит, испугалась, что никогда не научится вести себя, как все люди, но Питер только заметил, что его внешность впервые оценили выше рубинов. Питер присоединился к нам за ланчем – и еще Элен, которая потребовала, чтобы ей показали кольцо, и резко сказала: “Боже мой! Надеюсь, оно застраховано”. Надо отдать ей должное – ничего обиднее она не могла бы сказать, даже если бы обдумывала это две недели не покладая рук. Затем она выразила надежду, что они собираются тихо пожениться в конторе регистратора, но Питер заявил: нет, он скорее будет жениться на вокзале в зале ожидания, а если Элен стали посещать сомнения в вере, ей не обязательно украшать собой церемонию. На что Элен сказала: “А, понятно – значит, церковь Св. Георгия на Ганновер-сквер”, и стала все для них выбирать, включая дату, священника, гостей и музыку. Когда она дошла до “Гласа, над Эдемом веявшего”, Питер воскликнул: “О боже, это уже какая-то Лига Наций!”[23], и они с Гарриет стали сочинять непристойные стишки, а Элен пришлось помалкивать – она никогда не блистала в салонных играх.

16 сентября. Элен любезно подарила нам текст нового обряда церковного венчания[24], из которого убрано все неприличное, чем навлекла на себя насмешки. Питер бурно веселился по этому поводу – сказал, что все знает о “порождении детей” в теории, хотя и не на практике, но “приумножение человечества” любым другим методом кажется ему слишком сложным, и если он когда-либо позволит себе такие опасные развлечения, то, с разрешения жены, ограничится традиционной процедурой. Что же касается “дара воздержания”, ему такого и даром не надо и он готов это признать. На этом месте Элен встала и ушла, оставив П. и Гарриет за обсуждением слова “повиноваться”. П. сказал, что воспитание не позволяет ему командовать своей женой, а Г. возразила: но что если загорится дом или будет падать дерево, тогда ведь он не станет медлить с командами, чтобы спасти ее? П. сказал, что тогда они оба должны сказать “повиноваться”, но не слишком ли много радости репортерам? Оставила их спорить по этому поводу. Когда вернулась, обнаружила, что Питер согласился, чтобы ему повиновались, при условии, что он сможет “одарить” ее своим имуществом, а не “разделить” его с ней. Сокрушительная победа чувств над принципами.

18 сентября. Других слов, кроме “черт бы их побрал”, у меня нет. Эти отвратительные газеты раскопали старую историю про Гарриет и Филиппа Бойза. Питер в ярости. Гарриет говорит: “Этого следовало ожидать”. Ужасно боялась, что она предложит П. расторгнуть помолвку, но она держится очень благородно – думаю, она понимает, что Питер не выдержит всего этого по второму разу. Вероятно, виновата эта Сильвестер-Квик, которая так старалась окрутить Питера, – всегда подозревала, что она пишет колонку сплетен для воскресных газет. Элен (твердо, но неуклюже защищая интересы семьи) решила, что лучше всего будет закатить грандиозную свадьбу на весь высший свет и держаться уверенно. Решила, по известным одной ей причинам, что самый подходящий день – 16 октября. Любезно согласилась выбрать подружек невесты (наших друзей, так как друзья Г. “очевидно исключены”) и предложила свой дом для приема, а также десять вилл, принадлежащих обедневшей аристократии, для медового месяца. Питер, теряя терпение, сказал: “У кого свадьба, Элен? У тебя или у нас?” Джеральд пытался вести себя как Глава Семьи – все его проигнорировали. Элен снова изложила свою позицию и закончила словами: “Думаю, про 16-е мы договорились”. Питер сказал: “Думай что хочешь”. Элен сказала, что покинет нас до тех пор, пока Питер не поймет, что она делает для них все, что может, – и Джеральд смотрел так умоляюще, что Питер извинился за неучтивость.

20 сентября. Агент докладывает, что договорился о цене на Толбойз. Нужно много всего переделать и отремонтировать, но основа крепкая. Договорились о покупке с немедленной передачей владения – нынешний владелец может там остаться до конца медового месяца, а потом уже Питер приедет, посмотрит, какие изменения нужны, и пригласит рабочих.

25 сентября. Ситуация с Элен и газетами стала невыносимой. Питер расстраивается от мыслей о церкви Св. Георгия и обо всей этой шумихе. Гарриет страдает от вернувшегося комплекса неполноценности, который она изо всех сил скрывает. Пока никого не приглашала.

27 сентября. Питер пришел ко мне и сказал, что, если это не прекратится, они оба сойдут с ума. Они с Г. решили сделать все тихо, не говоря никому, кроме самых близких друзей. Небольшая свадьба в Оксфорде, прием здесь, медовый месяц в каком-нибудь тихом уголке сельской Англии. Я с готовностью согласилась им помочь.

30 сентября. Они договорились с Ноуксом, что проведут медовый месяц в Толбойз, о чем никто не должен знать. Видимо, Н. сможет быстро выехать и дать им напрокат мебель и т. д. Я спросила: “Как насчет КАНАЛИЗАЦИИ?” Питер сказал: черт с ней, с канализацией, – в его детстве в усадьбе не было ничего, достойного называться канализацией (мне ли не помнить!). Свадьба (согласно разрешению Архиепископа[25]) 8 октября, и пусть Элен до последнего момента думает что хочет – и газеты тоже. Гарриет испытала большое облегчение. Питер также добавляет, что медовый месяц в отелях отвратителен – собственная крыша (особенно елизаветинская) гораздо лучше подходит английскому джентльмену. Жуткая суматоха со свадебным платьем – от Уорта – в старинном духе, из жесткой золотой парчи, длинные рукава, квадратный вырез, волосы зачесать назад, никаких драгоценностей, кроме моих длинных сережек, которые принадлежали двоюродной бабушке Делагарди. (ЫБ: Издатель, кажется, высоко оценил новую книгу.) Г. будет выдавать ее колледж (по-моему, очень мило) – бесконечные телеграммы и клятвы хранить тайну. Бантер должен поехать в Толбойз заранее и убедиться, что там все в порядке.

2 октября. Бантера пришлось отменить. За ним по пятам ходит пресса. Обнаружил, как один журналист пытался пробраться в квартиру Питера через грузовой лифт. Б. едва избежал привлечения к суду за оскорбление с применением насилия. П. сказал, что придется поверить на слово продавцу касательно состояния Толбойз (включая канализацию). Оплата завершена, и Ноукс говорит, что все подготовит – он часто сдавал дом на лето, так что все будет в порядке… Элен волнуется, потому что до сих пор не разосланы приглашения на 16-е. Сказала ей, что, по-моему, про 16-е еще официально не объявлено(!). Элен спросила: “В чем дело? Питер струсил или эта девчонка опять ломает комедию?” Я намекнула, что свадьба – их личное дело, оба уже давно совершеннолетние. Из слуг они берут только Бантера, который стоит дюжины и сможет сделать все, что надо, с помощью кого-нибудь из местных. Я думаю, что Гарриет боится начинать семейную жизнь среди незнакомых слуг и Питер хочет оградить ее от этого. К тому же лондонские горничные в усадьбе – одна помеха. Если Гарриет сумеет правильно поставить себя с Бантером, у нее никогда не будет забот с прислугой.

4 октября. Зашла к Питеру в гости – он хотел посоветоваться насчет оправы для некоторых камней, которые привез из Италии. Пока я была у него, заказная почта принесла большой плоский конверт, надписанный рукой Гарриет. Задумалась, что это такое она захотела прислать, а не принести сама! (Любопытство меня погубит!) Смотрела, как Питер его открывает, притворяясь, что рассматриваю циркон (такой необычный цвет!). П. нелепо покраснел, как это с ним бывает, когда ему скажут что-нибудь слишком личное, и стоял, уставившись на содержимое, пока я не выдержала и не спросила: “Что это?” Он сказал странным голосом: “Подарок невесты жениху”. Меня некоторое время беспокоило, как она с этим справится, потому что не так-то легко на самом деле подарить что-то очень обеспеченному человеку, если ты сам не безумно обеспеченный, и неправильный подарок хуже, чем никакого, но ведь ужасно, когда тебе ласково говорят: “Ты сама – лучший подарок” – очень мило, но слишком покровительственно и в духе лорда Берли[26] – а у нас у всех, в конце концов, есть человеческие инстинкты, и делать подарки – один из них. Так что я бросилась взглянуть, и это оказалось письмо на одном листе, написанное очень красивым почерком семнадцатого века. Питер сказал: “Забавнее всего, что мне в Рим прислали каталог, и я до смешного рассердился, когда узнал, что оно продано”. Я удивилась: “Но ты ведь не собираешь рукописи”. А он ответил: “Не собираю, но эту я хотел для Гарриет”. Он перевернул ее, и я прочитала подпись: “Джон Донн”, и это многое объяснило, потому что Питер всегда был неравнодушен к Донну. Кажется, это очень красивое письмо от Д. к прихожанке – некой леди – о Божественной и человеческой любви. Я пыталась его прочитать, только мне никогда не удается разобрать такой старомодный почерк (интересно, что скажет Элен – наверняка сочтет, что золотая зажигалка была бы гораздо уместнее), – когда Питер подошел к телефону, набрал номер и сказал: “Послушай, душа моя”, – таким голосом, какого я у него никогда не слышала. Так что я выскочила из комнаты и столкнулась с Бантером, как раз входившим из холла. Боюсь, что Питер заигрывается, потому что, когда он вышел после звонка, Бантер доложил, что “забронировал лучший номер в “Лорде Уордене”[27]на ночь 16-го, милорд, а также каюту и поезд до Ментоны[28] в соответствии с инструкциями”. П. спросил, шли ли по следу чертовы шакалы. Б. сказал: да, главный шакал, как и предполагалось, подошел к нему, жадно втягивая носом воздух. Спросил: “Почему “Лорд Уорден”, а не ночной паром или аэроплан?” Б. ответил, что миледи подвержена морской и воздушной болезни. Шакал этим удовлетворился и дал ему 10 шиллингов, которые, как Б. говорит, он позволит себе отправить в Общество помощи заключенным. Я сказала: “Ну право, Питер!”, но он ответил: почему бы ему не организовать поездку на континент для достойных людей? – и отправил все бумаги мисс Климпсон для страдающего туберкулезом бухгалтера и его жены в стесненных обстоятельствах. (Узнать: чем можно стеснить обстоятельство?)

5 октября. Уорт постарался как следует и закончил платье. Несколько избранных друзей приглашены на показ приданого – включая мисс Климпсон, чудесным образом лишившуюся дара речи при виде норкового манто, которое Питер подарил Гарриет: 950 гиней[29] – пожалуй, немного чересчур, но это единственный его вклад, и Питер выглядел таким напуганным и виноватым, когда вручал его, точь-в-точь как в детстве, когда отец поймал его с полным мешком кроликов после ночи в гостях у этого старого жулика и браконьера Мерриуэзера, к которому он так привязался – а как у старика в коттедже пахло! Но манто очень симпатичное, и Г. не нашлась, что сказать, кроме “ах, мистер Рочестер!” – изображая Джен Эйр, про которую я всегда считала, что она отплатила черной неблагодарностью этому бедняжке, – ужасно огорчительно и вредно для нежных чувств, когда твоя невеста, пусть даже это и двоеженство, настаивает на серой альпаке, или мериносе, или что там было… Заметка гнусного шакала в “Морнинг стар”[30] – осмотрительно не подписанная, но хорошо узнаваемая. Элен позвонила, чтобы выяснить, правда ли это. Я честно ответила, что сплошные выдумки! Вечером сводила Питера и Гарриет на Чейни-Уок на обед к дядюшке Полю, который непременно хочет быть на свадьбе, несмотря на артрит. Заметила необычную скованность между П. и Г., у которых все было в порядке, когда я их вчера вечером провожала в театр и на ужин. Поль бросил на них один взгляд и начал болтать о своих вечных cloisonné[31] и о превосходстве естественно дозревших французских вин над портвейном[32]. Неловкий вечер, все не похожи на себя. Наконец Поль отправил П. и Г. домой на такси, сказав, что ему надо поговорить со мной о делах, – явная отговорка. Я спросила: не кажется ли ему, что что-то не в порядке? Поль ответил: “Au contraire, ma sœur, c’est nous qui sommes de trop. Il arrive toujours le moment où l’on apprend à distinguer entre embrasser et baiser”[33], добавив с характерной для него улыбкой: “Мне было интересно, сколько Питер продержится, не выпуская зверя из клетки, – он снова вылитый отец, Гонория, с примесью меня!” У меня не было ни сил, ни времени сердиться на Поля (который всегда был законченным распутником – и отец Питера тоже, конечно, при всей моей любви к нему), так что я сказала: “Да, Поль, но ты думаешь, что Гарриет?..” Поль сказал: “Ба! Вино, которое она пьет, выжато из винограда[34]. Il y a des femmes qui ont le génie…”[35] Я совершенно не выношу рассуждения Поля о le génie de l’amour[36], потому что он говорит и говорит, с каждым словом все больше офранцуживаясь, и сыплет историями из своего богатого прошлого, а он такой же француз, как и я, – ровно на одну восьмую, так что я поспешно ему сказала, что уверена в правильности его дискурса (интересно, я имела в виду “ракурс” или “диагноз”?), и, пожалуй, так оно и есть – никогда не видела, чтобы Поль неправильно оценивал ход романа. Думаю, это объясняет, почему они с Гарриет так хорошо поладили, несмотря на ее сдержанность и его вкусы в женщинах. Намекнула Полю, что ему пора спать, на что он мрачно сказал: “Да, Гонория, я очень стар, и у меня ноют кости. Мои пороки уже изменяют мне, и если бы я мог заново прожить жизнь, я бы предавался им еще чаще. К черту Питера! Il ne sait pas vivre. Mais je voudrais bien être dans ses draps”[37]. “Тебя самого скоро белой простыней накроют, – сказала я очень сердито, – не удивительно, что Питер зовет тебя дядей Пандаром[38], старый ты греховодник”. Поль сказал: “Но нельзя отрицать, что я нашел ему хороших учителей, и он никого из нас не опозорит”. На это ответить было нечего, и я отправилась домой… Опять взялась за “Звезды смотрят вниз”, обнаружила, что там полно крайне неприятных людей. Проблема в том, что ты никогда по-настоящему не представляешь себе своего сына в роли. Но не надо было так сердиться на Поля.

7 октября. Гарриет заглянула ко мне перед отъездом в Оксфорд – была очень любезна со мной. Я думаю, что она даст Питеру все, что ему нужно, – да, так я и думаю. Если это вообще возможно. Тем не менее где-то полчаса чувствовала себя подавленной. Позже, когда я возилась с подготовкой к свадебному завтраку – все сильно осложняется необходимостью хранить тайну, – меня отвлек звонок Питера, который вдруг сильно забеспокоился, что ночью был дождь, и дороги будут скользкие, и Гарриет занесет, и она разобьется по пути в Оксфорд. Попросила его не вести себя как дурачок и сказала, что если он хочет заняться чем-нибудь полезным для здоровья, то пусть придет и поможет Эмили вымыть все безделушки в сервантах в гостиной. Он не пришел, зато пришел Джерри, весь сияя оттого, что будет шафером, и разбил дрезденскую пастушку.

Позже. Питер и Джерри (слава богу!) отправились в Оксфорд и больше не путаются под ногами. Приготовления закончены, все желанные гости приглашены, и для нуждающихся заказан транспорт… Вечером междугородный звонок от разъяренной Элен из Денвера, которая получила телеграмму от Питера и спрашивала, как мы можем совершенно с ней не считаться. С превеликим удовольствием объяснила ей (очень подробно и за ее счет), что она этим обязана исключительно своей бестактности.

8 октября. Свадьба Питера. Слишком устала, напишу только, что все удалось. Г. была совершенно великолепна, как корабль, входящий в гавань: все сияет, флаги развеваются – там, где они должны развеваться у нынешних кораблей, – Питер жутко бледный, бедняжка, как в тот день, когда ему подарили первые часы и он едва мог сдержать страх, что они развалятся прямо на глазах, или окажутся ненастоящими, или еще что-нибудь стрясется, – но он взял себя в руки и был крайне любезен со всеми гостями (думаю, если бы он попался инквизиции, то использовал бы свои светские таланты, чтобы развлекать палачей). Вернулись в город к 5.30 (надо было видеть лицо Питера, когда он понял, что ему предстоит проехать 60 миль по переполненным дорогам в закрытом авто и в качестве пассажира! – но нельзя, чтобы он вез Г. в открытом “даймлере”, не сняв свадебного костюма и цилиндра). Без четверти семь их тайно вывели из дома – Бантер ждал в машине на дальней стороне парка…

11 вечера. Надеюсь, что с ними все в порядке, – надо теперь остановиться и постараться заснуть, а то с утра я буду как тряпка. “Звезды смотрят вниз” недостаточно утешительны для прикроватной книги – вернусь к “Алисе в Зазеркалье”.