Читать книгу Смерть по объявлению. Неприятности в клубе «Беллона» - Дороти Ли Сэйерс, Дороти Сэйерс - Страница 6

Вторник в отделе текстовой рекламы агентства Пима был днем всеобщей сумятицы. Неприятности создавали господа Тул и Джоллоп, владельцы «Нутракса», «Малтоджина» и «Говяжьих консервов для путешественников». В отличие от большинства клиентов – поголовно надоедливых, хоть и в разной степени, – проявлявших свою надоедливость удаленно, посредством почты и с разумными интервалами, господа Тул и Джоллоп совершали набег на агентство Пима лично, каждый вторник, для еженедельного совещания. По прибытии они изучали рекламу на следующую неделю, отменяя решения, принятые на предыдущем совещании, неожиданно огорошивая мистера Пима и мистера Армстронга новыми замыслами и часами задерживая их в конференц-зале, что нарушало рабочий процесс во всем агентстве, и досаждая всем. Одним из пунктов обсуждения на нынешнем еженедельном сеансе была полноформатная одиннадцатидюймовая реклама для пятничного выпуска «Морнинг стар», занимавшая в этом ведущем средстве массовой информации важную позицию в верхнем правом углу главной полосы, рядом со специальным пятничным репортажем. В дальнейшем, разумеется, эта реклама занимала свое место и в других газетах и журналах, но пятничная «Морнинг стар» была делом особой важности.

Обычная процедура в отношении этой изматывающей рекламы была такова. Примерно каждые три месяца мистер Хэнкин слал SOS в отдел текстовой рекламы о том, что срочно требуется новая реклама для «Нутракса». Общими творческими усилиями отдела немедленно создавалось и представлялось на суд мистера Хэнкина около двадцати вариантов. Под сурово-критическими росчерками его синего карандаша это количество сокращалось до двенадцати, и выжившие тексты направлялись в художественный отдел, где делались макеты с эскизами иллюстраций, каковые отсылались господам Тулу и Джоллопу, раздраженно отвергавшим половину из них и портившим остальные глупыми поправками и добавлениями. После этого отдел текстовой рекламы наказывался распоряжением изготовить еще двадцать вариантов, из которых после аналогичной процедуры кромсания и поправок выжить под ударами критики удавалось другой полудюжине; таким образом получали необходимые двенадцать полудублей для работы в предстоявшие три месяца. Отдел временно переводил дыхание, отобранные двенадцать проектов помечались красной печатью «Одобрено заказчиком» и нумеровались в предлагаемом порядке выхода.

В понедельник мистер Толбой, руководитель группы, ответственной за «Нутракс», расправлял плечи и садился за работу по благополучной проводке очередного пятничного полудубля в «Морнинг стар». Он находил предназначенный для данной недели оттиск и посылал за окончательным макетом в художественный отдел. Если окончательный макет был действительно закончен (что случалось редко), он отсылал его вниз, цинкографам, вместе с текстом и подробной разметкой. Цинкографы, ворча, что им никогда не дают достаточно времени на выполнение работы, изготавливали штриховое клише, которое дальше передавалось в типографию, где делался набор заголовков и текста, добавлялось клише с названием рекламодателя – обычно не того размера, – печатная форма закреплялась в машине и делался оттиск верстки, который отсылали обратно мистеру Толбою, сварливо указав, что оттиск вышел на дюйм длиннее, чем нужно. Мистер Толбой исправлял опечатки, проклинал наборщиков за неправильный размер клише, доводил до их сведения, что они набрали заголовок не тем шрифтом, кромсал верстку на части, склеивал ее заново, обеспечивая нужный размер, и возвращал обратно. Обычно этот момент приходился на одиннадцать утра вторника, и мистер Тул или мистер Джоллоп, а иногда и они оба, закрывались в конференц-зале с мистером Пимом и мистером Армстронгом, раздраженно требуя принести наконец их макет. Как только исправленная верстка доставлялась из типографии, мистер Толбой отправлял ее с посыльным в конференц-зал и, если удавалось, сбегал на второй завтрак. Тем временем мистер Тул или мистер Джоллоп указывали мистеру Пиму и мистеру Армстронгу на огромное количество недочетов как в тексте, так и в рисунках. Мистер Пим и мистер Армстронг, подобострастно соглашаясь со всем, что говорил клиент, признавались, что они в растерянности, и спрашивали, какие предложения есть у мистера Тула (или мистера Джоллопа). Последний, будучи, как большинство заказчиков, мастером скорее деструктивной, чем конструктивной критики, начинал ломать голову, пока не доводил себя до ступора и не впадал в прострацию, в каковом состоянии убеждения мистера Пима и мистера Армстронга могли оказать на него гипнотическое воздействие. После получаса искусных заискиваний с их стороны мистер Джоллоп (или мистер Тул) с чувством облегчения, восстановив утраченные силы, возвращался к ранее отвергнутому исходному макету, обнаружив, что на самом деле это почти то, что ему было нужно. Требовалось лишь изменить одну фразу и вмонтировать в макет узкий фотоснимок подарочного купона. После этого мистер Армстронг снова отсылал макет наверх мистеру Толбою, с просьбой внести необходимые изменения. Мистер Толбой, с восторгом осознав, что для этого нужно всего лишь сделать совершенно новую верстку и полностью переписать текст, находил копирайтера, чьи инициалы стояли на машинописном оригинале, и отдавал распоряжение выкинуть три строки и внести сделанные заказчиком «улучшения», пока он сам будет делать новый макет.

Когда все было готово, текст возвращался в типографию для нового набора, потом отправлялся цинкографам, и они изготавливали новый оттиск всей рекламы, каковой и отсылался обратно. Если, при редком везении, оказывалось, что в клише нет дефектов, к работе приступали стереотипёры, которые изготавливали достаточное количество стереотипов рекламы «Нутракса» для рассылки в другие газеты, с приложением бумажной распечатки. К середине дня стереотипы бывали разосланы диспетчерским отделом в лондонские газеты с курьером, а в провинциальные – по почте и поездами, и если на этапах этого процесса не случалось ничего непредвиденного, реклама должным образом появлялась в пятничном выпуске «Морнинг стар» и в других изданиях в соответствующие сроки. Открывая номер «Морнинг стар» в вагоне где-нибудь между Гайд-парком и Ливерпуль-стрит и видя бросающуюся в глаза рекламу «Нутракс» питает ваши нервы», читатель даже представить себе не мог, какой долгий и трудный процесс она прошла на своем пути в газету.

В данный конкретный вторник всеобщее раздражение было острее обычного. Начать с того, что погода стояла особенно жаркая и влажная, чувствовалось приближение грозы, и верхний этаж агентства Пима, под широкой оцинкованной крышей с огромными стеклянными световыми люками, напоминал хорошо разогретую духовку. Во-вторых, ожидался визит двух директоров «Бразерхудс лимитед», чрезвычайно старомодной и религиозно ориентированной фирмы, выпускавшей карамель и безалкогольные напитки. Было распространено предупреждение: сотрудницы женского пола должны воздержаться от курения, а все распечатки рекламы пива и виски следует убрать с глаз долой. Первый запрет очень огорчил мисс Митьярд и машинисток отдела текстовой рекламы, чье курение если и не поощрялось открыто, то никак не возбранялось. Мистер Хэнкин мягко дал понять мисс Партон, что ее одежда демонстрирует намного больше обнаженного тела, чем одежда директоров «Бразерхудс лимитед», и ее это тоже расстроило: она демонстративно закрыла «нескромную плоть» тяжелым свитером и теперь жарилась в нем, рыча и огрызаясь на каждого, кто к ней приближался. Мистер Джоллоп, который считался немного более придирчивым, чем мистер Тул, прибыл на еженедельное совещание раньше обычного и отличился тем, что зарубил не менее трех вариантов рекламы, ранее одобренных мистером Тулом. Это означало, что мистер Хэнкин был обязан послать сигнал SOS почти на месяц раньше обычного. У мистера Армстронга болел зуб, и он исключительно резко обошелся с мисс Росситер, а у самой мисс Росситер что-то случилось с пишущей машинкой: та стала делать интервалы совершенно произвольно.

Мистер Инглби потел над своими рекламными досье, когда к нему с листом бумаги в руке вошел мистер Толбой, всем своим видом демонстрировавший недовольство.

– Это ваш текст?

Мистер Инглби лениво протянул руку, взял бумагу, взглянул на нее и вернул мистеру Толбою.

– Сколько раз можно повторять, – дружелюбно произнес он, – что инициалы стоят под текстом для того, чтобы знать, кто его автор. Если вы думаете, что мои инициалы Д.Б., то вы либо слепы, либо чокнулись.

– Тогда кто такой Д.Б.?

– Новый коллега, Бредон.

– И где он?

Мистер Инглби указал большим пальцем в сторону соседнего кабинета.

– Там пусто, – сообщил мистер Толбой, возвращаясь после короткой экскурсии.

– Ну так поищите его, – предложил Инглби.

– Ладно, но взгляните сюда, – не отступал мистер Толбой. – Хотелось бы знать ваше мнение: что должны делать художники вот с этим? Неужели Хэнки пропустил такой заголовок?

– По-видимому, – сказал Инглби.

– Ну, и как он или Бредон, или как его там, предлагают нам его иллюстрировать? Заказчик это видел? Они никогда такого не допустят. Какой смысл делать макет? Не понимаю, как Хэнкин мог это пропустить.

Инглби снова протянул руку.

– А что? Кратко, красочно и по-братски, – заметил он. – Что вам не так?

Заголовок гласил:

_____________________!

ЕСЛИ ЖИЗНЬ ПУСТА,

ПРИМИ «НУТРАКС»

– В любом случае, – проворчал Толбой, – «Морнинг стар» это не примет. Они никогда не печатают ничего, в чем содержится хотя бы отдаленный намек на сквернословие.

– Это ваше мнение, – сказал Инглби. – Почему бы не спросить их самих?

Толбой пробормотал что-то нелестное.

– В любом случае, раз Хэнкин это пропустил, полагаю, нужно делать макет, – сказал Инглби. – Не сомневаюсь, что художники… О, привет! Вот тот, кто вам нужен. Озадачьте лучше его. Бредон!

– Я тут, – отозвался мистер Бредон. – В полном составе и на месте.

– Где вы прятались от Толбоя? Он вас обыскался.

– Я был на крыше, – признался Бредон извиняющимся тоном. – Там прохладней, чем здесь. А в чем дело? Что я сделал не так?

– Дело в этом вашем заголовке, мистер Бредон. Как, по-вашему, его можно проиллюстрировать?

– Не знаю. Предоставляю это художникам. Я всегда стараюсь оставить простор для чужого воображения.

– Как, черт возьми, можно проиллюстрировать пустоту?!

– Пусть купят билет лотереи «Айриш свип», это их кое-чему научит, – вставил Инглби.

– Думаю, изображение пустоты могло бы напоминать изображение множества, – предположил Бредон. – «Вы когда-нибудь видели, как рисуют множество?»[23] Это Льюис Кэрролл, помните?

– Не валяйте дурака, – прорычал Толбой. – С этим надо что-то делать. Мистер Бредон, вы действительно считаете, что это хороший заголовок?

– Лучший из всего написанного мною до сих пор, – горячо подтвердил Бредон, – если не считать того, который не пропустил Хэнки. Разве нельзя, например, изобразить человека пустым? Или, по крайней мере, с пустым лицом, как в той рекламе: «Не ваши ли это отсутствующие черты?»

– Ну, наверное, можно, – нехотя признал Толбой. – Ладно, делать нечего, пошлю так. Спасибо, – добавил он запоздало, уже выскакивая из комнаты.

– Сердится, – заметил Инглби. – Все из-за этой ужасной жары. Что вас заставило подняться на крышу? Там же, должно быть, как на гридироне?[24]

– Это точно, но мне захотелось попробовать. Вообще-то я бросал монетки через парапет на ту медную ленту внизу, знаете? Дважды попал, звук – как из бомбарды[25]. Монетка падает на нее с жутким грохотом, и внизу все задирают головы, чтобы посмотреть, откуда он доносится, а тебя из-за парапета не видно. Это очень высокий парапет. Наверное, строители хотели, чтобы здание выглядело выше, чем оно есть на самом деле, хотя оно и так самое высокое на улице. Оттуда открывается превосходный вид. «Нет ничего прекрасней в мирозданье!»[26] Вот-вот пойдет дождь. Посмотрите, как потемнело за окном.

– Надо сказать, что вы изрядно там изгваздались, – заметил Инглби. – Посмотрите на свои брюки сзади.

– Чего же вы хотите? Я сидел на световом люке, а там все в саже, – пожаловался Бредон, изгибая позвоночник, чтобы увидеть себя со спины.

– А выглядите так, словно поработали трубочистом.

– Нет, по дымоходам я не лазал. Только по одной водосточной трубе – очень симпатичной. Она привлекла мое внимание.

– Видать, вы немного не в себе, – сказал Инглби, – если выделываете акробатические трюки на грязных водосточных трубах в такую жару. Что вас к этому подвигло?

– Я кое-что уронил, – пожаловался Бредон. – Оно скатилось на стеклянную крышу умывальни. Я чуть не пробил ее ногой. Вот бы удивился старик Смейл, если бы я рухнул прямо ему на голову. Только потом я увидел, что не было необходимости съезжать по трубе, можно было спуститься по лестнице: двери, ведущие на крышу, были открыты на обоих этажах.

– В жаркую погоду их всегда держат открытыми, – подтвердил Инглби.

– Если бы я знал! Сейчас я бы не отказался что-нибудь выпить.

– Ну и что же вам мешает? Выпейте стаканчик игристого помпанского.

– Это что?

– Один из безалкогольных освежающих напитков «Бразерхудс», – ухмыльнулся Инглби. – Изготавливается из отборных девонских яблок, имеет бодрящий вкус, искрится, как шампанское. Обладает противоревматическим действием, не токсичен. Врачи рекомендуют.

Бредона передернуло.

– Мне порой кажется, что наша работа чудовищно аморальна. Нет, в самом деле. Подумайте только, как мы портим пищеварение публики.

– О да, но, с другой стороны, подумайте, как честно мы стараемся наладить его снова. Одной рукой подрываем, другой возрождаем. Витамины, которые мы разрушаем посредством консервов, мы же восстанавливаем с помощью «Ревитро», грубые ингредиенты, которые исключаем из овсянки «Шотландский волынщик» Пибоди, спрессовываем в брикеты и продаем под маркой «Сухой завтрак из отрубей Банбери»; желудки, которые портим помпанским, излечиваем «Пеплетками для пищеварения». А чтобы заставить тупую публику платить дважды – один раз за то, чтобы есть бесполезную пищу, второй – чтобы вернуть себе жизненные силы, – мы поддерживаем вращение маховика торговли и обеспечиваем работой тысячи людей, в том числе и нас с вами.

– О, дивный мир! – притворно восторженно воскликнул Бредон. – Как вы думаете, Инглби, сколько пор в человеческой коже?

– Будь я проклят, если знаю. А вам зачем?

– Для заголовка рекламы «Санфект». Можно навскидку сказать, что их девяносто миллионов? Хорошее круглое число. «Девяносто миллионов дверей, открытых для микробов. Заприте эти двери «Санфектом». Убедительно, как вы считаете? Или вот еще: «Вы бы оставили своего ребенка в львином логове?» Это должно найти отклик у матерей.

– Недурственная зарисовка. А вот и гроза!

Вспыхнула молния, и прямо над их головами грянул оглушительный раскат грома.

– Я ждал этого, – сказал Бредон. – Именно поэтому и совершил восхождение на крышу.

– Что вы имеете в виду?

– Я ее там высматривал, – объяснил Бредон. – И вот она здесь. Эх, хороша! Обожаю грозы. Кстати, что Уиллис имеет против меня?

Инглби замялся, нахмурившись.

– Кажется, он считает меня недостаточно сообразительным, чтобы это заметить, – добавил Бредон.

– Ну… Я же предупреждал, чтобы вы не говорили с ним о Викторе Дине. Похоже, он вбил себе в голову, что вы были его другом или что-то в этом роде.

– Но что же было не так с Виктором Дином?

– Он водился с дурной компанией. А почему вас так интересует Виктор Дин?

– Наверное, я просто любопытен от природы. Мне всегда хочется все знать о людях. Например, об этих мальчиках-посыльных. Они ведь занимаются зарядкой на крыше, правда? А их туда пускают только в это время?

– Да уж. Не дай им бог быть застигнутыми там сержантом в рабочие часы. А что?

– Просто интересно. Они озорники, полагаю; мальчишки все такие. Мне они нравятся. Как зовут того, рыжеволосого? Он кажется смышленым парнишкой.

– Это Джо, они его, разумеется, окрестили Рыжим. А что он натворил?

– О, ничего. Похоже, здесь много кошек.

– Кошек? Никогда их не видел. Разве что в буфете обретается одна, но сюда, наверх, она не ходит. А зачем вам кошка?

– Мне – незачем. А кстати, там, наверху, должно быть, полно воробьев.

Инглби уже начинал думать, что от жары у Бредона поехала крыша. Его ответ потонул в очередном раскате грома. В последовавшей за ним тишине снаружи слабо донеслись уличные шумы, а потом по оконным стеклам забарабанили дождевые капли. Инглби встал и закрыл окно.

Дождевые струи длинными спицами пронзали воздух и грохотали по крыше. В освинцованных желобах вода плясала и бурлила, сливаясь в маленькие ручейки и образовывая воронки. Мистер Праут, поспешно выйдя из своего кабинета, получил за шиворот ушат воды с крыши и закричал посыльному, чтобы тот сбегал закрыл люки. Духота и подавленность улетучились из офиса, как выпущенный на ветер гагачий пух. Стоя у окна своей комнаты, Бредон наблюдал, как внизу на улице пешеходы спешили, прикрываясь зонтами от ливня, или, застигнутые врасплох, прятались в дверях магазинов. В конференц-зале мистер Джоллоп вдруг улыбнулся и без придирок разом одобрил шесть макетов газетной рекламы и трехцветный рекламный проспект, а также разрешил на текущей неделе не вставлять в полудубль рекламы часов с боем купон на пятьдесят шесть бесплатных экземпляров.

Лифтер Гарри пропустил внутрь промокшую насквозь молодую женщину, выразил ей сочувствие и предложил полотенце, чтобы вытереться. Посетительница улыбнулась, заверила его, что с ней все в порядке, и спросила, может ли она увидеть мистера Бредона. Гарри препоручил ее заботам Томпкина, дежурного по приему посетителей, который любезно спросил, как о ней доложить.

– Мисс Дин. Мисс Памела Дин. По личному делу.

Томпкин преисполнился сочувственного интереса.

– О, вы сестра мистера Дина, мисс?

– Да.

– О, мисс, какая ужасная трагедия. Мы все так сокрушаемся по поводу того, что произошло с мистером Дином. Если соблаговолите присесть, мисс, я сообщу мистеру Бредону, что вы его ожидаете.

Памела Дин села и огляделась. Вестибюль помещался на нижнем этаже агентства, в нем не было ничего, кроме полукруглой стойки администратора, двух жестких кресел, жесткого диванчика и настенных часов. Он располагался строго под тем местом, которое на первом этаже занимала курьерская служба; прямо за входной дверью находились лифт и главная лестница, которая вилась вокруг шахты лифта до самого выхода на крышу, хотя лифт ходил только до верхнего этажа. Часы показывали двенадцать сорок пять, и сверху через вестибюль уже устремился поток служащих, спешивших на ланч. Мистер Бредон попросил передать, что спустится через минуту, и мисс Дин коротала время, разглядывая проходивших мимо нее незнакомых сотрудников. Бойкий подтянутый молодой человек с безукоризненной шевелюрой волнистых каштановых волос, тонкими аккуратными усиками и ослепительно белыми зубами (мистер Смейл, руководитель группы, ответственной за рекламу «Дэйрифилдс»); крупный лысый мужчина с красноватым гладковыбритым лицом и масонской эмблемой на лацкане (мистер Харрис из отдела внешней рекламы); мужчина лет тридцати пяти, привлекательный, но хмурый, с бегающим взглядом светлых глаз (мистер Толбой, погруженный в раздумья о безобразиях, чинимых господами Тулом и Джоллопом); худой чопорный пожилой человек (мистер Дэниелс); пухлый маленький человечек со светлыми волосами и добродушной улыбкой болтал на ходу с рыжеволосым курносым мужчиной с квадратной челюстью (мистер Коул, руководитель группы, ответственной за мыльную славу «Хэррогейт бразерс», и мистер Праут, фотограф); красивый мужчина лет сорока с небольшим, с проседью, чем-то озабоченный, сопровождал явно преуспевающую «лысину в пальто» (мистер Армстронг вел мистера Джоллопа в ресторан, чтобы умилостивить дорогим обедом); мрачная взъерошенная личность с руками, глубоко засунутыми в брючные карманы (мистер Инглби); тощая, хищного вида сутулая фигура со злым взглядом (мистер Копли, размышлявший о том, найдет ли обед общий язык с его желудком) и, наконец, стройный светловолосый, чем-то взволнованный молодой человек, который, увидев ее, остановился как вкопанный, покраснел, потом двинулся дальше. Это был мистер Уиллис. Мисс Дин коротко взглянула на него и холодно кивнула, получив в ответ такой же холодный кивок. Томпкин, администратор, от которого ничто не ускользало, заметив и замешательство, и румянец, и холодные кивки, мысленно внес еще одну заметку в свой фонд полезных сведений. Затем появился статный мужчина лет сорока, с длинным носом, волосами цвета соломы, в очках с роговой оправой и в хорошо скроенных, но явно пострадавших от неаккуратности хозяина серых брюках; он подошел к Памеле и не столько спросил, сколько констатировал:

– Мисс Дин.

– Мистер Бредон?

– Да.

– Вам не следовало сюда приходить, – сказал мистер Бредон, укоризненно качая головой, – это немного неблагоразумно, знаете ли. Тем не менее… Привет, Уиллис, вы меня ищете?

День для Уиллиса явно не задался. Справившись с нервным возбуждением, он вернулся было назад с очевидным намерением поговорить с Памелой, но увидел, что она беседует с Бредоном, и ответил: «Нет-нет, вовсе нет» – с такой нарочитой искренностью, что Томпкинс мысленно сделал еще одну восторженную пометку и был вынужден тут же нырнуть под свою стойку, чтобы скрыть светящееся удовольствием лицо. Бредон приветливо улыбнулся, и Уиллис, слегка замешкавшись, выскользнул за дверь.

– Простите, – сказала мисс Дин. – Я не знала…

– Ничего страшного, – успокоил ее Бредон и уже громче добавил: – Вы пришли за вещами своего брата, не так ли? Я их принес; я ведь работаю в его кабинете, как вы, вероятно, знаете. Э-э, как насчет… э-э… того, чтобы оказать мне честь пообедать со мной?

Мисс Дин согласилась; Бредон взял шляпу, и они направились к выходу.

«Хо-хо! – сказал себе Томпкинс. – Интересно, как это понимать? А она шустрая девица. Одного щелкнула по носу и тут же подцепила другого. Удивляться нечему. И не знаю, следует ли ее за это укорять».

Мистер Бредон и мисс Дин неторопливо, в полном молчании прошли мимо лифтера Гарри, не дав пищи его любопытным ушам, но как только оказались на Саутгемптон-роу, девушка повернулась к своему спутнику.

– Я очень удивилась, получив ваше письмо…

Мистер Уиллис, как раз выходивший из табачной лавки, услышал ее слова и нахмурился. Потом, поглубже нахлобучив шляпу и доверху застегнув макинтош, последовал за ними. Под ослабевшим дождем они дошли до ближайшей стоянки и взяли такси. Подождав, пока они отъедут, мистер Уиллис сел в следующую машину.

– Вон за тем такси, – скомандовал он, прямо как персонаж детективного романа.

Водитель, совершенно невозмутимо, словно и он сошел со страниц книг Эдгара Уоллеса, ответил:

– Слушаюсь, сэр, – и выжал сцепление.

Преследование прошло без катаклизмов и завершилось самым спокойным образом на Стрэнде, у «Симпсонс». Расплатившись с таксистом, мистер Уиллис в кильватере пары поднялся в верхний зал ресторана, где дамы великодушно позволяли развлекать себя. Его «добыча» расположилась за столиком у окна; мистер Уиллис, игнорируя попытки официанта усадить его в тихом уголке, протиснулся к соседнему с ними столу; мужчина и женщина, уже сидевшие за ним и явно рассчитывавшие пообедать наедине, недовольно подвинулись. Но даже здесь он не был доволен своим местоположением, поскольку хоть и видел Бредона и девушку, но только со спины, и о чем они говорили, почти не слышал.

– За соседним столом полно места, сэр, – сказал официант.

– Мне и здесь хорошо, – раздраженно огрызнулся Уиллис.

Его сосед недоуменно уставился на официанта, тот ответил ему взглядом, говорившим: «Чокнутый, что поделаешь» – и протянул Уиллису меню. Тот рассеянно заказал седло барашка с картошкой и желе из красной смородины и вперил взгляд в спину Бредона.

– …очень хороша сегодня, сэр, – донесся до него обрывок фразы официанта.

– Что?

– Цветная капуста, сэр, очень хороша сегодня, – невозмутимо повторил официант.

– Как хотите.

Соломенная мужская шевелюра и элегантный желтый дамский берет придвинулись близко друг к другу. Бредон достал из кармана какой-то маленький предмет и показывал его девушке. Кольцо? Уиллис напряг зрение…

– Что будете пить, сэр?

– Лагер, – наобум выпалил Уиллис.

– «Пилснер», сэр, или «Барклай»?

– «Пилснер».

– Светлое или темное, сэр?

– Светлое… темное… нет, я имел в виду светлое.

– Большую светлого «Пилснера», сэр?

– Да. Да!

– В кружке, сэр?

– Да. Нет. Черт! Несите, в чем угодно, только чтобы отверстие сверху было.

Казалось, вопросам о пиве не будет конца. Между тем девушка взяла предмет и что-то с ним делала. Но что? Господи, что?!

– Картофель жареный или молодой отварной, сэр?

– Молодой.

Официант, слава богу, наконец ушел. Бредон взял Памелу за руку… Нет, он перевернул предмет, лежавший у нее на ладони. Женщина, сидевшая напротив Уиллиса, потянулась за сахарницей – нарочно, как он счел, чтобы закрыть ему обзор. Потом снова отодвинулась. Бредон продолжал рассматривать предмет.

Рядом с Уиллисом появился большой сервировочный столик с блюдами, накрытыми серебряными крышками. Официант поднял первую крышку – аромат жареного барашка ударил в нос.

– Прожарить еще, сэр? Или вы предпочитаете с кровью?

Господи милостивый! В этом месте могут уморить бесконечным предложением услуг! Как отвратительна была ему эта баранина! Как омерзительны эти круглые желтые картофелины, которые официант продолжал накладывать ему в тарелку! Как противно выглядели комки цветной капусты! С тошнотворным отвращением ткнув вилкой в нежнейшую во всем Лондоне баранину, Уиллис почувствовал ледяную тяжесть в желудке, а его ноги свело судорогой.

Ненавистный обед тянулся и тянулся. Возмущенная пара за его столом, покончив с крыжовенным пирогом, демонстративно удалилась, не дожидаясь кофе. Теперь обзор стал лучше. Объекты его наблюдения смеялись и оживленно болтали. Во внезапно наступившей тишине до Уиллиса отчетливо донеслось несколько слов, произнесенных Памелой:

– …это будет занятный костюм, он вам подойдет. – Потом она снова понизила голос. – Не желаете ли еще баранины, сэр?

Как ни старался, больше Уиллис ничего разобрать не смог. Покончив с едой, он упорно продолжал сидеть в «Симпсонс», пока Бредон, взглянув на часы, не решил напомнить себе и своей спутнице, что копирайтеры должны иногда работать. Уиллис, заранее оплативший счет, был готов следовать за ними. Оставалось только спрятаться за газетой, которую он принес с собой, дождаться, когда они пройдут мимо него, и… И что? Идти следом? Снова гнаться за ними в такси, терзаясь догадками: насколько близко они там сидят, что говорят друг другу, какие строят планы, какие еще развлечения ожидали Памелу теперь, когда помеха в лице Виктора Дина устранена, и что еще он сам захочет или сможет сделать для того, чтобы ее жизнь в этом мире стала более безопасной?

Ему не пришлось принимать решение. Когда эти двое проходили мимо него, Бредон вдруг, заглянув за его дневной выпуск «Ивнинг бэннер», весело сказал:

– Привет, Уиллис! Как вам понравился обед? Превосходный барашек. Но вы непременно должны попробовать здешний горошек. Подбросить вас на нашу молотилку?

– Нет, благодарю, – проворчал Уиллис, но тут же сообразил, что, согласившись, мог бы сорвать им пылкий тет-а-тет в такси. Однако и ехать в одной машине с Памелой Дин и Бредоном он был не в силах.

– Мисс Дин, к сожалению, вынуждена нас покинуть, – продолжал Бредон. – Вы могли бы утешить меня, подержав за руку.

Памела была уже на полпути к выходу. Уиллис не мог решить: то ли она знала, с кем разговаривает ее спутник, и хотела избежать встречи, то ли подумала, что Бредон остановился поговорить с приятелем, ей незнакомым. Внезапно он все же принял решение.

– Впрочем, – сказал он, – время поджимает. Если вас ждет такси, я поеду с вами.

– Вот это дело, – одобрил Бредон.

Уиллис встал, и они вместе направились туда, где ждала Памела.

– Полагаю, вы знакомы с нашим мистером Уиллисом?

– О да! – Памела изобразила натянутую холодную улыбку. – Когда-то они с Виктором были большими друзьями.

Дверь. Лестница. Выход – и вот они наконец на улице.

– Ну, мне пора, – сказала Памела. – Большое спасибо за обед, мистер Бредон. Так вы не забудете?

– Конечно, нет. Разве на меня это похоже?

– Всего доброго, мистер Уиллис.

– Всего доброго.

Она удалилась бодрой походкой, стуча высокими каблуками своих маленьких туфелек. Ревущий Стрэнд поглотил ее. А к ним подкатило такси.

Бредон назвал адрес и жестом предложил Уиллису садиться первым.

– Прелестное дитя эта сестренка Дина, – заметил он весело.

– Послушайте, Бредон, я толком не знаю, в какую игру вы играете, но берегитесь. Я говорил Дину и скажу вам: если вы втянете мисс Дин в свои грязные делишки…

– В какие грязные делишки?

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.

– Возможно. Ну, и что тогда? Мне сломают шею, как Виктору Дину? – Бредон развернулся к Уиллису и пристально посмотрел ему в глаза.

– Вы получите… – Уиллис осекся. – Неважно, – мрачно произнес он. – Вы получите по заслугам. Я об этом позабочусь.

– Не сомневаюсь, что вы исполните это со всем знанием дела, – ответил Бредон. – Но не откажите в любезности сообщить мне, при чем тут вы? Из того, что я вижу, мисс Дин, похоже, не слишком нравится ваше заступничество.

Уиллис побагровел.

– Разумеется, это не мое дело, – беззаботно продолжал Бредон, пока водитель такси нетерпеливо пыхтел, негодуя на пробку возле станции метро «Холборн», – но, с другой стороны, непохоже, чтобы и вас это особо касалось, не так ли?

– Разумеется, меня это касается, – огрызнулся Уиллис. – Это касается любого порядочного мужчины. Я слышал, вы с мисс Дин назначили встречу, – сердито добавил он.

– Из вас вышел бы прекрасный сыщик, – восхищенно воскликнул Бредон. – Но вам нужно быть внимательней, когда вы за кем-то следите, чтобы ваш объект не оказался сидящим напротив зеркала или чего-нибудь другого, что может служить зеркалом. Перед столом, за которым сидели мы, висит застекленная картина, в которой отражается ползала. Элементарно, мой дорогой Ватсон. Со временем вы научитесь обращать внимание на такие вещи. Впрочем, насчет нашей встречи – никакого секрета. В пятницу мы отправляемся на маскарад. В восемь часов я веду мисс Дин на ужин в «Булестен», оттуда мы отправимся дальше. Может, хотите к нам присоединиться?

Регулировщик опустил жезл, и такси рвануло вперед по Саутгемптон-роу.

– Поостерегитесь, – проворчал Уиллис, – я могу поймать вас на слове.

– Лично я буду очень рад, – ответил Бредон. – А уж будет ли мисс Дин испытывать неловкость от вашего присутствия, решать вам. Но вот мы и прибыли в наш маленький второй дом. Пора закончить болтовню и посвятить себя снова «Сопо», помпанскому и овсянке «Шотландский волынщик» Пибоди. Восхитительное занятие, хотя и бедноватое событиями. Но не будем жаловаться. Нельзя ожидать сражений, убийств и внезапных смертей чаще, чем раз в неделю. Кстати, где вы были, когда Виктор Дин упал с лестницы?

– В уборной, – коротко ответил Уиллис.

– В самом деле? – Бредон посмотрел на него внимательней. – В уборной? Вы все больше меня интригуете.

* * *

Ко времени чаепития атмосфера в отделе текстовой рекламы немного разрядилась. Господа из «Бразерхуд» побывали там и уже ушли, не обнаружив ничего, что могло оскорбить их чувство приличия; мистер Джоллоп, подобревший после ланча, завизировал макеты трех больших постеров с почти безрассудной готовностью и теперь сидел у мистера Пима, которому практически удалось уговорить его увеличить ассигнования на осеннюю кампанию. Страдалец мистер Армстронг, избавившись от общества мистера Джоллопа, отправился к дантисту. Мистер Толбой, явившись к мисс Росситер, чтобы купить марку для своей частной корреспонденции, с удовольствием объявил, что полудубль «Нутракса» уже в типографии.

– Это про «Китл-Кэтл»? – поинтересовался Инглби. – Вы меня удивили. Я думал, с ним будут проблемы.

– Они и были, – ответил Толбой. – Это что, шотландский язык? А как люди поймут, что это значит? Не покажется ли кому-нибудь, что мы называем женщин коровами? Не слишком ли модернистский этот рисунок? Но Армстронг каким-то образом все уладил. Можно мне положить это в корзину «Исходящие», мисс Росситер?

– Бесс-порно, – с изящным юмором ответила дама, подставляя ему корзинку. – Ко всем любовным посланиям мы проявляем повышенное внимание и мгновенно направляем их в пункт назначения кратчайшим и надежнейшим путем.

– Дайте-ка посмотреть, – сказал Гарретт. – Держу пари, это адресовано даме, а ведь он – женатый человек! Нет-нет, не трогайте, Толбой. Ах вы, старый чертяка! Стойте смирно. Мисс Росситер, скажите нам, кому адресовано письмо.

– К. Смиту, эсквайру, – сказала мисс Росситер. – Вы проиграли пари.

– Какая неудача! Но скорее всего это камуфляж. Подозреваю, что Толбой где-то держит гарем. Этим голубоглазым красавцам доверять нельзя.

– Заткнитесь, Гарретт, – сказал Толбой, вырываясь из его цепкой хватки и шутливо изображая хук справа. – Никогда не встречал такого сборища любопытных проныр, как в этом отделе. У вас нет ничего святого, вы даже в личную корреспонденцию носы суете.

– Что может быть свято для рекламщика? – ухмыльнулся Инглби, кладя себе в чашку четыре куска сахара. – Мы всё свое время проводим, задавая интимные вопросы совершенно незнакомым людям, и это, разумеется, притупляет наши чувства. «Мама! Ваш ребенок освоил естественные физиологические навыки?», «Беспокоит ли вас тяжесть в желудке после еды?», «Вас устраивают ваши канализационные трубы?», «Вы уверены, что в вашей туалетной бумаге нет микробов?», «Самые близкие друзья не смеют задать вам этот вопрос», «Страдаете ли вы чрезмерной волосатостью?», «Готовы ли вы продемонстрировать другим свои руки?», «Вы когда-нибудь задавались вопросом о запахе своего тела?», «Если с вами что-нибудь случится, хотите ли вы, чтобы положение ваших близких было надежным?», «Зачем проводить так много времени на кухне?», «Вы считаете, что ваш ковер чист, но так ли это?», «Страдаете от перхоти?». Положа руку на сердце, я иногда спрашиваю себя: почему многострадальная публика еще не восстала и не расправилась с нами?

– Она не подозревает о нашем существовании, – ответил Гарретт. – Люди думают, что реклама пишется сама собой. Когда я говорю кому-нибудь, что работаю в рекламном агентстве, они полагают, что я рисую постеры, мысль о текстах им и в голову не приходит.

– Они считают, что производитель пишет их сам, – подхватил Инглби.

– Им бы следовало почитать то, что сочиняет производитель, когда ему удается поупражняться в этом искусстве.

– Да, было бы неплохо, – усмехнулся Инглби. – Например, помните тот идиотизм, который на днях выдали в «Дарлинге»: надувная подушка для путешественников с сидящей на ней куклой, у которой в руках табличка «Занято»?

– Зачем? – спросил Бредон.

– А затем, чтобы класть ее в железнодорожном вагоне на соседнее сиденье – оно, мол, занято.

– Но для этого хватило бы и просто подушки, без куклы.

– Конечно, хватило бы, но вы же знаете, как глупы люди. Они любят всякие излишества. В любом случае они – я имею в виду «Дарлинг» – придумали собственную рекламу, нелепость, которая тешила их мелкие душонки, и были чрезвычайно собой довольны. Хотели, чтобы мы ее оформили, пока Армстронг не взорвался своим ядреным смехом, который заставил их покраснеть.

– И что там было?

– Там была изображена симпатичная девушка, которая, стоя к зрителю спиной и наклонившись, устраивала подушку в уголке купе. Заголовок? «Не позволяйте никому зажимать ваше посадочное место».

– Браво! – воскликнул Бредон.

В тот день новый копирайтер был на удивление трудолюбив. Он все еще сидел у себя в кабинете, корпя над рекламой «Санфекта» («Там, где грязь, – там опасность!», «Скелет в туалете», «Убийцы шныряют в вашей посудомойке!», «Смертельней артиллерийского огня – микробы!»), когда миссис Крамп вывела свою женскую армию, вооруженную, увы, не «Санфектом», а обычным желтым мылом и водой, на борьбу со скопившимся за день мусором.

– Входите, входите! – добродушно крикнул мистер Бредон милой женщине, которая, увидев его, замешкалась в дверях. – Входите и выметите меня отсюда вместе с моими трудами и прочим хламом.

– О, сэр, простите, – сказала миссис Крамп, – я не хотела вам помешать.

– Да я уже, в сущности, закончил, – ответил Бредон. – Вы, должно быть, каждый день выгребаете отсюда чертову кучу мусора.

– Да, сэр, точно, вы не поверите сколько. Бумага! Наверное, она очень дешевая, раз ее столько тратят. Конечно, ее отправляют на переработку, но все равно это должно быть очень дорого. Каждый вечер увозят много-много мешков. А еще коробки, картон и всякая всячина. Вы бы удивились, если бы увидели: чего только мы ни находим. Я иногда думаю, что леди и джентльмены приносят сюда все домашнее старье, чтобы здесь выбросить.

– Поверьте, я бы не удивился.

– И все бросают на пол, – подвела итог миссис Крамп, явно увлеченная своей работой, – в корзины – почти никогда, хотя, видит бог, они достаточно большие.

– Это наверняка создает для вас большие неудобства.

– Да ни боже мой, сэр, мы об этом и не думаем. Просто сметаем все и в мешках спускаем вниз на лифте. Хотя иногда находим такие забавные штуки, что животы от смеха надрываем. Я их обычно показываю сотрудникам, чтобы по ошибке не выбросить что-нибудь ценное. Однажды нашла на полу у мистера Инглби две фунтовые купюры. Он очень беспечный человек, это уж точно. А не так давно – в тот самый день, когда произошел несчастный случай с бедным мистером Дином, – я нашла какой-то резной камень там, в коридоре, похожий на оберег или безделушку какую-то. Но мне кажется, что он выпал из кармана несчастного джентльмена, когда он падал, потому что миссис Дулитл сказала, что видела его в комнате мистера Дина, поэтому я принесла его сюда и положила в ту коробочку.

– Вот этот? – Бредон выудил из жилетного кармана и протянул ей ониксового скарабея, которого почему-то не вернул Памеле Дин.

– Да, сэр, этот. Смешная штучка, правда? Вроде как какой-то жук. Он лежал в темном углу под железной лестницей, и поначалу я подумала, что это просто такой же камешек, как тот, другой.

– Какой другой?

– Видите ли, сэр, за несколько дней до того я в том же углу нашла круглый камешек. Я тогда сказала себе: «Как странно найти здесь такое». Но потом догадалась, что он, наверное, из комнаты мистера Аткинса, потому что мистер Аткинс в этом году отдыхал на море, лечился, а вы же знаете, как люди любят набивать карманы ракушками, голышами и всем, что валяется на берегу.

Бредон снова пошарил в кармане.

– Что-то вроде этого? – Он показал миссис Крамп гладкий, обтесанный водой камушек размером с ноготь его большого пальца.

– Очень похож, сэр. Могу я спросить, его вы тоже нашли в коридоре?

– Нет, его я нашел на крыше.

– А-а! – сказала миссис Крамп. – Это мальчишки унесли его туда для своих игр. Когда сержант за ними не присматривает, они бог знает что могут натворить.

– Они ведь там занимаются физкультурой, не так ли? Полезная вещь. Укрепляет мышцы и формирует фигуру. Когда они это делают? В обеденный перерыв?

– О нет, сэр. Мистер Пим не позволяет им бегать после обеда. Он говорит, что это вредно для пищеварения и может вызвать колики. Мистер Пим, он человек обстоятельный. В половине девятого мальчики должны быть готовы, сэр, в шортах и майках. Занимаются двадцать минут, потом переодеваются – и приступают к выполнению своих обязанностей. А после обеда они сидят в комнате для посыльных, читают или играют в какие-нибудь тихие игры: в монетку на доске или в блошки, или еще во что-нибудь. Но, сэр, при этом они должны оставаться в своей комнате; мистер Пим не терпит, когда кто-то слоняется по офису в обеденный перерыв, – ну, конечно, кроме мальчика, который обходит кабинеты с дезинфицирующим средством.

– Ну да, конечно! «Обрызгайте все «Санфектом» – и вы в безопасности».

– Точно, сэр, только они используют «Жидкость Джеса».

– Вот как? – сказал мистер Бредон, в который раз удивившись забавному нежеланию рекламных агентств использовать товары, которые они расхваливают публике. – Что ж, миссис Крамп, о нас тут, как вижу, хорошо заботятся.

– О да, сэр. Мистер Пим уделяет большое внимание здоровью. Очень любезный джентльмен. На следующей неделе, сэр, у нас будет «Чай для уборщиц», внизу, в буфете, – бег с яйцом в ложке, кадка с отрубями, в которой прячут подарки, и можно приводить с собой детишек. Малышки моей дочери всегда ждут этого праздника с нетерпением, сэр.

– Не сомневаюсь, – сказал мистер Бредон. – И надеюсь, они порадуются новым ленточкам для волос или чему-то, что вы сочтете нужным…

– Вы очень добры, сэр, благодарю, – сказала миссис Крамп, весьма довольная.

– Не за что. – Звякнуло несколько монеток. – Ну, я удаляюсь, не буду вам мешать.

Очень приятный джентльмен, решила миссис Крамп, и совсем не чванливый.

Получилось именно так, как задумал мистер Уиллис. Он преследовал свою добычу от «Булестена» и на сей раз был уверен, что его не засекли. Его костюм члена фемгерихта[27] – черная ряса с черным колпаком-капюшоном, закрывавшим голову и плечи и имевшим лишь прорези для глаз, – легко надевался поверх повседневной одежды. Укутанный в старый клетчатый тренч, он наблюдал из-за удобно расположившегося перед Ковент-Гарденом фургона, пока Бредон и Памела Дин не вышли из ресторана; такси ждало его за ближайшим углом. Его задача облегчалась тем, что объекты наблюдения ехали не в такси, а в огромном лимузине, которым управлял сам Бредон. Театральная публика рассосалась еще до начала преследования, так что не было необходимости держаться в подозрительной близости от автомобиля Бредона. Путь пролегал на запад через Ричмонд и дальше, пока не привел к большому дому у реки, стоявшему на частной земле. В конце путешествия к ним присоединились другие машины и такси, ехавшие в одном направлении; а прибыв на место, они обнаружили, что вся стоянка и подъездная дорожка уже забиты многочисленными автомобилями. Бредон и мисс Дин проследовали прямиком в дом, ни разу не оглянувшись.

Уиллис, натянувший свой маскарадный костюм в такси, предвидел сложности с проникновением внутрь, но их не случилось. Слуга, встретивший его у входа, спросил лишь, является ли он членом клуба. Уиллис смело ответил, что является, и назвался Уильямом Брауном[28], что показалось ему остроумной и правдоподобной придумкой. Очевидно, клуб был полон Уильямов Браунов, поскольку слуга не стал чинить препятствий, а сразу проводил его в красиво обставленный зал. Прямо перед собой, на краю толпы, угощавшейся коктейлями, он увидел Бредона в черно-белом костюме Арлекина, который Уиллис различил под его пальто, еще когда тот садился в машину после обеда в ресторане. Памела Дин, в весьма смелом костюме, украшенном лебяжьим пухом и изображавшем пуховку для пудры, стояла рядом с ним. Из дальнего помещения, выходившего в зал, неслись натужные звуки саксофона.

«Это место, – мысленно сказал себе мистер Уиллис, – логово греха», – и на этот раз был не так уж далек от истины.

Он был поражен вольностью организации бала. Все двери открывались перед ним без вопросов и колебаний. Тут и там играли в азартные игры, пили без меры, танцевали, участвовали в том, что мистер Уиллис определил как оргии. А под спудом всего этого он нутром чуял что-то еще – что-то, чего не мог понять, что не мог опознать, хотя это от него и не прятали.

Разумеется, у него не было партнерши, но довольно скоро он оказался втянут в какую-то чрезмерно веселую компанию молодежи и наблюдал за превращениями танцовщицы, которые привели к тому, что в конце концов она оказалась почти полностью нагой, если не считать монокля, лакированных сапожек и надетого на голову цилиндра. Ему то и дело подносили напитки – за некоторые он платил, но бóльшую их часть ему навязывали, и в какой-то момент он осознал, что из него вышел бы куда лучший сыщик, будь он привычней к смешиванию разных видов алкоголя. В голове у него пульсировало, и он упустил из виду Бредона и Памелу.

Уиллис сходил с ума от мысли, что они уединились в одной из внушающих ужас каморок, которые он успел заметить: каждая была задрапирована тяжелыми шторами и снабжена кроватью и зеркалом. Вырвавшись из окружавшей его компании, он стал лихорадочно обшаривать дом. Его костюм был тяжелым и слишком теплым, под удушающими складками капюшона пот градом катился по его лицу. Сначала он обнаружил зимний сад, набитый пьяными любовными парами, но тех, кого он искал, среди них не было. Потом, толкнув какую-то дверь, очутился в саду. Его привлекли крики и плеск воды. Бросившись вдоль длинной аллеи-беседки, увитой душистыми плетистыми розами, он выбежал на открытую площадку, в центре которой стоял круглый фонтан.

Какой-то мужчина, раскрасневшийся и икающий от смеха, пронесся мимо него с девушкой на руках, туника из леопардовой шкуры сползла у него с плеча, виноградные листья, из которых был сплетен венок, красовавшийся у него на голове, разлетались в стороны. Девушка визжала, как паровозный свисток. Мужчина был широкоплеч, и мускулы на его спине блеснули в лунном свете, когда он, размахнувшись, швырнул свою сопротивлявшуюся ношу в бассейн. Устроенное им представление было встречено взрывами смеха, которые еще более усилились, когда девушка, в обвисшей одежде, с которой лилась вода, выкарабкалась на бортик бассейна и разразилась потоком ругательств.

А потом Уиллис увидел черно-белого Арлекина. Тот карабкался на скульптуру в центре фонтана – переплетенные изваяния русалок и дельфинов поддерживали огромную чашу, в которой присевший на корточки амур выдувал из спиральной раковины высокую пляшущую струю воды. Стройная фигура в клетчатом костюме Арлекина взбиралась все выше, мерцая в струящейся по ней воде, как фантастическое водяное существо. Ухватившись за край верхней чаши и раскачавшись, мужчина подтянулся. В этот момент даже Уиллис испытал невольное восхищение. Мужчина двигался с легкостью и уверенной грацией атлета, без малейшего усилия демонстрируя силу мышц. Потом, упершись коленом в край чаши, перевалился в нее и стал взбираться на бронзового купидона. Еще мгновение – и он стоял на плечах согнувшегося амура во весь рост, омываемый бьющей вверх струей.

«Боже милостивый, – подумал Уиллис, – да он канатоходец или пьян в стельку». Снизу гремели аплодисменты, а какая-то девушка начала истерично кричать. И тут очень высокая женщина в переливающемся шелковом платье устричного цвета, которая всегда бывала душой здешних самых разнузданных вечеринок, протиснулась мимо Уиллиса и встала у бортика фонтана. Ее взъерошенные светлые волосы образовывали бледный ореол вокруг оживленного лица.

– Прыгай! – закричала она. – Ныряй! Ну же! Ныряй!

– Заткнись, Дайана! – Один из более трезвых мужчин обхватил ее за плечи и закрыл ей рот ладонью. – Тут слишком мелко, он сломает себе шею.

Она оттолкнула его.

– Не волнуйся. Он нырнет. Я так хочу. Иди к черту, Дики. Ты бы не рискнул, а он рискнет.

– Я бы уж точно не сделал такую глупость. Можешь не сомневаться.

– Давай, Арлекин, прыгай!

Черно-белая фигура с поднятыми над головой руками балансировала на плечах амура.

– Не будь дураком, парень! – закричал Дики.

Но его голос потонул в хоре голосов других женщин, воодушевившихся идеей Дайаны.

– Ныряй, Арлекин, ныряй! – вопили они.

Стройная фигура стрелой метнулась сквозь струю, пронзила поверхность воды почти без всплеска и проскользила под ней, как рыба. Уиллис затаил дыхание. На миг он забыл о своей яростной ненависти к этому человеку и аплодировал ему вместе со всеми. Дайана выбежала вперед и обняла пловца, как только он вынырнул из воды.

– О, ты великолепен, великолепен! – закричала она, прижимаясь к нему и не обращая внимания на то, что ее шелковое платье пачкается и намокает. – Арлекин, отвези меня домой, я тебя обожаю!

Арлекин склонил к ней закрытое маской лицо и поцеловал ее. Мужчина по имени Дики попытался оттащить его, но был аккуратно отстранен и, споткнувшись, упал в бассейн под всеобщий оглушительный хохот. Арлекин перекинул высокую женщину через плечо, выкрикнув:

– Приз! Приз! – Потом осторожно поставил ее на ноги и взял за руку. – Беги! – шепнул он ей. – Давай убежим, и пусть они попробуют нас поймать.

Внезапно возникла какая-то заварушка. Уиллис увидел рассерженное лицо Дики, который бросился за ними, отчаянно ругаясь. Кто-то схватил Уиллиса за руку и увлек за собой по розовой аллее. Но он обо что-то споткнулся и упал. Его спутник, бросив его, с гиканьем помчался дальше, а он очутился сидящим на земле, с головой, плотно обернутой собственным капюшоном, из которого никак не мог выпутаться.

Кто-то тронул его за плечо.

– Пойдемте, мистер Уиллис, – насмешливо произнес прямо ему в ухо чей-то голос. – Мистер Бредон попросил меня отвезти вас домой.

Уиллису удалось наконец сорвать с головы капюшон и не без труда встать на ноги.

Рядом с ним стояла Памела Дин. Она сняла маску, в глазах ее светилось озорство.