Читать книгу Сильный яд - Дороти Ли Сэйерс - Страница 3

На столе перед судьей стояли темно-красные розы. Они напоминали брызги крови.

Судья был очень стар – казалось, над ним уже не властны ни перемены, ни время, ни сама смерть. У него было сухое, птичье лицо, скрипучий, как у попугая, голос и такие же сухие, со вздувшимися венами, руки. Рядом с темно-красными розами алый цвет его мантии резал глаза. Несмотря на три дня, проведенные в душном зале, на лице его не было и тени усталости.

Собирая в аккуратную стопку свои заметки и поворачиваясь к присяжным, судья даже не взглянул на подсудимую, но она не отрываясь смотрела на него. В ее угольно-черных глазах под густыми, ровными бровями не было ни страха, ни надежды – только ожидание.

– Господа присяжные…

Спокойные старческие глаза критически оглядели всех присяжных, словно пытаясь оценить их совокупные интеллектуальные возможности. Трое почтенных торговцев: один высокий, любитель поспорить, другой – плотный, с густыми, обвисшими усами и несколько растерянным видом, третий – грустный и сильно простуженный; глава крупной компании, которому страшно не хотелось попусту терять время; неуместно веселый хозяин паба; двое моложавых мастеровых; пожилой господин с неприметным, но умным лицом, который мог быть кем угодно; художник с рыжей бородой, маскировавшей безвольный подбородок; три женщины: старая дева, полная хозяйка кондитерской, на вид весьма толковая, и, наконец, изможденная мать семейства, мысли которой, казалось, поминутно уносились к покинутому очагу.

– Господа присяжные, вы с большим вниманием и терпением выслушали все свидетельства по этому печальному делу. Теперь моя обязанность – подытожить факты и доказательства, представленные господином прокурором и господином адвокатом, а также изложить их как можно более ясно, дабы помочь вам принять решение.

Но прежде позволю себе сказать несколько слов о характере данного решения. Как вам известно, основополагающий принцип английского права заключается в том, что каждый обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное. Для него – или для нее – нет никакой необходимости доказывать свою невиновность, это, как теперь говорят, не их дело – это дело Короны. И в том случае, если Короне не удалось убедить вас в виновности подсудимой и снять все обоснованные сомнения, вы обязаны вынести вердикт “невиновна”. Последнее необязательно означает, что подсудимая доказала собственную невиновность, – это лишь значит, что обвинение не смогло предоставить вам неоспоримые доказательства ее вины.

На минуту подняв глубоко посаженные фиалковые глаза от своей репортерской записной книжки, Солком Гарди нацарапал пару слов на клочке бумаги и передал его Уоффлзу Ньютону. “Судья настроен враждебно”, – прочел Уоффлз и кивнул. На этой кровавой охоте они оба были старые гончие.

Судья тем временем продолжал скрипеть:

– Вы, возможно, хотели бы узнать, что именно понимается под словами “обоснованное сомнение”. Они означают такую меру сомнения, какая бывает у вас в повседневной жизни по поводу самого обычного дела. Вы можете подумать, что при слушании дела об убийстве слова должны бы иметь больший вес. Но это не так. Эти слова не значат, что вы должны изыскивать некие фантастические объяснения тому, что кажется вам простым и ясным. Это не те ужасные сомнения, что порой терзают нас в четыре часа, на исходе бессонной ночи. Это лишь значит, что доказательство, которое вы примете, должно быть таким же простым и очевидным, как если бы это касалось купли-продажи или любой другой сделки. Естественно, вам не следует пренебрегать своими убеждениями ради пользы подсудимой, как не следует и принимать доказательства ее виновности без самого тщательного рассмотрения.

Этим кратким вступлением я попытался несколько усмирить ваше волнение перед лицом огромной ответственности, которая возложена на вас гражданским долгом. Теперь начну с самого начала и постараюсь изложить все услышанное как можно более ясно.

Обвинению дело представляется следующим образом: подсудимая Гарриет Вэйн убила Филиппа Бойза, отравив его мышьяком. Не буду тратить ваше время и приводить доказательства, предоставленные сэром Джеймсом Лаббоком и другими докторами в медицинском заключении о причине смерти. Обвинение утверждает, что мистер Бойз скончался от отравления мышьяком, и защита этого не отрицает. Таким образом, имеются доказательства того, что причиной смерти явился мышьяк, и это вы должны принять как факт. Единственный вопрос, который перед вами стоит: был ли мышьяк предумышленно использован подсудимой?

Погибший, Филипп Бойз, был, как вам известно, писателем. Ему было тридцать шесть лет, он опубликовал пять романов, а также множество статей и эссе. В своих литературных трудах он выражал, как иногда говорят, “передовые” взгляды. Проповедовал идеи, которые кому-то из нас покажутся бунтарскими и аморальными, а именно атеизм, анархизм и так называемую “свободную любовь”. Как видно, свою частную жизнь он, по крайней мере некоторое время, вел в полном соответствии с вышеназванными идеями.

Как бы то ни было, в 1927 году он познакомился с Гарриет Вэйн. Встретились они в одном из литературно-артистических кружков, где активно обсуждаются “передовые” теории, и в скором времени стали очень дружны. Подсудимая тоже писательница по профессии, и прошу вас принять во внимание, что работает она в жанре так называемых “детективных” рассказов, где описываются различные изобретательные убийства и прочие преступления.

Со свидетельской трибуны перед вами выступала сама подсудимая, а также немало людей, дававших показания касательно ее морального облика. Вы слышали, что эта молодая и очень одаренная женщина получила строгое религиозное воспитание и по не зависящим от нее обстоятельствам с двадцати трех лет была вынуждена сама зарабатывать на хлеб. С тех пор – а сейчас подсудимой двадцать девять – она усердно трудилась и, нужно отдать ей должное, добилась независимости честным путем – одними лишь собственными стараниями, не будучи никому обязанной.

Она откровенно рассказала нам, как возникла ее нежная привязанность к Филиппу Бойзу и как он долгое время безуспешно пытался склонить ее к незаконному союзу. В сущности, для женитьбы не было никаких препятствий, но мистер Бойз, очевидно, выдавал себя за противника института брака как такового. Согласно показаниям Сильвии Марриот и Эйлунд Прайс, подсудимую чрезвычайно огорчали такие взгляды; с другой стороны, вы уже слышали, что мистер Бойз был очень красивым и привлекательным мужчиной, перед которым любой женщине нелегко было бы устоять.

Итак, в марте 1928 года подсудимая, по ее словам, утомленная настойчивостью Бойза, уступила ему и согласилась с ним сожительствовать, не сочетаясь законным браком.

Вы можете подумать – и будете совершенно правы, – что это был неверный шаг. Даже принимая во внимание уязвимое положение молодой женщины, вы, возможно, придете к выводу, что она морально неустойчива. Ложное обаяние, которое иные писатели пытаются придать “свободной любви”, не должно заслонять от вас банальной и грубой природы этого проступка. Сэр Импи Биггс, призвав на помощь подзащитной все свое красноречие, изобразил действия Гарриет Вэйн в самых светлых тонах бескорыстия и самопожертвования, а также напомнил вам, что в подобных случаях женщина всегда платит больше, чем мужчина. Но надеюсь, вы не станете придавать большого значения его доводам. Вам прекрасно известна разница между должным и недолжным в таких ситуациях. Вероятно, вы сочтете, что если бы Гарриет Вэйн не была в какой-то мере развращена влиянием той пагубной среды, в которой вращалась, она смогла бы проявить подлинную силу духа, отказав Филиппу Бойзу.

С другой стороны, постарайтесь не истолковать это падение неверным образом. Одно дело – вести распутную жизнь, и совсем иное – совершить убийство. Возможно, вы подумаете, что один шаг по тропе порока легко влечет за собой следующий, но не стоит слишком доверять такой логике. Конечно, вы можете принять его во внимание, но так, чтобы это не привело к пристрастности.

Судья на мгновение умолк, и Фредди Арбатнот ткнул локтем в бок лорда Питера Уимзи, который сидел мрачнее тучи.

– Да уж, надеюсь, это не так. Черт возьми, да если б каждая интрижка приводила к убийству, половину из нас давно бы перевешали за убийство другой половины!

– И к которой половине принадлежали бы вы? – поинтересовался лорд Питер, смерив собеседника холодным взглядом, и снова повернулся к скамье подсудимых.

– Я-то? К жертвам, – ответил достопочтенный[2] Фредди. – Я бы подошел на роль трупа в библиотеке.

– Таким образом Филипп Бойз и подсудимая прожили вместе около года, – продолжал судья. – По свидетельству многих друзей, их совместная жизнь протекала во взаимной любви. Мисс Прайс отмечает, что Гарриет Вэйн очень тяжело переживала свое несчастное положение: порвав связи с друзьями семьи, она отказалась и от попыток войти в другой круг, где ее пренебрежение общественными устоями могло вызвать неловкость. Однако она была невероятно предана своему возлюбленному и неоднократно говорила, как она горда и счастлива быть его спутницей.

Тем не менее в феврале 1929 года случилась ссора, за которой последовал разрыв. В том, что ссора имела место, сомневаться не приходится. Мистер и миссис Дайер, проживающие прямо над квартирой Филиппа Бойза, утверждают, что слышали рассерженные голоса, причем мужчина сыпал проклятиями, а женщина плакала; на следующий день Гарриет Вэйн собрала вещи и навсегда покинула тот дом. Особенно любопытное обстоятельство, которое вы непременно должны учесть, представляет собой названная причина ссоры. В данном случае мы можем полагаться только на показания подсудимой. По словам мисс Марриот, у которой Гарриет Вэйн остановилась сразу после разрыва, подсудимая упорно отказывалась что-либо объяснять и только повторяла, что Бойз ее бесчестно обманул и она даже слышать о нем не желает.

Можно было бы предположить, что подсудимую оскорбила неверность Бойза, его грубость или, наконец, нежелание узаконить перед всем светом их отношения. Но все это она отрицает. По ее словам, которые подтверждаются письмом Филиппа Бойза к отцу, он в конце концов сделал ей предложение, что и стало причиной ссоры. Вам это может показаться невероятным, но таковы показания подсудимой, данные под присягой.

Предложение руки и сердца, казалось бы, логически исключает какую-либо возможность обиды со стороны Гарриет Вэйн. Любой скажет, что в подобных обстоятельствах у нее никак не могло быть мотива для убийства молодого человека – скорее наоборот. И тем не менее факт остается фактом: произошла ссора, и подсудимая утверждает, что это благородное, хотя и запоздалое, предложение было ей неприятно. Сама она не говорит, хотя и могла бы, что этот поступок снимает с нее подозрения во враждебности к Филиппу Бойзу, – вместо нее это энергично и красноречиво утверждает ее защитник. Да, об этом говорит сэр Импи Биггс, но не сама подсудимая. По ее словам – представьте себя на ее месте и постарайтесь ее понять, если сможете, – она рассердилась на Бойза за то, что он сначала вынудил ее принять его принципы, а затем отрекся от них, по выражению подсудимой, “выставив ее на посмешище”.

Господа присяжные, вам решать, можно ли предложение руки и сердца счесть достаточным поводом для убийства. Я лишь подчеркиваю, что иных мотивов представлено не было.

В этот момент старая дева на скамье присяжных сделала в своих записях пометку, причем, судя по движению карандаша, весьма решительно. Лорд Питер Уимзи покачал головой и что-то пробормотал.

– После этого в течение примерно трех месяцев ничего примечательного не происходило; Гарриет Вэйн покинула дом мисс Марриот и наняла себе небольшую квартиру на Даути-стрит, в то время как Филипп Бойз, напротив, тяготился одиночеством и потому принял приглашение своего кузена, мистера Нормана Эркарта, погостить в его доме на Уоберн-сквер. Несмотря на то что обвиняемая и Филипп Бойз после расставания жили в одном районе Лондона, они, по-видимому, встречались очень редко. Один или два раза они случайно сталкивались у друзей. Даты этих встреч не могут быть точно установлены, так как это не были официальные визиты, однако с определенной долей уверенности можно сказать, что они виделись ближе к концу марта, затем на второй неделе апреля и, наконец, в мае. Прошу вас запомнить эти факты, хотя за невозможностью выяснить точные даты особого веса им придавать не стоит.

Теперь обратимся к событию крайней важности, 10 апреля в аптеку мистера Брауна, что на Саутгемп-тон-роу, явилась молодая женщина, как было позже установлено, Гарриет Вэйн, и купила две унции технического мышьяка якобы для борьбы с крысами. В журнале учета ядовитых веществ она подписалась как Мэри Слейтер, и впоследствии было доказано, что почерк принадлежит подсудимой. Более того, сама подсудимая признает факт покупки, говоря, что на это у нее были свои причины. В связи с этим стоит напомнить (хотя это вряд ли важно), что экономка дома, где Гарриет Вэйн снимает жилье, выступала перед вами и заявила, что крыс в доме на ее памяти не бывало никогда.

Пятого мая имела место еще одна покупка мышьяка. На этот раз, как сообщает сама обвиняемая, она приобрела банку содержащего мышьяк гербицида, между прочим, той же марки, что фигурировала и в деле об отравлении в Кидвелли[3]. Подписалась она как Эдит Уотерс. Заметим, что у дома, где проживает Гарриет Вэйн, нет сада, а на близлежащей территории нет надобности бороться с сорняками.

С середины марта до начала мая обвиняемая неоднократно приобретала различные яды, включая синильную кислоту (якобы для занятий фотографией) и стрихнин. Попытка купить аконитин не увенчалась успехом. Все покупки были сделаны в разных магазинах, и всякий раз подсудимая подписывалась новым выдуманным именем. К нашему делу имеет отношение только мышьяк, но покупка других ядовитых веществ – обстоятельство немаловажное, так как оно проливает свет на тогдашние занятия Гарриет Вэйн.

Подсудимая предоставила вам объяснение этих покупок, за истинность которого я, конечно, не могу поручиться. Она заявляет, что в то время работала над романом об отравлении и покупала ядовитые вещества для того, чтобы на опыте доказать, насколько легко обычному человеку приобрести в аптеке смертельный яд. В качестве подтверждения этих слов ее издатель, мистер Труфут, передал нам рукопись романа. У вас была возможность с ней ознакомиться, и, если она еще вам понадобится, после моего выступления, когда вы удалитесь в совещательную комнату, вам снова ее выдадут. Вы заслушали несколько отрывков из книги, демонстрирующих, что речь в ней идет об отравлении мышьяком, и, кроме того, в романе есть эпизод, где молодая дама приходит в аптеку и покупает данное смертельно ядовитое вещество в немалом количестве. Должен отметить – и мне стоило сделать это раньше, – что купленный у мистера Брауна мышьяк был обычным мышьяком для бытовых нужд, который в соответствии с законом подкрашивают древесным углем или индиго, чтобы случайно не спутать его с сахаром или другим безвредным веществом.

Солком Гарди простонал:

– Господи, да сколько ж можно слушать эту болтовню про технический мышьяк! Убийцы теперь все это знают еще с колыбели!

– Я прошу вас обратить особое внимание на эти даты – десятое апреля и пятое мая, чуть позже я еще вернусь к ним.

Присяжные прилежно сделали пометки, а лорд Питер Уимзи сказал вполголоса:

– Присяжные записали: “Она уверена, что в них нет никакого смысла”[4].

Достопочтенный Фредди переспросил:

– Что? Что?

А судья перевернул страницу и продолжил:

– Примерно в то же время Филипп Бойз начал страдать от возобновившихся приступов желудочных болей, которым он был так или иначе подвержен всю жизнь. У нас имеется свидетельство доктора Грина, наблюдавшего у Бойза похожие симптомы в пору его обучения в университете; далее, в 1925 году доктор Уэр прописывал ему лекарства от такого же приступа. Это не тяжелая болезнь, но весьма ощутимое и изматывающее недомогание, сопровождающееся тошнотой и болями во всем теле. Многие люди время от времени от этого страдают. И все же в данном случае мы наблюдаем совпадение, которое может оказаться очень значительным. Приступы, согласно записям доктора Уэра в медицинской карте пациента, имели место 31 марта, 15 апреля и 12 мая. Как вы можете заметить, целых три совпадения: Гарриет Вэйн и Филипп Бойз встречаются “ближе к концу” марта – 31-го у Бойза приступ гастрита; 10 апреля Гарриет Вэйн покупает две унции мышьяка, “на второй неделе апреля” они встречаются – 15-го у Бойза очередной приступ; 5 мая куплен гербицид, в мае же происходит еще одна встреча – и 12-го случается третий приступ. Вы можете счесть это весьма любопытным, но напомню, что обвинению не удалось доказать факт покупки мышьяка в марте. Не забывайте об этом, когда станете обдумывать данные обстоятельства.

После третьего, майского, приступа гастрита доктор советует Филиппу Бойзу куда-нибудь уехать, и тот выбирает северо-западную часть Уэльса. Он отправляется в Харлек, где прекрасно проводит время и чувствует себя гораздо лучше. Но сопровождавший его друг, Райленд Воген, которого вы все видели, утверждает, что “Филипп был несчастен”. Точнее говоря, у мистера Вогена сложилось впечатление, что Бойзу не давали покоя мысли о Гарриет Вэйн. И хотя физическое его здоровье поправилось, душевное состояние оставляло желать лучшего. Итак, 16 июня он пишет Гарриет Вэйн письмо. Принимая во внимание важность данного письма, я повторно его зачитаю:

“Дорогая Гарриет,

в жизни все ужасно запуталось. Как же мне здесь тошно. Пошлю все к чертям и сам отправлюсь к дьяволу. Но прежде я хотел бы с тобой увидеться. Вдруг все еще можно исправить. Конечно, ты вольна делать что хочешь, но я до сих пор не понимаю, почему ты так отнеслась к моему предложению. Может, на этот раз я смогу тебя переубедить и ты увидишь вещи в истинном свете, а если нет – с меня довольно. В городе буду 20-го. Прошу, напиши, когда к тебе зайти.

Твой Ф.”

Как вы сами видите, письмо чрезвычайно двусмысленное. Сэр Импи Биггс приводит весомые аргументы в пользу версии, что такие фразы, как “послать все к чертям и отправиться к дьяволу”, “как же мне здесь тошно” и “с меня довольно”, выражают намерение автора покончить с собой в том случае, если он не добьется примирения с обвиняемой. Защитник отмечает, что “отправиться к дьяволу” – весьма распространенный эвфемизм, обозначающий смерть, что звучит вполне убедительно. Но мистер Эркарт на вопрос прокурора ответил, что в письме имеется в виду план, который он сам предложил погибшему, а именно план путешествия на Барбадос ради смены обстановки. Кроме того, господин прокурор подчеркивает, что автор письма, говоря “как же мне здесь тошно”, подразумевает Британию или же конкретно Харлек, тогда как мысль о самоубийстве была бы выражена следующим образом: “как же мне тошно”.

Вы уже, несомненно, успели составить собственное мнение. Необходимо отметить, что погибший просит о встрече 20-го числа. Ответ перед нами. Зачитаю его:

“Дорогой Фил,

если хочешь, приходи 20-го в 9.30, но ты меня все равно не переубедишь”.

Подписано одной буквой: “Г”. Казалось бы, очень холодный, даже враждебный тон – и тем не менее встреча назначена на 9.30.

Я отниму у вас еще совсем немного времени; до сих пор вы слушали чрезвычайно терпеливо и вдумчиво, но теперь мне потребуется все ваше внимание, так как мы переходим к самому дню смерти.

Старик накрыл свои заметки одной рукой, прихлопнул ее сверху другой и чуть подался вперед. Все детали были у него в памяти, хотя еще три дня назад он даже и не слышал об этом деле. Он еще не дожил до столь преклонных лет, когда остается только вздыхать, что прежде трава была зеленее; он еще крепко держался за настоящее; и в это настоящее он теперь намертво вцепился своими морщинистыми пальцами с бледными, серыми ногтями.

– Вечером 19 июня Филипп Бойз и мистер Боген вернулись в город, и на тот момент Бойз отнюдь не жаловался на здоровье. Он переночевал у мистера Богена, и они позавтракали, как обычно, – яйца с беконом, тосты, джем и кофе. В одиннадцать Бойз выпил пива, заметив, что, если верить рекламе, “Гиннесс” “полезен для здоровья”[5]. В час он плотно пообедал в клубе, а во второй половине дня сыграл несколько партий в теннис с друзьями, в числе которых был и мистер Воген. Во время игры кто-то заметил, что пребывание в Харлеке явно пошло Бойзу на пользу, и тот ответил, что уже много месяцев не чувствовал себя в такой хорошей форме.

В половине восьмого он явился на ужин к своему кузену, мистеру Норману Эркарту. Ни мистер Эркарт, ни прислуга не заметили в его облике и манере поведения ничего необычного. Ужин был подан ровно в восемь, и вам было бы полезно это записать (если вы еще не успели) вместе с перечнем еды и напитков.

Кузены ужинали вдвоем, и каждый в качестве аперитива выпил по бокалу хереса. Это было превосходное “Олоросо” 1847 года, горничная перелила его из только что откупоренной бутылки в графин и затем разлила по бокалам в библиотеке, где сидели мистер Эркарт с гостем. Мистер Эркарт придерживается старой доброй традиции – прислуга, подавая ужин, никуда не отлучается, благодаря чему относительно этой части вечера мы располагаем показаниями двух свидетелей. Служанку, Ханну Вестлок, вы сегодня видели на свидетельской трибуне и, я полагаю, сочли ее наблюдательной и рассудительной особой.

Итак, сперва был херес. Затем чашка холодного бульона, который Ханна Вестлок разливала из супницы, стоявшей на буфете. Это был прекрасный, крепчайший бульон, почти что студень. Оба джентльмена отведали бульона, а после ужина его на кухне доели мисс Вестлок с кухаркой.

За бульоном последовала тюрбо под соусом. Рыбу опять же разложили по тарелкам на буфете, и соусник был передан по очереди обоим джентльменам. Остатки блюда, также предназначавшиеся прислуге, унесли на кухню.

Затем было подано горячее —poulet en casserole, то есть кусочки курицы, тушенные с овощами в горшочке. Мистер Эркарт и мистер Бойз попробовали блюдо, а его остатки также доели на кухне.

Наконец, последнее блюдо, сладкий омлет, было собственноручно приготовлено Филиппом Бойзом на жаровне прямо за столом. Мистер Эркарт и его кузен были глубоко убеждены, что омлет следует есть сразу же, как его доведут на сковороде до готовности, и я должен признать, что это замечательное правило. Советую вам всегда его соблюдать и ни в коем случае не давать омлету остыть, иначе он потеряет нежность. К столу принесли четыре яйца в скорлупе, которые мистер Эркарт разбил в большую миску, просеяв сквозь сито немного сахара. Затем он передал миску мистеру Бойзу со словами: “Филипп, когда доходит до омлетов, ты настоящий мастер, а я умываю руки”. Филипп Бойз взбил яйца с сахаром, приготовил на жаровне омлет, смазал изнутри джемом, принесенным Ханной Вестлок, и сам разделил омлет на две порции, одну отдав мистеру Эркарту, а вторую оставив себе.

Возможно, я излишне подробно описал вам этот ужин, стараясь продемонстрировать, что у нас есть доказательства того, что каждое блюдо отведали как минимум два человека, а чаще четыре. Единственное блюдо, не дошедшее до кухни и съеденное целиком мистером Эркартом и мистером Бойзом, было приготовлено самим мистером Бойзом. Ни мистер Эркарт, ни мисс Вестлок, ни кухарка, миссис Петтикан, после ужина не испытывали недомогания.

Я также должен упомянуть, что в меню все же был один продукт, к которому не притронулся никто, кроме мистера Бойза, – бутылка бургундского. Старый, выдержанный кортон доставили к столу в бутылке. Мистер Эркарт откупорил ее и, не притронувшись к вину, передал кузену: самому мистеру Эркарту по медицинским соображениям не рекомендовалось пить во время приема пищи. Филипп Бойз выпил два бокала вина, остальное же, к счастью, сохранилось. Как вам уже известно, впоследствии вино было послано на экспертизу и признано абсолютно безвредным.

И вот время подходит к девяти часам. После ужина подают кофе, от которого Бойз отказывается, сославшись на то, что кофе по-турецки не пьет и, возможно, будет еще пить кофе у Гарриет Вэйн. В четверть десятого он покидает дом мистера Эркарта на Уоберн-сквер и берет такси до Даути-стрит, 10 – дома, где Гарриет Вэйн снимает квартиру, что примерно в полумиле от Уоберн-сквер. От самой Гарриет Вэйн, а также от миссис Брайт, проживающей на первом этаже, и констебля Д.1234, проходившего в тот момент мимо, мы знаем, что Бойз стоял на пороге дома подсудимой и звонил в ее квартиру в двадцать пять минут десятого. Она ожидала его и потому сразу же впустила.

Так как беседа их носила частный характер, у нас, естественно, нет о ней никаких сведений, за исключением показаний самой подсудимой. Она сообщила нам, что, как только Бойз вошел, предложила ему кофе, который стоял готовый на газовой горелке. Услышав это, многоуважаемый прокурор тут же спросил подсудимую, где именно готовился кофе. На что она, очевидно не совсем поняв вопрос, ответила, что кофе стоял “на решетке, чтобы не остыл”. Когда вопрос был повторен в более ясной формулировке, подсудимая объяснила, что кофе был приготовлен в кастрюльке, которая и стояла на решетке газовой горелки. После этого прокурор обратил внимание подсудимой на то, что сначала она в своих показаниях перед полицией выразилась следующим образом: “Когда он пришел, я дала ему чашку кофе”. И скоро вы поймете всю важность этой фразы. Если кофе приготовили и разлили по чашкам до приезда погибшего, было легче легкого заранее подмешать в одну из них яд и затем предложить ее Филиппу Бойзу; если же кофе разлили из кастрюльки по чашкам уже в присутствии Бойза, возможностей подмешать яд было гораздо меньше – впрочем, это все же можно было бы сделать, отвлекись Бойз хотя бы на пару секунд. Подсудимая утверждает, что в своих показаниях употребила оборот “чашка кофе”, имея в виду “некоторое количество кофе”. Вам судить, насколько это естественное и распространенное выражение. По словам Гарриет Вэйн, Бойз выпил кофе без сахара и молока; сведения, полученные от мистера Эр карта и мистера Вогена, подтверждают, что после ужина погибший обычно пил черный кофе без сахара.

По свидетельству подсудимой, разговор у них с Бойзом вышел малоприятный. С обеих сторон звучали упреки, и около десяти часов Бойз собрался уходить. Подсудимая отмечает, что он казался расстроенным и признался, что неважно себя чувствует, добавив, что она очень его огорчила.

Водитель такси Берк, чей автомобиль стоял рядом с другими такси на Гилфорд-стрит, сообщает, что в десять минут одиннадцатого – прошу вас запомнить это время – к нему подошел Филипп Бойз и попросил отвезти его на Уоберн-сквер. По словам водителя, Бойз говорил быстро и отрывисто, как человек, испытывающий сильную душевную или физическую боль. Когда такси остановилось перед домом мистера Эр карта, Бойз не вышел, и водитель решил посмотреть, в чем дело. Пассажира он нашел скорчившимся на заднем сиденье – тот лежал, схватившись руками за живот, лицо его покрывала испарина. Водитель спросил Бойза, как он себя чувствует, и потерпевший ответил: “Отвратительно”. Берк помог ему выбраться из машины и позвонил в дверь, одной рукой поддерживая Бойза. Дверь открыла Ханна Вестлок. Филипп Бойз стоял, согнувшись чуть ли не пополам; со стоном он упал в кресло прямо в холле и попросил бренди. Ханна Вестлок принесла ему из столовой крепкий бренди с содовой, и, выпив, он пришел в себя настолько, что смог расплатиться с таксистом.

Поскольку вид у Филиппа Бойза был по-прежнему нездоровый, служанка сходила в библиотеку за мистером Эркартом, который спросил Бойза: “Что, дружище, в чем дело?” Бойз ответил: “Не знаю, но мне очень плохо. Не может ведь это быть из-за курицы”. Мистер Эркарт согласился – он не заметил, чтобы с курицей было что-то не то. Бойз ответил, что это, видимо, один из обычных его приступов, но так плохо ему еще не бывало никогда. Его отнесли наверх и уложили в постель, вызвав по телефону доктора Грейнджера, так как он находился ближе остальных врачей.

Вплоть до приезда доктора пациента сильно тошнило, и после рвота не прекращалась. Доктор Грейнджер диагностировал острый приступ гастрита. У Бойза поднялась температура, пульс был неровным, а живот отзывался на прикосновения сильной болью, но доктор не обнаружил никаких признаков аппендицита или перитонита. Поэтому он вернулся в свою приемную, приготовив перед этим успокаивающее лекарство для остановки рвоты, состоящее всего из трех компонентов: бикарбоната калия, апельсиновой настойки и хлороформа.

На следующий день рвота продолжилась, и на помощь доктору Грейнджеру был вызван доктор Уэр, хорошо знакомый с особенностями организма пациента.

На этом судья прервался и взглянул на часы.

– Время идет, и так как впереди еще изложение медицинского заключения, объявляю перерыв на обед.

– Ну конечно, – заметил достопочтенный Фредди, – самое время отпустить всех на обед – в такой отвратительный момент, когда аппетит безнадежно испорчен. Пойдемте, Уимзи, перехватим что-нибудь. Эй, Уимзи!

Уимзи стремительно прошел мимо, не обращая на него внимания, и направился в глубь зала суда к сэру Импи Биггсу, который беседовал со своими помощниками.

– Надо же, как он всполошился, – задумчиво произнес мистер Арбатнот. – Похоже, пошел предлагать альтернативную версию событий. Только вот на что мне сдалась эта тягомотина? Скука, знаете ли, страшная, да и девчонка не красавица. Пойду перекушу, а возвращаться сюда незачем.

Он стал пробираться к выходу и тут столкнулся лицом к лицу со вдовствующей герцогиней Денверской.

– Ваша светлость, пойдемте пообедаем, – принялся уговаривать ее Фредди. Он питал слабость к герцогине.

– Спасибо за приглашение, Фредди, но я жду Питера. Согласитесь, дело чрезвычайно интересное, да и персонажи тоже, хотя я даже не знаю, как эти присяжные во всем разберутся, вы посмотрите на них, это же не лица, а ветчина – не считая художника, конечно, правда, и там взгляду зацепиться не за что, если б не этот чудовищный галстук и борода как у Христа – и нет бы как у настоящего, нет, он похож на этих итальянских исусиков в розовых рясах с голубыми накидками. Кто это там среди присяжных, неужели мисс Климпсон, знакомая Питера? Интересно, как она тут оказалась.

– Он ее пристроил где-то неподалеку, – объяснил Фредди, – она управляет машинописным бюро и живет над ним же. Питер поручает ей всякую благотворительную чепуху. Правда, забавная старушка? Как будто сошла со страниц журналов девяностых годов. Но для его работы она вроде бы отлично подходит.

– Да, такая умница – подумать только, отвечать на разные подозрительные объявления, да еще выводить на чистую воду этих людей, тут, согласитесь, нужна храбрость, ведь иной раз попадаются такие скользкие субъекты, да что там – убийцы, и у всех, будьте уверены, такие автоматические штуковины, в каждом кармане по дубинке, а духовка доверху набита костями, как у этого Ландрю[6], – правда, ловко придумано? А все эти женщины-убийцы – у них же совершенно поросячьи лица, вот бедняжки, хотя, может быть, они просто нефотогеничны.

“Герцогиня сегодня изъясняется еще путанее, чем обычно”, – подумал Фредди, в то время как она взглядом отыскала в толпе сына и теперь смотрела на него с несвойственной ей тревогой.

– Приятно видеть, что Уимзи снова в строю, да? – добродушно заметил Фредди. – Просто удивительно, как он на этом помешан. Уже бьет копытом, как старый боевой конь, почуявший тротил.

– Что вы хотите, дело ведет старший инспектор Паркер, а они с Питером не разлей вода, совсем как Давид и Вирсавия – или это был Даниил?..

В эту трудную минуту к ним подошел Уимзи и ласково взял мать под руку.

– Прошу прощения, что заставил вас ждать, матушка, но мне было необходимо переговорить с Бигги. Ему несладко приходится, старикан-судья, видимо, верный последователь лорда Джеффриса[7], а черную шапочку[8] как будто специально для него кроили. Пойду-ка домой и сожгу книги. Согласитесь, небезопасно слишком хорошо разбираться в ядах. Будь ты целомудренна как лед, чиста как снег, не уйти тебе от Олд-Бейли[9].

– Ну, эта молодая особа, кажется, подобными качествами не отличается, – заметил Фредди.

– А вам самое место среди присяжных, – неожиданно едко отозвался Уимзи. – Бьюсь об заклад, они сейчас говорят о ней то же самое. Не сомневаюсь, старшина присяжных отъявленный трезвенник – я видел, как в совещательную комнату несли имбирный лимонад. Надеюсь, он взорвется у этого трезвенника внутри и вышибет ему через череп все мозги.

– Ну, будет, будет, – мягко сказал Арбатнот. – Вам срочно нужно выпить.