Читать книгу Где будет труп - Дороти Ли Сэйерс - Страница 7

19 июня, пятница

Став свидетельницей описанных выше ужасов, любая уважающая себя женщина ни на минуту не сомкнула бы глаз, но Гарриет прекрасно выспалась в своем номере на втором этаже (с ванной, балконом и видом на набережную) и спустилась к завтраку со здоровым аппетитом.

Она завладела свежим выпуском „Морнинг стар“ и погрузилась в изучение собственного интервью (с фотографией) на первой странице. Вдруг ее окликнул знакомый голос:

 – С добрым утром, Шерлок. Где ваш халат? Которая это по счету трубка? На столике в гардеробной я видел шприц.

 – Но вы-то как сюда попали? – спросила Гарриет.

 – На машине, – лаконично ответил лорд Питер. – Они нашли труп?

 – Кто вам сказал про труп?

 – Я учуял его издали. Где будет труп, там соберутся орлы[27]. Можно я с вами позавтракаю?

 – Разумеется. Откуда вы приехали?

 – Из Лондона – как голубок, заслышавший зов суженой.

 – Я не… – начала Гарриет.

 – Я не вас имел в виду. Я имел в виду труп. Но раз уж речь зашла о суженых – вы выйдете за меня?

 – Нет конечно.

 – Я так и думал, но на всякий случай решил спросить. Вы сказали, они нашли тело?

 – Нет, насколько я знаю.

 – И не найдут пока. Там вовсю ревет зюйд-вест. Они, должно быть, в тоске. Нельзя вести дознание без тела. Ты должен предъявить тело: хабеас, как говорится, убитый корпус[28].

 – Нет, но правда, – запротестовала Гарриет, – откуда вы об этом узнали?

 – Мне позвонил Солком Гарди из „Морнинг стар“. Сказал, что „моя мисс Вэйн“ нашла труп и не знаю ли я об этом чего-нибудь. Я ответил, что ничего не знаю, а мисс Вэйн, к несчастью, пока что не моя. Сорвался с места – и вот я здесь. Заодно и Гарди захватил. Думаю, он мне за этим и звонил. Стреляный воробей – всегда начеку.

 – Так это он вам сообщил, где меня найти.

 – Да, он, кажется, знает об этом все. Мне было обидно. Вообразите, каково узнавать в редакции „Морнинг стар“ о местонахождении путеводной звезды вашего собственного небосклона. А Гарди вечно все знает. И как только такие вещи попадают в газеты?

 – Я сама им позвонила, – объяснила Гарриет. – Это первоклассная реклама и так далее.

 – Несомненно, – согласился Уимзи, щедро намазывая масло на тост. – Так вы им позвонили и выложили все кровавые подробности?

 – Конечно. Первым делом.

 – Вы деловая женщина. Но не свидетельствует ли это, прошу прощения, об определенном ожесточении чувств?

 – Бесспорно. В данный момент мои чувства жестки, как коврик у входной двери.

 – На котором даже „добро пожаловать“ не написано. Но, возлюбленная моя, не подумали ли вы, памятуя, как я обожаю трупы, что было бы по-джентльменски взять меня в долю?

 – Если посмотреть с этой стороны, то можно было, конечно, и взять, – признала Гарриет, слегка устыдившись. – Но я подумала…

 – Женщины вечно смешивают профессиональное с личным, – укоризненно перебил Уимзи. – Ну, скажу только, что вам придется загладить свою вину. Все подробности, будьте любезны.

 – Я устала рассказывать подробности, – упрямо буркнула Гарриет.

 – И еще не так устанете, когда на вас насядут полиция и газетчики. Я с большим трудом сдерживаю Солкома Гарди. Он сейчас в вестибюле. „Флажок“ и „Рожок“ в курительной. Они примчались на машине. „Курьер“ едет поездом (это серьезная, респектабельная, заслуженная газета), а „Громовержец“[29] и „Комета“ торчат в дверях бара, надеясь что-нибудь из вас вытянуть. Те трое, что препираются со швейцаром, кажется, здешние. Фотографы в полном составе, утрамбовавшись все в один „моррис“, отбыли на море, чтобы запечатлеть место, где было найдено тело, чего ввиду высокого прилива им сделать не удастся. Расскажите мне все здесь и сейчас, и я стану вашим пресс-секретарем.

 – Хорошо, – сдалась Гарриет. – Я все скажу вам, что смогу[30].

Она отставила тарелку и взяла чистый нож.

 – Это – дорога вдоль берега из Лесстон-Хоу в Уилверкомб. Берег идет вот так. – Она потянулась за перечницей.

 – Возьмите лучше соль, – предложил Уимзи. – Меньше раздражает слизистую.

 – Спасибо. Эта полоска соли – пляж. А этот кусок хлеба – скала на мелководье.

Уимзи придвинул свой стул поближе.

 – А эта ложечка, – подхватил он с ребяческим воодушевлением, – пускай будет трупом.

Лорд Питер слушал рассказ Гарриет молча и перебил ее всего один-два раза, уточняя время и расстояния. Он сидел, нависнув над импровизированной картой, выложенной Гарриет среди тарелок. Глаз его видно не было, а длинный нос от сосредоточенности, казалось, подергивался, как у кролика. Когда она закончила, он еще некоторое время посидел неподвижно, а затем сказал:

 – Давайте уточним. Когда именно вы остановились перекусить?

 – Ровно в час. Я посмотрела на часы.

 – Идя вдоль утесов, вы могли видеть весь берег, включая скалу, где потом нашли тело?

 – Вроде бы да.

 – На скале тогда кто-нибудь был?

 – Понятия не имею. Я даже не помню, заметила ли скалу. Я, понимаете, думала только о еде, а смотрела вдоль дороги – искала удобное место, чтобы спуститься к морю. Вдаль я не смотрела.

 – Понятно. Жалко, что так вышло.

 – Да, но одно я могу сказать точно: на берегу ничего не двигалось. Перед тем как спускаться, я огляделась кругом. Четко помню, как подумала, что пляж выглядит абсолютно и восхитительно безлюдным – идеальное место для пикника. Ненавижу пикники в толпе.

 – А один человек на пустом пляже – это толпа?

 – С точки зрения пикника – да. Люди – они такие: чуть только завидят, что кто-то мирно вкушает пищу, так сразу набегут со всех четырех сторон света и усядутся рядом. И ты уже словно сидишь в битком набитом „Корнер-хаусе“[31].

 – Так и есть. Вот он – скрытый смысл легенды о мисс Маффет[32].

 – Я совершенно уверена, что кругом не было ни одной живой души. Насколько хватало взгляда, никто не ходил, не стоял и не сидел. Но насчет трупа на скале не берусь ничего утверждать. До него было довольно далеко. А когда я увидела его с пляжа, то поначалу приняла за водоросли. Водоросли я обычно не запоминаю.

 – Хорошо. Значит, в час дня пляж был пуст, за исключением разве что трупа, который, возможно, уже был там, но притворялся водорослью. Затем вы спустились с утесов. Оттуда, где вы сидели, было видно скалу?

 – Совсем не видно. Там маленькая бухта – что-то вроде этого. Утес немного выдается вперед, притом я сидела у самого подножия скал, чтобы было к чему прислониться. Я поела, это заняло около получаса.

 – И ничего не слышали? Шаги, машину, что-нибудь?

 – Ничего.

 – А потом?

 – Потом, боюсь, я задремала.

 – Что может быть естественней. Надолго?

 – На полчаса. Проснувшись, я снова посмотрела на часы.

 – Что вас разбудило?

 – Крик чайки, которая охотилась за остатками сэндвича.

 – Получается, это было уже в два часа?

 – Да.

 – Постойте. Когда я сюда прибыл, было еще слишком рано наносить визиты знакомым леди, так что я побрел на пляж и подружился с одним рыбаком. Он упомянул, что вчера на Жерновах отлив был в четверть второго. Следовательно, вы спустились на пляж, когда отлив уже почти заканчивался. А когда проснулись, начался прилив, и в следующие сорок пять минут вода прибывала. Подошва вашей скалы – которую, к слову, местные называют Чертовым утюгом – открывается всего на полчаса между приливами, и то только в разгар сизигийных приливов, если вы понимаете это выражение.

 – Прекрасно понимаю, не понимаю только, при чем это здесь.

 – А при том, что если кто-то дошел до этой скалы краем моря, он мог попасть туда, не оставив следов.

 – Но он оставил следы. Ой, я поняла. Вы думаете о возможном убийце.

 – Я, естественно, предпочел бы, чтоб это оказалось убийством. А вы?

 – Да, конечно. Тогда получается, что убийца мог появиться с любой стороны. Идя из Лесстон-Хоу, он должен был прийти после меня, потому что я видела берег с дороги и на нем никого не было. Но со стороны Уилверкомба он мог прийти в любое время.

 – Нет, не мог, – возразил Уимзи. – В час, как вы сказали, его там не было.

 – Он мог стоять за Утюгом.

 – А, да, мог. А что труп? Мы можем довольно точно определить, когда он пришел.

 – Как?

 – Вы сказали, его туфли были сухими. Значит, он пришел к скале посуху. Осталось выяснить точное время, когда открывается дно между берегом и скалой.

 – Конечно! Как я не сообразила. Но это легко выяснить. На чем я остановилась?

 – Вы проснулись от крика чайки.

 – Ах да. Ну, потом я обошла утес и подошла к скале, а он там лежал.

 – И в тот момент никого вокруг не было?

 – Ни души, кроме человека в лодке.

 – Ага, лодка. Предположим, что лодка подплыла во время отлива, а тот, кто в ней был, дошел вброд до скалы…

 – Конечно, так могло быть. Лодка находилась довольно далеко.

 – Похоже, все зависит от того, когда там оказался труп. Надо это выяснить.

 – Вынь да положь вам убийство.

 – Самоубийство – это скучно. И зачем идти в такую даль, чтоб покончить с собой?

 – Почему бы и нет? Так гораздо опрятнее, чем в собственной спальне или где-то еще. Мы, кажется, не с того начали. Если мы узнаем, кто он, то, не исключено, найдется записка, в которой он подробно объяснил, зачем это сделал. Полагаю, полиция уже все выяснила.

 – Возможно, – недовольно сказал Уимзи.

 – Вас что-то смущает?

 – Две вещи. Во-первых, перчатки. Зачем резать себе горло в перчатках?

 – Да, мне это тоже показалось подозрительным. Может, он страдал какой-то кожной болезнью и привык не снимать перчаток. Надо было посмотреть. Я даже начала их снимать, но мне стало… противно.

 – Гм! Оказывается, вам свойственны некоторые женские слабости. Второе, что меня смущает, – это орудие преступления. Зачем бородатому джентльмену опасная бритва?

 – Специально купил.

 – Да. В конце концов, почему бы и нет? Гарриет, дорогая моя, думаю, вы правы. Малый перерезал себе горло, вот и все. Я разочарован.

 – Разочаруешься тут, но что поделать. О, а вот и мой друг инспектор.

И вправду, инспектор Ампелти пробирался к ним между столиков. Он был в штатском – его широкую фигуру уютно облекал твидовый костюм. Инспектор дружелюбно поздоровался с Гарриет.

 – Подумал, что вы захотите взглянуть на свои снимки, мисс Вэйн. Мы опознали его.

 – Да что вы! Уже? Вы хорошо работаете. Инспектор Ампелти – лорд Питер Уимзи.

Инспектор, казалось, очень обрадовался знакомству.

 – Вы не теряете времени, милорд. Но не думаю, что вы найдете в этом деле загадку. Похоже, чистое самоубийство.

 – Мы с прискорбием пришли к тому же заключению, – признался Уимзи.

 – Хотя с чего бы ему кончать с собой, непонятно. Но этих иностранцев поди пойми, так ведь?

 – Я так и подумала, что он иностранец, – вставила Гарриет.

 – Точно. Он русский или что-то вроде этого. Поль Алексис Гольдшмидт, известен как Поль Алексис. Из этого самого отеля, между прочим. Профессиональный танцор, развлекает постояльцев – вы наверняка знаете таких людей. О нем тут почти ничего не известно. Появился чуть больше года назад, попросился на работу. Танцевал вроде хорошо, а у них как раз была вакансия, так что его взяли. Ему двадцать два или около того. Холост. Снимал комнату. Ничего предосудительного о нем не известно.

 – Документы в порядке?

 – Принял британское подданство. Вроде бы бежал из России после революции. Ему тогда было лет девять, но с кем он был, мы пока не выяснили. Когда он здесь появился, был одинок, а его квартирная хозяйка никогда не слышала, чтобы у него был хоть кто-то близкий. Но мы скоро все узнаем – как только обыщем его комнату.

 – Он не оставил письма для коронера или чего-нибудь такого?

 – Пока ничего не нашли. Что до коронера, то здесь загвоздка. Даже не знаю, мисс, когда вы нам понадобитесь для опознания. Видите ли, мы не можем найти тело.

 – Только не говорите, – перебил Уимзи, – что зловещий доктор и таинственный китаец[33] уже переправили его в заброшенный домик на торфяных болотах!

 – Смейтесь, смейтесь, милорд. Нет, все чуть-чуть проще. Видите ли, тут в заливе северное течение, и при таком зюйд-весте тело с Утюга должно было смыть. Либо его выбросит на берег где-нибудь возле Сэнди-пойнта, либо оно застрянет в Жерновах. В этом случае придется ждать, пока ветер не стихнет. В такое бурное море на лодке не выйдешь и со скал не поныряешь, даже если знаешь, где нырять. Неприятно, но ничего не поделаешь.

 – Хм, – буркнул Уимзи. – Как кстати вы сделали фотографии, Шерлок. Это единственное доказательство, что труп вообще был.

 – Коронер фотографиями сыт не будет, – хмуро возразил инспектор. – Впрочем, все указывает на чистое самоубийство, так что невелика беда. Все же досадно. Мы стремимся к аккуратности в таких вещах.

 – Естественно, – ответил Уимзи. – Но я убежден: если кому-то и под силу достичь аккуратности, так это вам, инспектор. На меня вы произвели впечатление аккуратиста. Прорицаю, Шерлок, что еще до обеда инспектор Ампелти разберет бумаги мертвеца, вытянет всю его историю из управляющего отелем, определит место покупки бритвы и объяснит загадку перчаток.

Инспектор рассмеялся.

 – Думаю, из управляющего много не вытянешь, милорд, а бритва – дело десятое.

 – Но перчатки?

 – Не думаю, чтобы об этом мог знать кто-либо, кроме самого бедняги, а он мертв. Но что касается бумаг, тут вы попали в точку. Как раз сейчас этим и займусь. – Он замолчал, с сомнением переводя взгляд с Гарриет на Уимзи и обратно.

 – Можете не волноваться, – сказал лорд Питер. – Мы не станем проситься с вами. Сыщик-любитель, как известно, вечно путается под ногами у полиции. Мы отправимся осматривать город, как подобает прекрасной юной леди и ее спутнику. Я бы попросил позволения взглянуть только на одну вещь, если это вас не слишком обременит, – на бритву.

Инспектор охотно согласился показать бритву лорду Питеру.

 – Если вы пройдете со мной, – доброжелательно добавил он, – то сможете увильнуть от всех этих репортеров.

 – Только не я! – заявила Гарриет. – Я пойду и подробно расскажу им о своей новой книге. Бритва – это всего лишь бритва, а хорошая реклама – это продажи. Идите вдвоем, а я к вам присоединюсь.

Она устремилась на поиски репортеров. Инспектор неловко улыбнулся.

 – Юная леди не промах, – заметил он. – Но будет ли она держать язык за зубами?

 – Хороший сюжет она не разболтает, – беззаботно бросил Уимзи. – Пойдемте выпьем.

 – Слишком рано, – возразил инспектор.

 – Или покурим.

Инспектор отклонил и это предложение.

 – Ну или всласть посидим в холле, – сказал Уимзи, усаживаясь.

 – Прошу извинить, но мне нужно идти. Я скажу в участке, что вы хотите посмотреть на бритву.

„Крепко сидит под каблуком у этой дамочки, – думал он, неуклюже протискиваясь в вертящиеся двери. – Бедолага“.

Полчаса спустя, вырвавшись от Солкома Гарди и его коллег, Гарриет обнаружила, что Уимзи преданно ее дожидается.

 – Я отделался от инспектора, – радостно сообщил он. – Надевайте шляпку и пойдем.

Их одновременный выход из „Гранд-отеля“ был замечен и запечатлен фотографами, которые только что в полном составе вернулись с моря. Пара спустилась по мраморной лестнице под щелчки затворов и уселась в „даймлер“ лорда Питера.

 – У меня такое чувство, – ехидно сказала Гарриет, – словно мы только что обвенчались в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер.

 – Нет, не такое, – возразил Уимзи. – Если б обвенчались, вы бы дрожали, как вспугнутая куропатка. Выйти за меня – это колоссальное потрясение, вы себе не представляете. Мы вмиг доберемся до участка, только бы суперинтендант не заупрямился.

Суперинтендант Глейшер очень кстати оказался занят, и демонстрировать бритву было поручено сержанту Сондерсу.

 – С нее снимали отпечатки пальцев? – спросил Уимзи.

 – Да, милорд.

 – Что-нибудь нашли?

 – Точно не знаю, сэр, но, кажется, нет.

 – Ну, по крайней мере, ее можно взять в руки. – Уимзи вертел бритву в пальцах, тщательно осматривая, сперва невооруженным глазом, а потом сквозь лупу. Кроме тончайшей трещины на рукоятке слоновой кости, бритва не могла похвастаться яркими особенностями.

 – Если на ней осталась хоть какая-то кровь, ее надо искать в месте соединения с рукояткой, – заметил он. – Но море, судя по всему, тут хорошо поработало.

 – Уж не хотите ли вы сказать, что орудие преступления не является таковым? – спросила Гарриет.

 – Как раз это я и хочу сказать. Орудие никогда не является таковым.

 – Конечно. А труп – трупом. Тело, очевидно, принадлежит не Питеру Алексису…

 – А премьер-министру Руритании…[34]

 – Который помер не от перерезанного горла…

 – А от редкого яда, известного только бушменам Центральной Австралии…

 – А горло было перерезано после смерти…

 – Человеком средних лет, вспыльчивым, небрежным, с жесткой щетиной и дорогостоящими привычками…

 – Вернувшимся недавно из Китая, – победоносно закончила Гарриет.

Сержант, слушавший этот обмен репликами с разинутым ртом, захохотал.

 – Отлично, – снисходительно заметил он. – Писатели эти чего только не понапишут в книжках своих, а? Обхохочешься. Не желает ли ваша светлость взглянуть на другие вещественные доказательства?

Уимзи важно ответил, что очень бы желал, и ему были предъявлены шляпа, портсигар, туфля и носовой платок.

 – Хм, – сказал Уимзи. – Шляпа так себе, ничего особенного. Объем черепа маловат. Бриллиантин, обычный вонючий сорт. В очень хорошем состоянии…

 – Он был танцором.

 – Мы вроде бы договорились, что премьер-министром. Волосы темные, вьющиеся, довольно длинные. Шляпа прошлогодняя, подновлена, и ленту меняли. Форма немного вычурнее, чем следует. Заключаю – не богат, но тщательно следит за внешностью. Делаем ли мы вывод, что шляпа принадлежит покойному?

 – Думаю, да. Бриллиантин вполне соответствует.

 – Совсем другое дело – портсигар. Пятнадцатикаратное золото[35], простой и вполне новый, с монограммой П. А. Внутри шесть сигарет „Де Решке“. Портсигар белого человека. Видимо, подарок состоятельной поклонницы.

 – Или, разумеется, портсигар, подобающий премьер-министру.

 – Как скажете. Носовой платок. Шелковый, но не из Берлингтонского пассажа[36]. Расцветка – зверская. Метка прачечной…

 – С меткой все в порядке, – вставил полицейский. – Уилверкомбская гигиеническая паровая прачечная, вполне подходит для такого малого, как этот Алексис.

 – Подозрительно, – покачала головой Гарриет. – У меня в багаже три носовых платка, на которых не то что метки, но и инициалы совершенно посторонних людей.

 – Точно премьер-министр, – скорбно кивнул Уимзи. – Премьер-министры, особенно руританские, совершенно не следят за вещами, отданными в стирку. Теперь туфля. Ага. Почти новая, на тонкой подошве. Цвет омерзительный, форма еще хуже. Стачана при этом вручную, значит, ее отвратительный вид – результат злого умысла. Хозяин туфли не слишком много ходил пешком. Сделана, очевидно, в Уилверкомбе.

 – С туфлей тоже порядок, сэр, – снова встрял сержант. – Мы говорили с сапожником. Он и в самом деле изготовил эту туфлю для мистера Алексиса. Хорошо его знает.

 – И вы действительно сняли ее с ноги трупа? Дело серьезное, Ватсон. Чужой платок еще ничего, но премьер-министр в чужих туфлях…

 – Будет вам шутить, милорд! – Сержант снова хохотнул.

 – Я никогда не шучу, – ответствовал Уимзи, уткнувшись лупой в подошву туфли. – Здесь видны слабые следы соленой воды, а на верхней части их нет. Вывод: он прошел по очень мокрому песку, но по воде не брел. Пара царапин на мыске, полученных, вероятно, при залезании на скалу. Мы вам страшно благодарны, сержант. Вы вольны поделиться с инспектором Ампелти всеми ценными наблюдениями, которые мы здесь сделали. Вот, выпейте рюмочку.

 – Большое спасибо, милорд.

Уимзи не сказал больше ни слова, пока они не сели в машину.

 – Сожалею, – объявил он, когда они пробирались переулками, – но придется отказаться от нашего плана осмотра достопримечательностей. Я получил бы истинное наслаждение от этого простого удовольствия, но если я не отправлюсь прямо сейчас, то не смогу съездить в город и вернуться до ночи.

Гарриет, которая готовилась объяснять, что у нее много работы и она не может терять время, шатаясь по Уилверкомбу в компании лорда Питера, нелогично почувствовала себя обманутой.

 – В город? – повторила она.

 – От вашего внимания не могло ускользнуть, – сказал Уимзи, с ужасающим проворством протиснувшись между батским креслом[37] и фургоном мясника, – что проблема бритвы требует расследования.

 – Конечно. Рекомендован визит в руританское посольство.

 – Хм – не знаю, понадобится ли забираться дальше Джермин-стрит.

 – В поисках небрежного мужчины средних лет?

 – В конечном счете – да.

 – Так что же, он действительно существует?

 – Ну, я не поручусь за его точный возраст.

 – Или за его привычки?

 – Да, они могут оказаться привычками его камердинера.

 – Или за жесткую щетину и вспыльчивость?

 – Думаю, в щетине можно быть уверенным.

 – Я сдаюсь, – покорно сказала Гарриет. – Пожалуйста, объясните.

Уимзи подвел машину ко входу в „Гранд-отель“ и посмотрел на часы.

 – Могу уделить вам десять минут, – произнес он официальным тоном. – Давайте сядем в холле и закажем чего-нибудь освежающего. Рановато, конечно, но после пинты пива ехать всегда веселее. Отлично. Теперь о бритве. Как вы могли заметить, это дорогой инструмент исключительного качества, изготовленный первоклассным мастером. Вдобавок к имени изготовителя на обратной стороне выгравировано загадочное слово „Эндикотт“.

 – Да, что такое Эндикотт?

 – Эндикотт – это один из самых престижных парикмахеров в Вест-Энде. Был, по крайней мере. Такой престижный и величественный, что даже не называет себя современным снобским словом „парикмахер“, предпочитая старомодное „цирюльник“. Вряд ли он снизойдет – то есть снисходил – до бритья персоны, чья фамилия не встречалась в „Дебретте“[38] в течение последних трех столетий. И как бы ты ни был богат и титулован, кресла Эндикотта по несчастной случайности вечно будут заняты, а тазики для бритья – заказаны. В его заведении царит утонченная атмосфера аристократического клуба середины викторианской эпохи. Рассказывают, что однажды к Эндикотту попал некий пэр, нажившийся в войну на спекуляции сапожными шнурками, или пуговицами, или чем-то еще. Его случайно допустил к священному креслу новый помощник, не имевший достаточного опыта работы в Вест-Энде, – в войну не хватало парикмахеров, вот его и наняли на свою голову. Несчастный пэр не провел в этой кошмарной атмосфере и десяти минут, как его волосы встали дыбом, а члены обратились в камень. Его пришлось перевезти в Хрустальный дворец[39] и поместить среди допотопных чудовищ.

 – И что?

 – А вот что. Прежде всего невероятно, чтобы человек, покупающий бритвы Эндикотта, носил шляпу серийного производства и такие душераздирающие туфли, как те, что были на трупе. Учтите, – добавил Уимзи, – что здесь дело не только в деньгах. Сделанные на заказ туфли доказывают всего лишь, что танцор заботился о своих ногах. Но мог ли человек, которого бреет Эндикотт, заказать – находясь в здравом уме – туфли такого цвета и формы? И вообразить нельзя.

 – Боюсь, я так и не смогла усвоить все неписаные законы и правила мужского костюма. Поэтому Роберт Темплтон неряшлив в одежде.

 – Одежда Роберта Темплтона всегда меня мучила, – покаялся Уимзи. – Это единственное пятно на ваших историях, в остальном пленительных. Но оставим эту печальную тему и вернемся к бритве. Она видала виды. Ее довольно часто затачивали, судя по состоянию лезвия. А ведь первоклассная бритва, такая, как эта, почти не требует заточки – при условии, что ее аккуратно правят и бережно используют. Значит, либо ее хозяин был неуклюж и пренебрегал правкой, либо его щетина была необычайно жесткой, либо и то и другое – что наиболее вероятно. Мне он видится человеком, неловким в обращении с инструментами, – вы таких наверняка знаете. Их перья вечно сажают кляксы, а заводя часы, они слишком усердствуют. Бритву они править забывают, пока ремень для правки не высохнет и не заскорузнет, а уж тогда правят ее свирепо и делают на лезвии зазубрины. Тут они теряют терпение, проклинают бритву и отсылают ее для заточки. Этого хватает всего на пару недель, а затем бритву отправляют назад, сопроводив невежливыми комментариями.

 – Понятно. Ну, я всего этого не знала. Но почему вы сказали, что он был средних лет?

 – А это скорее догадка. Я полагаю, что молодой человек, которому так трудно обращаться с бритвой, давно бы перешел на безопасные лезвия и менял бы их каждые пару дней. Но человеку средних лет нелегко расстаться с привычкой. Как бы то ни было, я уверен, что бритву постоянно использовали больше трех лет. А если мертвецу было всего лишь двадцать два, да к тому же он был бородат, то я не понимаю, как он мог до такой степени износить лезвие, сколько бы раз его ни затачивали. Надо узнать у управляющего отелем, была ли у него борода год назад, когда он тут появился. Возможно, это еще больше сузит временные рамки. Но первым делом нужно отыскать старого Эндикотта и узнать, могло ли случиться так, что одна из его бритв была продана после 1925 года.

 – Почему 1925-го?

 – Потому что тогда он продал свое заведение и удалился на покой с варикозными венами и круглым состоянием.

 – А кому досталось дело?

 – Никому. В этом месте теперь магазин, где продаются изысканнейшие сорта ветчины и мясных консервов. У него не было сыновей, чтобы продолжить дело, – единственный Эндикотт-младший, бедняга, был убит под Ипром[40]. Старый Эндикотт сказал, что никому не продаст свое имя. Да и цирюльня без него уже не будет Эндикоттовой. Ничего не поделаешь.

 – Но он мог продать кому-то свои запасы?

 – Это я и хочу узнать. Мне надо ехать. Постараюсь вернуться вечером, так что не волнуйтесь.

 – И не собиралась! – возмутилась Гарриет. – Я абсолютно спокойна.

 – Отлично. Да! Пока я езжу – не разузнать ли мне насчет разрешения на брак?

 – Спасибо, не стоит беспокоиться.

 – Ну и ладно, я на всякий случай спросил. Кстати, пока меня нет, не желаете ли поработать на общее дело и пообщаться с другими здешними танцорами? Возможно, удастся добыть какие-нибудь сплетни об Алексисе.

 – А что, это мысль. Но мне понадобится приличное платье, если только его можно достать в Уилверкомбе.

 – Берите винного цвета. Мне всегда хотелось увидеть вас в винноцветном платье. Они идут дамам с медовой кожей. Что за нелепое слово – „кожа“! „Медово-золотых кувшинок медово-сладкий фимиам“[41]. У меня на все найдется цитата – это экономит собственные мысли.

 – Да провались он! – воскликнула Гарриет, внезапно оставшись одна в синебархатном холле. Затем вдруг сбежала по лестнице и вспрыгнула на подножку „даймлера“.

 – Портвейн или херес?

 – Что? – ошарашенно спросил Уимзи.

 – Платье – цвета портвейна или хереса?

 – Кларета, – ответил он. – Шато-марго 1893 года или около того. Год или два роли не сыграют.

Он приподнял шляпу и выжал сцепление. Гарриет повернулась, и тут ее окликнул смутно знакомый голос:

 – Мисс… э… мисс Вэйн? Не уделите ли мне пару минут?

Перед Гарриет стояла та самая „хищная карга“, которую она видела прошлым вечером в танцзале отеля.