Читать книгу Память о преподобном Мартиниане Белозерском - Е. А. Сизова - Страница 4

Единственным, что разрешалось монахам Кирилловой обители держать в своих кельях, были иконы и книги. По кельям у монахов имелись рукописные сборники, которые они или сами переписывали, или приобретали для своего чтения на досуге. Копирование книг было главным послушанием монахов, владевших грамотой. Монахи переписывали богослужебные сборники, кроме того, ими составлялись особые сборники для келейного чтения. Состав этих сборников зависел не от указаний игумена, а, главным образом, от вкусов и потребностей владельца. Содержание келейных сборников, наряду с богослужебной и церковно-назидательной литературой, включало и статьи светского характера. Это могли быть летописи, хронографы, различные выписки «о облацех», «о ветрех», «о грому и молнии», «о затмении солнца» и т. п. В дальнейшем, после смерти владельца, такие рукописи переходили в монастырскую библиотеку[24].

Первые книги, ставшие основанием обширной библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, принес с собой сам прп. Кирилл из Симонова монастыря, где многие годы он занимался переписыванием рукописей. До нашего времени сохранились 23 книги, созданные в Кирилло-Белозерском монастыре при жизни его основателя. Из них 12 считаются принадлежащими лично Кириллу[25]. Рукой прп. Кирилла написаны книги самого широкого диапазона различных знаний. Среди них книги богослужебные: Евангелие, Псалтырь, Святцы, Каноник; духовные наставления в монашеской жизни Иоанна Лествичника; кроме того, четыре сборника энциклопедического содержания, включившие сведения по истории, географии, медицине, антропологии. Некоторые статьи естественнонаучного характера являлись переводами с греческого языка. Содержание книг прп. Кирилла свидетельствует о его высокой образованности и широте его интересов.

Дальнейшее пополнение библиотеки Кирилловой обители происходило за счет собирания новых книг, покупок и вкладов разных лиц. Например, в своем духовном завещании прп. Кирилл благодарит князя Андрея Дмитриевича за то, что «много книг, переписав, вложил он в церковь и иным многим добром наполнил ее»[26]. Но основное пополнение библиотеки шло за счет переписывания книг силами монастырской братии. Имена некоторых писцов, внесших свой вклад в преумножение кирилловской библиотеки, написаны на страницах древних рукописей[27]. Самый значительный из них – Христофор, ученик прп. Кирилла, умевший весьма искусно писать и рисовать, написавший много книг для обители; кроме него, в монастыре были писцы Феогност, Каллист, и среди них – Мартиниан.

Еще живя в келье прп. Кирилла, Мартиниан имел возможность ознакомиться с книгами своего учителя и, по необходимости, получать от него разъяснения. Любя с детства знания, а также имея прилежание и способности, Мартиниан мог получить довольно хорошее образование. Из книг о духовной жизни в библиотеке он мог прочитать сочинения «Святого Нила о осми помыслех», «Зачало умныя молитвы и въниманию», или «Послания некоего старца Феоктиста», учащего непрестанной Иисусовой молитве. В числе книг были и разного рода монашеские правила, такие как «Предание уставом иже на вьнешней стране пребывающим иноком, рекше Скитьскааго жития правило о келейном трезвении и катодневном пребывании, еже мы прияхом от отец наших»[28].Со временем и ему самому было поручено переписывание монастырских книг. Так молодой монах оказался в числе опытных и духоносных старцев-переписчиков, которые были его значительно старше и во всем служили ему примером. Он видел, как подвизался опытный переписчик книг, старец Христофор, также ученик прп. Кирилла, ставший впоследствии игуменом монастыря и закончивший свой жизненный путь в 1433 году.

Древнерусский книжник, заканчивая рукопись, иногда в послесловии называл себя «грешным» или «недостойным рабом», скрывая свое имя тайнописью для того, чтобы «не всяк мог разгадать». Среди рукописных книг Кирилловой библиотеки есть рукопись Евангелия от Иоанна, где имя переписчика зашифровано криптографией и переводится как Алексей[29]. Должно быть, это тот самый Алексей Павлов, учивший Мартиниана грамоте, под руководством которого молодой инок начал осваивать и книжное искусство. В средневековой письменности было распространено несколько различных приемов тайнописи, где все согласные выписывались в две строки и заменялись в определенном порядке. Такие варианты тайнописи встречались еще в очень древних рукописях и известны с XIII века[30]. Мартиниан научился читать тайнопись, вероятно, также от Алексея Павлова, и сам использовал ее в своих рукописях. В «Сборнике слов и житий святых» из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, подписанного также «Богородичник», рукой Мартиниана сделана приписка: «Владыко Господи, аще грешных благоволи спасти, благоволи, Господи, и мене, грешного, помиловати, писавшего сие (далее тайнописью) КК А НН РРНН ДД Н Ь ЮКК ДАААА ЩА»; тайнопись расшифровывается как «Мартинианища»[31]. Подписывая так свое имя, Мартиниан подражает старцу Кириллу, который в своих посланиях, например к князю Юрию Дмитриевичу, называл себя «Кирилище, чернечище грешный»[32].

Художественное оформление этой рукописи сделано также самим Мартинианом. На первой странице он сделал рисунок, подписанный: «Церковь соборная святых апостол». Рисунок сделан киноварью и подцвечен желтой, синей и зеленой красками. Точно такой же рисунок, только выполненный более уверенной рукой и отличающийся лучшими художественными достоинствами, имеется в рукописной Псалтири Христофора, с которой, вероятно, и копировал рисунок молодой книжник Мартиниан. Условное изображение второй по значению константинопольской церкви Святых Апостолов было распространено в греческих рукописных книгах, которые в переводах привозили на Русь, где они не только переписывались, но и копировалось их оформление[33].

«Сборник слов и житий святых» из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, написанный и украшенный рукой Преподобного Мартиниана

Содержание Сборника отличается большим разнообразием, раскрывающим круг интересов его переписчиков. В нем, кроме слов на праздники святых, помещены апокрифы: полный текст «Первоевангелия апостола Иакова», «Сказание Афродитиана», «Севериана епископа Гевальского о древе спасенного креста, где обретеся и како бысть» и житие русских святых Бориса и Глеба. Еще одна статья Сборника, написанная большей частью рукой автора, подписавшегося «Мартинианища», озаглавлена «Епистолия на Римляны». Это одна из тех полемических статей, которые привозились на Русь в южнославянских переводах с византийских полемических сочинений. Интерес Мартиниана к подобным произведениям против латинства показывает его отношение к этой, ставшей популярной в то время, теме. Монастырские сборники XV века содержали полемические статьи, названия которых говорят как об их содержании, так и об отношении к латинству, например: «Исповедание вкратце, како отлучися от нас латыни», «Сказание вкратце ересем латынским»[34] и т. п.

Интерес русского монашества к церковной истории, где особое внимание обращалось на отпадение Западной Церкви от Вселенского Православия, был неразрывно связан с формированием политических взглядов на отношения с Римом в условиях усилившегося натиска турок на Византию, что стало причиной развернувшейся среди греков полемики об унии с латинской Церковью. Политические настроения монахов Кирилловой обители, сложившиеся еще при жизни их духовного наставника прп. Кирилла, окажут впоследствии решающее воздействие на русские исторические события сороковых годов ХУ века. Будущий игумен Трифон, постриженик и ученик прп. Кирилла, поддержит опального князя Василия Темного в его борьбе за великое княжение, помня о его делах по защите Православия, когда он решительно отверг попытку грека Исидора, рукоположенного в Константинополе в русского митрополита, присоединить к флорентийской унии, навязанной Римом, русскую митрополию. В дальнейшем заметную роль в событиях церковной истории суждено будет сыграть и будущему игумену Ферапонтова монастыря Мартиниану.

Каноник, написанный рукой преподобного Мартиниана

Переписывание книг в русских монастырях считалось делом богоугодным и душеспасительным, поэтому писцы часто заканчивали свою работу над рукописью припиской молитв. Например, в конце одной из рукописей написано: «Господи, Иисусе Христе, прости и отпусти согрешения пишущему благовествования святые твоея и чудеса»[35]. Следуя примеру этих писцов, Мартиниан также подписывает и свои рукописи смиренной молитвой. В Канонике, написанном по благословению Кирилла для старца Ануфрия в 1423 году, Мартиниан сделал две записи, которые обвел тонкой рамкой, украшенной поперечными черточками и росчерками по углам: «Господи Исусъ Христе, спаси писавшего и имети хотящего сие»; «Господине старецъ Ануфрее, сотвори любовь. Поминай грешнаго в молитвах своих святыхъ Мартиньяна инока, лжею инока, а не истинною»[36]. В эту книгу Мартиниан переписал несколько служб, канонов, молитв. Кроме того, эта книга содержит статьи назидательного характера: «Слово из патерика о том, какая нужнейшая в добродетелях добродетель», «Выписки из Феодора Едесского о смирении и гордости», «Изречения Исаака о вящем пути ко спасению»[37]. Рукопись Мартиниан украсил киноварными заставками, подкрашенными темно-желтой краской и коричневыми чернилами. Все заголовки и заглавные буквы, а также молитвенное послесловие Мартиниан написал киноварью: «В лето 6931 (1423) месяца сентября в 1 написаны быша сия книгы душеполезныя в обители пречистыя Богородица, благословением господина старца Кирила игоумена. В славоу святыя Троица, аминь. О дево богоизбранная, о отроковице богоневестная, о владычице мироу, пречистая Богородице, в всемирных ти молениих к сыноу своему и богоу помяни, госпоже милостивая, и мене грешнаго, протягшаго недостоиноую мою роукоу в сие. Всякому делу благоу Христос есть зачало и конець, томоу слава в бесконечныя векы, аминь»[38]. Замечательно, что это подлинные слова Мартиниана, которые передают нам волнующие его чувства и даже характерные особенности его речи.

В следующем 1424 году Мартиниан написал другой Каноник. Эту книгу он украсил довольно скромно, как и предыдущую, только киноварными заголовками и инициалами[39].

Кроме богослужебных тропарей и кондаков, которые составляют основную часть рукописи, в ней есть пророчества, выписанные из Пасхалии игумена Кирилла. Пророчества содержатся в статье с заголовком «Изложение пасхалии седьмыя тысяща последнее сто». Неизвестно, из какого источника было переписано это пророчество в Пасхалию Кирилла; высказывались предположения, что их автором мог быть сам прп. Кирилл[40], но подобные пророчества были довольно широко распространены в то время, так как в несколько искаженном виде встречается, например, в Софийской II и Львовской летописях[41]. Это пророчество говорит о сроках второго пришествия Христа, ожидание которого всегда присуще христианскому сознанию. Тайна вообще всегда привлекает, и поэтому она всегда окутана догадками, предположениями, которые могли восприниматься как откровения. Росту эсхатологических настроений способствовали и непрестанные бедствия, обрушивавшиеся тогда на русскую землю. Еще в 1419 году вдруг выпал глубокий снег 15 сентября, когда еще не успели убрать урожай, в результате чего повсюду сделался сильный голод, который продолжался около трех лет. Люди гибли тысячами от голода, но конца бедам еще не было видно. Об этом тяжелом времени рассказывают «Жития прп. Кирилла»: «По прошествии нескольких лет был немалый голод среди людей. И по причине большой скудости и нужды многие из неимущих приходили в обитель святого. Ввиду тяжести голода святой повелел выдавать просящим хлеб, чтобы их насытить. И так каждый день раздавали нищим много хлеба. А тогда не было сел, откуда бы они могли получать хлеб, и имели они лишь небольшое количество приносимой к ним милостыни, хватавшей на еду только братьям. Но когда жившие вокруг обители люди услышали, что там кормят всех приходящих по причине голода, они начали приходить в еще большем числе и там насыщаться. Но сколько бы пищи они не брали оттуда, настолько же вновь и даже больше она умножалась»[42].

Из Москвы и Новгорода приходили вести об участившихся пожарах. В 1421 году необыкновенное наводнение затопило большую часть Новгорода. Грозные явления природы приводили всех в трепет, и даже самые просвещенные люди того времени ждали «конца миру»[43]. В Кирилловом монастыре, так же как и везде, повсеместные небесные знаменья, голод и неустройства воспринимались грозными предвестниками конца. Эти мысли высказывались в проповедях и назидательных беседах. Об этом думал и молодой иеромонах Мартиниан, переписывая в Каноник пророчество из Пасхалии.

В данном пророчестве говорилось, что через несколько лет наступит такой год, когда солнечный и лунный календари окажутся в таком же сочетании, как и в год Распятия Христова. Текст пророчества ритмически организован:

Конечно, этот текст воспринимался буквально и очень серьезно. К тому же в это время в монастырь продолжали отовсюду приходить известия о продолжавшейся эпидемии страшной болезни, которая несколько раз уже посещала Россию. Чума была занесена из ливонского Дерпта во Псков и Новгород, и дальше достигла она пределов московских, тверских, смоленских, рязанских. Болезнь проходила стремительно: воспалялась железа, начиналось кровохарканье, озноб, жар – и смерть неминуемая. Опустошив Европу, чума не свирепствовала нигде так долго, как на русской земле. До 1427 года в разное время бесчисленное множество людей становились жертвами этой эпидемии. Ужаснее прежнего открылась эта болезнь в княжение Василия Дмитриевича и унесла его жизнь в 1425 году, среди общего уныния и слез. Летом 1426 года с Троицына дня возобновилась эпидемия, ставшая грозным предзнаменованием новых государственных бедствий. В Москве преставились дядя великого князя Петр Дмитриевич и три сына Владимира Храброго – Андрей, Ярослав и Василий. В Твери скончался князь Иоанн Михайлович, его сын Александр и внук Юрий. Брат Юрия, Борис, сел на тверском престоле. Только в одном Новгороде за 6 месяцев умерло около 80 000 человек. Летописец говорит, что тогда век человеческий сократился как никогда за все время, начиная с Ноева потопа[45].

Грозная болезнь приблизилась и к обители прп. Кирилла. В его житии рассказывается о заболевшем ученике прп. Кирилла Германе, который много лет прожил в монастыре и по послушанию занимался ловлей рыбы. У Германа был в монастыре близкий духовный друг Дмитрий, также великий подвижник и ученик старца Христофора. Когда Герман занедужил, то Дмитрий часто

приходил к нему, навещая его в болезни, «но пришло время, и Герман мирно отошел к Господу в тот нескончаемый век»[46]. После этого вскоре заболел и Дмитрий. Во время болезни ему явился Герман и, утешая его, просил не печалиться, но готовиться к переходу в иной мир, предсказав ему и день его кончины, что и произошло. После этого заболел родной брат Дмитрия, тоже монах Сосипатр. Жалея его, старец Христофор пошел сообщить прп. Кириллу о его тяжелом состоянии и попросить его молитв, на что святой ему ответил: «Поверь мне, чадо Христофор, что ни один из вас раньше меня не умрет. По моем же преставлении многие из вас отойдут со мною туда». Это пророчество было записано прп. Кириллом в Пасхалию, где под 6936 (1427–1428) годом было написано: «Блюдите убо, о братье, известно и разумне: зде нужда»[47]. Эта запись выделена киноварью, а на полях дополнительно отмечена словом «Зри». Мартиниан и это пророчество выписал в свой Каноник, и от себя добавил указание на год, за которым оно должно последовать: «На конци 35 лета»[48], т. е. в конце 6935 лета от сотворения мира, что соответствует 1427 году от Рождества Христова. Действительно, молитвами прп. Кирилла болезнь отступила на время от святой обители. Но в 1427 году, как и предсказал прп. Кирилл, случилась великая скорбь для всей братии. Их духовный отец и основатель монастыря преставился ко Господу 9(22) июня в возрасте девяноста лет, на день памяти своего небесного покровителя святого Кирилла, архиепископа Александрийского. «После этого, по прошествии только одного года после преставления блаженного Кирилла, когда настала осень, братия той обители, словно сговорившись с блаженным Кириллом, уходят из жизни к Господу числом более тридцати братий»[49].

Незадолго до своей смерти прп. Кирилл написал завещание, заботясь, чтобы после него ничего в монастырских порядках не было изменено. Монастырь он поручал покровительству своего духовного сына, Белозерского князя Андрея Дмитриевича, а игуменом монастыря становится также духовный сын прп. Кирилла священноинок Иннокентий. Новый игумен был известен прп. Кириллу как монах, с ранней юности ведущий подвижническую жизнь и отличавшийся душевной чистотой. Он одиннадцать лет провел в послушании у монастырского старца Игнатия, который сам был «муж совершенный и великий в добродетели, имевший чин молчальника».

Горе утраты духовного отца и учителя для Мартиниана было велико. Им на долгое время овладела печаль, но при этом не прерывалось и чувство постоянной духовной связи с прп. Кириллом. В житии прп. Кирилла говорится, что через некоторое время после его преставления Мартиниан увидел во сне своего духовного отца, который просил его передать слова утешения брату Феодосию, имевшему раньше обиду на святого. По преставлении прп. Кирилла Феодосий увидел по происходящим у гроба чудесам, как прославлен был умерший, и испугался, что сам он когда-то обидел святого. Много дней он так скорбел и сокрушался, и блаженный Кирилл решил его успокоить. Во сне он заговорил со своим любимым учеником Мартинианом: «Скажи брату Феодосию, пусть не грустит и не беспокоит меня, потому что я не имею вовсе никакой обиды на него». Мартиниан поспешил обрадовать Феодосия и рассказал ему о своем сне. Феодосий испытал радость и облегчение, словно прощение получил, и утешился.

Печаль в Кирилловом монастыре усилилась еще и от разразившейся болезни, которая, как и предсказывал преподобный, продолжала уносить жизни монахов. Смерть тогда была близка к каждому из насельников, не знавших, кого из них постигнет она в следующий раз. За прошедший год, т. е. до следующего лета 1428 года, численность монастырской братии сократилась на тридцать человек, и последней потерей стал игумен Иннокентий. На место игумена был выбран почитаемый всеми за высокую жизнь, скромность и верность заветам прп. Кирилла ученик его Христофор. Он всегда имел глубокое смирение и любил «нищету ризную», и, несмотря на многие заслуги в книжном искусстве, по своей внешности ничем не отличался от остальной братии. О нем известно, что, будучи уже игуменом монастыря, он отличался многими благотворениями. Милосердие к ближним понуждало его во время княжеских усобиц, вспыхнувших после смерти великого князя Василия Дмитриевича и затем многие годы терзавших русскую землю, выкупать пленных земляков и возвращать их в свои дома.