Читать книгу Дом на водопаде - Е. Т. Роберт - Страница 8

В ночь перед отъездом Алекс Джонс спал хуже обычного. Он специально отправился в постель пораньше, зная, что завтра ему придется рано вставать, но заснуть как следует ему не удалось; он долго укладывался, ворочался с боку на бок в полудреме и по мере того, как шло время, только все больше утомлялся, а не отдыхал. После полуночи его вдруг охватило настойчивое желание сварить кофе в турке и посмотреть несколько серий какого-нибудь популярного сериала, и он с трудом заставил себя не открывать глаза, чтобы утром не чувствовать себя разбитым. Когда же он наконец уснул, ему привиделся странный сон.

Ему приснилось, что он все так же спит в своей постели и что у него затекла левая рука. Он открыл глаза, чтобы посмотреть, не отлежал ли он ее до полного онемения, и вдруг обнаружил, что это вовсе не его спальня, а больничная палата. Да и сам он выглядит так, будто тяжело болен: тело оплетено датчиками и катетерами, на палец надета прищепка-пульсоксиметр, а рядом с койкой стоит аппарат искусственной вентиляции легких, трубки которого тянутся прямо к его горлу.

Он попробовал позвать на помощь, но изо рта вырвался лишь какой-то странный свист, поскольку оказалось, что через разрез у него на шее вставлена трахеостомическая трубка. Собравшись с силами, он попытался пошевелиться, но вскоре понял, что ни ноги, ни руки его не слушаются. В смятении он быстрым взглядом окинул комнату и сразу же заметил, как из тени в дальнем углу отделилась невысокая фигура в длинном балахоне и теперь медленно приближается к его постели. Шаг за шагом, под мерный шелест ткани.

Неизвестно почему, но во сне он совершенно точно знает, что эта женщина – а фигура была женской – ему хорошо знакома. Поэтому он совсем не удивляется, когда черный балахон свободно падает на пол, и под ним оказывается Нелли Линд. Неожиданно красивая, желанная и полностью обнаженная.

Откинув одеяло, она пристраивается к его бессильному, недвижимому телу и начинает вытворять такое, от чего он наверняка лишился бы дара речи, если бы еще мог говорить. Ее узкие, отливающие белизной бедра покачиваются в такт движению поршней в аппарате, поддерживающем его дыхание. Там, где их тела соприкасаются, по коже разливается обжигающее тепло, плавная размеренность чередуется с острыми будоражащими всплесками. Ему кажется, что еще немного – и его тело разорвет скопившееся внутри напряжение; в этот момент Линд наклоняется и целует его в губы. Она делает это так жадно, словно прощается с ним навсегда, словно целует его в первый и последний раз, пытаясь высосать из него остатки жизни. И тут же отстраняется, коротко вздрагивает всем телом, как от удара плетью, и одним рывком отсоединяет дыхательную трубку от трахеостомы.

Он чувствует, что начинает задыхаться. Аппарат искусственной вентиляции издает отрывистый сигнал тревоги; одновременно с этим загорается индикатор «Утечка», но Линд шустро водит тонкими пальцами по экрану и заставляет прибор замолчать. Перед глазами плывут лиловые пятна, безвольные руки не могут дать мучительнице отпор. Он начинает терять сознание, понемногу сдаваясь смерти.

Линд скалится, и губы ее подергиваются в злой, торжествующей усмешке. Она знает, что выполнила свою задачу безупречно, но не торопится уходить. Возможно, это ее желание: смотреть, как он страдает, наслаждаться его мучениями, его бессильным ужасом. Глаза его медленно закрываются, еще видя зловещую фигуру, нависшую над ним в прощальном поклоне. Внезапно темнота охватывает его со всех сторон, словно мутная вязкая жижа, и он погружается в нее все глубже, и глубже, и глубже…

Алекс Джонс вскочил на постели, зажав в кулаке угол одеяла, и судорожно огляделся, стараясь понять, пробудился он или еще спит. Нет, на сей раз это точно была его спальня. Его кровать, его платяной шкаф – и никакой медицинской техники.

– И приснится же такое, – пробормотал он и откинул одеяло в сторону.

Прогнав остатки сновидения, он почувствовал себя немного лучше, но сердце все еще бешено колотилось. Он встал, умылся ледяной водой, влажное полотенце бросил рядом с кроватью. Простыня под ним тоже стала мокрой от пота, и он решил перелечь на другую сторону постели. Скосив глаза, бросил взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, они показывали половину четвертого ночи.

Под впечатлением от кошмарного сна Алекс Джонс задумался: никогда он особенно не вникал в страдания больных, никогда не представлял себя на их месте и часто любил повторять, что «слезами горю не поможешь». Но он знал, откуда в его подсознании возник этот образ. Он служил отрезвляющим напоминанием о том, что профессиональные неудачи также являются неотъемлемой частью развития фармацевтической индустрии. По крайней мере, Алекс Джонс понимал это так.

Вот, например, талидомид – первое, что пришло ему в голову. Этот снотворный препарат был разработан в 1954 году немецкой фармацевтической компанией «Хеми Грюненталь». Тремя годами позже он поступил в продажу в Германии, а уже через год его можно было приобрести в 46 странах мира. Несмотря на то что исследования влияния препарата на плод не проводились ни компанией-разработчиком, ни производителями дженериков, талидомид назначали беременным женщинам для устранения таких неприятных симптомов, как бессонница, беспокойство и утренняя тошнота. Впоследствии этот инцидент вошел в историю как «талидомидовая трагедия». Его итогом стало появление на свет почти десяти тысяч детей с тяжелыми врожденными дефектами, в том числе с отсутствием конечностей.

Снились ли в кошмарных снах создателям талидомида безрукие и безногие младенцы, Алекс Джонс не знал, но сам он в свое время зарекся продвигать какое бы то ни было лекарственное вещество, если его безопасность не была многажды проверена им в тестах. Уже при поступлении в университет он понимал, что его не слишком-то привлекает общение с пациентами, и потому выбрал фармацевтический факультет вместо лечебного. Но тем не менее за все время пребывания в должности фармацевта-исследователя он никогда не забывал, что трудится во имя здоровья людей.

Во второй фазе клинических испытаний нейросода он с большим энтузиазмом проводил совместные осмотры пациентов с врачами-неврологами; правда, холодного исследовательского интереса в его взаимодействии с ними было больше, чем сочувствия. Но над всеми этими морально-этическими соображениями доминировало главное: Алекс Джонс считал себя в большей степени ученым, чем лекарем. Он испытывал опасения и слепую враждебность почти ко всему, что могло навредить его работе. Что же касается нейросода, преданность Алекса Джонса своему первому серьезному проекту была непоколебимой. Именно это обстоятельство послужило решающим доводом, чтобы сказать «нет», когда три года назад он оказался перед крайне непростым выбором.

В один из сентябрьских дней – он как сейчас помнил, это была среда – Алекс Джонс позвонил Линд и сказал, что ему нужно переговорить с ней по делу, с которым она обращалась к нему ранее. Линд попросила разрешения приехать в лабораторию. Меньше чем через час она сидела перед ним на скрипучем железном стуле и нервно потирала руки.

– Линд, я не смогу вам помочь, – как можно мягче произнес тогда Алекс Джонс. – Я внимательно изучил его историю болезни, результаты недавних обследований и вынужден сказать, что в данном случае, к сожалению, болезнь зашла слишком далеко. Даже если он будет получать нейросод, а не плацебо21, чего я тоже не могу знать наверняка, значительного клинического эффекта не будет.

Глядя на взволнованное, заметно побледневшее лицо Линд, он добавил:

– Поверь, мне бы очень хотелось сообщить тебе что-то другое. Но, вероятно, вам лучше сосредоточиться на поддерживающей терапии и адаптации и не тратить время на бесполезные в его случае тесты.

Наступившее молчание нарушали только звуки дождя, который барабанил по крыше, и негромкие шаги прохожих, доносившееся с улицы. Алекс Джонс заметил, как судорожно дернулось горло Линд, прежде чем она сумела выдавить из себя хоть слово.

– Я не верю в то, что вы говорите. Так не должно быть. Ведь еще недавно все было нормально, понимаете?

– Понимаю.

– Как-то это все неправильно, несправедливо.

Алекс Джонс кивнул головой. Хороший, наверное, у нее молодой человек. Двадцать четыре года, всего лишь на пару лет старше самой Линд. И, похоже, она его очень любит… Алексу Джонсу хотелось найти для нее слова утешения, чтобы хоть как-то смягчить удар, но ему, в отличие от практикующих врачей, нечасто приходилось встречаться со смертью – он не был обучен тому, как сообщить безрадостную весть близкому человеку больного. Да и что, собственно, изменили бы его слова? Превратили бы тяжелое заболевание в веселый аттракцион? Или, может быть, поставили парня на ноги?

Да, он мог бы помочь им не словом, а делом – это вполне было ему по силам. Однако вся сложность кроется в том, что руководителям научных проектов зачастую приходится принимать такие решения, которые, если взглянуть на них со стороны, могут показаться чересчур жесткими и даже непорядочными. И тогда приходится усмирять свою совесть и поступать так, как этого требуют обстоятельства. Особенно когда несешь ответственность за судьбы многих людей, когда только от тебя зависит их здоровье, их будущее, их жизнь.

Три года назад Алекс Джонс поступил именно так, как должен был поступить: ответил отказом на просьбу Линд включить ее молодого человека в программу клинических испытаний нейросода. У него имелись на то весомые причины, и если бы он поступил иначе, то подвел бы тех, кто надеялся на скорейшее появление препарата на рынке. Это был взвешенный, разумный поступок. Но почему же теперь ему сделалось так гадко на душе?

Стрелки часов тем временем стремительно приближались к половине пятого, и столь же торопливо проносились обрывки воспоминаний в голове Алекса Джонса. Забыть прошлое оказалось труднее, чем заставить себя вынести кому-то смертный приговор. После этого сна о себе в образе безвольного, прикованного к постели больного и Линд в роли безжалостной мстительницы он всерьез задался вопросом: не допустил ли он ошибку, столь решительно отказав ей в помощи? И не придется ли ему в скором будущем испытать раскаяние куда более страшное, чем нелепый кошмарный сон?

Уже утром Алекс Джонс выяснил, что Линд, по-видимому, тоже не спалось сегодняшней ночью. В пять двадцать утра она прислала ему сообщение с текстом: «Позвоните, как пересечете границу. Желаю хорошей поездки!». Может, она и впрямь не держала на него обиды – особенно если учесть, в каком дружественном тоне происходила их переписка. По крайней мере, Линд больше не проклинала его за бессердечность и не обвиняла в том, что он сломал ей жизнь, и это было определенно хорошим знаком.

Когда Алекс Джонс узнал, что она вышла замуж, и не за кого-нибудь, а за наследника фармацевтической империи Закриссонов, его первой реакцией было возмущенное удивление. Сама мысль, что простая русская девчонка стала избранницей шведского миллионера, не укладывалась у него в голове. Но теперь – совсем другое дело, рассудил Алекс Джонс. Пусть будет замужем за кем угодно, хоть за принцем Монако, – он будет этому только рад, лишь бы не чувствовать себя виновником чьей-то трагедии.

Продолжая этот внутренний монолог за чисткой зубов, а потом за чашкой кофе, он говорил себе: «Никогда не знаешь, какой неожиданный сюжет может подкинуть тебе воображение. Представить себя в постели со своей бывшей студенткой, которая при этом пытается тебя убить, – это так нелепо, так странно, что почти смешно! Но придавать этому особого значения не стоит. Если так случилось, что мне до сих пор снятся эротические сны, – пусть. В конце концов, на месте Линд могла быть и Вита, и хорошенькая соседка с пятого этажа, и вообще кто угодно… Это ничего не значит».

Так утешал себя Алекс Джонс, садясь в автомобиль, но мысленно то и дело возвращался к событиям, привидевшимся ему во сне, что сразу сбивало его с правильного настроя. Окончательно он пришел в себя, только когда выехал из Воглина и с приличной скоростью двинулся в направлении федеральной трассы «Скандинавия», по которой ему предстояло добраться до границы.