Читать книгу Даже если я упаду - Эбигейл Джонсон - Страница 13

Дафна ни разу не глохнет, пока я еду по нашей длинной подъездной дорожке и сворачиваю на Бойер-роуд. Мне нравится, что все дороги в округе грунтовые, и это особенно приятно после небольшого дождя, когда земля плотная и красноватая. Они как будто становятся живыми. До других домов несколько миль, но землистый запах скота и навоза ударяет в нос задолго до того, как я вижу ранчо Макклинтоков. Одинокие коровы поднимают головы, когда я проезжаю мимо, и я с нежностью оглядываю мягкие коричневые тела, пока они не исчезают из виду. Я поворачиваю на запад, на Пекан-роуд, которая уводит меня дальше от города, и дорога становится менее четкой, с пучками дикой травы между давнишними следами шин. Джейсон был прав, когда говорил о том, как редко теперь ездят по этим проселкам.

Чужак может даже не заметить выцветшего указателя, который отмечает поворот на Хэкменс-роуд, но я узнаю его и во сне. Вскоре я поднимаюсь на холм над берегом пруда и удивляюсь тому, как лихорадочно бьется сердце. Хит не ждет меня у раскидистого виргинского дуба, и я убеждаю себя в том, что он и не собирался сюда приезжать. Кажется нелепым всерьез думать о том, что мы договаривались, хотя и туманно, о встрече, и уж тем более надеяться на то, что кто-то из нас придет. И все же я здесь и не могу сказать, что не испытываю некоторого разочарования от того, что меня никто не ждет.

Я останавливаюсь на вершине холма, опускаю руки на колени и, пока двигатель работает на холостом ходу, заставляю себя посмотреть в сторону дерева. Этот участок дороги даже названия больше не имеет. В нескольких милях позади остался ржавый столб, но, если на нем когда-либо и висел указатель, никто не помнит, что он обозначал. Это дорога вдоль пруда Хэкмена, а уж как пруд получил свое название – такая же большая загадка, как и безымянный проселок. На мили вокруг нет ни дома, ни строения. Зеленые травы по обочинам растут высоко, дико и так густо, что при сильном ветре колышутся морскими волнами, переливаясь золотисто-желтыми брызгами полевых цветов.

Солнце все еще высоко, и гладкая поверхность пруда сияет янтарным блеском. Выгоревший добела причал пустынен, но я знаю, как приятно пройтись босиком по шелковистым изношенным доскам. Именно в такие летние дни мы с Лорой и Джейсоном спешили сюда, спрыгивали с велосипедов, скидывали обувь – если вообще были обуты – и мчались наперегонки к мосткам. Какую бы фору ни давал нам Джейсон, он всегда выигрывал. Обычно ему хватало времени развернуться, чтобы торжествующе улыбнуться нам и сигануть в воду, окатывая нас брызгами с ног до головы.

Мы стали реже приходить сюда, когда Джейсону исполнилось шестнадцать и он получил водительские права, но каждое лето нет-нет да и выпадали такие деньки – изнурительно жаркие, с липкой испариной, – когда Джейсон хитро поглядывал на нас с Лорой, и мы без слов все понимали. Тогда мы ехали к пруду не на великах, а на машине, но все равно устраивали гонки, как малые дети, соревнуясь, кто первым доберется до воды. Мое сердце сжимается все сильнее, когда я смотрю на пустой причал и мысленно вижу, как мы втроем несемся к воде. Больно вспоминать, но я никогда не сотру это из памяти.

Нет ничего притворного в облегчении, которое я испытываю оттого, что нахожусь здесь одна. Это совсем не то одиночество, что гнетет меня в окружении других людей и даже моей семьи. Здесь я могу плакать, если захочу, или кричать, а то и все вместе. Я могу думать о своих мечтах – надеясь на то, что хоть малая толика все-таки сбудется, – и о том, что даже мама больше не поддерживает меня в моих стремлениях.

Я могу думать о брате и не стесняться своих чувств, горюя о том, что его нет со мной и что мы никогда уже не будем теми детьми, что прыгают, хохоча, с мостков в пруд Хэкмена. Будь я не одна, поговорить о Джейсоне мне бы все равно не удалось ни с кем, а уж тем более с Хитом.

В стороне от дороги стоит раскидистый дуб, о котором упоминал Хит. Узловатые, похожие на щупальца ветки торчат во все стороны, как будто и впрямь когда-то двигались, а теперь застыли. Даже с расстояния я вижу светлые пятна на фоне серой коры, имена и инициалы, вырезанные несколькими поколениями местных жителей, еще из тех времен, когда эта дорога была единственной в городе. Помню, как Марк Келлер, первый и единственный в моей жизни мальчишка, с которым я целовалась, увековечил наши инициалы на стволе дуба чуть выше сердца, кропотливо вырезанного Джейсоном вокруг инициалов своих и Эллисон – девушки, на которой он собирался жениться после колледжа, о чем открыто заявлял.

Джейсон уверял, что расстался с Эллисон после ареста, запретил пускать ее в зал суда и навещать его в тюрьме. Он сказал, что не хочет разрушать ее жизнь сильнее, чем уже сделал, но у меня это вызывало недоумение. Да, Кэл был и ее другом, но с Джейсоном их вроде как связывало родство душ. Если бы она любила его – пусть не так сильно, как любил ее он, – то была бы рядом, даже если это больно, даже если только для того, чтобы попрощаться. Но она так и не объявилась. Девушка, которая бывала у нас дома так часто, что отец даже смастерил ей персональный стул, исчезла практически в одночасье. Она не пришла в суд на обвинительный приговор, не пришла и к нам домой, чтобы разделить горе с мамой. Она не искала утешения у единственных людей, которые понимали, какую потерю ей пришлось пережить. Насколько я могу судить, от нее до сих пор ни слуху ни духу. Не знаю, сказал бы ей Джейсон, что заставило его… сделать то, что он сделал той ночью, но я твердо знаю, что она не дала ему шанса даже попытаться все объяснить.

Двигатель Дафны глохнет, прежде чем я осознаю, что поворачиваю ключ в замке зажигания. Теплый ветерок треплет высокую траву вдоль дороги и берега пруда. Я прикрываю глаза от солнца и придерживаю пряди волос, чтобы не лезли в лицо, пока ищу под ногами нужный мне острый камень. Еще несколько шагов – и я исчезаю под сенью дерева, где градусов на двадцать прохладнее, и меня вдруг пробивает озноб, потому что кровь леденеет в жилах. Кто-то уже опередил меня, отделив инициалы Эллисон от инициалов моего брата. Там, где раньше были выцарапаны первые буквы имени Джейсона, теперь зияет дыра глубиной с мой кулак, как будто кто-то долбил топором, стараясь, чтобы не осталось ни строчки. Ствол покорежен так, что не уцелели даже инициалы Эллисон. Мои пальцы тянутся к ране и ощупывают дупло, а я прикусываю щеку, еле сдерживая слезы, наворачивающиеся на глаза.