Читать книгу Легко умереть не дам… Записки поюзанного врача – 2 - Эдуард Рубинович Мустафин - Страница 4

Жизнь (или судьба) часто подает сигналы о предстоящем ущемлении геморроидальных узлов (в плохом смысле этого словосочетания), но мы их не слышим. Хотя если бы и услышали, то не менее часто это уже ничего не меняет и остается только широко улыбнуться, оскалив желтые от частого курения зубы, расстрельному взводу. Первый звонок блямкнул, когда я, молча никого не трогал и переводил занятную книжку про кризисный менеджмент в анестезиологии. За переводы взялся, когда понял, что делом надо заниматься, а не резвиться на интернет-просторах, иначе пара шагов осталась до мутации в народного блогера. Потому что блогер – существо, видимо, отчасти необходимое, раз природа допускает его существование, но в моей личной шкале социальной полезности оно располагается как раз позади (в хорошем смысле этого слова) заслуженных организаторов здравоохранения и народных целителей. Хотя следует заметить, что в плане медийной известности народные блогеры стоят как раз-таки спереди (в хорошем смысле этого слова) вышепоименованных персонажей. Итак, первый звонок… Лежал я в своей камере и переводил, периодически залезая в словарь, когда услышал тревожные шаги за дверью. Но не заволновался. Ветераны броуновского движения, знаете ли, путем проб и ошибок уже умеют отличать просто тревожные шаги от тревожных шагов, касающихся их лично. Затем стук и сразу открывание двери, не дожидаясь моего традиционного «Не заперто!»: – Романыч, привет! У тебя какая группа… – это педиатры. Значит фигня какая-то, раз корова дойная понадобилась.

– Привет, Бэла… Третья плюс. Или забыла? – а забывать-то ей не с чего, месяца три назад для поганца мелкого сдавал. – Знаешь же, что только педиатров на хрен с такими вопросами не посылаю. Бэла довольно улыбалась. Да, кстати, широкой общественности пора начать возмущаться. Почему это я не желаю кровь для больных сдавать? Поэтому отвечаю сразу – анаста… э-э-э… звиздело, чего бы мне не говорили клятва какого-то Гиппократа и социальная реклама донорства. Идите в жопу, граждане осуждающие. У меня в трудовом договоре эта обязанность не оговорена. И еще, о кровососах и кровосдаче – кто из осуждающих и сколько раз был на станции переливания крови? Вряд ли ответят точно, хотя я про себя точно тоже не отвечу. Где-то к тридцатому разу считать бросил. Но и после тридцатого примерно столько же. Один раз случилось литр за неделю сдать, но это вредно – потом с двух рюмок в говно окосел на дне рождения дочери. А там еще столько алкоголя оставалось… Поэтому больше сдавать не хочу и не буду, только детям и только если больше некому. И еще нюанс. Значительной части этих, хрен знает скольки, кровосдач не было. Потому что прямые переливания крови у нас запрещены приказом, вплоть до лишения всего, чего можно, включая выступающие части тела. Между прочим, из эпидемиологических соображений. Возражения, что до какого-нибудь сифилиса или гепатита терпиле (мой вклад в мировую филологию – дословный перевод слова «patient» с английского) еще дожить надо в расчет не принимаются. Хотя ничего лучше теплой крови с растворенными в ней продуктами свертывания и транспорта кислорода, а также метаболитами того что я съел, выпил и возлюбил ни природой, ни человеком не придумано. Несмотря на рекламные вопли журналистов времен перестройки и свидетелей времен Иеговы1. Кстати, запрещено это дело во всем мире. Но не кладут, а прямо-таки ложат на это запрещение только у нас. И не пишут. А того, что не написано – не было. И не хрен переживать. Ну а если отвлечься на сифилис – то припоминаю превентивное лечение, когда вся бригада на перфоративной язве у сифилитика в крови уделалась. Две недели сидеть не могли. Потому что все это превентивное лечение состояло всего в одном уколе. Только раствор был киселеобразной консистенции, что дарило незабываемые впечатления как при его введении, так и после оного. Второй звонок был по телефону. Пацаны знакомые желали проконсультироваться. Не желают эти врачи-вредители нашей местной профессуре звонить, хотя у нас этих докторов наук нонеча как вшей на бомжике. Ну а что, я проконсультировал, мне не жалко. Про переливание крови, именуемое мудреным словом «гемотрансфузия» (между прочим, красивое женское имя, нет?) в консультации тоже было… А вот само событие, звоночки о котором, как выяснилось, были, произошло не в пятницу, и не тринадцатого. А совсем наоборот. Чего бы на подходе к работе не порадовать товарищей близостью конца? В смысле конца трудового дня.

– Петрович, ты там манатки собирай. Я подхожу.

– А я тебя в операционной жду, – это радостно. Потому что все происходящее в операционной – оно теперь мое. И вопросительно-утверждающе – У тебя ведь третья положительная? Тебя ждут.

Ну да, ну да. Родина слышит, Родина знает, как ее сын в облаках пролетает. И даже группу крови помнит. Особенно ежели ее сын не просто раздолбай, а ценный биологический ресурс, во всяком случае, на ближайшие тридцать минут. Поскольку ждут, поднялся в операционную не в 15.30, а как пришел. Увиденная картина как-то не радовала. Акушеры теребят дряблую матку нездорово-багрового цвета, в сильно отечную бабоньку дышит железный зеленый аппарат, и капает жидкий прозрачный физраствор2.

– Э, Петрович, а что это она у тебя цветом на покойника перед выносом похожа? – несмотря на корчившего страшные морды и дергающего головой в сторону сестер наших меньших, то есть акушеров, Петровича, спрашивать я мог что угодно. Потому что а) пока еще являлся источником теплой крсной жидкости, содержащей факторы свертывания, б) разгребать это все с момента прихода мне и, при плохом раскладе, первым на допрос к уматному дядьке в темно-синем мундире с блестящими погонами идти тоже мне, в) и вообще, похоже начались взрослые игры. А насчет цвета я не соврал – она была не просто бледной, а бледно-восковой. – Да, и ты кроме воды3 что-то льешь?

– Пусть они кровотечение остановят сначала, – обосновал свою лечебную тактику Петрович.

– До остановки тоже еще дожить надо. Анализы какие?

– Лаборантки нет. Будет в семь.

– Двадцать первый век и высокие технологии… – ну как не прокомментировать нашу рутину?

– Начмед4 сказала, что лаборантки будут на месте. – Это меньшие братья по разуму голос подали от операционной раны.

– Тогда ты берешь анализы, – я ткнул пальцем в еще не сменившуюся Петровичевскую анестезистку. – А смена будет переливать кровь. Это я мудро решил покомандовать своим расстрелом. Типа Овод из романа прогрессивной английской писательницы Э. Л. Войнич. Петрович тем временем кратко обрисовывал ситуацию шепотом на ухо: – Там кровавая мазня ночью началась, пришла только утром, сердцебиение у плода отсутствовало, к обеду взяли на стол. Отслойка плаценты5 была прикрытая. Потом кровотечение пошло.

– А что матку сразу не вырубили, а ждали почти 2 часа?

– Первая беременность, детей нет. Надеялись сохранить.

Ну да, ну да. Любая попытка сделать из говна конфетку заканчивалась тем, что мы оставались без сладкого. А иногда еще и без органических удобрений.

– Плазму6 ставь, теперь я командую. —

Дальше, как можно меньше, гениальности и, как можно больше, стандартных действий. Организовать второй венозный доступ7у пациентки. Согнать свою сестру и акушерку (одну на забор крови из меня, другую на введение моей крови в тетеньку) и закатать рукав, предварительно поинтересовавшись: – А выпить и бабу дадут? Для улучшения реологических свойств донорской крови…

Вследствие активного забора шприцем, вена все-таки спалась через 400 миллилитров, несмотря на пережатие руки жгутом и периодические сжимающие движения кистью, как у заслуженного мастурбатора Российской Федерации. Но бабонька и после этого количества кровушки уже отчасти и местами несколько напоминала живого человека. Да и эти… Представители филогенетически более древней профессии операцию заканчивали. И анализ, взятый до переливания, подъехал. Красивый анализ. Совсем без продуктов свертывания. И почти без гемоглобина и тромбоцитов8.

Прооперированной даме было пора слезать с аппаратного дыхания, а слезать она не хотела. И это было плохо. Потому, что сжатый воздух в операционную не подведен и подсасывает его аппарат из окружающей атмосферы, через клапан безопасности. Но что он там сосет тоже выяснить невозможно – датчик кислорода полгода как сгорел (он и должен сгорать – у него принцип работы такой). А монитора вдыхаемо-выдыхаемой смеси просто никогда не было. У частников я без этих девайсов отказался работать и купили. Государственному же учреждению проще купить нового анестезиолога, который об их существовании не подозревает. Но сейчас изменить ситуацию было невозможно. Поэтому продолжаем искусственную вентиляцию, чем есть, неуклонно продвигаясь к закономерному исходу лечебного процесса.