Читать книгу Когда я стану молодым. Новый русский эпос - Эдуард Струков - Страница 12

Ноябрьский ветер развлекается со ставней «фонаря»,

которую плотники забыли закрыть на крыше цеха —

отшвыривает и жахает по раме со всей дури так,

что «вохровка» на проходной хватается за наган.

Степанову двадцать пять, дяде Толе – полтинник.

Дядя Толя был прорабом на стройке, повидал всякое,

не раз ходил под статьёй, жизнь знает не понаслышке.

Дядя Толя Олейников старше Степанова на жизнь.

Они сидят в кабинете и курят – вопрос серьёзный,

спор идёт долгий, из аргументов только злые матюки.

Степанов хоть и молод, но дяде Толе – начальник,

последнее слово за ним – вот это и злит Олейникова:

– Ты, Степанов, мечтаешь со всеми жить в ладу,

не хочешь кляузы писать, не желаешь скандалить,

только зря, пожалеешь – всем хорошим не будешь!

Ты парень неплохой, но протянешь на заводе недолго,

сожрут они тебя, схарчат в момент, а знаешь почему?

Потому что не любишь ты, Степанов, писать докладные!

А в инструкциях каждое слово записано кровью!

Когда бабахнет – виноватым окажешься именно ты!

Потому что побоялся написать начальству правду,

оно правды не любит, оно на тебя вину и повесит…

Дело плохо – строили завод наспех, к юбилею,

поэтому новые склады кислот и нефтепродуктов

сдали в эксплуатацию условно, с доработками,

про необходимость которых все сразу же позабыли.

Нет никому никакого дела, что всё дышит на ладан,

что бетон положили не тот, насосную не достроили —

но только напомнишь главному инженеру об этом,

тот кривит лицо, словно от зубной боли, прочь гонит.

Поэтому сидит Степанов в прокуренном кабинете,

думает, как поступить в такой непростой ситуации.

Тяжесть непомерного риска висит на плечах камнем,

он не спит которую ночь, пытаясь отыскать выход.

Надо бить в колокола, тормошить начальство —

Олейников, тот советует сразу писать в прокуратуру.

Степанов тихонько зондирует заводских особистов —

те в курсе, но сор выносить из избы тоже не хотят.

Пытается действовать через давнего знакомого,

капитана-пожарника Васю родом из Рыбинска —

тот сам в панике, начальники его тоже не слышат.

Они встречаются тайно, в безлюдной складской зоне —

не хочет Васин майор никак вмешиваться в ситуацию.

Степанов идёт за советом к высокому начальству,

которое елейным голосом напоминает ему о том,

что обещанная Степанову квартира может ускользнуть,

потому как надо уметь быть лояльным и благодарным.

О, как они убеждают его – втроём и даже впятером,

какие песни поют, какие сказки рассказывают!

Степанов ненавидит себя, он злится и нервничает,

прекрасно понимая – обманут, выкинут и забудут.

Грозный технический инспектор ЦК профсоюзов,

вечно толкающий пафосные речи на совещаниях,

нежно шепчет Степанову про спаянный коллектив,

про несвоевременность, про финансовые трудности.

А степановский кадр – простой азербайджанец Федя,

он же Фарид, у которого в общаге шестеро детишек,

жалуется на боли в голове, сплёвывает кровь на снег.

В насосной совсем нечем дышать от паров кислоты.

Ничего не спасает – ни пьянки, ни командировки.

Случайный попутчик в купе как-то говорит Степанову:

– Если речь идёт о жизни людей, какие сомнения?

Делай, что должен… А там уж как повезёт, зёма…

Как быть? Молчать? Кричать? Да будь, что будет!

Степанов вынимает чистый лист бумаги, печатает,

потом сам лично регистрирует докладную записку,

сам относит в канцелярию и прячет копию в сейф.

Непосредственный начальник Степанова Колядин,

заместитель директора, черноусый красавец-атлет,

утром смотрит на Степанова с лёгким презрением —

что ж ты, парень, оказался таким перестраховщиком?

Колядину хорошо фрондировать и шутки свои шутить,

говорят, что скоро он уйдёт на новое место работы,

в какую-то большую международную торговую фирму —

Колядин с гордостью показывает всем её проспекты.

Они втроём – Степанов, капитан Вася и дядя Толя —

отныне на родном заводе изгои, стукачи и предатели,

чужие среди своих, над ними хихикают, издеваются.

А насосы в складе кислот между тем дышат на ладан…

Через месяц случается авария, за ней – вторая.

За ликвидацию утечки героям наград не вручают.

Тем, кто нахаркался кровью, дают талоны на молоко.

Приезжает комиссия, начинается разбирательство.

И выходит так, что виноваты Степанов и дядя Толя,

посылавшие людей работать в аварийных условиях,

не сигнализировавшие своевременно руководству —

всё разворачивается так, как предрекал Олейников.

О, чудо! Докладная Степанова куда-то пропадает.

Спасает его зарегистрированная копия из сейфа,

которая снимает все многочисленные вопросы —

зато начальство лишается партбилетов и должностей.

Дядя Толя хвалит Степанова, вышагивает фертом,

страшно улыбаясь оскаленным золотым ртом.

Рассказывают, что зубы свои он потерял в КПЗ —

с таким неуживчивым характером не мудрено.

Главный инженер зовёт Степанова «крючкотвором»,

но при этом величает на «вы» и по имени-отчеству —

и отныне умудрённый суровой жизнью Степанов

пишет докладные и служебные по любому поводу.

Безотказного работягу Фарида вскоре увольняют—

в девяностом из Москвы придёт секретный приказ

избавиться от лиц кавказской национальности,

всех уволят в течение одного дня – так надо.

Степанов возмущается, но его как будто не слышат.

А когда тихо, по-волчьи, приходят лихие девяностые —

бурное, неповторимое, весёлое и страшное время,

то никто никого уже не станет учить, ни жалеть.