Читать книгу Ужас в ночи - Эдвард Бенсон, Эдвард Фредерик Бенсон, E.F. Benson - Страница 4

Лишь на самой подробной артиллерийской карте обнаружится деревушка Гавон в графстве Сатерленд, да и то удивительно, что кому‐то понадобилось нанести на карту какого угодно масштаба эту крошечную группку хижин без печей на унылом безлесном клочке земли между болотом и морем, не имеющую, казалось бы, ни малейшего значения ни для кого, кроме ее обитателей. Куда больший географический интерес для публики представляет река Гавон, на правом берегу которой ютится эта горстка сирых домов, поскольку там в изобилии водится лосось, в устье реки не ставят сетей, и вплоть до Гавон-Лох, в шести милях [6]от моря, коричневая вода стоит в глубоких заводях, благодаря чему, при спокойном течении и определенной сноровке, рыбака ждет верный успех. Во всяком случае в первые две недели прошлого сентября я ни разу не оставался без улова на этих восхитительных водах, и вплоть до пятнадцатого числа того месяца не было дня, чтобы кто‐нибудь из обитателей Гавон-Лоджа, где я остановился, не выловил ни рыбешки из знаменитой Пиктской заводи. Однако после пятнадцатого числа в этой заводи больше никогда не удили. Почему – описано дальше.

В этом месте стремнина протяженностью около сотни ярдов[7] сменяется резким поворотом вокруг каменистого берега, и вода с безумной силой обрушивается в заводь. И без того чрезвычайно глубокая в самом начале, заводь становится еще глубже к востоку, где быстрое течение несет темную воду обратно к выходу из заводи. Рыбачить можно лишь на западном берегу, так как на восточном над этим местом вырастает прямо из реки на высоту порядка шестидесяти футов черная базальтовая скала, порожденная, несомненно, неким геологическим изъяном. Почти отвесные склоны ведут к иззубренной вершине, столь удивительно тонкой, что примерно посередине она расколота трещиной, и футах в двадцати от острия скалу пронизывает своего рода бойница, сквозь которую льется дневной свет. Расположиться с удочкой на этой бритвенно-острой возвышенности никто не рискует, поэтому ловля ведется только с западного берега. Впрочем, при хорошем замахе можно забросить крючок почти до другого края заводи.

Именно на западном берегу лежат руины пиктского[8] замка, давшего название заводи, – из грубых, едва отесанных и ничем не скрепленных камней впечатляющего размера. Учитывая чрезвычайную древность, руины сохранились весьма хорошо. Камни уложены по кругу, внутренний диаметр которого составляет около двух десятков шагов. К главным воротам ведет лестница из крупных блоков высотой не менее фута, а напротив расположен более скромный задний выход, откуда крутой и довольно опасный спуск, требующий осторожности и энергичности, ведет на берег к устью заводи. В сплошной стене находится привратницкая, над которой еще сохранилась крыша. Внутри видны фундаменты трех комнат, а в центре имеется чрезвычайно глубокая дыра – вероятно, колодец. Наконец сразу за задним выходом, ведущим к реке, располагается небольшая, искусственно выровненная платформа порядка двадцати футов в длину, на которой, вероятно, когда‐то возвышалось некое строение, оставившее по себе лишь разбросанные каменные плиты и блоки.

Примерно в шести милях к юго-западу от Гавона находится город Брора, откуда в деревушку доставляют почту, а от него тропа ведет через болота к стремнине прямо над Пиктской заводью. Когда река мелеет, через нее можно перебраться посуху, прыгая с валуна на валун, выйти на крутую тропу к северу от базальтовой скалы и добраться до деревни. Однако для того, чтобы пройти этим путем, нужна ясная голова и стойкость к головокружениям. Другая, долгая дорога из Броры ведет кружным путем по болотам и проходит мимо ворот Гавон-Лоджа, где я остановился. По непонятной причине и заводь, и замок пиктов пользуются в округе дурной славой, и не раз после рыбалки мой помощник, хотя и отягощенный дневным уловом, вел меня длинной дорогой в обход замка, лишь бы не проходить там в сумерках. Когда Сэнди, крепкий желтобородый викинг двадцати пяти лет, впервые повел меня в обход, он объяснил свое решение тем, что земля вокруг замка «топкая», хотя наверняка сознавал в своей богобоязненности, что лжет. В другой раз он был более откровенен и сказал, что в Пиктской заводи после заката «неладно». Теперь я склонен с ним согласиться и думаю, что солгал он, потому что страх перед дьяволом пересилил богобоязненность.

Четырнадцатого сентября вечером я возвращался в компании своего хозяина Хью Грэма с прогулки в лесу. День выдался необыкновенно жаркий для этого времени года, и на холмах лежали мягкие пушистые облака. Сэнди, помощник, о котором я упоминал, шел позади с нашими пони, и я между делом рассказал о его странной нелюбви к Пиктской заводи по вечерам. Хью выслушал меня, слегка нахмурясь.

– Любопытно, – заметил он. – Я знаю, что по поводу этой заводи в народе ходят смутные суеверия, но еще в прошлом году Сэнди над ними смеялся. Помню, как спросил его, чем плохо это место, а он заявил, что не верит в глупые россказни. И однако же теперь, как вы говорите, сам избегает там бывать.

– Он несколько раз водил меня в обход, – подтвердил я.

Некоторое время Хью молча курил, бесшумно шагая по темному душистому вереску.

– Бедняга, – наконец проговорил он. – Не представляю, что с ним делать. В последнее время от него мало проку.

– Пьет?

– Да, но это лишь следствие. Беда привела его к бутылке и, боюсь, заведет еще дальше.

– Хуже бутылки может быть разве только дьявол, – заметил я.

– Именно к этому все и идет. Он часто туда ходит.

– Что, собственно, вы имеете в виду? – озадаченно спросил я.

– О, это любопытная история. Я, как вы знаете, немного интересуюсь фольклором и местными суевериями и, полагаю, наткнулся на чрезвычайно странную историю. Погодите немного.

Мы стояли в сгущающихся сумерках, дожидаясь, пока пони поднимутся вслед за нами на холм. Сэнди, рослый, сильный и гибкий, легко шагал рядом с ними по крутому берегу, словно за целый день ходьбы не только не устал, но и, напротив, лишь наполовину разбудил мощь, дремлющую в его конечностях.

– Вечером снова пойдешь к госпоже Макферсон? – спросил Хью.

– К ней, бедняжке, – откликнулся Сэнди. – Старая она и одинокая.

– Очень любезно с твоей стороны, Сэнди, – заметил Хью, и мы двинулись дальше.

– Так что же? – спросил я, когда пони вновь отстали.

– А то, что о ней поговаривают, будто она ведьма, – объяснил Хью. – Признаюсь, меня весьма интересует эта история. Спросите меня под присягой, верю ли я в ведьм, и я отвечу «нет». Но спросите меня, вновь под присягой, допускаю ли я веру в них, и я, вероятно, отвечу «да». А пятнадцатого числа этого месяца, то есть завтра, – канун Гавонова дня.

– И что, скажите на милость, это значит? Кто такой Гавон и что с ним неладно? – спросил я.

– Гавон – некое лицо, можно сказать, герой этой местности, насколько мне известно – не святой. А неладно с Сэнди. Рассказ долгий, но, если вам интересно, дорога впереди длинная.

Вот что я услышал этой длинной дорогой. Год назад Сэнди обручился с девушкой из Гавона, работавшей служанкой в Инвернессе. В минувшем марте он без предупреждения отправился с ней повидаться и по дороге к дому ее хозяйки неожиданно столкнулся лицом к лицу со своей нареченной, гулявшей в компании мужчины с чисто английским выговором и манерами джентльмена. Тот снял перед Сэнди шляпу и заявил, что рад знакомству, а его прогулка с Кэтрин не нуждается в объяснениях, так как Инвернесс славится городскими, хотя и довольно невинными, нравами, и потому прогулка девушки в сопровождении мужчины является здесь делом совершенно обычным. А поскольку Кэтрин была искренне рада встрече, Сэнди на время удовлетворился этим объяснением. Однако после возвращения в Гавон подозрения, словно плесень, разрастались в его уме, и месяц назад он, с муками и помарками, написал Кэтрин письмо, призывая ее немедленно вернуться и выйти за него замуж. Известно, что после этого она покинула Инвернесс и приехала поездом в Брору, свой багаж оставила возчику, а сама (одетая, несмотря на жару, в длинный плащ) отправилась пешком через болота по тропе, которая проходит над замком пиктов и пересекает стремнину. В Гавоне Кэтрин так и не появилась.

Тут в виду показались огни дома, размытые густым туманом, угрюмо стекавшим с вершин холмов.

– А конец этой истории, столь же фантастический, сколь правдивы перечисленные факты, я расскажу вам позже, – заключил Хью.

Решительное намерение лечь в постель вызревает, по моим наблюдениям, с таким же трудом, с каким по утрам – решительное намерение встать, и, хотя позади был долгий день, я обрадовался, когда Хью, проводив зевающих гостей по спальням и раздав им свечи, вернулся в курительную комнату бодрым шагом, свидетельствовавшим о том, что в его случае досадное намерение улечься еще не вызрело.

– Так что же насчет Сэнди? – напомнил я.

– Ах да, я и сам хотел продолжить, – откликнулся Хью. – Итак, Кэтрин вышла из Броры, но досюда не добралась. Это факт. Теперь остальное. Случалось ли вам видеть женщину, в одиночестве бродящую по болоту у залива? Помнится, однажды я вам на нее указал.

– Да, помню. Но это, конечно же, не Кэтрин – страшная старуха, всклокоченная, с усами, и все время глядит в землю, бормоча себе под нос.

– Да, это она. Не Кэтрин, разумеется! Та была прекрасна, как майское утро. А это госпожа Макферсон, признанная ведьма. И Сэнди каждый вечер ходит за милю, а то и дальше, чтобы с ней повидаться. Вы его видели – настоящий северный Адонис! Какое же мыслимое объяснение может быть тому, что каждый вечер после многотрудного дня он ходит на холмы повидаться со старой каргой?

– Трудно вообразить, – признался я.

– Трудно! Не то слово. – Хью встал с кресла, подошел к книжному шкафу, набитому старинными томами, и достал с верхней полки книгу в сафьяновом переплете. – «Суеверия Сатерлендшира». Откройте страницу сто двадцать восьмую и прочтите.

– «Судя по всему, этот дьявольский праздник приходится на пятнадцатое сентября, – начал я. – В эту ночь довлеют силы тьмы, помогая всякому, кто прибегает к ним за содействием, преодолеть хранительную защиту Божественного провидения. Особенное могущество, как следствие, приобретают ведьмы. В эту ночь всякая ведьма может приворотить молодого человека, явившегося к ней за советом насчет приворотного зелья, и во все последующие годы, будь он даже по закону обручен и женат, на эту ночь мужчина принадлежит ей, если только по внезапной милости Святого Духа не воззовет в этот миг к Господу. А также в эту ночь все ведьмы имеют силу посредством неких ужасающих заклинаний и неописуемых богохульств воскрешать из мертвых тех, кто совершил самоубийство».

– Читайте дальше вверху следующей страницы, – велел Хью. – Следующий абзац пропустите, он не имеет отношения к делу.

– «Есть в этом краю деревушка под названием Гавон, в окрестностях которой стоит скала над рекой близ руин замка пиктов, и говорят, будто ночью луна светит сквозь разлом в скале таким образом, что лучи ее падают на большой плоский камень у ворот, каковой, по мнению некоторых, является древним языческим алтарем. По деревенскому суеверию, недобрые злокозненные духи, которые в канун Гавонова дня властвуют над округой и находятся в зените своего могущества, могут быть в этот миг и на этом месте призваны на помощь и исполнят любое приказание в обмен на бессмертную душу призвавшего их». – Дочитав абзац, я захлопнул книгу. – И что же?

– При благоприятных обстоятельствах нетрудно сложить два и два, – ответил Хью.

– И каков итог?

– А вот каков. Сэнди, несомненно, общается с женщиной, которую в округе считают ведьмой и с которой ни один местный обитатель не пожелает встретиться после наступления ночи. Сэнди, бедняга, любой ценой хочет узнать, что сталось с Кэтрин. А следовательно, я полагаю более чем вероятным, что завтра у Пиктской заводи будет людно. Есть и еще одно любопытное наблюдение. Вчера я удил рыбу и обнаружил, что перед воротами замка, выходящими к реке, кто‐то поместил огромный плоский камень, который явно волокли вверх по склону – трава была примята.

– Думаете, старая ведьма попытается воскресить Кэтрин из мертвых – если та действительно мертва?

– Да, и я намереваюсь наблюдать это лично. Присоединяйтесь.

На следующий день мы с Хью взяли на рыбалку не Сэнди, а другого помощника, и пообедали на берегу рядом с пиктским замком, выловив там несколько рыбин. Как и сказал Хью, на платформу перед воротами замка, выходящими к реке, кто‐то поместил большую каменную плиту, положив ее на грубые опоры, которые теперь смотрелись естественной частью образовавшейся конструкции. Плита располагалась точно напротив узкого оконца в базальтовой скале на другой стороне заводи, так что луна, выйди она ночью, действительно светила бы прямо на камень. Словом, перед нами почти наверняка был алтарь для заклинаний.

Ниже платформы берег, как я упоминал, почти отвесно спускался к воде, которая из-за дождя обрушивалась в заводь огромным ревущим потоком и бурлила серыми пузырями. Несмотря на это, у основания скалы на противоположном берегу черная заводь оставалась неподвижной и гладкой, как зеркало. Семь грубо обтесанных ступеней над алтарем поднимались к воротам, в обе стороны от которых расходились круглые стены замка высотой около четырех футов. Внутри, напомню, находились остатки межкомнатных переборок, и в той, что ближе к реке, мы решили укрыться ночью. Оттуда, встреться Сэнди с ведьмой у алтаря, мы бы увидели и услышали все, что могло произойти, оставаясь незамеченными в тени стены. Наконец, дом находился всего в десяти минутах ходьбы отсюда по прямой, так что, выйдя без четверти полночь, мы могли вовремя достичь замка и войти через дальние от реки ворота, не выдав своего присутствия тем, кто мог поджидать момента, когда лунный свет упадет на алтарь через оконце в скале.

Настала очень тихая и безветренная ночь. Когда незадолго до полуночи мы бесшумно вышли из дома, горизонт на востоке был чист, а с запада наступала, близясь к зениту, огромная черная туча. На дальних ее краях время от времени вспыхивали молнии, и издалека доносился едва слышный дремотный рокот грома. Мне, однако, чудилось, что над нами собирается буря куда более страшная, готовая разразиться в любой момент: стояла невероятная духота и тяжесть, которую трудно было приписать столь отдаленной грозе.

Тем не менее восточный горизонт оставался совершенно прозрачным, до странности четко очерченные края западной тучи были расшиты звездами, а сизый свет на востоке свидетельствовал о скором восходе луны. И хотя в глубине души я подозревал, что наша экспедиция не принесет ничего, кроме зевоты, нервы были натянуты до предела, что я списывал на предгрозовую атмосферу.

Чтобы двигаться бесшумно, мы обулись в туфли на каучуковом ходу и на всем пути от дома до заводи не слышали ничего, кроме дальнего рокота грома и приглушенного шелеста наших шагов. Очень тихо и осторожно мы поднялись по ступеням к дальним от реки воротам, под прикрытием стены прокрались бочком ближе к заводи и выглянули наружу. Поначалу я ничего не видел, так черна была тень скалы на другом берегу, но постепенно стал различать мерцающие островки пены. Уже утром вода стояла высоко, однако теперь прибывающий поток был еще напористее. Он бурлил, наводя страх громким ревом. Лишь у основания скалы глубокая заводь оставалась черной и гладкой без единого пузырька. В темноте что‐то зашевелилось, и на фоне серой пены появилась голова, затем плечи и наконец целиком фигура женщины, поднимающейся по склону берега. За ней следовал силуэт мужчины. Они подошли к свежевоздвигнутому алтарю и встали бок о бок, темными пятнами на фоне бурлящей пены. Хью тоже их увидел и коснулся моей руки, чтобы привлечь внимание. Итак, пока что его предположения оправдывались: в крепком силуэте мужчины безошибочно угадывался Сэнди.

Внезапно тьму пронзило крошечное копье света. Оно становилось все толще и длиннее, пока берег перед нами не озарил широкий луч света, падавший из оконца в скале. Он едва заметно полз влево и наконец лег между двумя темными фигурами, залив причудливым синеватым мерцанием плоский камень перед ними. Тут рев реки неожиданно заглушили чудовищные вопли женщины. Она воздела руки, словно взывая к некой силе. Поначалу я не мог разобрать слов, но они повторялись и вскоре сложились в связные фразы. Окаменев, точно в дурном сне, я слушал, как женщина выкрикивает самые ужасные и неописуемые богохульства. Привести их здесь я не в силах. Достаточно сказать, что к сатане были обращены самые возвышенные и благоговейные слова, а Того, кто превосходит всех святостью, осыпали самыми гнусными и непередаваемыми проклятиями. Вопли смолкли так же внезапно, как начались, и на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом воды.

Затем жуткий голос вновь вознесся к небесам. Он кричал:

– Кэтрин Гордон, приказываю тебе именем моего и твоего повелителя: восстань с того места, где лежишь! Восстань, приказываю! Восстань!

Вновь наступила тишина. Внезапно Хью с шумом втянул воздух и дрожащим пальцем указал на неподвижную черную воду под скалой. Взглянув туда, я увидел, как у основания скалы под водой колеблется бледный свет, волнуемый течением потока. Поначалу он был совсем слабым и крошечным, однако, пока мы смотрели, свет поднимался все выше из глубины и распространялся все шире, так что уже вскоре поверхность воды светилась почти на квадратный ярд [9]. Затем она дрогнула, и в волнах возникла голова мертвенно-бледной девушки с длинными распущенными волосами. Глаза ее были закрыты, уголки рта опущены, словно во сне, и пена стояла кружевом у шеи. Все выше и выше поднималась светящаяся фигура над водой, пока не показалось все тело до талии. Голова девушки была опущена на грудь, руки стиснуты. Вставая из волн, она приближалась, медленно и неостановимо двигаясь против течения бурлящей реки, так что постепенно выплыла на середине заводи.

– Кэтрин!.. Боже, боже! – вскричал Сэнди искаженным от боли голосом, двумя скачками преодолел расстояние до воды и бросился в безумное бурление волн. На мгновение его руки взметнулись к небу, а затем он скрылся под водой.

При звуках святого имени дьявольское видение растворилось, и нас ослепила такая яркая вспышка, за которой последовал такой оглушительный гром, что я закрыл лицо руками. В небесах будто отворились шлюзы, и на наши головы хлынул не дождь, но столб воды, вынуждая нас сжаться в комок. Нечего было и надеяться спасти Сэнди; погружение в водоворот обезумевшей реки сулило мгновенную смерть, а даже если бы нашелся пловец, способный выжить в этих обстоятельствах, не оставалось ни малейшего шанса найти что‐нибудь в кромешной тьме. Да и будь спасение возможным, я в тот момент не владел собой настолько, чтобы погрузиться в воды, из которых восстало жуткое видение.

Внезапно я содрогнулся от ужаса: ведь где‐то поблизости в темноте находилась женщина, от чьих надрывных воплей еще несколько мгновений назад кровь стыла в жилах и пот стекал по лбу. Повернувшись к Хью, я вскричал:

– Я не могу здесь оставаться! Надо бежать, бежать немедленно! Где она?

– Вы не видели? – спросил тот.

– Нет. Что произошло?

– Молния ударила в алтарь в нескольких дюймах[10] от того места, где она стояла. Мы… мы должны разыскать ее.

Я спустился вслед за Хью по склону, трясясь, как паралитик, и шаря руками по земле в смертельном страхе обнаружить чье‐то тело. Луна скрылась за тучами, и ни лучика не освещало наши поиски. Спотыкаясь и шаря на ощупь, мы обследовали весь берег от расколотого алтаря до кромки воды, но ничего не нашли и наконец оставили попытки. По всей видимости, после удара молнии ведьма скатилась по склону и сгинула в глубинах вод, из которых призвала покойницу.

На следующий день никто не рыбачил. Из Броры приехали мужчины с сетями и выловили из воды под скалой два тела, лежавшие рядом, – Сэнди и мертвой девушки. Старуха же пропала без следа.

Должно быть, Кэтрин Гордон, получив письмо Сэнди, покинула Инвернесс в большом волнении. Вероятно, она решила пойти в Гавон коротким путем и пересечь реку по валунам над Пиктской заводью. Поскользнулась ли она и не сумела вырваться из ненасытных волн или бросилась в них сама, не в силах вынести предстоящей встречи, остается лишь гадать. Так или иначе, теперь Сэнди и Кэтрин покоятся рядом на холодном, открытом всем ветрам кладбище в Броре. Пути Господни поистине неисповедимы.