Читать книгу Теория государственного кредита - Егор Францевич Канкрин - Страница 2

28 мая/9 июня

Внезапная скоропостижная смерть одного из матросов от продолжавшейся несколько часов болезни заставила капитана причалить в Ревеле1, чтобы придать тело земле. Мы плыли мимо различных маяков, знаков и островов, самым примечательным из которых является остров Врангельсгольм. Здесь запрещено рубить деревья, поскольку остров, покрытый густым лесом, является отличным ориентиром для моряков дальнего плавания, указывая поворот на Ревель. Контур далекого Ревеля с выстроенной уже при мне башне Олауса выглядит вполне себе романтично. Сам город, однако, находится, к сожалению, в плачевном состоянии. Попытки навести здесь порядок, увы, не увенчались успехом.

Отсутствие судоходной реки, главного преимущества Санкт-Петербурга и Риги, тормозит развитие местной торговли. Этот недостаток со временем все больше дает о себе знать. Вся экономика Ревеля, таким образом, ограничивается торговлей с пригородами и содержанием администрации и порта.

Сегодня мы плывем уже в открытом море. Вместе с пустотой моря приходит и душевная пустота, так что я попытаюсь заполнить пустоты своими воспоминаниями, пока спокойствие моря мне это еще позволяет.

Я вновь вспоминаю императора Павла. Я не буду сейчас ничего говорить о его нраве, образовании и на самом деле добром сердце, о его причудах и его опрометчивости. То, что я скажу, скорее всего, вызовет возражения, и, тем не менее, это правда. Правление императора Павла было не просто благом для России, а жизненной необходимостью – временем возрождения, созидания и исправления ошибок. Не буду здесь подробно разбирать приоритеты политики России времен бесспорно Великой, но успевшей состариться Екатерины. Скажу лишь, что их нужно было менять. И тот, кто начал это делать, в итоге сам же и пострадал. Так мне об этом отозвалась одна высокопоставленная особа. Случившееся не должно было случиться, так, как оно случилось. Но это был, пожалуй, самый короткий путь. Каким бы грубым это ни казалось – оправдывать нынче вчерашнее злодеяние, результат действительно не заставил себя долго ждать. Народы, как и природа, увы, порой не могут без волнений и катаклизмов.

27 мая/8 июня 1840 г. императорский теплоход Ижора

Вчера, 43 года тому назад, я приехал в Санкт-Петербург никому не известным студентом. Тревожное положение моих родителей – отец ранее переехал в Россию, но особо не преуспел в делах в этой стране – отсутствие перспективы, неустроенность, в чем не было моей вины, стали причиной одолевших меня неизлечимых недугов, и лишь случай, удача и небывалое везение совершили переворот в моей судьбе. Милостью Императора Павла I мне была дарована высокая должность.

Вчера 26 мая 1840 г., я покинул Санкт-Петербург в высоком чине, не будучи особо богатым, но достаточно состоятельным, накопив свое состояние достойным трудом, в сопровождении моей дорогой верной супруги и двух юных дочерей, имея также двух еще более юных сыновей – один из них у меня курсант и служит на Кавказе, другого я отдал в пажеский корпус. Зачем я уехал из Санкт-Петербурга? Чтобы после восьми месяцев тяжелой болезни, мешавшей мне исполнять обязанности по должности, по приказу моего государя и благодетеля, поправить здоровье на минеральных водах за границей. Сейчас мне 66 лет.

Зачем я это пишу? Кому это интересно? Никому или, пожалуй, лишь немногим, но я все же делаю эти записи. Я, как никто другой, знаю наше безразличное время.

Когда я из чертогов мраморного дворца спустился в карете к английской набережной, ступил на палубу парохода и далее в Кронштадте пересел на крейсер Ижора, мне вдруг вспомнились те прежние времена, мое тогдашнее возмущение против проводимых в Кронштадте таможенных процедур, неприглядность пестрых платьев снующих по городу матросских жен в день Петра и Павла. Наполовину отстроенный Кронштадт, неказистые корпуса санкт-петербургской таможни, сшитые по прусскому образцу мундиры военных и покроенные по старинной моде платья гражданских – все производило на меня тогда неприятное впечатление. Я не просто попал в чужую страну с другой культурой и другими нарядами. Эта цивилизация, казалось, отставала лет на сорок в своем развитии. Я же прибыл из краев, существенно преобразованных войнами французской революции.

Особенно запомнился мне тогда один таможенник, черноволосый, с явными чертами азиатской расы, армянин, а, может, даже и цыган. Он был одет в униформу петербургского чиновника темно-зеленого цвета, соответствующего покроя – с простроченным воротником и лацканами, доходящими до локтей. Он производил удручающее впечатление.

Санкт-Петербург, нижняя по реке сторона которого и сейчас не в блестящем состоянии, тогда выглядел хуже, но многое в городе все же поражало красотой и величием. В самом центре красивые здания то высились целыми улицами, то одиноко стояли на пустырях. Таможня помещалась в выкупленных у частных лиц домах. Сейчас же таможня – это большой дворец с откупными палатами, который я распорядился построить.

В особенности не доставало тогда повсеместно чистоты и порядка. Никудышную по вполне естественным причинам мостовую не обрамляли тротуары, мосты были в большинстве своем деревянные, адмиралтейство было тогда еще окружено валом, фасады большинства зданий были запущены, и кое-где я даже видел на нижних этажах больших гостиниц оклеенные бумагой окна.

Как же все теперь изменилось! Император Александр не просто построил новые прекрасные здания, он добился безупречной чистоты и привил дух порядка и бережного отношения. Знал ли он, сколь много сделал он тем самым для Санкт-Петербурга! И эти начинания были продолжены с еще большим усердием.

Как же изменилась вся Россия! Это невероятно, сколь великое развитие получила здесь цивилизация, европеизация, материальная и духовная культура, наука и литература, воспитание и образ мышления, роскошь и сосредоточение капитала, прогрессивные государственные установления и усердие в управлении государственными делами. И развитие это становится с годами все стремительнее.

Мне вдруг вспомнилось, как в те дни запрет на фраки и цилиндры был однажды высмеян во множестве карикатур и как в последние годы правления Павла вдруг неожиданно появилась новая элегантная униформа и я впервые в жизни ее на себя примерил. Мелочь, конечно. Но и жизнь наша по сути своей тот же пустяк – не более.

Но был в те времена и другой – роскошный Петербург. Во время придворных увеселений высшие чиновники ездили в карете с шестью лошадьми, запряженными по-немецки, цугом, сверкающие ливреи, борзые и егеря при царском дворе… Сейчас они ездят в простых мундирах, в каретах с четырьмя или двумя лошадьми, запряженными по-русски.

Все высокопоставленные люди тогда узнавались по униформе или парадному мундиру, дома – по французскому платью, без шпаги, и по туфлям. Сегодня люди бегают в застиранных сюртуках и не стесняются выйти в свет в матросских брюках. Кто знает, что лучше? И то, и другое – лишь незначительная деталь, играющая роль при определенных обстоятельствах.

О плавании нашем сообщить особо нечего. Погода отменная, мы плыли сегодня вдоль берега и мимо нескольких небольших островов с маяками. Я понаслышке знаю, что до самого Кронштадта с моря открывается чудесный вид на левый берег – царская резиденция, деревенские дома… Но мы плывем, увы, слишком далеко от берега. Отсюда земля кажется плоской и далекой. Материк и скалистые острова, поросшие березой и сосной, своими очертаниями радуют глаз, но угрюмая растительность навевает печаль. Думается, где-то там, дальше, на крайнем севере, где исчезает даже редкая трава и растет лишь олений мох, на вечномерзлой земле природа полностью вымирает…

1

– современный Таллин