Читать книгу Поплавок, который утонул - Екатерина Балан - Страница 3

“Дай свою руку”, – скомандовала Вера, обращаясь к тому, с кем Марта планировала создавать семью.

Антон покорно протянул ей левую руку ладонью вверх. Вера взглянула на его хиромантические линии и отпрыгнула от Антона, словно ее ударил мощный электрический разряд.

“Ты, ты, – запиналась Вера, – как? Как ты вообще живёшь? Что ты делаешь на этой планете? Ты прожил все жизни, которые тебе отведены. Ты сейчас проживаешь лишнюю жизнь. Тебя не должно быть на этом свете совсем!”

Вся компания, которая это слышала, громко рассмеялась. В пятницу вечером с полным пива холодильником не очень-то хотелось думать о вечном.

“Считаю, это бонус”, – ответил Антон, высокомерно улыбнувшись своими пухлыми губами.

В пьяном мозге Марты что-то щёлкнуло. Ее будущий муж открылся с другой стороны.

“Интересно, – подумала она, сделав ещё один глоток пива, – каким будет совместная жизнь с человеком, который проживает лишнюю жизнь. Взаймы”.

“Как вы познакомились”? – спросила Вера Марту.

“На улице, – пожала плечами Марта и отпила глоток пива из бутылки. – Антон лежал на земле и был сильно пьян. У него была несчастная любовь”.

Марта подумала о том, что регулярный секс, в общем-то неплохой, литры алкоголя, стремление только к размеру XS, шумные пятницы, бестолковые прогулки, – все это мешало по-настоящему всмотреться в Антона, разглядеть, что же он за человек.

Некрасивые поступки будущего мужа легко забывались после определенной дозы пива или вина.

Решающим сигналом, после которого Марта окончательно убедилась, что Антон – это судьба, стали слова ее матери.

“Марта, неужели ты не нашла никого лучше, с твоей внешностью и с твоим образованием?” – растерянно и осторожно спросила мама.

Жизненный принцип “выслушай родителей и поступи наоборот” определил следующие тринадцать лет жизни Марты.

Спустя два года после того, как Марта и Антон стали парнем и девушкой, друзья провожали их в большой город. Марте предложили хорошо оплачиваемую работу в Москве. Антон согласился поехать с ней. Тогда она считала это за счастье.

Столица встретила грязными снежными разводами и лужами, крысами на улице в пять утра, пьяными и намеренно дорогими пабами, в которые ходить нужно было, если ты собирался стать успешным.

Через месяц Марта привыкла к толпе бесформенных серых людей в метро; к лицам, которые при тусклом освещении вагонов было не отличить; равнодушию и неврастении окружающих при попытке попросить о помощи; высокомерию и снобизму снова окружающих при попытке заявить о себе.

Все это Марта впитала в себя с коктейлями ночных клубов и салатами «Цезарь» на шумных корпоративных вечеринках.

Москва в 29 лет Марты не любила разговоров о политике и проявления чувств. Столица была истеричной Настасьей Филипповной, способной все деньги бросить в огонь развлечений, пафоса, превосходства. Здесь Марта всегда чувствовала себя князем Мышкиным. Среди жителей и гостей столицы это называлось “провинциализм”.

Следующие восемь лет жизни Марты прошли как в тумане. В мегаполисе редко удается остановиться и подумать о смысле жизни. Работа, ночные клубы, сон до вечера в выходные, снова работа, снова ночные клубы. Антон не сильно беспокоился о своем будущем: за него все решала Марта. Пока она переживала выволочки в кабинете своего начальника, ожидания его из командировки в приемной до двух часов ночи, звонки в четыре утра с просьбой срочно приехать в офис, Антон наслаждался жизнью. Он спал до обеда, варил себе кофе, не спеша шел в душ. Иногда гулял, выпивал с друзьями, играл в компьютерные игры, смотрел фильмы.

Марта была во власти столичной энергии: она делала карьеру.

Однажды вечером Марта пришла домой после очередного скандала в кабинете директора, принесла с собой две бутылки шампанского, выпила их в кухне съемной квартиры, не спеша, одну за другой, рассматривая трещину в стене напротив и молча выкуривая одну за одной дорогую “Карелиюслимзкотороютеперьмогусебепозволить”.

Затем она обратила внимание на Антона: “Мне кажется, тебе пора найти работу”. Сопроводила эту фразу пронзительным взглядом.

Антон вздохнул и отвёл глаза, затем покорно поцеловал ее в щеку своими пухлыми женскими губами: “Я постараюсь что-то придумать”.

Две недели спустя Марта, сидя на новом месте работы, написала Антону сообщение: “Я сделала сегодня тест на беременность, и он был положительный”.

“Значит, будет ребенок”, – получила Марта покорный ответ.

В ней все перевернулось.

“Боже, какой ребенок?!” – подумала она.

Уже две недели она бегает от метро к метро в поисках бесплатных, по акции, майонезов и кетчупов. Однажды ей пришлось занять денег у друга, потому что Антону внезапно захотелось салат “Оливье”. Работу он так и не нашел, а Марта после увольнения судорожно искала другую работу. И тут – ребенок.

Марта сидела на новом месте работы, на испытательном сроке, и не понимала, как дальше жить. Впервые в жизни она пожалела, что не послушала маму и вышла замуж за Антона.

Беременность Марты прошла незаметно, со скоростью поезда в метро, в это время она делала карьеру начальника отдела крупного банка. Их с Антоном свадьбу на ее шестом месяце беременности Марта практически не вспоминала. От нее остались лишь красивые фотографии, сделанные другом-дизайнером. Марта иногда разглядывала их, пытаясь вызвать эмоции, но на нее смотрели абсолютно чужие люди. Она не понимала их улыбок.

Антон нашел себе работу, чтобы Марта была спокойна. Однако обеспечивать этой работой ни ее, ни ребенка он не планировал.

Из роддома Марта сразу отправилась в офис, где постоянно ломался кондиционер, зато исправно работал кофейный автомат. Литры кофе и офисная рутина помогали заглушить новое чувство материнства.

Антон решил проблему с их сыном: он привел домой женщину-таджичку и представил ее няней.

Каждый вечер Марта возвращалась домой в состоянии, близком к смерти: она представляла, что эта женщина уже украла ее ребенка и продала на органы. Ноги становились тяжёлыми как мешок с песком, когда она видела, что в сумерках окна их квартиры оставались темными.

Через два месяца такой жизни Марта не выдержала: няня была уволена одним днём. Ее место заняла свекровь, которая не сильно считалась с Мартой в вопросах воспитания детей. Она считала неоспоримым свое педагогическое образование.

В их крохотной хрущевке с видом на детский парк, которую уже готовили к реновации, от смога безупречной педагогики становилось невыносимо душно.

Никогда не бывавшая по-настоящему замужем и не ставшая по-настоящему матерью, Марта однажды очнулась: она увидела себя в 8:30 утра в центре Москвы, среди тысячи безликих людей. Город в это время наполнял лишь один звук: дружный марш дорогой брендированной обуви, отбивающий такт о брусчатку, словно армия солдат шла на войну.

Каждому из этих тысяч безликих людей предстоял сегодня свой бой – за место под солнцем, за деньги, за признание. В этом сражении не было места любви, солнцу, детям, кофе из турки, вкусной домашней еде.

На войне как на войне: обед в дешёвом кафе, из пластиковой посуды и «по-быстрому» в кафешке за углом, растворимый кофе, сигарета на бегу и все – дальше в бой.

“Я не хочу больше так жить”, – сказала себе Марта.

“Я теперь абсолютно точно точно знаю, почему люди заболевают и умирают от рака”, – убеждала Марта подругу, пытаясь перекричать шум московской стройки.

Она стояла в центре огромного, раскаленного от июньского солнца и задыхающегося от строительной пыли мегаполиса, и пыталась в телефон докричаться до той, которая была ближе всех на свете, но в то же время очень далеко. Она кричала, что ее прежнюю жизнь прямо сейчас выкорчевывают московские перфораторы, а новую придется начинать строить, как только самолёт унесет ее всего за несколько часов от столицы, но в другой, пока ещё не известный мир.

“Знаешь, – изо всех сил кричала Марта в телефон (звуки московской стройки убивали любую попытку быть услышанным), – я наконец-то поняла. Люди просто консервируют свои желания, не дают им исполниться, а они там внутри бродят-бродят и превращаются в рак. И я тоже заболею, если не уеду, понимаешь?!”

“Ну да”, – ответила участливо подруга на другом конце провода.

Для Марты это “да” прозвучало как благословение.

Как только она вернулась домой, купила билеты на самолёт для жизни у моря.

Из дневника Марты

Все происходит однажды. Как в сказках. Раз – и тебе уже 40. Ты лежишь на поверхности моря в позе звезды, раскинув руки и ноги в стороны, и смотришь на небо. Слышишь крик чаек и гул туристов, который доносится с пляжа. Июнь. Очень жарко, так, что солнце тебя греет прямо в море. И тебе 40. И это очень странный возраст, который никак не понять. До старости ещё далеко, но и молодость прошла. Что-то уже точно не успеть в этой жизни. Что-то достигнуто, но хвастаться нечем. Ты застрял где-то между. Волны раскачивают тебя, болтаешься в море без особых целей и амбиций. Жизнь ещё продолжается, но она идёт как идёт. Бессмысленно ею управлять. Остаётся только послушно висеть на волнах и наблюдать. Словно поплавок.

Однажды ты замечаешь, что твой милый хрупкий мальчик, о свадьбе с которым ты так мечтала, превратился в борова. Он “завел” себе огромный живот. Его лицо разползлось от пьянства, глаза стали пустыми. Все, что ему теперь нужно, – бутылка вина вечером, кусок мяса и иногда секс. Антон настолько привык и перестал ценить мое присутствие, что просто не задумывается над словами, которые говорит и больно ранит.

История Нелюбви

“Какой красивый загар!” – услышала она голос за спиной. Обернулась: Мальчик, 16 – 17 лет. Нет, он не будет звать ее на кофе или что покрепче, можно поболтать.

“Мне просто повезло, такая кожа”, – ответила она заученными фразами для всех завидующих.

“А я вот день на солнце провел, и весь красный”, – расстроенно говорит он.

“Такая кожа”, – повторила она.

“Там, где я родился, нет моря, – отвечает мальчик, – я не привык”.

“Где ты родился?”

“В Банья Луке, это большой город в Боснии”.

“Да, знаю, – отозвалась она эхом, – там нет моря”.

“А вы откуда?” – спрашивает он.

“Я родилась в России”, – отвечает.

После этого мальчик начал петь песню на таком чистейшем яснейшем русском, от которого просто дрожь по телу:

“Белая армия, чёрный барон

Снова готовят нам царский трон,

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней”.

“Круто!” – оценила она, но подумала: “Неужели нельзя было выучить какую-то другую песню, более мирную и жизнерадостную?”

“Я неплохо плохо знаю русский, – говорит мой собеседник. – Кстати, в августе я еду в Россию”.

“Отдыхать?” – обрадовалась она.

“Нет, учиться”.

“На кого ты будешь учиться?”

“Я буду делать оружие”, – вдохновенно ответил мальчик.

“Зачем?”

“Оружие”, – повторил он, как бы смакуя это слово. А потом добавил: “Россия – самая красивая в мире страна”.

“Я не спорю, – ответила она, – но зачем в самой прекрасной стране делать оружие?! Я не люблю войну”.

Он посмотрел ей в глаза и на мгновение стал очень взрослым.

“Россия всегда сама по себе была. И Босния. Всегда мы с кем-то сражались за свою свободу. Мы многих ненавидим. Таковы мы, славяне-братья. Нам нужна война, чтобы бороться за свою свободу, мы всегда в ней”.

И он ушел, этот мальчик. В свою взрослую жизнь.

***

Невозможно забыть двух женщин: ту, которую любил и ту, которую предал. В жизни Марата были обе.

Когда-то рядом с ним была хрупкая брюнетка-интеллектуалка, с которой он провел четыре, возможно, самых счастивых года своей жизни. Этот период жизни Марата грубо зарубцевался на его сердце, но иногда, особенно в дождь, слегка ныл. Прошло уже 13 лет, но он всё ещё помнил запах той женщины. Она пахла мимозой и весенним дождем.

Ее ироничная улыбка с тонкой сигаретой между влажными губами; ее расширенные зрачки в тот момент, когда он входил в нее; сумасшедший секс на бетонном фонтане в два часа ночи в глухом районе города, пока все спят; ее голос, глубокий, нутряной, – все эти воспоминания полароидным снимком отпечатались в его мозге. Она была предана ему до конца.

Что, что заставляет мужчин предавать таких женщин?

“Огромные сиськи”, – ответил сам себе Марат, с обидой пнув попавшийся ему под ноги камень.

Он шел по центральной улице города, жизнь в котором для миллионов жителей бывшей Югославии была символом успеха и достатка.

Субботние сумерки приглушали уличные кафе, трамваи, деревья. Белград растворялся в смоге, который был привычным в это время года: в ноябре здесь жгли уголь и дрова, чтобы обогреть свои маленькие квартирки-муравейники.

Ради них жители этого города спали каждую ночь без постельного белья. Оно было слишком дорого и неуместно для жизни, в которой принято зарабатывать деньги на что-то, что действительно “важно” – машина или дорогое ТВ, или ужин в элитном ресторане. Нужно было быть значимым. Зачем для этого постельное белье? В нем не было потребности: на сон хватало нескольких часов, все остальное время, словно смог, этот сумасшедший город, съедала работа.

Марат огляделся растерянно по сторонам, потом поднял голову вверх.

“Есть ли в этом городе любовь?” – задал он вопрос в пустоту.

В небе с противными криками кружились вороны. Слегка накпапывал дождь.

Такое же небо Марат однажды видел в Копенгагене. Там он снимал квартиру с пожилыми женщинами из Болгарии. Они по-матерински кормили его домашними пирогами и супами. С состраданием слушали рассказы Марата о его несложившейся семейной жизни.

“Мы найдем тебе хорошую девушку”, – говорили они.

Марат серьезно смотрел на них и говорил: “Нет, спасибо, не надо. Я хочу, чтобы это само пришло”.

В Белград Марата вернул телефонный звонок. Жена приказала купить хлеб. Спина Марата скрючилась от ее голоса, и он сиротливо вздохнул.

Когда он встретил 13 лет назад в баре большегрудую блондинку, он был уверен, что это и есть та самая любовь. Именно эти груди затмили образ брюнетки-интеллектуалки, и Марат решился на Предательство.

Тогда его мало занимало, что думала и чувствовала та, которую он оставил. Марат активно и весело строил жизнь с большими грудями, обладательницу которых звали Эля. Он привел ее в дом, познакомил с сестрой, братом, матерью (отец его давно умер от рака), попросил любить и жаловать. Сестра попыталась объяснить Марату, что он совершает огромную ошибку в своей жизни, но тот был глух.

Марат довольно долго не замечал, как равнодушно смотрят на него глаза Эли, не видел ее презрительной усмешки, когда делился своими мечтами, не обращал внимания на то, что секс между ними случается лишь когда Марат приносит в дом деньги. Был слеп, когда она крала его зарплату из кармана и флиртовала с его приятелями.

В день, когда он прозрел и принял решение бежать обратно к брюнетке-интеллектуалке, Эля показала ему положительный тест на беременность.

Агонией Марата был телефонный звонок той, которую предал. Абонент был недоступен.

Заботы о первой дочери сделали семейную жизнь не такой невыносимой. Вместе с ребенком родилась и надежда, что всё ещё можно исправить, починить, склеить.

“Что, если Эля изменится, став матерью?”, – спрашивал Марат с отчаянной верой пустоту.

Срыгивания, смена подгузников, прикорм, “боже, только посмотрите, она пошла”, – все это стало неотъемлемой частью жизни Марата в перерывах между двумя работами.

Если бы не жена, которая и не пыталась измениться, он был бы счастлив. Но так приятно было жить ложью, что поведение Эли связано с усталостью от материнства, что она такая холодная, потому что выматывается к вечеру, что она такая рассчетливая, потому что заботится о ребенке.

Лишь однажды после рождения дочени Эля согласилась на секс с Маратом. Возможно, для того, чтобы потом утопить Марата в болоте своего презрения: “Это не секс. Ты давно не способен ни на что как мужчина”.

С рождением второй дочери Эля оставила материнство и ушла работать. Марат превратился в отца-одиночку при живой жене.

Пока он отчаянно склеивал, заштопывал, свою семейную жизнь, Эля хладнокровно ее разрушала.

После работы она приводила в дом каждый вечер нового мужчину и закрывалась с ним в комнате. Марат в соседней с двумя детьми превращался в это время в ничтожество.

“Это наши дети, Эля, разве нет? Как ты можешь так с ними поступать?” – пытался он вынырнуть из болота.

“Я как раз и делаю это потому, что это твои дети”, – снова топила его Эля.

“Ты когда-нибудь хоть немного меня любила?”

“Не было между нами никакой любви, мы просто делали детей”.

Марат осторожно открыл входную дверь квартиры, где жила иллюзия его семьи. Дверным звонком давно не пользовался, у входа его никто не встречал. Жена никогда бы не сделала ни одного лишнего движения ради него, а дочки всегда встречали его испуганными взглядами из своей комнаты: “Как себя вести сегодня вечером? Как сегодня мама поступит с папой?”

“Явился, – с презрением произнесла Эля, – где хлеб?”

Марат послушно протянул ей белый хлеб. Он был самым дешёвым и помогал ему выживать годами, ведь денег на себя у него не было с тех пор, как он женился.

Хорошая еда, новая одежда давно стали для него табу. Эля смотрела на Марата уничтожающим взглядом, он смотрел на ее груди. Они больше не вдохновляли его, скорее, душили. Кроме того, за тринадцать лет вполне посредственной жизни, они расползались и потеряли свою привлекательность.

Лишь однажды Марат сумел дозвониться до сестры брюнетки-интеллектуалки. Она яростно прошипела, плюясь в трубку телефона змеиным ядом, все проклятия мира и потребовала никогда не звонить ей больше и забыть навсегда о ее сестре.

“Где деньги?” – буднично и жёстко спросила Эля. Марат послушно протянул ей все, что заработал за сегодня.

“Могу я оставить себе несколько динар на сигареты?” – робко уточнил Марат у жены.

“Ты не заслуживаешь ни одного динара, – ответила Эля уничтожающим голосом – И твои сигареты смердят”.

Пухлыми пальцами она достала из пачки “Парламента” одну сигарету и закурила.

Эля тянула слова, когда говорила, выдавала их так, будто пыталась обслюнявить каждое из них. Ее голос был влажным, липким и густым словно болото.

“Давай купим очки и книги дочкам на эти деньги, – предложил Марат. – И ещё они очень давно не были у зубного”.

“Они не заслуживают ничего, так же, как и ты, просто потому, что ты их отец”, – выплюнула Эля давно заученную фразу в лицо Марату и ушла в комнату.

Подошло время ее любимого сериала.

Марат остался стоять посреди кухни. Его душу засосало болото, он стал маленьким и сутулым. Он ощущал себя несчастным уродцем в цирке, которого выводят на потеху публике. Все, что у него было в этой жизни сейчас, – перекошенные от смеха лица толпы, которая потешалась над тем, как он своими руками уничтожил собственную жизнь.

Следующим вечером Марат обнаружил себя на трассе. Он был пьян после шести бутылок пива и целого дня без еды, но ему предстояло по опасному участку трассы проехать до Белграда 25 километров на велосипеде, который выгодно купил для того, чтобы потом перепродать. Денег на автобус или такси у него привычно не было.

Он позвонил Эле и сказал, что ему предстоят опасные для жизни двадцать пять километров. Эля в это время была с любовником. Она включила громкую связь и они вместе смеющимися голосами пожелали Марату умереть.

Он снова вспомнил лёгкий, полный жизни, смех брюнетки-интеллектуалки и запах мимозы.

“Как же жестоко я плачу за предательство. Вот уже много лет я наблюдаю за непрекращающимися изменами своей жены, за тем, как она морально уничтожает меня и наших общих с ней детей, тем, что уже годами у меня нет денег. Все, что зарабатываю, отдаю ей как алименты. Может, и права она, может, и вправду мне лучше умереть прямо сейчас, здесь, на этой трассе? Во что я превратил свою жизнь? И кому она нужна?” – подумал Марат и сел за руль велосипеда.

Из дневника Марты

Сегодня приснился странный сон. Ко мне подошёл охотничий пёс. Он был голодный и худой. Пес был керамической пепельницей, но вдруг ожил. На его спине было огромное круглое пространство, заполненное окурками. Я очень хотела накормить этого беднягу, но у меня ничего не было с собой. Случайно опустила руку в карман и нащупала пакетик с собачьей едой. Он был наполовину пуст. Но хоть что-то. Было совсем неудивительно во сне обнаружить у себя собачий корм, учитывая, что собаки у меня никогда не было. Я высыпала все содержимое пакета псу. Тут случилось неожиданное. Собачья еда в пакете не собиралась заканчиваться совсем. Я высыпала ее прямо на каменный пол какого-то ресторана, корма становилось все больше и больше. Пес с благодарностью и удовольствием ел. Неподалеку стоял хмурый официант. Он наблюдал за всем без одобрения, но не мешал. Корм из пакета сыпался до тех пор, пока пёс не насытился. Когда я проснулась, поняла, что этот пёс был ты, Марат.

История Нелюбви

В воскресный солнечный день принято радоваться жизни. В кафе на набережной было шумно и людно. Нарядные взрослые с достоинством и наслаждением пили кофе. Из общей картины веселья выбивался лишь один мужчина. Его взгляд загнанного в угол волка и дерзкий бокал пива на столе в одиннадцать утра выдавали фатальные перемены в его жизни. Его речь, словно повар режет мясо тупым ножом, старательно вливалась в телефон, который он держал мертвой хваткой, как цепляющийся за буек будущий утопленник. Громкая связь, женский веснушчатый голос на другом конце жизни, как вызов окружающим: “Смотрите, я не один”.

“Ладно, просто скажи мне, он хотя бы умеет шутить?”

“Да, он шутит лучше тебя”.

“Серьезно?”

“Ну, понимаешь, – обьяснил скрывающий равнодушие за лёгкостью женский голос из телефона, – его шутки нравятся всем, твои были слишком специфичные: только ты их понимал”.

“Ясно. Что говоришь? Идёшь гулять? Да, сегодня солнце, хорошо, отличной тебе прогулки! Когда…?”

Может ли быть что-то равнодушнее коротких гудков в тот момент, когда ты к ним не готов?