Читать книгу Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен - Страница 10

Ингрид спустилась к молитве, предварительно сняв со своей двери табличку, предупреждающую, чтобы никто не стучался к ней. Пока хор из студентов и преподавателей пел, она стояла, молитвенно сложив руки.

За последней трапезой она узнала, что девочки во время сборов не просто отдыхают дома, а отправляются на работы в лекарни, монастыри и малые деревенские школы – для дворянок это было обязательной частью воспитания. Ингрид сказала, что Георг Меркурий никуда её не собирался направлять, возможно, из-за маленького сына.

Пятничный день прошёл как нельзя прекрасно. Все предметы были ей знакомы, а преподаватель живописи хвалил её за работу – по крайней мере, хоть что-то она могла и умела делать. Нумерология, алхимия и языки стали теми предметами, на которые Ингрид бежала вприпрыжку. Трисмегист Николас очень быстро стал одним из любимых её преподавателей, впрочем, она со всеми нашла общий язык. Радость – именно так можно охарактеризовать её впечатление от учения в Ликее.

Наступил и неведанный урок для неё – фехтование. Ещё ни разу ей не приходилось держать в руках настоящее холодное оружие. Тренер по фехтованию делил класс на малые группы, девочки упражнялись на рапирах или шпагах, а мальчики – с более тяжёлым оружием. Ингвар Ульрих был из массивных, рыжих и бородатых, в нём Ингрид сразу увидела северное крестьянское происхождение. Несмотря на возраст, а выглядел он лет на шестьдесят, ветеран был крепок и хорош собой. Он носил меховой жилет на запах, подхваченный широким поясом с большой медной бляхой, голые его руки были сплошь покрыты конопушками и располосаны шрамами.

– Хм, – задумчиво он глянул на Ингрид с огоньком в глазах, – хм. Пойдём, выберем тебе оружие.

В отличие от многих других преподавателей, он сразу ей сказал «ты». За этим крылась не высокомерность, а простота и прямолинейность опытного мечника. Они вошли в оружейную комнату. У одной стены хранилось секиры и алебарды, а на другой в ножнах на специальных крюках лежали мечи и рапиры. В этой комнате на Ингрид напало благоговейное забвение. Она начисто забыла общее негласное правило, смело отправившись выбирать именно меч. Девочка почувствовала, как застыло время, подобно тому, как это происходило под временным куполом над готовой едой. Среди всего оружия, висевшего на стене, внимание Ингрид приковал меч, который – на её неискушённый взгляд – занимал среднее положение между мечом и саблей: он был не прямой, но чуть изогнут, на конце удлинённого эфеса не было яблока, ножны из полированного чёрного дерева, а не из кожи или металла. В общем, не смотря на увеличенную длину – а он был длиннее остальных – меч выглядел намного изящнее своих собратьев. И он единственный висел не вертикально, а горизонтально.

– Этот, – уверенно указала Ингрид именно на него.

– Хм, – снова вздохнул ветеран, – это тоже должно было когда-нибудь произойти.

Он снял ей меч и, держа его горизонтально за два конца, с поклоном протянул Ингрид. С каким-то неземным чутьём Ингрид ответила таким же поклоном и взяла меч в руки над головой. Вернувшись из оружейной в зал, где девочки отрабатывали упражнения, Ингрид ощутила возвращение времени. Тут только до неё дошло, что она взяла не шпагу или рапиру, а меч, который предназначался для юношей. Она с тревогой повернулась к Ингвару Ульриху, спросив его:

– А я точно могу взять этот меч?

– Разве он разонравился?

– Нет, конечно, но вдруг это не моё?

– Не ты выбирала себе оружие.

Она чуть посмелела и тогда спросила:

– И с кем мне тогда тренироваться? С девочками или мальчиками?

– По мечу и учитель.

Они отправились из зала фехтования на улицу через запасный выход, прошли через осенний сад и под аркой. Оказавшись во втором саду, Ингрид заметила, что его эстетика отличается от предыдущего. Низенькие деревья и кусты, гладкие камни на песчаных площадках, малые водоёмы с красными карпами и мостки, перекинутые через воду, цветы у самой глади. Ингвар Ульрих бесшумно шагал впереди, за ним, громко шурша мелкой галькой, семенила по дорожке Ингрид и прижимала к груди меч в чёрных ножнах.

Они вышли к низкому домику в восточном стиле, который стоял за облетающими чайными деревьями и вишнями. У порога дома Ингрид увидела невысокого человека с длинной метёлкой в руках, которой он смахивал листья с дорожек. Он сильно отличался от Ингвара Ульриха: низкий, в простой небелёной, но очень чистой одежде, загорелый, седой, с монголоидным лицом и старчески добрым прищуром глаз, – он внушал не устрашающее уважение, как ветеран-мечник, а совершенно иное чувство. Ингрид смотрела на него и гадала, как ему не холодно: если огненноволосый тренер активно двигался, был в меховом жилете и пылал жаром, то седовласый горел ровным светом и ничуть не мёрз в одной хлопковой рубахе в середине октябрьского дня.

Ингвар Ульрих остановился перед ним руки по швам и отвесил поклон почти под прямым углом. Человек поклонился ему в приветствие.

– Рейто-сама, я привёл вам ученика, – ветеран сделал шаг в сторону, открыв перед взором хозяина садика Ингрид. Девочка смотрела на него, хлопая глазами, но догадалась сделать такой же поклон. Меч она по-прежнему прижимала к груди.

– Есури так, то мы начинём, – Рейто-сама странно произносил слова.

Он осмотрел пришелицу, но на его бесстрастном лице невозможно было ничего прочитать.

Ингрид хоть и была слишком молода, но она особым чутьём переняла правила поведения в саду и общения с новым её учителем. Она молчала, правда, это давалось ей с трудом, и неспешно отправилась вместе с Рейто-сама в помещение для тренировок.

Рейто-сама перед входом в дом снял деревянные сандалии, похожие на табуреточки. Дом сильно отличался от всех остальных строений Розы Ветров: те были из камня или дерева, то этот домик – казалось – склеили из бумаги. Песочного цвета листы крепились на деревянные рамы, а те в свою очередь – к массивным опорным столбам, на которых лежала тяжёлая черепичная крыша.

Девочка уже привыкла всюду снимать обувь, поэтому левой рукой быстро стянула с себя уличные полуботинки. У домика был очень высокий порог, на который можно было залезть, только закинув колено. Ингрид поднялась вверх и оправила юбку с плащом. Дверь внутрь была раскрыта, вернее – отодвинута в сторону как дверь купе. Рейто-сама шагнул внутрь, за ним проследовала Ингрид. Когда они достигли внутренней комнаты, он опустился на колени, отодвинул дверь, встал, перешёл через порог и, повернувшись лицом к стойке с мечом в конце зала, снова опустился на колени сделал низкий поклон. Она внимательно следила за учителем и повторяла за ним все действия.

В зале снова было много поклонов, сначала перед учителем, потом перед оружием… Ингрид потребовалось очень много терпения, она неусыпно следила за всем церемониалом, пытаясь уловить логику каждого действа, но она постоянно ускользала от неё. Так началось первое занятие по искусству меча. Ингрид, взяв в руки меч, ощутила себя совсем иначе, чем на всех предыдущих «оранжевых» занятиях. Именно меч был её продолжением. Для её руки он был тяжёлым, и она быстро устала его держать, однако продолжала делать это, хотя ей и приходилось стискивать челюсть, унимая дрожащую руку.

Рейто-сама во время занятия был бесконечно сдержан и немногословен. Да, искусство меча сильно отличалось от хореографии. Несмотря на то, что и там, и там движения требовали немалых усилий от неё, но здесь она чувствовала своё тело свободным, в ней проснулось что-то вроде грации и пластики. Всего на тренировку ушло порядка сорока минут, но этого ей хватило по самые уши. Прощальная церемония, такая же долгая, как и вступительная, добила Ингрид: от усталости и боли она уже едва держалась на ногах.

Рейто-сама скромно улыбнулся, вокруг его потрясающих глаз появились лучистые морщинки.

– Теперь буду всегда ждать вас на урок, Камнина-тян, человек земли, – он поклонился.

– Спасибо за урок, – ответила с поклоном Ингрид перед уходом на обед, с облегчением вздохнув после напряжения. Она почувствовала, что сегодня обрела что-то важное. И это что-то важное Ингрид боялась потерять.

За обедом она, как обычно, сидела за одним столом вместе с Хельгой, Артемидой, Улавом, Эдвардом и, разумеется, Нафаном.

– Ингрид, мы не видели тебя на тренировке, неужели Ульрих не нашёл для тебя рапиры? – спросила Хельга.

– Я взяла меч,  – наворачивая салат, сказал Ингрид.

– Но в зале мечников тебя тоже не было! – возразил Эдвард.

– Девочки не должны тренироваться с мечом, это опасно! Ваше оружие – рапира, шпага, в конце концов, – Нафана чуть захлестнуло возмущение.

– Ну, я взяла не обычный меч. Я вообще забыла об этом правиле в оружейной комнате. Для меня время как будто замерло, когда я увидела мечи, – призналась Ингрид, и её глаза блестнули.

– И что, куда тебя Ульрих отвёл, если тебя не было ни у нас, ни у мальчиков? – развесила уши Хельга.

– Ингвар Ульрих отвёл меня к Рейто-сама.

– Он всё-таки существует! – поперхнулся Нафан. – Ингрид, с твоим появлением я и сам всё больше узнаю нового об этом месте.

– Значит, это не легенда, – сказал Эдвард с очень серьёзным лицом. – Я всё время думал, что Рейто-сама – это выдуманное лицо.

– Нет, что вы, он самый настоящий, невысокий, очень тихий и сдержанный, вежливый и… и… и добрый, – закончила Ингрид. – Он провёл со мной первую тренировку. А что за легенда?

– Существует легенда, что тот, кто выбирает чёрный меч, того будет тренировать старый монах, – заговорила Артемида. – Но дело в том, что Рейто-сама так редко выходит из своего сада, так мало людей его видит, что многие вообще сомневаются в его существовании.

– Можете не сомневаться, я его лично видела. И слышала. И даже трогала, – подытожила Ингрид. – Значит, я случайно выбрала этот самый чёрный меч?

– Ну, случайно – не случайно, – поспешил заверить её Нафан. – Вообще такие случайности редко бывают. Например, сколько раз я заходил в оружейную комнату, а его ни разу не видел.

– Может, его убирали? – предположила Ингрид.

– Исключено, – отрезал Эдвард. – Я знаю, что все тренировочные мечи хранятся в одном месте, в оружейной комнате. Мечи и шпаги всегда лежат там, чтобы их не искать по всему дворцу, за их хранение отвечает сам Ульрих.

– Я видела меч у Рейто-сама.

– Это личное оружие. У всех совершеннолетних мужчин есть своё личное оружие, которое всегда с хозяином, – ответил Эдвард.

– Ну не знаю, может, он был на ремонте, например?

– Тоже невозможно, – продолжил Эдвард, – им уже лет двадцать никто не пользовался, там нечему ломаться.

– Тогда я не знаю, как так вышло, что я сразу его нашла, – уже с лёгкой обидой в голосе ответила Ингрид.

– Дух меча, – раздался голос Улава.

В нависшей над их столом тишине все обернули головы к нему. Даже Артемида, которую было сложно чем-то удивить.

– Дух меча, – снова сказал Улав. – Он открывает глаза или закрывает их, чтобы спрятать своё оружие.

– Да, меч имеет свой дух, это точно, – Нафан откинулся на стуле. – Мой отец говорит мне, что его меч не признаёт никакую руку, кроме хозяйской.

– В каком смысле признаёт руку? – уточнила Ингрид.

– Меч слушает своего хозяина, – сказала Артемида. – У общих мечей один общий дух на всех, поэтому ими может сражаться каждый, а личное оружие будет служить только своему хозяину.

– А что будет, если личный меч возьмёт кто-то посторонний?

– По-разному бывает, – сказала Хельга. – Меч может ощущаться намного тяжелее в чужой руке, чем в руке хозяина, или блокировать мастерство мечника, чужак становится неуклюжим, может и себя покалечить. А иногда они даже ломаются. Очень плохой признак, если меч начинает рассыпаться в чьих-то руках. Значит, что он предпочитает погибнуть, чем служить такому горе-хозяину. И поверь, ни один меч не будет служить, если им хотят убивать.

– Убивать? А зачем тогда тренировки?

– Меч – это больше, чем просто оружие, – сказал Эдвард. – Это дух воина. А дух надо тренировать. Если кто-нибудь нападёт на тебя, как я смогу тебя защитить без тренировок?

Ингрид чуть не поперхнулась, ей впервые сказали «защитить тебя». Слова зазвонили в голове так же, как и слова Деметроса Аркелая о друзьях. Даже лицо девочки замерло. Повисшая тишина позволила закончить обед, все разошлись на обиход.

На обиходе Сольвей спросила Ингрид, куда та едет на время сборов, пока они резали брокколи (Ингрид была в полном восторге от этой капусты, которую впервые увидела только в Междумирье).

– Меня будет опекать здесь Георг Меркурий.

– О, даже так. Я хотела тебя пригласить к нам, наверняка Хельга тоже хотела бы увидеть тебя у себя в гостях.

– Ну… – протянула чуть растерянно Ингрид, – если честно, это очень неожиданное предложение. Хотя мне очень приятно!

– Смотри, хоть мы и северяне, я поеду в монастырь на юге, это не так далеко от дома Георга Меркурия. Я бы и домой поехала, но это далеко, тем более, что всё равно и папа, и братья на службе будут. И с мамой толком не увижусь.

Желание проводить время с новыми друзьями было очень велико, но эту неделю она уже задумала быть на земле, чтобы больше времени уделить своей семье. Ингрид начала колебаться.

После ужина Ингрид по отработанной схеме ушла на землю, оставив записку, чтобы ей никто не мешал заниматься в своей комнате; Хельга, Артемида и Нафан и виду не подавали, будто им известно, куда исчезает Ингрид. Они даже поддержали слух, что Ингрид много занимается, чтобы наверстать упущенное, в то время как она сама, испытывая головную боль, соединялась со своей копией, переживала воспоминания дня и через несколько часов возвращалась в Междумирье без сил. В этот вечер всё прошло весьма спокойно, потому что в этот день их класс отправлялся на поездку за город, а Ингрид (конечно, не она сама, а её копия), не блиставшая спортивными талантами, оставалась за кострового. Нарубить щепы, поддержать огонь и заварить в котелке быстрорастворимой лапши, пока остальные принимали участие во всяких эстафетах, было ей в удовольствие. Стычек с одноклассниками не было, если не считать, что кто-то её облил водой из бутылки, пока она собирала розжиг.

Чем больше Ингрид рассказывала про землю в Междумирье, и тем меньше её новым одноклассникам хотелось там побывать. Эдвард осудительно качал головой и комментировал с рассуждением, Нафан сочувственно вздыхал, и его чёлка крупной прядью падала на глаза. Улав просто молчал, но на переносице появлялась складка недовольства, Хельга держалась за голову, приговаривая «какой кошмар!», Артемида больше выражала негодование глазами. А вот жизнь в Междумирье Ингрид напротив всё больше казалась опьяняюще-чудесной. И учёба, и окружение, и дворец – всё было прекрасным.

Ингрид часто думала, что её одноклассникам с земли потребовалось бы буквально несколько часов, чтобы разнести красивые мебель декор на щепки, написать на стенках что-то похабное и разбросать повсюду бутылки, банки и жирные пакты от сухариков. Здесь, в Междумирье, всё убранство и сады были не только открыто доверены ученикам в пользование, так всё сохранялось и преумножалось в чистоте. Не то воспитание и практика общего обихода делали своё дело, не то врождённое чувство прекрасного, но так или иначе в воздухе ощущалась благоговейность в отношениях между людьми. Собственно, это и была основная разница между землёй и Междумирьем. Нельзя сказать, что ученики Ликеи были лишены детства с присущей ему ветреностью, но здесь почему-то выход бурной энергии не влёк за собой разрушений всего вокруг. Не было ничего удивительного, что за эти несколько дней ей тотально расхотелось возвращаться на землю.

В субботу в школе на земле по расписанию стояла химия, после пятничного выезда половина класса слегла с соплями и больным горлом. А в Междумирье это был короткий день, состоявший из «зелёных» и «оранжевых» предметов. На музыке Ингрид занималась с Демисом Ураномонопатисом флейтой, потом выводила буквы на каллиграфии, а из «оранжевого» цикла прошли тренировки по плаванию и верховой езде. Последнего предмета Ингрид ожидала особо, поскольку ни разу не ездила верхом. Улав подошёл к ней сразу после плавания и, кашлянув, сказал:

– Хельга… Хельга сказала мне, чтобы я сразу пошёл с тобой в конюшни, тебе надо выбрать лошадь.

– Давай сходим.

– Меня пускают здесь в конюшни… там нельзя кричать и… махать руками. Надо, в общем, вести себя спокойно, чтобы не испугать животных… Выберем тебе спокойную покладистую лошадь, – Улав, казалось, с трудом подбирал слова, будто бы пытался вспомнить плохо выученный текст.

Они оказались в конюшне, лошади мирно фыркали, некоторые жевали свой дневной паёк. Пока они шли по коридору внутри, из денников выглядывали заинтересованные морды, запах нового человека привлёкал их внимание. Улав остановился возле одной дверки, на которой было написано «Ванилька», и оттуда тотчас высунулась кремовая морда с карими глазами. В присутствии лошадей Улав расслабился и стал вести себя естественней.

– Это Ванилька, спокойная и добрая кобыла… Ей много лет уже, ветеран, считай… И она хорошо знакомится с новыми.

Лошадь уткнулась мордой в плечо Улава, он погладил её по щеке, достал кусочек яблока из набедренной сумки и протянул его Ингрид. Она неуверенно взяла дольку и чуть машинально не съела, хорошо, что Улав сразу остановил её, сказав:

– Положи на открытую ладонь.

Ингрид поместила кусочек яблока на центре ладони, Улав продолжил:

– Теперь протяни его Ванильке.

Ингрид протянула ладонь ко рту лошади, Ванилька повернула уши в её сторону и, хлопая мягкими губами, захватила дольку. Девочка подняла ладонь и погладила лошадь по губе, потом чуть выше – у самой переносицы. Потом лошадь снова уткнулась Улаву в плечо.

– Ты нравишься этой лошади? – спросила Ингрид улыбаясь. – Кажется, она спрашивает тебя, можно ли мне доверять.

Улав чуть сдвинул брови.

– Здесь много лошадей наших земель. У нас все с детства учатся ухаживать за лошадьми. Ванилька вообще с наших конюшен.

Лошадь тем временем ласкалась о его плечо. Он вновь напрягся, будто что-то вспоминал, лицо его просияло.

– Сейчас я покажу, как её надо вывести. Стой тут.

Улав открыл дверцу денника и зашёл к лошади, она довольно пристукнула копытом. Улав позвал за собой в денник Ингрид и показал ей на шкафчик:

– В каждом деннике есть такой, там хранятся личные вещи лошади, нам нужно вот это, – он снял с гвоздя странную конструкцию из кожаных ремешочков и металлических колец. – Это узда.

Он повозился на месте, надевая узду на лошадь, потом вывел её из денника и повёл на выход из конюшни. Ингрид шла рядом с Улавом – кажется, Ванилька даже немного приревновала. Конечно, именно рядом с лошадью Улав преобразился, он чувствовал себя свободно и уверенно, ведя её под уздцы, в нём возобладала кавалерийская грация.

– Лошадь любит, когда её гладят, а угощать можно только после упражнений. Поэтому это, – он потряс набедренной сумкой с яблоками, – на конец урока.

При словом «гладить» Улав приложился ладонью по шее лошди так, что Ингрид решила, будто он прихлопнул слепня. Сконфуженно она спросила:

– А ей не больно?

– Нет, для неё это как поглаживание. Если ты будешь гладить её с той же силой, что и котёнка, Ванилька решит, что ты боишься её…

Улав продолжал знакомить Ингрид с Ванилькой в леваде, когда к ним пришли Хельга и Артемида. Обойдя лошадь на большом расстоянии, они приблизились к паре.

– Улав, ты хотя бы рассказал Ингрид, что и в каком порядке ты надел на лошадь? – Хельга обратилась к кузену, который молчаливо крепил седло, пока Ингрид смотрела по сторонам.

Тишина была ей ответом. Улав только замедлил свои действия.

– Ты в своём духе, – продолжила Хельга. – Если тебе не сказать, что у тебя кивер горит, ты и не заметишь.

Улав по-прежнему смотрел на седло. Хельга вздохнула и стала конкретней:

– Дорогой кузен, перед тобой стоит человек, который лошадей только на картинках видел. Для Ингрид нет разницы между крупом лошади и её холкой, она не отличит ногавку от стремени. Улав, Улав!

Ингрид поняла лишь то, что Улав здесь с ней только по наущению Хельги, и ему тяжело представить себе человека, который не знаком с лошадью с грудничкового возраста. Мальчик продолжал молча стоять.

– Улав, – ещё раз обратилась Хельга, – Ингрид убьётся на лошади на первом же занятии. Если ты не сейчас не начнёшь ей по-человечески объяснять, с какой стороны подойти к коню, я посажу её с тобой в одно седло!

– НЕТ! – вскрикнули Ингрид и Улав в один голос.

Тем временем прозвучал удар колокола, к конюшне за своими лошадьми потянулся их класс.

Более неуклюжего наездника, чем Ингрид, было тяжело представить. Преподаватель – очень похожий на Улава зрелый неразговорчивый мужчина с белыми и длинными как грива волосами по имени Хоног – был вынужден оставить весь класс на самостоятельные упражнения, чтобы заняться новенькой.

Ванилька размеренно жевала пучок сена, ни сном, ни духом не реагируя на тщетные попытки Ингрид вскарабкаться в седло. «Какое счастье, – думала Ингрид, – что меня никто не видит из моей школы…» Руки не желали тянуть за собой вверх всё оставшееся её тело, мышцы ныли ещё с предыдущих нагрузок, не смотря на то, что Хельга лично дала Ингрид какой-то спортивный бальзам для растирок, отлично унимавший боль.

Терпение тренера лопнуло, он подставил ей табуретку и собственноручно посадил негнущуюся Ингрид в седло. Пожалуй, верховая езда далась ей даже хуже хореографии. Даже самая терпеливая и смирная Ванилька оказалась для неё резкой, а из-за зажатых мышц Ингрид постоянно норовила соскользнуть то влево, то вправо на каждый шаг лошади. Команды тренера, доносившиеся откуда-то снизу, она почти не слышала и переспрашивала по десять раз. А Хоног не понимал, что Ингрид не знает термины от слова совсем, отчего его терпение почти лопалось. Оставшегося получаса на упражнения верховой ездой ей хватило, чтобы окончательно одубеть. Это было завершающим звеном в поиске недоразвитых мышц: они были найдены все и все очень болели. В конце занятия Хоног Шестиногий вытащил её из седла (точнее Ингрид просто соскользнула вбок не меняя позы и Хоног её поймал), вытер со лба пот, тяжело выдохнул и сказал:

– Термы, массаж и валерьянка, – отвернувшись в сторону, он добавил: – Я впервые посадил дерево. Посадил дерево на лошадь.

Ингрид еле передвигала ноги, опираясь на Улава с одной стороны и Хельгу с другой. Ноги норовили занять позу всадника, их сводило от усталости, и болела спина. На взгляд всех остальных, у Ингрид единственной отлично натренированной мышцей был язык, но даже он сейчас невольно обмяк, девочка только тихо постанывала. С другой стороны, это было очень смешно, ведь Ингрид совсем не боялась вызывать всеобщий хохот над собой, учитывая, что почти весь класс видел её жалкие потуги начинающего кавалериста.

После занятия верховой ездой ученики торопились разъехаться по домам.

Ингрид собрала свой скромный саквояж и спустилась вниз. Там уже собрались почти все, Хельга стояла рядом с Сольвей, с ними ещё было несколько незнакомых старших девушек.

– Наши братья уже уехали, жаль, что ты пропустила их отъезд, – сказала Хельга, добавив: – Вот познакомься, это Сага, моя старшая сестра, Агда – сестра Улава, они вместе учатся в Академии в доме Стратигов, Рогнеда и Инга – сестры Эдварда, Рогнеда тоже из дома Стратигов, а Инга – из дома Геометров.

Хельга говорила быстро, Ингрид даже не успела толком запомнить, кого как зовут. Но Сага, Агда, Рогнеда и Инга быстро переключились на неё.

– Здравствуй, Ингрид!

– О, так это ты человек с земли?

– Да, наконец-то нас с тобой познакомили!

– Как тебе у нас?

– Как ты сюда попала, расскажи, это бывает так редко!

Хельга приструнила старших сестёр и кузин:

– Что вы так налетели?

– Прости, Хельга, мы наконец имеем возможность пообщаться с Ингрид, до этого только слухами довольствовались. Пока вы учитесь, и мы учимся, пока вы на обиходе, и мы на обиходе, на время трапез почти не видимся, а в личное время бедняжка сидит у себя в комнате и читает! И вот теперь можем познакомиться! – девушка в фетровом колпаке с длинной белой косой высказалась за всех.

– Ингрид, ты к кому поедешь на время сборов? – спросила вторая беловолосая девушка, кажется, Агда.

– Меня опекает господин Георг Меркурий… – начала Ингрид.

– Ой, как жаль, мы так надеялись, что ты поедешь с нами! Мы все вместе отправляемся в княжество семьи Лагуна, специально так решили, чтобы поближе познакомиться с тобой и всё рассказать про наш мир! Мы как раз будем там в практиковаться в лекарствоведении.

Ингрид почувствовала холодок между лопаток, Деметрос Аркелай был прав: сохранять тайну, что у неё переходящий статус, было бы очень, очень сложно. А если это умножить на девичью болтливость и любовь вдаваться в художественные подробности, то у секрета почти не было шансов. С другой стороны, была проблема – как сейчас отвертеться и объяснить, почему именно в самую малодетную семью её отправили под опеку?

– Да, мы бы каждый день ездили верхом, танцевали, музицировали, – Сага начала рекламную кампанию, дав подсказку Ингрид.

– Только не это, – Ингрид дёрнулась назад. – Мне господин Хоног вообще прописал лечение.

– Ты не любишь верховую езду? – спросила девушка по имени Агда.

Хельга вмешалась очень кстати:

– Дорогие мои, Ингрид здесь первую неделю, сегодня чуть не упала с лошади, ей необходимо отдохнуть. Разве у неё это получится в нашем доме с вашим интересом? Даже во время своей работы мы не дадим ей отдыха.

Все старшие синхронно выдохнули. К счастью, среди людей мелькнула голова Георга Меркурия и Ингрид, поспешно распрощавшись, засеменила в его сторону.

– Она весьма милая!

– Немного странная.

– Она же с земли.

– Это не страшно, – отдалённо раздавались голоса за её спиной. Ингрид протиснулась сквозь толпящихся девушек и подошла к нему, вместе они пошли к маленькому двухместному экипажу с крытым верхом, где на козлах сидел кучер – простоватый паренёк в армяке и картузе, сильно надвинутым на нос.

– Мы поедем через таверну «Рыба и оливки» с остановкой в оном, а там я вас отпущу, – сказал кучеру Георг Меркурий, добавив: – хочу вторую часть пути проделать верхом.

Кучер кивнул, обошёл экипаж, пока господин Триаскеле помогал Ингрид погрузиться, потом ловко вспрыгнул на козлы и они плавно тронулись с места. Пара лошадок неспешно цокала копытами по брусчатке, Ингрид из окна помахала рукой знакомым, экипаж миновал Дворец и покинул его через широкие Главные ворота. Впереди их ожидала долгая дорога. Повисла неприятная молчаливая пауза, какие всегда напрягали девочку. Ей казалось, что если её не нарушить, должно произойти что-то страшное. Ингрид сидела, зажавшись в угол экипажа, возле неё сидел её опекун, но она чувствовала себя очень неловко. Она поставила на сиденье свой саквояж, чтобы случайно не соприкоснуться с Георгом Меркурием, поскольку впервые она оказалась наедине с мужчиной, который не приходился ей родственником, в узком пространстве на долгое время. Георг Меркурий в свою очередь почувствовал это напряжение и тоже постарался отсесть как можно дальше.

Девочка усиленно смотрела в окно, за которым неторопливо плыли осенние пейзажи. Багровый лес на кромке горизонта; не золотое, а уже бледно-коричневое поле; не такое пронзительное, как летом, небо, уже немного уставшее, укрытое облаками, будто готовилось ко сну. Девочка сначала пыталась замкнуться на каких-нибудь своих мыслях, но присутствие человека, который мог ответить на многие волновавшие её вопросы, смещало акценты.

– А сколько нам ехать? – спросила она, чтобы развеять тишину, которая давила на её уши минут пятнадцать.

– Ещё часа три, думаю. Но не больше четырёх, – ответил Георг Меркурий.

– Мы едем на юг? – спросила она просто, чтоб поддержать разговор.

– Скорее на юго-запад, – сказал он ей в ответ, продолжая смотреть в окно со своей стороны.

Обычно Георг Меркурий это расстояние преодолевал налегке верхом и гораздо быстрее, но ради Ингрид он нанял экипаж, зная, что этот путь верхом воспитанница не выдержит.

Ингрид украдкой рассмотрела Георга. Он выглядел лет на 30 и был очень обаятельным. В его внешности читалось, что в юности он был не очень-то симпатичным, а расцвёл гораздо позже. Неизвестно почему, но Ингрид была в этом уверена. Девочка ещё раз завязала разговор:

– Господин Георг Меркурий, а как мне переместиться на землю? – спросила она хотя об этом они уже разговаривали.

– Мы приедем в таверну «Рыба и оливки», где отпустим кучера, этот молодой человек живёт здесь в полисе. Пообедаем, я возьму лошадь, и мы улучим момент, когда нас никто не увидит, чтобы вы переместились на землю. Я один покину трактир и отправлюсь к себе домой.

– «Рыба и оливки», таверна… От этого слова пахнет прошлым веком, – задумчиво сказала Ингрид. – А можно открыть верх коляски?

– Нас может услышать кучер, – сказал Георг Меркурий.

– Вроде, я всё поняла, мы приезжаем и на смене лошадей я исчезаю.

– Кучер не должен увидеть, что я выезжаю один, поэтому мы должны дождаться, когда он отобедает и покинет зал. Трактир находится недалеко от полиса, но по сути стоит на берегу реки в редком саду среди олив. И нам нужна дверь для телепортации. Единственный вариант, это где-то на конюшне найти её. Хорошо, что все готовятся к празднику, поэтому сейчас там мало народу. Рыбаки с промысла все вернулись вчера.

– Я поняла, – сказала Ингрид. – А что за праздник?

– Праздник закрытия сезона земледелия, – ответил опекун. – Год делится на два сезона: земледельный начинается в апреле, когда люди выходят на поля, и длится до середины октября. Когда весь урожай собран и землю оставляют отдыхать, тогда начинается время зимы. Открытия обоих сезонов и их преполовения – четыре сезонных праздника в году. Для торжества выбирается конец октября, в этот раз как раз 19 октября все отправляются в лагерь, а праздник начинается в день возвращения, 26. После этого начинается переход на зиму.

– О, на земле мы тоже утепляемся в это время, мама с бабушкой заклеивают окна, ставят щиты за батареи, чтоб не дуло от стен, замазывают щели, если они разошлись за лето.

– А где вы живёте в России?

– В Санкт-Петербурге.

– Прекрасно. А на какой улице, далеко от центра?

– От центра-то недалеко, но… – Ингрид кашлянула, вспомнив свой район, – в общем, у нас весьма интересное место. Улица Ломаная, если это вообще хоть о чём-то говорит. Рядом с Цветочной.

– Ни о чём не говорит. Наверное, она ломаной формы, если такое название?

– Да не особо, и покривей видали. Это почти промзона, хотя недалеко Лиговский проспект и Московский.

– Лиговка… Московский… а что там ещё есть?

– Там есть какой-то монастырь, весьма потрёпанный, с кладбищем. Вот кладбище там да-а, – протянула Ингрид, будто только это в её районе и вызывало восхищение.

– А в какой школе на земле вы учитесь? – спросил Георг.

– На улице Коли Томчака, это не так далеко от нашего дома, но пешком идти прилично, – отвечала Ингрид, весьма расслабившись, как старому знакомому. – Ничего особенного, уроки, звонки, домашние задания. А ещё я учусь там в художественной школе, это мне надо ездить в центр.

Георг Меркурий тяжело вздохнул и вновь посмотрел в окно, где слабо светило солнце, ветер гнал облака над широкими равнинами. Где-то вдалеке лежала деревня с белыми домами, там же паслись на лугу коровы.

– Георг Меркурий, – внезапно обратилась к нему Ингрид. – А как узнать свой магический талант?

– Талант? Его видно сразу.

– Разве ж? – Ингрид выдохнула с сомнением. – Мне сказали одноклассники, что в Ликее и дальше могут учиться только маги, но я точно не маг. В моей жизни ничего волшебного не происходит, я обычней некуда. В школе на земле меня даже ни в одну компанию не принимают, у меня в классе и друзей-то нет, только так… Я крупная неудачница, если я забуду тетрадь с выполненным домашним заданием, то именно у меня обязательно потребуют тетрадь на проверку, на контрольной работе мне всегда достаётся вариант, который я знаю хуже, из любой передряги я всегда выхожу виноватой. Рядом со мной нет никакой силы, которая меня могла бы защитить.

– А магия, на ваш взгляд, заключается в особой удачливости или силе защиты? – Георг стал нащупывать путь ответа на её вопрос.

– Разве маг не может себя защитить волшебным образом? Почему люди, которых я знаю как весьма гадких и подлых или идиотов, вечно выходят из воды сухими? – Ингрид заговорила о наболевшем.

– Ингрид, такая потрясающая неудачливость как раз говорит об обратном. Знаете ли вы, что то, что называется фортуной, есть слуга отнюдь не светлых сил? Если, например, какому-нибудь преступнику везёт, и у него получается удачно скрываться с места преступления, удачно избегать суда или наказания, или вовсе сваливать на другого, то явно эта помощь приходит с тёмной стороны.

– Если честно, я всегда думала именно так, как вы сказали, но если я начинала жаловаться, мне всегда все говорили, что во всех своих бедах виновата только я сама, – Ингрид помрачнела, тёмные круги под глазами стали ещё отчётливее.

– Подобная неудачливость требует серьёзного самоконтроля, вы можете наблюдать свои мысли, чувства?

– Ну… Знаете, мне часто кажется, что у меня мысли раздваиваются.

– Как именно, можете это описать?

– Ну это когда ты думаешь, а потом начинаешь думать КАК ты думаешь, а потом начинаешь думать, какие из этих мыслей в голове оказались случайным пролётом, а какие – нет. Выходит, что какие-то мысли как бы фон, а другие – рисунок на фоне. Ну как-то так, – попыталась объяснить она наименее коряво. И добавила: – и вообще постоянно как только я думаю «скорее всего из двух вариантов будет так», как что-то внутри меня говорит «ха-ха, не угадала, будет не так», и случается по слову тихого внутреннего голоса.

– О, а вы не пробовали поступать по тихому внутреннему голосу?

– Пробовала.

– И как результат?

– Всегда хороший, но выбор попробуй объяснить! Если я проваливаю что-то, то выхожу виноватой, а если нет, то мне все говорят: «Тебе просто повезло»! А про степень своей везучести я уже рассказала.

– Хм, интересно как, – задумчиво промолвил Георг.

– Что же такого интересного? – задумчивость Георга Меркурия заинтриговала Ингрид, и она специально задала этот вопрос – как бы невзначай – чтобы хоть как-то продолжить разговор о её возможных талантах.

– А какие у вас отношения со стихиями? Огонь, вода, ветер, земля?

– Хм, – подавила саркастичный смешок Ингрид. – Огонь – я до семи лет до дрожи боялась зажигать спички. Плавать научилась позже всех, хотя сейчас плаваю хорошо, особенно под водой. Ветер не люблю, в Петербурге, знаете ли, очень ветрено. Сейчас вот вернусь на землю, почти сразу подхвачу какую-нибудь простуду. Вот, руки у меня уже ледяные (Ингрид протянула свои озябшие пальцы Георгу Меркурию). А земля… От песка сразу же болит кожа. Грядки полоть… (тут Ингрид передёрнуло). У меня только кактусы растут, потому что их поливать раз в месяц можно.

– Лёд? Молния?

– Молния? Ха-ха, мне было достаточно одного удара током в детстве. Лёд… а сама как лёд. В школе зимой холодно, так я даже писать не могу, руки коченеют, да я просто вырубаюсь и всё. Вот в летнюю жару мне хорошо.

– Совсем не любите зиму?

– Нет, зима мне как раз-таки очень нравится. Она белая и красивая. И снег обожаю. И мороженое люблю, особенно сахарные трубочки, в такой синей упаковке с блестючкой… А, извините, отвлеклась. И на лыжах обожаю кататься. У вас тут есть лыжный спорт? – Ингрид посмотрела на него совсем по-детски.

Георг Меркурий открыто улыбнулся, глядя на неё. У Ингрид даже мурашки пробежали по спине от такого взгляда и волосы на голове зашевелились. Она ещё больше отодвинулась от него.

– Есть лыжи, зимой все обязательно катаются, особенно северяне.

– О, кстати, теперь Ваша очередь рассказывать! Я поняла, что юг похож на Грецию, а север – на Скандинавию. Ещё я знаю, что на севере земля разделена на 24 княжества по числу рунического алфавита. А на юге есть деление?

– Да, вроде, Вы всё и рассказали, – пожал плечами Георг, – на юге тоже есть деление на княжества, только фамилии другие.

– А в Ликею могут попасть не маги?

– Ликею и Академию обязаны закончить все отпрыски дворянских семей и все, у кого есть магический талант. Что касается остальных – это как выйдет. Это ведь большая ответственность. Обучение в Ликее и Академии – не институт, как на земле, а государственная служба. Каждый преподаватель является советником Её Величества, глава каждого княжеского рода отвечает лично перед Великой Княгиней за свою землю и является верховным судьёй на территории своего княжества. В Академии три рода служб: геометры, стратиги и философы. Геометры занимаются по большому счёту государственным обеспечением. Торговые связи, ведение хозяйства, строительство, казначейство – это всё геометры, на них держится экономика, и если какой-то регион голодает, то это они должны отрегулировать содержание. Стратиги – военное сословие. Наследник любого княжеского рода обязан пойти именно на военную службу. Защита своих земель, и не только от внешней опасности, военное обучение и в том числе судейство – это на них. А философы – это духовное сословие. Я бы сказал даже, что не только духовное: самые сильные маги и целители учатся именно там.

Ингрид сидела как оглушённая, однозначно, половине сказанного она просто не вняла.

– О, так тут у вас и королева есть! Было бы здорово её увидеть. А король есть?

Георг посмотрел на Ингрид удивлёнными серыми глазами, выждал паузу и ответил на вопрос:

– Короля нет. Ну да, короля нет.

– Королева, наверное, молодая и ещё не замужем? – сказала она первое, что пришло в голову.

– Будем считать, что так, – поднял брови Георг Меркурий. – Мы называем её архонтиссой или Великой Княгиней.

В это время они проезжали мимо большого храма, что был виден издалека. Ингрид чуть не вывалилась из окошка, пытаясь разглядеть высокие купола, увенчанные сияющими крестами.

– Церковь?!

– Да. А что не так?

– А, не, всё так. Несколько удивилась просто. Я не думала, что здесь они есть.

– Разве вы не видели храм на озере?

– Нет. А он там есть? Я ведь ещё не везде была. В свободное время я ухожу на землю и стараюсь по незнакомым местам не ходить в одиночку, потому что… – Ингрид слегка зарделась, – потому что легко могу потеряться. На конюшнях была, на крытом озере была, на стрельбищах, в оранжерее, даже в закрытом саду у Рейто-сама.

– Однако! Как же вы попали к Рейто-сама?! – теперь удивлялся Георг Меркурий.

– На фехтовании тренер… э-э-э… Ингар…

– Ингвар Ульрих?

– Он самый, пошёл со мной в арсенал, чтобы подобрать мне оружие, и я выбрала меч в чёрных лаковых ножнах. Я забыла, что девочки фехтуют с лёгким оружием, и обнаглела настолько, что взяла меч. Но я честно взяла его просто потому, что он меня притянул. Когда я вспомнила, что взяла себе меч не по рангу, было поздно, меня уже привели к Рейто-сама.

– Признаться честно, я его ни разу не встречал. Хотя слухов о нём много.

– А как Рейто-сама оказался вообще в Междумирье? Он явно с земли!

– Верно подметили, у нас здесь нет монголоидов. Кроме Рейто-сама, разумеется.

– Он ведь, наверное, японец? Или китаец. Нет, точно японец, – Ингрид сейчас думала вслух. – Нам в школе на земле показывали слайды японской и китайской культуры, и я запомнила, что в Китае всё яркое и напыщенное, а в Японии наоборот, всё сдержанное и мало цветов сочетается. У Рейто-сама всё очень сдержанное. И всё же, как он здесь оказался?

– Ингрид, как Вы думаете, сколько ему лет?

– Я его только один раз и видела. До сих пор всё болит. Не знаю, может, ему шестьдесят? Может, семьдесят?

– Ему больше ста лет.

– Ста?

– Есть догадки, как Рейто-сама мог попасть в Междумирье?

– Портал случайно открылся в Японии?