Читать книгу Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен - Страница 5

Согласно намеченному плану Ингрид провела дома едва ли больше часа. За это время она, наконец, поужинала, поговорила с мамой, потом заняла очередь в ванную и начала делать письменное домашнее задание. Так или иначе Ингрид сравнивала свой день от точки раздвоения. Время, проведённое в Междумирье, было лучшим не только за сутки, но и вообще за всю её небольшую жизнь, а вот то, что досталось копии, – оказалось плачевным и незавидным. Девочке даже стало её жаль. Ингрид понимала, что не сможет оставаться там на весь день, и ей придётся возвращаться сюда, на землю, очень часто. Как ни посмотреть, но оставлять эту жизнь всю целиком на копию было бы нечестно. Воспоминания, приходившие с соединением, являлись всего лишь тенью настоящей жизни, и особенно себя настоящую она не хотела забирать от родных. Однако вся школьная будничность на земле для неё всегда была горькой, а теперь, когда на язык уже попала капля сладости Междумирья, – тем более. А сколько иных вкусов ожидало впереди! Сердце сильно колотилось в груди при мысли об этом.

Она достала из кармана часы и собрала их. Те, как ни в чём не бывало, продолжили свой ход. Ингрид переустановила время, привычно накинув семь минут вперёд, и убрала их в карман халата, прежде чем идти умываться. Ванная освободилась, и она поспешила туда, потому что в большой семье, как говаривала её бабушка Матильда, клювом не щёлкают. Ингрид чистила зубы перед зеркалом, изучая своё отражение. Иногда она ловила себя на мысли, что совсем не знает этого человека в зеркале. Детально рассматривая себя, изучая лицо, движения, девочка приходила к выводу, что по отдельности запомнить себя нельзя, а для целого она недостаточно хороша. Сероватое лицо с глубоко посаженными глазами, нависшие бесцветные брови, веки глаз тёмные, будто вечный недостаток сна оставил на них свой отпечаток, острые скулы, впавшие щёки, прямой нос, тусклые губы, тонкие и безжизненные волосы мышиного цвета, стрижка каре… Наверное, с такой внешностью лучше было родиться мальчиком: для девочки явно не хватало сочности или свежести. «Да уж, – полоща зубы, подытожила она, – мне не стоит влюбляться в какого-нибудь красавчика, типа… типа Нафана. Рядом с таким мальчиком непременно должна оказаться хрупкая и нежная прЫнцесса».

На выходе из ванной Ингрид достала ручку и приложила её к двери. С чувством лёгкой тревоги и вины она толкнула дверь от себя. Продолжать учить уроки отправилась её копия, а сама Ингрид благополучно перешла прямо в свою новую комнату в общежитии Междумирья. Ударов колокола не слышалось, снаружи комнаты было тихо. Она пришла чуть позже десяти, когда отбой уже прозвучал.

Девочка осталась одна. Её охватывала некоторая тоска, поскольку она привыкла к вечерам, полным движения и мелькания семьи на заднем плане, теперь же тишина нового, странного мира страшила её. Чтобы отвлечься от мыслей, качнувших лодку эмоций из радостной эйфории в сторону задумчивой печали, девочка решила подготовиться к завтрашнему дню. Она нашла среди вещей строгий учебный ранец, в котором идеально помещались книги, тетради и деревянный пенал. В бюро лежало всё необходимое для учёбы: тетради самых разных размеров и форм, от блокнотов до крупных альбомов, линованные и с чистыми листами, бумага разного формата в папках, карандаши, перья для письма, чернила разных цветов и даже набор акварели, о каком на земле не могла и мечтать. Девочка проверила по расписанию, какие ей надо искать учебники и книги в шкафу. Во вторник изучались каллиграфия, алхимия, геометрия, языки и хореография, а после шёл обиход. Ингрид легко прикинула, что надо брать с собой, а также приготовила на завтра форму и обувь.

На сборы ушло примерно полчаса. Потом Ингрид решила, что хоть и умылась перед сном на земле, но сейчас стоит погреться под душем, чтобы не разболеться после валяния на земле.

Каким-то непонятным образом в этот раз через дверь уборной Ингрид попала в ванную комнату с душем: возможно, большое банное полотенце, перекинутое через плечо, являлось подсказкой для двери, в какой санузел открываться.

После душа Ингрид вернулась в комнату. Пальмовые ветви светились сами мягким рассеянным светом, достаточным, чтобы глаза не уставали. Она коснулась светильника на бюро, и он начал плавно гаснуть, а полностью потемнев – снова гореть ярче. Девочка повторила этот номер с потолочным светильником (до него она дотянулась рукой со своего стула) и пальмовой веткой над кроватью, всё было так же. Ингрид резко коснулась лампы, и та погасла полностью. Как выяснилось, от долгого прикосновения светильники меняли яркость, а от быстрого – включались и выключались. Она оставила гореть настольную лампу бледным ночником и залезла в ночной рубашке в кровать.

Перед сном в её голову навязчиво полезли самые разные мысли, поскольку Ингрид была впечатлительной девочкой. Чтобы узнать время перед сном, она потянула руку за часами. По возвращении она переложила их в карман местного халата, сейчас он висел на стуле почти перед самым её носом. Кстати, потом девочка заметила, что на земле она всегда оказывалась в той одежде, в которой на тот момент находилась копия, а в Междумирье – в той, в которой была там последний раз.

Ингрид достала маленький чёрный аппарат, и в тусклом свете ночника увидела, что на табло нет цифр – часы вновь отключились. Чтобы не расстраиваться и не думать об этом, Ингрид решила как можно скорее уснуть, для чего она постаралась освободить голову от мыслей и по возможности расслабиться. Едва это произошло, как сон мгновенно наступил.

В половину седьмого, согласно расписанию, общий подъём пробил колокол. Ингрид распахнула глаза и резко села. Впервые за долгое время она почувствовала себя выспавшейся. Обычно дома девочка просыпалась разбитой и поднималась с трудом, но не здесь. Или просто в шесть утра вставать легче, чем в восемь? Она наскоро умылась, быстро оделась, проверила, всё ли в порядке, и восторженно подпрыгнула от радости: новая форма  – кобальтовое платье с серыми рукавами и шёлковым белым шарфиком – была чудо как хороша и удобна. Захватив с собой длинный фетровый плащ и ранец с учебниками, Ингрид отправилась в трапезный зал. По дороге она искала взглядом Нафана, но его нигде не было видно. Вообще только девочки кругом, все мальчики будто испарились. На подходе к трапезной её догнали две девочки её возраста.

– Здравствуйте, а вы, правда – новая ученица? – спросила одна из них, улыбаясь. У неё были огненно-медные волосы, забранные в тяжёлую косу, круглое лицо и яркие синие глаза за очками.

– Да,  – ответила ей Ингрид с улыбкой.

– Я – Хельга, приятно познакомиться! – быстро сказала ей та.

Больше они говорить не могли, так как уже звучал глухой удар колокола, означавший скорое начало молитвы. Теперь вслед за девочками в зал спешно дружной толпой входили мальчики, одетые в белые полотняные куртки на запах с широкими поясами, их волосы были мокрые, а лица разгорячённые. Только несколько юношей, что возглавляли молитву, вошли неспешно в своих фиолетовых робах. В этот раз за преподавательским столом Ингрид увидела Деметроса Аркелая, и ей полегчало. Молитвы утренние и вечерние различались, но Ингрид не могла на слух сориентироваться в словах. Правило напомнило ей грегорианский хорал, только разбитый на большее число голосов.

По окончании молитвы Фрейя Левкайя благословила начало дня. На столах стояли чаши с фруктами, корзины с хлебами, графины с компотами и морсами и просто водой, сыры на тарелках и сливочное масло. Как и вчера, Ингрид села рядом с Нафаном, но сегодня к ним присоединились ещё те две девочки и мальчик, которые с удивлением и интересом смотрели на новенькую. Плечистый мальчик с румяным лицом в очках и с пшеничными волосами, очевидно, пытался с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Хельга тоже присматривалась к ней. Молчание – а никто не решался заговорить первым – затянулось, благо, что перерыв на еду был очень коротким, а потому неловкий момент сгладился звуками тихого благовоспитанного жевания.

Ингрид не чувствовала голода и очень натянуто пила компот, потому что включалась по утрам только к десяти часам, а вот Нафан с большой жаждой пил морс.

– Ты где был? – шёпотом Ингрид спросила Нафана, первой нарушив молчание.

– Как где? – таким же шёпотом он ответил ей. У мальчиков и у девочек расписание разное. Пока девочки плетут себе косы, мальчики бегают с брёвнами.

Ингрид даже не нашла, что сказать, только задумчиво протянула: «А-а-а-а…». Когда соседи из-за стола встали и вышли, Ингрид спросила у Нафана, почему на неё так странно посматривали, на что он ей ответил как можно деликатнее:

– Ингрид, если честно… у тебя очень короткие волосы. Это странно и необычно. Не знаю, как на земле, но у нас девочки не стригут волос без особой причины, тем более так коротко.

Ингрид стала вспоминать всех, кого здесь встречала: Фрейя Левкайя, Лавра, девочки перед завтраком… У всех девочек, девушек, женщин волосы были забраны либо в причёски, либо косы толщиной с руку и доходили минимум до середины спины. До первого урока оставалось время, которое здесь давалось мальчикам на переодевание к урокам, а девочкам на уборку зала после завтрака.

По пути в класс каллиграфии с ней и Нафаном поравнялся Деметрос Аркелай. Он поинтересовался, как она устроилась, и девочка честно призналась, что ей здесь очень нравится. Ингрид вместе с ним вошла в класс, где перед уроком занимали свои места её новые одноклассники. Помещение оказалось светлым, полукруглым, учебные конторки стояли в амфитеатре, через огромные окна было видно Древо, сам класс пах старым дубом, мелом и чернилами. Лёгким жестом Деметрос Аркелай попросил её задержаться возле преподавательской кафедры, после чего подождал внимания со стороны остальных учеников. Это самое внимание было пристальным, поскольку новый человек в классе да ещё не с самого начала года – явление беспрецедентное для Ликеи.

– Доброго утра всем собравшимся! Прежде чем мы начнём наш урок по каллиграфии… Да, я вижу, среди вас уже есть, кто в курсе событий, – Деметрос Аркелай улыбнулся, обводя учащихся взглядом. – Специальным приказом госпожи Фрейи Левкайи в Ликею была зачислена новая ученица. Представляю вам вашу новую одноклассницу – Камнину Ингрид!

Все присутствующие синхронно подались вперёд. Преподаватель продолжил:

– Уважаемая Ликея первого года, я доверяю вашей сознательности и добротолюбию. Ингрид пришла с земли.

По классу пробежал удивлённый шёпоток, девочки и мальчики переглянулись между собой. Повисла пауза, Ингрид осмелела и сделала шаг вперёд:

– Здравствуйте! Рада познакомиться с вами! – она рассеянно, но довольно широко улыбнулась.

Деметрос Ареклай указал ей на свободное место в классе. Ингрид встала там. Стульев в этой аудитории не было – были наклонные конторки, за которыми можно лишь стоять.

– Что ж, начнём урок! – Деметрос Аркелай подвернул рукава сорочки, достал из воздуха специальные поручи и легко зафиксировал ими свои манжеты. Одноклассники обходились без поручей, просто подворачивая манжеты вверх. Затем все достали свои инструменты для письма и расположили на полочках справа от конторок. Ингрид порадовалась, что почти ничего не напутала и взяла на первый урок всё необходимое. Перед занятием одноклассники подошли к большому деревянному ящику с какой-то серебристой мукой и по очереди обваляли в ней ладони. Эта мука моментально впиталась в кожу и на руках осталось приятное ощущение.

Деметрос Аркелай сначала провёл зарядку для пальцев и кистей рук, потом начал рассказывать об истории буквописания и легко изображал кистью каллиграфические элементы. Ощущалось, что некоторые вещи он говорил адресно для Ингрид, а все остальные это уже знали. Незаметно прошло полтора часа, когда вновь раздались глухие удары колокола. Они покинули класс каллиграфии и по дороге на основной завтрак её оттеснили от Нафана новые одноклассники.

– Ингрид, я правильно произношу ваше имя? – тот самый плечистый мальчик в очках, видимо, решил, что лучше начать разговор с этого. Он старался говорить как можно солиднее.

– Да, верно, – ответила она ему, и тут же с другой стороны появилась Хельга. Девочка откинула назад медную косу и приблизилась к ней с вопросом:

– Вы правда с земли? – её и без того большие глаза округлились ещё больше, Ингрид от такого взгляда почувствовала себя пришедшей не с земли, а свалившейся с луны. – Намедни я уж решила, что это объявление ради шутки кто-то повесил на доске.

– Да, с земли, разве это удивительно? – отозвалась Ингрид.

– Ну разумеется! С земли здесь вы, наверное, третья, ну, может, пятая…

– За этот год?

– Нет, вообще. В смысле вообще, за лет десять, наверное. Для всех, кто здесь учится, это большая редкость! В Ликее сейчас нет никого с земли. В Академии, наверное, тоже.

Ингрид с удивлением узнала, что очень мало людей попадает сюда из её мира, и никому неизвестно, как так выходит, что открывается такой сложный портал сам по себе. Ещё вчера Ингрид была уверена, что здесь все ученики попали сюда так же, как и она.

Большинство одноклассников осторожно присматривались к ней, но всё же за новыми знакомствами прошёл основной завтрак. Он был намного сытнее первого, а Ингрид как раз окончательно проснулась и чувствовала себя очень голодной. Нафан снова пробился к ней, сияя улыбкой, и нёс чашку с виноградом и сыром. Протянув ей, он сказал, что это особенные угощения с его родного княжества, и она непременно должна испробовать их. Ингрид ответила, что впервые ест сыр с виноградом вприкуску.

Наконец плечистый мальчик со своим другом снова оказался рядом с ней, сказал, что его зовут Эдвард и он староста класса. Его друга звали Улав, он был выше, тоньше, с белым овальным лицом и васильковыми глазами, а длинные белые с медовым оттенком волосы были забраны в конский хвост. Нафан оказался самым хрупким по фигуре и самым маленьким по росту среди мальчиков, но он как магнит стягивал веселье, заряжая атмосферу своим артистизмом. После завтрака с новым ударом колокола класс отправился на урок алхимии.

Алхимические лаборатории находились немного на отшибе от основных корпусов, это была целая башня, полная странных комнат, книг, сооружений, полок со стеклянной посудой и прочего, что внушало уважение и трепет.

Преподаватель алхимии был приземистым стариком с длинными белыми волосами и бородой, на лицо его рассекали глубокие задумчивые морщины. Его звали Николас Трисмегист. Ингрид показалось, что он выглядит так, будто сама смерть уже здоровается с ним издалека вежливым поклоном, но стесняется подойти к нему. Девочка с жаждой слушала его урок, делая записи убористым почерком. Ей открывался новый мир, удивительный и прекрасный.

Ингрид прониклась ещё одной загадкой, которую хранило всё это место, Междумирье. Она касалась не волшебства, не обычаев или привычек, а самого образа мыслей этих людей. Во всём обращении между людьми царили учтивость и уважение, каких она никогда не встречала на земле, ну, как минимум там, где жила. Здесь, как она почувствовала всеми струнами души, совершенно невозможно было представить, чтобы кто-то просто так заломал бы руки ради смеха, плюнул в лицо, толкнул в дверях или пнул школьную сумку с учебниками как мяч. Девочка посмотрела на свои сломанные ногти – они оставались горькой памятью и обидой в её душе; в ответ на воспоминание её лицо передёрнуло мелкой рябью гнева.

На уроке геометрии класс расположился в большом светлом помещении, где стояли широкие плоские столы кроме конторок. Учителем оказался высокий широкоплечий муж в зрелых летах с прекрасным именем Уранос Пифагор. Увидев Ингрид, он сказал ей в качестве приветствия: «Не геометр да не войдёт». Она чуть попятилась назад и даже сглотнула. Геометрия здесь несколько отличалась от геометрии на земле: вместо зубрёжки теорем и доказательств, повторений занудных названий отрезков и сторон фигур, преподаватель раскатал на столе огромный лист бумаги и обратился к классу:

– Кто лучший друг чертёжника? – он осмотрел класс с лёгким прищуром.

– Линейка и циркуль, – ответил Нафан, подняв руку.

– И остро отточенный карандаш, – завершил фразу Уранос Пифагор.

– Это уже три друга, – прокомментировала Ингрид.

Уранос Пифагор с большим удивлением посмотрел на выскочку. Он видел Ингрид первый день и не мог скрыть своего удивления. Она была одета по форме и, очевидно, находилась здесь законно, но слишком сильно отличалась от прочих.

– Что вы сказали? – подняв бровь, преподаватель обратился именно к Ингрид.

– Линейка, циркуль и карандаш – это три друга, а не один, – уточнила Ингрид.

– Барышня, мне, право, неловко вам сообщать, но преподаватель здесь – я, а вам следует всего лишь перенимать моё мастерство. Черчение – это основа любой науки, примите это как данность.

Уранос Пифагор задал чертёж, а потом ходил и смотрел, как класс справляется с ним. Он был очень строг к рабочим инструментам: карандаши должны быть острыми, линейка – чистой, циркуль – устойчивым.

К Ингрид придраться было нельзя, всё же она училась в художественной школе и проблем с карандашами не испытывала, готовальня была совсем новой, и чертила девочка тоже очень хорошо.

– Даже удивительно, нас учит измерять землю человек по имени Небо! – с улыбкой подытожила она в конце урока и тут же осеклась: преподаватель стоял ровно за её спиной.

Ингрид смутилась и виновато улыбнулась в его адрес. Тот лишь повёл бровями, но ничего не сказал. Как чуть позже ей сказал Нафан, Уранос Пифагор очень строгий, хотя справедливый в замечаниях, а похвалы от него не дождёшься.

На урок по древним языкам она шла в приподнятом настроении, испытывая лёгкое головокружение от предстоящего. В классе филологии стояли наклонные парты, за которыми наконец-то можно было сидеть. Учитель, Ханна Литера, была молодой женщиной с чёрными волосами и очень спокойным лицом. Она преподавала сразу несколько языков, они синхронно изучали древнегреческий (который называли койнэ) и древнегерманский (тут его называли варяжским) языки. Так как в школе на земле не было этих предметов, Ингрид ощущала себя не в своей тарелке на занятии. Дело усложнялось тем, что все местные хорошо понимали оба языка на слух. Однако в девочке проснулось что-то вроде «памяти предков», и она начала схватывать на лету. Гораздо сложнее как сейчас, так и в последствии Ингрид давалась система записи греческими буквами и рунами. Ханна Литера обладала заразительной филологической чуткостью, передававшейся, видимо, воздушно-капельным путём. Под конец занятия Ингрид почти раскачивалась на стуле от удовольствия.

Последнее занятие перед обедом – хореография, пожалуй, больше всего пугало девочку. Она с большой неохотой сменила форму на лёгкое тренировочное платье и балетки, поскольку знала о своей неуклюжести и топорности. В зале она стояла последняя и старалась неприметно затеряться, однако, спрятаться от невысокой, но бесконечно плавной и подтянутой Татианы Батман было невозможно. Ингрид нервно сглотнула, когда хореографиня (так в шутку здесь её называли) подошла к ней.

– Конечно, балерины уже не выйдет, но есть, над чем работать.

В упражнениях и растяжках прошла первая часть урока, Ингрид сжав зубы, пыталась исполнить балетные па у станка, и даже самые простые у неё выходили со скрипом. С восхищением глядела она на изящную лёгкость движений других девочек. Во второй половине занятия разучивали сами танцы. Под конец рядом с ней остались две девочки, Хельга и её подруга Артемида, которые придерживали её на растяжке и потом помогли встать. На негнущихся ногах голодная и уставшая Ингрид еле плелась на обед.

Наконец настало время обеда. Ингрид была рада, что в кругу новых знакомых она сможет расслабиться в непринуждённом общении. За стол вместе с Ингрид на обед сели те же: Эдвард, Хельга, Улав, Артемида и, конечно, Нафан. За ближайшими столами село как-то больше учеников, чем обычно, и все они как бы невзначай развесили уши.

– Я совсем потеряла счёт времени! Знаете, в школе на земле уроки короче, но они ужасно скучные, совсем не такие, как здесь, у вас! – начала рассказывать Ингрид. Впервые у неё появились столь заинтересованные слушатели, потому она легко разболталась:

– В школе мы часто смотрим на часы, в ожидании перемены, а здесь я ни разу и не вспомнила о них! О, кстати, часы. – Она широко улыбнулась и сделала такое напущенно-задумчивое лицо, что все рассмеялись, и со всей комичностью она извлекла на свет из сумки свои электронные часы. – Ну вот, они опять не работают! На земле всё прекрасно работало, а теперь нет.

Штуковина с земли заняла всех, кто сидел за столом. Даже из-за соседних столов вытянулись шеи. Эдвард поправил очки и попросил их посмотреть:

– Хм, занятная вещица. Я впервые такое вижу. Часы? А как же по ним определять время-с? – Он крутил часы в руке, осматривая их со всех сторон.

– Здесь вот табло, на нём цифры, показывают часы, минуты и секунды. Если надо, можно и будильник поставить, – начала объяснять Ингрид.

Эдвард крутил часы перед глазами, стянув очки на кончик носа, потом передал вещицу Хельге, а после их рассматривал уже Улав. Нафан, который тоже видел электронный прибор первый раз в своей жизни, взял часы двумя пальцами не то с брезгливостью, не то с опаской и чуть скривил брови, спрашивая:

– И за счёт чего они работают?

– Да на батарейках, – сказала Ингрид, – они ж электронные.

– Мой отец говаривал мне, что в Междумирье все аппараты, которые эр-лек-тон-ные (он с трудом выговаривал это слово), не работают.

– Нафан, неужели ты хочешь сказать, что наш мир так влияет на этот аппарат? – Эдвард явно был заинтересован.

– Мой отец прекрасно разбирается в приборах, работающие на разные уровни материи и энергии. Кому, как не мне, об этом знать? – Нафан передал часы Эдварду. Тот с воодушевлением взял их и покачал, будто измеряя вес, в руке.

– Разбираются ли они? Или это монолит? Что это за материал? – спросил он у Ингрид.

– Не, не монолит, – Ингрид хихикнула. – Можно разобрать, только главное их собрать потом. Это мои единственные часы, других нет.

Ингрид сняла заднюю панель, к всеобщему восторгу извлекла батарейки и показала пружинку внутри. Не только сам аппарат – даже пластик корпуса они видели впервые. Только Нафан косился на часы недоверчиво.

Обед кончился, приближалось нечто, названное словом «обиход» в расписании. Ингрид узнала от ребят, что это нечто вроде ежедневных дежурств. Каждый ученик и Ликеи, и Академии должен каждый день посвящать порядка двух часов общим работам. Например, в этом месяце Хельга и Артемида вместе работали в оранжереях, Эдвард – в библиотеке, Улав – на конюшне, а Нафан занимался содержанием классов, которое заключалась в наведении порядка в классах и подготовки их к урокам. Ингрид вновь была озадачена, Эдвард, как староста, предложил ей вместе сходить к Деметросу Аркелаю, чтобы Ингрид получила своё место на обиходе, однако это следовало сделать в другой день, поскольку общие работы касались не только учеников, но и преподавателей. Сегодня Ингрид оставалась без работы. Подытожив, что надо позаниматься, пока все будут заняты, Ингрид сказала, что проведёт время у себя.

– Ладно, значит, увидимся на ужине, – сказала она, – или уже на молитве… Здесь такой сытный обед.

Обед и вправду был сытный: несколько супов на выбор, салаты, жареный картофель, индейка и треска, брокколи (Ингрид впервые увидела её здесь) и тушёные овощи, хлеб и прочие приятные мелочи типа соусов и приправ. Ингрид хотелось попробовать всё и сразу. На неё во время обеда смотрели так, будто она приехала с голодающих земель.

Прежде чем все разошлись, Эдвард сказал Ингрид:

– Держи свои часы, раз они единственные.

Внезапно в разговор включилась Артемида:

– Да, ты пропустила месяц занятий, тебе надо сейчас наверстать. Мы подождём, не будем тебя отвлекать.

– О, а тебя в термы записывать? – встрепенулась Хельга.

– Куда? – Ингрид удивлённо приподняла бровь.

Мальчики сделали вид, будто этот вопрос прошёл мимо их ушей. Хельга встала из-за стола и подошла к ней вплотную, сказав чуть тише:

– Мыться вечером пойдёшь? В термы надо записаться до ужина, мест на всех не хватает, понимаешь? Записываются группами заранее. Терму можно посетить дважды в неделю, а в остальное время – душ.

– А-а-а, это типа баня? – у Ингрид всё прояснилось. – Да, с удовольствием схожу, это во сколько?

– В девять вечера, после общей молитвы и трапезы.

– Хорошо, запиши, пожалуйста.

На сей ноте Ингрид дошла до ближайшей двери и через неё вернулась на землю, пока никто не видел. Держа в кулаке свой портал-ручку, девочка с интересом отметила, что среди всех впросоов её почему-то не было ни одного о том, как конкретно она сюда попала и как ходит туда-обратно.

На земле она очутилась в классе на уроке истории. Сначала её снова оглушила головная боль, потом нахлынули воспоминания копии за прошедшие сутки, и только потом она включилась в урок. Ингрид сидела за своей партой, погрузившись в события этого дня. Ведь в Междумирье уроки уже закончились, а здесь подходил к концу последний урок, там обязательные домашние задания были редкостью, а здесь кроме ежедневной школьной кабалы не менее четырёх часов ежедневно Ингрид честно проводила дома над скучнейшими учебниками.

В конце урока учитель, по совместительству классный руководитель Антонина Алексеевна, задержала класс, заявив, что со следующей недели наконец-то начнутся занятия по химии. Уже месяц с начала учебного года в школе недоставало учителя по этому предмету, последний уволился в прошлом году в другую школу.

Карина восприняла новость не только без энтузиазма, но почти с возмущением, ведь это означало, что теперь дырки в расписании будут заняты недостающими часами по предмету и в это время нельзя будет слоняться по школе без дела. А то и придётся приходить на занятия раньше.

– Наконец-то, – тихо пыша сарказмом сказала Карина, – в нашем захолустье объявился жаждущий сеять знания человек!

– Не надо так шипеть, в конце концов хоть кто-то согласился учить нас химии, – осадила её Ингрид.

За спиной прозвучал голос ещё одной одноклассницы, Даши:

– Кстати, Ингрид (одноклассники знали один приём, что если надо чего-то добиться от Камниной, достаточно назвать её правильно по имени), ты позвонишь Ленке?

– Да, надо будет позвонить, её завтра, вроде, выписывают.

Дело в том, что на одних уроках Ингрид сидела с Кариной, на других – с Леной. С обеими из них Ингрид общалась лишь потому, что больше было не с кем. Теперь «радость» этого общения плавно переезжала на копию Ингрид, пока сама Ингрид счастливо начинала новую жизнь в Междумирье.

Тем временем над гудевшим классом звучал голос Антонины Алексеевны, маленькой кудрявой женщины с серым уставшим лицом:

– И да, нового преподавателя зовут Антон Павлович.

Класс дружно загоготал и почти в один голос спросил:

– ЧЕХОВ?!

– Нет, Тортов.

Класс содрогнулся волной гогота. Учитель. Мужчина. Антон Павлович. Не Чехов. Тортов.

– Боже мой, сколько поводов для смеха, – с каменным лицом сказала Ингрид, ощущая в глубине души странное смятение.

Под конец Антонина Алексеевна сообщила, что в четверг и в субботу теперь будет химия, а потом добавила, будто что-то неважное: «Ваш новый преподаватель только после педагогического». Девочки театрально томно хмыкнули, парни подавились смешками. Класс, разыгрывая мини-пантомимы взрывающихся школьных кабинетов, приглушённо гоготал и собирался на выход.

Ингрид не обрадовалась. Она, словно чуя что-то очень подозрительное, надвигающееся как неизбежное, как наваждение, помрачнела. Девочка достала часы, которые теперь оказались в её кармане юбки, там же, где и дверная ручка. Часы легко включились и продолжили свою работу. Теперь она решила обзавестись механическими часами, а электронные больше с собой не брать.