Читать книгу Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен - Страница 9

Наступил четверг, прозвонил утренний колокол, Ингрид проснулась быстро, обнаружив, что всю ночь спала с книгой, между страниц которой была зажата её ладонь. Это был её третий день в Междумирье, волнительный и многообещающий. Она впервые начала утро с того, что подошла к окну. «Странно, я ни разу ещё этого не делала», – подумала она, распахивая занавески. В Петербурге октябрь иногда был серым, холодным и пронизывающим, а иногда наоборот – ярким, солнечным. Неизвестно, была ли связана погода Междумирья с погодой на земле, но и сезоны, и календарь, и время суток совпадали – к её великому счастью. Было довольно темно, ночник брезжил над столом, небо за окном едва светлело. Ингрид изучала вид из окна. Внизу лежали сады, далеко тянулся огород, чуть левее виднелись отблески стеклянных оранжерей, ещё левее, куда посмотреть было сложнее всего, виднелся кусочек густого сияющего облака, которое она видела с другой стороны на входе.

Ингрид отошла от окна и отправилась умываться, оделась, взяла ранец с тетрадями и пошла вниз к молитве и завтраку.

– А что такое «хирография»? – спросила Ингрид собравшихся за столом.

Эдвард деловито ответил:

– Тренировка для пальцев и кистей рук.

– И чего в этом такого важного, что под это отводится столько времени?

Вновь на Ингрид все недоумённо посмотрели.

– А ты ещё не видела, как творят магию? – спросила Хельга.

– Я, признаться, ничего не поняла. Обычно во всех сказках для магии нужны заклинания, волшебные вещи типа палочек, шляп, или медальонов, или, например, колец… – сказала Ингрид.

Нафан с улыбкой добродушно протянул:

– Ну-у-у, на этом далеко не уедешь. Конечно, волшебные предметы очень нужны и важны, но представь, что тебя застали врасплох, или выбили из рук палочку, отобрали медальон, кольцо упало и закатилось, а шляпу сдуло ветром? Что делать тогда?

Ингрид не знала, что ответить на это.

– На самом деле, – продолжил он, – самое важное для мага – это его голова и руки. Ведь даже не существует чётких стандартов заклинаний…

– Это, кстати, очень плохо, – строго вставил Эдвард. – На мой взгляд, чёткая формулировка облегчает работу мага.

– По мне, так нет, – продолжил Нафан, – главное, надо чётко представлять, что и как именно ты хочешь получить и активировать магическую энергию. Голова и руки должны действовать единым целым.

– Хельга, ты говорила, что в Ликее и Академии могут учиться только те, кто способен на магию, так? – Ингрид посмотрела на неё.

– Всё так, – хором подтвердили за столом.

– По закону, кончено, да, – уточнил Эдвард.

– А как узнать, что я способна на магию? Со мной никогда ничего такого необычного не происходило. Предметы я не двигаю, мои желания сами по себе не исполняются, язык животных не понимаю, никаких привидений не встречала и вообще никаких чудес не было.

– О, эти странные представления о магии! Даже не знаю, откуда они берутся, – Нафан плавно махнул рукой. – Это вообще большая редкость, когда человек способен на такое сам по себе. Скажи, если тебе взять лук и стрелы, ты сразу со ста шагов попадёшь в яблочко?

– Н-н-нет… – Ингрид скептично сдвинула брови.

– Улав, твой пони сразу пошёл галопом, как только ты его оседлал в четыре года? – продолжал Нафан.

– Нет, – коротко ответил Улав.

– Даже если у тебя есть талант, без работы над ним не достичь никаких результатов. А к магии таланты очень тонкие и созревают не сразу, большая редкость, если они внезапно ярко видны. Ты думаешь, почему каждый день перед занятиями мы обсыпаем руки холостяшкой?

– Чем??? – Ингрид подавилась хлебцем.

– Холостяшка – это серебристый порошок такой, мы перед началом занятий все ими обсыпаем руки, – уточнила Хельга. – Просто мы ещё молодые, поэтому вся магическая энергия может выплёскиваться спонтанно. Например, делаю я упражнение для рук, а сама на кого-нибудь злюсь, один неверный взмах (Хельга махнула рукой) – и горит кафедра у преподавателя.

На пути взмаха её руки лежало яблоко, которое внезапно опрокинулось на бок. Хельга продолжила:

– А холостяшка нейтрализует выход магической энергии, вот. Холостяшка действует долго, одного присыпания хватает на несколько дней, а мы наносим её каждый день.

Нафан сказал:

– Я продолжу с вашего позволения, – он приподнял палец, – магические таланты бывают очень разные. Маг может владеть уникальной силой какой-либо стихии, хотя обычно так или иначе ими может управлять почти любой волшебник. Реже встречается магия льда или грозы, например. Может быть способность дышать под водой или летать. Бывает, что ни намёка на базовые умения, зато есть более могущественные вещи, например, способность перемещать в пространстве вещи, проникать в чужое сознание, дар предсказания, хождение по снам… Так что очень много дарований.

– А как узнать, какой дар у меня? Вы ведь знаете свои дары?

На этот вопрос ответила Хельга:

– Некоторые знают, другие нет. Дар не всегда очевиден. Многим требуется время для раскрытия. Обычно мы снимаем защиту с дара к моменту поступления в Академию, а два года в Ликее – это и есть подготовка. И, между нами говоря, считается неприличным хвастаться своими умениями.

– А как тогда находят таланты у детей из крестьянских семей? – Ингрид посмотрела на соседний стол, где сидели Эрин и Сольвей.

– А, тут не сложно. Как есть холостяшка, так есть и специальная жидкость, которая её смывает и наоборот усиливает мага. Даже самые крохи магического таланта будут выведены на чистую воду. Всех детей от пяти до одиннадцати лет с поместья хозяина ведут на эти испытания, как на праздник, их моют, парят, одевают во всё чистое. Потом совершают омовение рук и лиц этой самой жидкостью, после чего детям предлагают разные испытания, а хозяин поместья, опытный маг с членами своей семьи внимательно наблюдают за детьми, часто используют специальные зерцала, чтобы не упустить ни одного возможного волшебника. Бывает, что вообще никого не находят, но иногда попадаются прямо бриллианты, – рассказывала Хельга.

Ингрид слушала с раскрытым ртом. Четвёртый день всего во Дворце, а она столько всего узнала! Девочка подумала, что теперь она потеряет сон, думая о своём даре к магии. Всё это было безумно интересно.

– Не знаю, – сказал Нафан, – я не в большом восторге, когда в Ликею попадают отпрыски крестьян, купцов, ремесленников, служивых… Часто нахально себя ведут, так неприятно, если честно… Будто бы их сразу на золотой трон посадили, и им невдомёк, что вообще-то здесь надо учиться и стараться.

– Я познакомилась с Эрин, она в другом классе учится, и не заметила за ней ничего такого, совершенно нормальная девочка, – возразила Ингрид.

– Да это же мало зависит от рода! Может, крестьяне проще, купцы расчётливей, а дети служивых повспыльчивее, но и среди нас всё то же самое, – сказал Эдвард.

– Эдвард, ты повторяешь за своей мамой, кажется, – Нафан повёл бровью.

– В таком случае, и мне здесь делать нечего, я по своему роду не дворянка, – сказала Ингрид.

– Нет-нет, Ингрид, – исправился Нафан, испугавшись за свои слова, – ты неправильно меня поняла! Я не это имел в виду. Просто очень неприятно, когда такие дети из не-дворян, у которых внезапно оказывается магический дар, начинают им хвастать, становятся заносчивыми. Их ведь не воспитывают с младенчества так, как нас. Из-за этого страдают все.

– Нафан, среди дворян тоже встречаются заносчивые и крайне не приятные лица, которых хочется повоспитывать, – язвительно заметила Артемида.

– А служивые – это кто? – спросила Ингрид.

– Это те, выходцы из семей крестьян, ремесленников, купцов, которые поступили на военную службу, – ответил Эдвард. – Служивые не имеют своих земель, кроме пахотных, получают жалованье и свой дом, а по выслуге лет ещё и пенсию.

Ингрид, которая слабо разбиралась в делах сословных, не стала задавать лишние вопросы. Завтрак закончился, они пошли на занятия. На хирографии все тщательно присыпали свои руки холостяшкой и провели тренировку для пальцев. У Ингрид связки суставов были очень не гибкими, поэтому все пальцевые фигуры выглядели коряво. Но сложности заключались не в этом: все фигуры для пальцев были разными, их надо было одновременно менять на правой и левой руке, на счёт и через хлопок, а пальцы всё время выполняли движения сихронно и симметрично, и обмануть эти движения было очень сложно. Преподаватель маленького роста с восточными чертами лица терпеливо показывал и всё объяснял.

После хирографии и сытного завтрака Ингрид встретилась с Деметросом Аркелаем, как они просил.

– Вам ведь уже одноклассники сказали, что на следующей неделе занятий не будет?

– Да, мне рассказали про сбор, что все мальчики поедут в поход. Так здорово, что здесь вы тренируетесь по-настоящему! На земле не так интересно, у нас вот завтра должен быть осенний выезд на природу, так половина родителей бастуют: мол, дети в лесу перемёрзнут и промокнут! Смешно же! Мы даже без ночёвки едем. А сбор – это интересно, по-настоящему…

Деметрос Аркелай прервал её словесный поток:

– Я хотел как раз сказать, что девочки во время сборов не учатся, они возвращаются по своим домам, где проводят время с семьями. Дело в том, что и Ликея, и Академия закрыты для учеников в это время, и общежитие тоже, значит, вам надо тоже где-то осесть на это время.

– Я просто могу остаться на неделю на земле, – предложила Ингрид и сама ужаснулась от этой мысли.

– Это так, но! Сколько человек знают, что Вы уходите на землю и возвращаетесь?

– Хельга и Артемида.

– А это значит, что остальные сейчас гадают, какая семья вас будет опекать, ведь все думают, что вы сюда перешли безвозвратно.

– Опека? – глаза Ингрид беспомощно расширились.

– Мы должны снять возможные вопросы. Сейчас нет практически ни одной дворянской семьи, в которой бы не было ни одного отпрыска в Ликее или Академии, а опека нам нужна формальная. Если вас устроить в какую-либо семью, где есть ученики и студенты, то тайна портала будет быстро раскрыта.

Ингрид вообще не поняла, что ей пытался этим сказать Деметрос Аркелай.

– А почему семья Хельги не может меня взять? Хельга ведь знает, – серьёзно ответила Ингрид.

– Да, но в семье Лагуна ещё пять детей, кроме неё. А ещё родители, прислуга. Старшие учатся в Академии, они не должны знать. А когда вы отправляетесь на землю, здесь-то копии не остаётся.

– Да, точно… – Ингрид чувствовала, что жутко тормозит.

– Что я хотел сказать… Среди преподавателей только несколько человек знают, что у вас переходящий статус. Не знаю, согласитесь ли вы… Но семья моего брата, он знает всё и преподает здесь, готова вас взять. У него только один сын, и тот ещё маленький. Это будет по большому счёту формальностью, поскольку вы тогда сможете в этой семье отсутствовать. Но все будут знать, что вас опекает мой брат.

– Что ж, если вы считаете, что это наиболее приемлемый вариант, то я не против.

– Тогда после обихода мы с вами оформим опекунство, брат как раз придёт.

– Я зайду к вам, спасибо.

Ингрид и куратор распрощались до обихода и отправились по своим делам. Куратор – к себе в кабинет, а Ингрид пошла в астрономическую башню.

Персефона Стелла Перипата была высокой и крупной в кости женщиной в преклонных летах. Именно так, как показалось это Ингрид, и должна была выглядеть преподавательница по астрологии. Серебряные волосы забраны в тяжёлую кичку, перетянутую синей лентой, очки-половинки на цепочке с бусинками-планетами, тяжёлое лиловое бархатное платье с таким же лиловым бархатным плащом, фибула украшена знаком Сатурна. Эта волшебница вела астрологию в Ликее и Академии уже очень давно, о дисциплине не заботилась, и это было бы лишним: ученики сами сидели притихшими в её присутствии, а сама она сохраняла редкую бодрость и подвижность.

Обратив внимание на новую ученицу, Персефона Стелла пожелала ей трудолюбия и начала урок. Занятие проходило в большом круглом классе с высоким белым потолком-полусферой. Ингрид посмотрела вверх и подумала, что если бы уроки по астрологии шли в планетарии, то осваивать учение было бы очень интересно.

Ко всеобщему удивлению с лёгкого жеста Персефоны Стеллы бесшумно захлопнулись ставни на окнах, погас свет. В почти полной темноте раздавался голос преподавательницы:

– И вот, наконец, окунёмся в звёздное небо.

В темноте мелькнуло что-то сверкающее, взлетело вверх и рассыпалось по потолку. Сияющая звёздным светом, каждая крупинка безошибочно заняла своё место на сфере. Одни светились ярко, другие – блёкло, купол наполнился небесной глубиной. Засверкал и Млечный Путь, дорожкой пересекавший потолок наискосок, и звёзды начали своё неторопливое движение. Они сияли достаточно ярко, в их свете можно было увидеть очертания класса и одноклассников. Ингрид молчала в благоговении.

– Есть две вещи, которыми я буду непрестанно восхищаться, это звёздное небо над головой и… и моральный закон внутри меня, – начала Персефона Стелла.

Под её рассказ от звезды к звезде ползли тонкие серебряные нити, соединяющие их в созвездия. Преподавательница говорила мелодично, плавно и возвышенно о них, когда она называла одну звезду, та начинала на небосклоне мигать, чтобы все обратили на неё внимание. Персефона Стелла указала на планеты, которые таились среди звёзд, и опросила класс, знает ли кто, как по звёздам можно ориентироваться в ночи. До этого весь первый месяц ученики только делали записи по курсу астрологии, они касались лишь названий созвездий, звёзд, планет и их расположения на небе, теперь же пришёл черёд узнавать их гармонию и свойства.

Следующим предметом была логика, преподаватель по этому предмету – Севастиан Эйлер – по этому предмету был коренастым и очень много шутил. Логика была одной из опорных дисциплин в Ликее, в Академии её сменяла аналитика, диалектика и философия.

Урока по ботанике Ингрид ожидала с налётом скуки: в школе на земле этот предмет был позади и ничего интересного в цветочках девочка для себя так и не нашла. Однако урок в Междумирье с тем же названием перевернул её представления о флоре. Здесь на ботанике она впервые узнала, что есть растения с разным характером, холодные и горячие, сухие и влажные, агрессивные и мягкие. Преподавательница ботаники Оливия Лаванда была женщиной средних лет, полненькая, степенная, с живыми глазами и тонкими пальцами.

На «оранжевый» урок в четверг со странным названием «метательные искусства» Ингрид шла уже с предвкушением больных рук, ног, спины и одышки. После хореографии и плавания у неё до сих пор болело всё, причём она привыкла проговаривать свою боль, и одноклассники с большим терпением выслушивали её жалобы, которые, по существу, были не столько жалобами, сколько хвастовством. На земле ни один урок физкультуры не мог произвести такого впечатления на её тело, как здешняя нагрузка.

Метательные искусства заключались в стрельбе из лука, арбалета, метании камней из пращи и дротиков. Ликея занималась стрельбой из лука, их тренировал Генри Вильхельм Хенсинктен. Он был из служивых людей, зрелых лет, огненноволосый, собранный, высокий и неразговорчивый. Ученики приходили со своими луками, а у Ингрид такового не было – требовалось подобрать подходящий лук для неё из общих. Генри Вильхельм посмотрел внимательно на Ингрид и оценил её физические данные: невысокий рост, крупная кость, телосложение плотное, но при этом сухое и узловатое; потом посмотрел её ладони: крепкие кисти рук, негибкие, сухие, всегда чуть согнутые пальцы. Оставив на других учеников на попечение своего помощника, он вместе с Ингрид пошёл подбирать лук и амуницию. Ингрид волновалась, примеряясь к оружию, что заметил ветеран.

– Раньше никогда не стреляли из лука? – спросил он.

– Не доводилось, только из пневматики в тире, – ответила Ингрид.

– Что такое пневматика, спрашивать не буду, а лук освоить надо. Для начала наденьте крагу, мы же не хотим пойти на обед с лепёшкой вместо руки… Возьмите лук в левую руку, кладите стрелу вот так, – тренер показал, как надо взять лук и положить стрелу, – правой рукой попробуйте захватить одним из этих способов.

Генри Вильхельм провозился с Ингрид половину занятия, объясняя и показывая всё с нуля. Первая самостоятельная стрела разрезала воздух и поразила край соломенного щита, на котором крепилась мишень.

– Что ж, учитывая, что в руках держите лук первый раз, это весьма недурно, – вынес он свой вердикт.

Тренер вручил ей колчан со стрелами и сказал, чтобы она сейчас тренировалась, пока никто на неё не смотрит, и обращалась к нему со всеми вопросами. Все позиции, где стояли стрелки, разделялись шорами во весь рост. Он отошёл и резко дунул в свисток, означавший прекращение огня и сбор стрел. Ученики послушно сошли с позиций и засеменили к мишеням. Через пару минут все вернулись на свои места, и после свистка выход на стрельбище был строго запрещён. Ингрид без свидетелей чувствовала себя уверенней, бодро клала стрелы на лук и метала их. Правда, не все стрелы попадали в мишень, но и малые хорошие результаты чуть вскружили ей голову. Ингрид даже не заметила, как сзади подошёл Генри Хенсиктен и положил руку ей на плечо:

– Целиться начинайте, когда сделаете свою первую тысячу выстрелов.

– Спасибо! – она обернулась через плечо с искренней улыбкой. В ответ тренер ей по-доброму подмигнул.

Ингрид спустила все стрелы, когда раздался свисток. Она сошла с позиции и тогда стало видно, где чья мишень и каков результат. Оказалось, что она видела далеко не все мишени на стрельбище, а её мишень самая большая по размеру и вовсе стояла ближе всего к линии огня. Тут она заметила маленькую мишень на дальнем огневом рубеже, центр которой был туго забит стрелами. Интересно, кто к ней сейчас идёт? Лучший результат по классу принадлежал Артемиде! Ингрид ожидала увидеть кого угодно, но не её. Девочка была опять удивлена. Арти никогда не делилась своими откровенными успехами, а вот Эдвард и Нафан напротив, любили прихвастнуть.

Стрельбища располагались во внешней части дворца, куда уходили поля с левадами, и дорога на обед проходила по старой, но ещё зелёной траве. Ингрид первый раз находилась в этой части Розы Ветров. Скакать от радости после успешного урока она начала, когда сдала лук и амуницию обратно в арсенал. Не смотря на боль в руках и спине, после тренировки ей стало очень хорошо. По дороге на обед Ингрид сначала шла вприпрыжку, а потом уже еле ползла, проговаривая, что, как и где у неё отваливается. Одноклассники терпеливо сносили этот словесный поток, относясь к происходившему с большим снисхождением, поскольку шумные и болтливые младшие братья и сёстры были почти у всех.

Ингрид слишком сильно радовалась, что «оранжевый» урок прошёл успешно. Аппетит разыгрался не на шутку, и за обедом она с удовольствием поглощала салат, который сама же накануне приготовила. Вообще девочка оказалась на редкость прожорлива для своих лет и комплекции, и при этом было не ясно, куда уходил весь запас съеденного, пока что ликейская форма сидела на ней как влитая. Её одноклассники молча наблюдали за ней, убеждаясь в правдивости мифа, что люди с земли в первые месяцы много едят. Это была почти правда: Ингрид ела не просто много, она ела очень, очень, очень много.

– А бывают же таланты, которые раскрываются сразу? – за обедом спросила Ингрид, возвращаясь к прошлому разговору.

– Ты про метание стрел? – уточнил Нафан, его лицо было почти застывшим.

– Такое бывает, конечно, – сразу сказала Хельга. – Бывает, стоит взяться за какое-нибудь дело и сразу всё идёт, будто твои руки сами знают, что и как надо делать.

– Но в любом случае не стоит обольщаться первыми успехами, – строго сказал Нафан. – То, что кажется отличным, может потом рассыпаться. Если что-то получилось сразу, вовсе не означает, что это станет твоим делом на всю жизнь.

– Нафан прав, для этого недостаточно иметь один талант, над ним надо много и упорно работать, – спокойно продолжила Артемида.

– Артемида, а сколько лет ты стреляешь из лука? – спросила Ингрид.

– У-у-у, – протянул Эдвард, – когда мы познакомились, а это было лет пять назад, Арти уже была отличным стрелком.

Артемида очень смутилась от такой похвалы и сдержанно ответила:

– С трёх лет. Ну, в три года это, конечно, игра была, а вообще с пяти лет уже серьёзно.

– Для тебя, Артемида, здешние уроки даже слишком простые, – уточнила Хельга.

Ингрид всё больше восхищалась своими новыми друзьями.

На обиход она отправилась, отыскав среди учеников Сольвей и Эрин. Вместе с ними Ингрид вновь принялась строгать салаты и холодные закуски. По отработке обихода Дафна проставила в её кредитном альбоме новые печати. Тут Ингрид выяснила ещё, что печати бывают разных цветов: красная печать означает высшую оценку, а чёрная переводилась как «задание сделал, но кое-как».

В междучасье обихода и ужина Ингрид отправилась к Деметросу Аркелаю, как тот просил. По дороге она думала о том, как там поживает её копия и как прошёл первый урок по химии с новым преподавателем. Почему-то от этих мыслей в её груди сжалось сердце.

Перед дверью кабинета куратора Ингрид остановилась, поправила свой джемпер под плащом и лишь после этого постучала.

– Ингрид, заходите! – раздался голос изнутри.

Девочка вошла в кабинет и удивлённо посмотрела на Георга Меркурия, который сидел в кресле в углу.

– Здравствуйте, – кивнула она и Деметросу Аркелаю, и Георгу Меркурию, озираясь по сторонам, нет ли здесь кого третьего?

– Ингрид, как я и говорил, семья моего брата хочет взять опекунство над вами, нужно это оформить.

В голове Ингрид прояснилось: Георг Меркурий – брат Деметроса Аркелая. Но они были не очень похожи. Деметрос Аркелай в зрелых летах, плотного коренастого сложения, носил пышные, но аккуратные усы. На усталом лице сильно выделялись носогубные складки от частых улыбок; его тёмные с редкой проседью волосы были короткими, что здесь было редким даже для мужчин (да-да, мужчины были длинноволосы). Глаза его были карими, с добрыми морщинками в уголках, и над ними – густые брови. А вот Георг Меркурий напротив был весьма молод, едва ли ему исполнилось 30 лет. Очень худой и высокий, смуглый, с крупной челюстью и ямочками на щеках, широкой улыбкой во все зубы, густой шевелюрой и аккуратной короткой бородой. Глаза Георга Меркурия были серыми, брови – широкими и неяркими, взгляд – открытым, а лоб прикрывала чёлка, зачёсанная набок. Деметрос Аркелай выглядел уставшим, а вот Георг Меркурий ещё сохранял во взгляде мальчишеские живость и задор.

Ингрид сглотнула, ей и в голову не приходило, что они – родные братья.

– Кажется, мы забыли предупредить, кто именно приходится братом Деметросу Аркелаю, – догадался вслух Георг Меркурий.

Ингрид утвердительно закивала.

– Всё равно давайте закрепим постановление об опекунстве, – сказал куратор. – Напоминаю, что это будет по большому счёту формальностью, просто нам надо дать вам возможность свободно без лишних глаз перемещаться.

Он протянул лист, где было написано, что Ингрид Камнина поступает под опекунство Георга Меркурия до её совершеннолетия, девочка уставилась на лист и спросила:

– И что мне делать?

– Вот что, – ответил Георг Меркурий и положил руку на лист, произнеся: – Я согласен.

– Я тоже, – быстро сказала Ингрид, положив свою руку на этот лист.

Оба подавились смешком.

– Надо сказать: «Я согласна», – пояснил куратор.

– А, хорошо. Я согласна, – исправилась Ингрид.

– Многие покинут Дворец в субботу вечером, остальные в воскресенье утром. Моё поместье недалеко отсюда, в часах четырёх езды, поэтому я отправлюсь домой в субботу днём. А ещё в это воскресенье праздник закрытия земледельческих работ, – дополнил Георг Меркурий.

– А разве Вы не едете на сборы?

– Еду, конечно, но не с первого дня. У меня есть малолетний сын и у него кроме меня никого нет. Стараюсь быть с ним хотя бы два дня в неделю, поэтому я на сборах только пять дней из семи.

Ингрид хотела спросить, кто же сейчас сидит с его сыном, но вместо этого спросила:

– Ясно. Тогда выходит, мне надо будет ехать к вам домой?

– Мы отравимся домой, а когда будем на безопасном расстоянии от Дворца, вы переместитесь на землю.

– Хорошо, как мне связаться с вами, если вдруг мне понадобится помощь? Я могу переместиться в общежитие Ликеи? Там ведь никого не будет и меня не увидят.

– Лучше этого избегать, – ответил куратор, – на всякий случай. Ради исключения дадим вам голубка, он будет перелетать только между мною и вами. Обычно личных голубков выдают только старостам, но здесь особый случай.

– Голубок может так далеко лететь? Вы же будете на сборах? – Ингрид смотрела, как куратор складывает голубка из листа бумаги.

– Он перемещается только внутри Дворца, всё ему тяжело лететь по против ветра, далеко, в снег, дождь… Для дальних писем используются обычные голуби. А у кого-то ворон летает. У некоторых – орлы.

Ингрид хотела спросить, как же ей слать голубка, не перемещаясь самой во Дворец, но тут возле окна затрепыхался стриж и приземлился на плечо Деметроса Аркелая. Девочка отвлеклась на пташку, глаза её загорелись.

– Ой, это ваш такой? – Она с восхищением смотрела на ручную птицу.

– Это Зёрнышко, – сказал он, кивая на птицу. – Да, Ингрид, я теперь должен всегда быть во Дворце, так что на сборы меня просто не возьмут. По сути, я своё отслужил. Если что, перемещайтесь только для того, чтобы прислать голубка.

На этой ноте они вместе отправились на ужин.

– Ингрид, а куда ты поедешь на время сборов? – как специально спросил Нафан.

– Надо мной только что оформили опеку, – ответила она.

– О, и кто же тебя взял? – Хельга и Эдвард задали этот вопрос почти синхронно.

– Деметрос Аркелай отдал меня на попечение Георгу Меркурию.

Нафан почти скривился:

– Что ты у него будешь делать? У него даже нет детей твоих лет.

– Полагаю, дело в том, что его сыну-то совсем скучно, если он совсем один. И отца он видит не так часто, как хотелось бы, – быстро выкрутилась Ингрид.

– Это точно. Мне маменька говаривала, что Георг-младший так нуждается в братьях и сёстрах, а у него их нет, – подхватила Хельга и вздохнула.

– А разве он не женат? Где мама ребёнка? – спросила Ингрид.

Эдвард начал что-то говорить, но Хельга его перебила:

– Там, вроде, какая-то странная история… Из нас даже толком никто ничего не знает. Будет нехорошо, если мы станем распространять гнусные сплетни о том, чего сами не знаем.

– Пожалуй, лучше и не скажешь, – внезапно заговорил Улав, а после его слов разговор быстро переходил на другую тему.

– Сегодня снова будешь заниматься? – Эдвард посмотрел на неё поверх очков.

– Да, как обычно, постараюсь что-нибудь почитать. И порисовать хочется.

– Рисование у нас завтра, а ты хорошо рисуешь? – спросила Хельга.

– Да, на земле я хожу в школу живописи и художеств, в смысле – ходила, – поправилась она.

– Неужели никто не заметил там твоего отсутствия? Ты такая видная, – поинтересовался Нафан.

Ингрид опустила глаза в тарелку, чтобы никто не заметил, как её зрачки расширились. Она очень медленно произнесла:

– Я-не-знаю. Пожалуйста, не напоминайте мне о земле.

Внезапно до Ингрид дошло, что кроме Хельги и Артемиды про её переходы знает ещё и Нафан. Ну как она могла забыть?! Необходимо срочно ему сказать, чтобы он держал свой язык за зубами.

– Прости, судя по твоим рассказам, земля – не такое уж и хорошее место, тебе не хочется об этом вспоминать, – быстро подхватил Нафан, чтобы снять неудобные вопросы. Ингрид осталась чрезвычайно благодарна ему в душе, хоть и не сказала об этом.

После ужина она поспешила в свою комнату номер 98, чтобы перейти на землю. По четвергам ей не надо было идти на внешкольные занятия, поэтому слившись с копией, она оказалась в своей квартире. Переходы становились её привычным делом и звон в ушах в процессе слияния уже не так мешал жить, как в первые разы. Со слиянием в память врезались и воспоминания. Она вновь очень заволновалась, как прошёл первый урок по химии? Девочке стало интересно, переживает ли её копия эти же чувства, что и сама Ингрид, или она суха, как пыльная тряпка на горячей батарее? В воспоминаниях она чётко видела, что новый учитель собой неказист, среднего роста, молод и не уверен в себе. Одет был бедно и нелепо, что можно было списать на скромный достаток молодого педагога. Пытался держаться строго и прямо даже сурово, но у него это плохо получалось. Половина же класса, радуясь, что учитель молод и неопытен, просто прогуляла урок. Ингрид попыталась понять свои чувства, потому что ничем не объяснимое волнение охватывало её, стоило ей подумать о новом учителе. Чтобы себя хоть как-то унять, она себя похлопала по щекам и чётко сказала вслух: «Да ну, глупость какая-то!». На её голос прибежал кузен и потребовал взять его на колени.

Скоро вернулась мама, и Ингрид посвятила тот час, когда она не делает уроки, а мама с бабушкой не готовят еду на завтра, общению с ними. Рассказав в общих чертах про этот день, который пережила копия, Ингрид удалилась в комнату, оставив их на баталию с кастрюлями, бульонами, гарнирами и котлетами. В пятницу их класс не шёл на занятия, а ехал в импровизированный поход, ей следовало собрать вещи, и потом без четверти восемь перейти в свою комнату, где согласно легенде, Ингрид учит пропущенный материал. Ко всем обычным заботам добавилось лишь одно волнение – из-за Антона Павловича. Оно почему-то не давало спокойно жить.