Читать книгу Юрфак. Роман - Екатерина Нечаева - Страница 5

***

После весенних каникул Сергея Гущина выписали из больницы, но в школу он ходить ещё не мог. Перелом позвоночника – дело серьёзное, почти геройское. Больше месяца мальчишка провёл в коме, потом лежал под присмотром врачей ещё полтора, и сейчас, будучи дома, находился в жёстком поддерживающем корсете.

Времени на раздумья у Сергея было предостаточно. Особенно его волновал вопрос об инвалидах. Вот он, пока не мог ходить и только лежал, тоже был инвалидом, привлекал к себе внимание, заботу отца, сказки на ночь от дежурных медсестёр, истории разные, его всячески оберегали, приносили еду в кровать, как той бабке со второго этажа. Когда выписали, то отец тоже берёг его: упражнений не было и удовлетворялись все капризы. Хотя ограниченность движений всё-таки больше раздражала, несмотря на возникшие множественные преимущества.

Узнав, что Серёгу выписали, его стали навещать одноклассники. Приносили конфеты, булочки, его любимые, вылепленные из слоёного теста, язычки за семь копеек из школьной столовки. Пришла даже Елена Викторовна, похвалила за смелый поступок, сказала, что об этом написали в школьной стенгазете, что весь класс гордится Сергеем, и подарила ему книгу о трёх мушкетёрах. При этом в многоопытной голове учителя вертелась мысль, как хорошо было бы избавиться от не очень успешного ученика с неуравновешенным поведением, несмотря на все его геройства. Из всех одноклассников не побывал у него только его тёзка – Сергей Голубев по прозвищу Атас. Узнав, что Гущина оставляют на второй год, он решил больше не водить с ним дружбу и навсегда забыть, что происходило на спрятанном от глаз пятачке, обустроенном бывшим товарищем.

Летом отец увёз Сергея к морю – поправлять здоровье. Они много купались, загорали, разговаривали, возобновили физические упражнения. Напрягать спину было больно, но Серёга терпел, понимая уже не на словах, что значит познать себя через боль. Казалось, что отношения между ними наконец-то приобрели вид отцовско-сыновьих, таких, как и было нужно.

***

В августе судьба снова столкнула его с кареглазой девчонкой из соседнего дома, по вине которой он оказался на больничной койке. Она гуляла во дворе. Одна. Внутри Серёги мгновенно вызрел план отмщения. Нет, бить он её не собирался – ещё чего, репутацию портить, есть способы получше! Около мусорки он как-то нашёл кучу мерзко звучащего пенопласта и приберёг его. Вооружив сподвижников оружием единичного поражения, Гущин повёл их во двор. Они окружили девчонку и стали издавать жуткие звуки. Деморализованная жертва закрыла глаза и зажала уши, а они кружили вокруг неё и гоготали. Танец пенопластовых аборигенов матерным криком прекратил подвыпивший мужичок, неожиданно появившийся во дворе. Мальчишки разбежались, но после этого ещё несколько раз заставали девчушку врасплох и заставляли слушать ненавистную музыку.

В сентябре показушный герой-спасатель, ловко играющий на девчачьих нервах, пошёл во второй раз в первый класс. Он был выше и сильнее всех, ростом с ним равнялась разве что девочка по имени Лида – та, что попросила его спасти кошку и которую они толпой погружали в пенопластовые вакханалии. Как самые высокие они попали на последнюю парту в третьем ряду.

Гущин невзлюбил девчонку, принесшую ему боль и мучения, с одной стороны, но с другой, он понимал, что именно благодаря ей стал героем, и старался всё время её впечатлить, но дружба не клеилась – у Лиды были свои интересы: она много читала и занималась спортом. Правда, с учёбой Лида Гущину помогала, простив его дурацкие выходки с пенопластом, – давала списывать, попутно объясняя, почему тут так, а тут по-другому.

Прозвище Дарт кануло в вечность, и из нового класса вышагнуло – Гуща. Мушкетёрская четвёрка поредела, с Серёгой остались только двое: Парта и Ара. Но это не помешало им снова вернуться к своим делам. За пределами внимания взрослых парни творили, что хотели, вгрызаясь в берега Ивы, обустраивая там шалаши, места для жертвоприношений и обрастая честной компанией из избранных.

***

Гущин поднял сына, как обычно, в шесть утра. Во время зарядки случился странный разговор, воткнувшийся в память ребёнка. Отжимаясь, отец спросил:

– Ты помнишь маму?

– Да, – пропыхтел Серёга, сгибая руки и максимально приближаясь корпусом к полу.

– Что ты помнишь о ней? – ровно произнёс старший, словно не делал никаких упражнений, чего не удалось младшему.

– У неё были синие глаза, – сын побагровел от напряжения.

– А ещё? – отец не унимался.

– Красивые волосы, – ответил Серёжа, закончив упражнение и усевшись на полу. – А ты что помнишь о маме?

Отец помолчал, ухмыльнулся, сощурив глаза, и, делая значительные паузы, сказал:

– Она была… лёгкая… маленькая… такая воздушная вся… как безе… немного глуповатая… с сумасшедшинкой… очень аппетитная женщина…

Последнюю фразу Серёга не понял и переспросил:

– Как это – аппетитная? Вкусная, что ли?

Щёки отца на мгновение вспыхнули, в глазах мелькнуло злорадство, но ребёнок этого не заметил, а лишь услышал смешливое:

– Вкусная, вкусная. Подрастёшь, сам расскажешь.

О маме они никогда не говорили, и разговор долго тяготил Гущина-младшего. Он раздумывал над словами отца, смакуя их и переваривая. Обратиться было не к кому, и он спросил у друзей, что значит аппетитная женщина?

Парта, как всегда подобрав из-под носа неувядающую зелень, внушительно сказал:

– Ну, у меня так отец мамке говорит, а потом щипает её за бок и обнимает.

– Прям так и говорит? – недоверчиво щурясь, смотрел на него Гуща.

– Так и говорит: до чего ж ты у меня, Светуль, аппетитная женщина, и смотрит так на неё, как будто съесть хочет, – Парта так правдоподобно попытался изобразить голос и мимику отца, что Серёга прыснул со смеху. Ара суетился возле предводителя, заглядывая ему, по обыкновению, в глаза и стараясь придумать, как бы переплюнуть разбирающегося во взрослом вопросе Парту, но сказать было нечего: так же, как и Сергей, он рос в неполной семье с в меру, но часто выпивающим папой и бабушкой, которая изо всех тянула двух мужиков на своих плечах и не замечала, чем занимается её ненаглядный Толик. Но Аре не о чем было беспокоиться – ответ Парты лишь рассмешил Гущу, но не впечатлил его, и он ещё долго не находил себе места, терзаемый вопросом об аппетитных женщинах.

***

– У меня есть штаб и оперативная квартира, – Серёга, едва шевеля губами, приступил к выполнению недавно созревшего плана, в упор глядя Лиде в глаза и придавая своим едва шуршащим словам таинственности.

– Зачем тебе штаб? – вместо восхищения данным фактом спросила несносная девчонка, хлопая крышкой парты и раскладывая всё необходимое к уроку. – Ты с кем-то воюешь?

– Дура! – последовала незамедлительная реакция мальчишки, представившего, какая часть его соседки по парте наиболее аппетитна, и вспомнившего вкус курицы и золотисто-наваристого бульона. Почему-то жутко захотелось есть. Серёга, искоса наблюдая за Лидой, исподтишка сильно ткнул её ручкой в бок, но, кроме ответного «дурак», ничего не добился и, глотая слюни, уставился в окно.

На улице вовсю пригревало солнце, щедро даря земле тепло, разливали свои трели разномастные птицы, вот-вот готовы были лопнуть набухшие почки. Весна вступила в полные права и ворковала, выплетая в безоблачном небе узоры из ветвей высоченных деревьев, чьи тени сочно рисовались на противоположной от окон стене класса. Гущин вертел головой, глядя то на тень, то на заоконный пейзаж. В голове его рождался план по заманиванию высокомерной девчонки на свою территорию.

В конце учебного года, в один из последних его дней, напоённых солнцем и благодатью, он снова подкатил к Лиде, в этот раз – с вопросом, помнит ли она рыжую кошку, за которой он полез на дерево. Да, она помнила, как летел с дерева рыжий клубок. Она тогда подбежала к кошке и выкопала из-под снега, а потом долго согревала испуганное трясущееся существо под шубкой в подъезде. Падение Сергея она тоже видела и скорую помощь помнит, тогда весь двор переполошился.

– Ты смелый, спас кошку, молодец, – она спокойно, без должного восхищения, подвела итог их разговору и собралась покинуть класс.

– Постой! Помнишь, я про штаб говорил? – Сергей не терял надежды, что завлечёт её туда, для него это оказалось почему-то крайне важным, почти как дышать, и он с каким-то невероятным наслаждением увидел, как Лида, тихонько бросив «да», кивнула головой. – Так вот, у меня там много кошек живёт. Самых разных!

Глаза девочки загорелись, кошки – это интересно. Да, она придёт. А та, рыжая, там будет? Ха, а как же! Как без рыжей-то! Без рыжей никак!

***

Толпу ребятишек, около десятка, зачинатели мерзопакостных дел встретили у гаражей. Лида пришла тоже. Она была в кедах и в тёмно-синем тренировочном костюме с белыми полосками вдоль рукавов и по бокам штанин – не стала заходить домой, чтобы переодеться. Первоклашки, привлечённые из класса Гущи, взирали на рослых второклассников почти благоговейно. Ара довольно всех осматривал, цокал языком и щёлкал пальцами. Хромота, ставшая предметом его гордости, впечатляла и отпугивала. Парта, смачно высморкавшись и тряхнув рукой, провёл инструктаж, старательно занижая голос:

– Тропа узкая, поэтому не толпитесь, гуськом идите. Да под ноги смотрите, не везде ещё просохло. Пшли все!

Все медленно двинулись. Дорожка уходила под уклон. Сначала миновали железные гаражи, полуистлевшие сараи, покосившиеся заборы, потом ступили на тропу среди ивняка, который уже вовсю весело зеленел. Теперь стало совсем круто, дети то и дело скользили вниз, хватаясь за ненадёжные ветки и натыкаясь друг на друга, но особенно неудобно стало идти в низине: земля тут просохла плохо и сочно хлюпала под ногами. Постепенно стал слышен шум речушки, напитанной весенними водами, а потому говорливой и неуёмной. Вскоре показалась и полянка, где был оборудован штаб и оперативные квартиры. Сквозь заросли, игриво звеня приближающимся летом, смело проникало солнце.

Ара и Парта построили всех вокруг возвышения из кирпичей и велели ждать. Лида подумала, что сейчас будет цирковое представление, и скривилась – она не любила цирк, но цирка не было. Перед ребятами из своего благоустроенного шалаша появился Гуща и начал речь – ту самую, которую он не единожды говорил своим приятелям, только более усовершенствованную. Он рассказал, как стал героем, спасая кошку, и пообещал, что сейчас покажет, как можно закалять характер. Все слушали с любопытством, затаив дыхание. Гуща ходил перед толпой, сцепив руки за спиной и немного раскачиваясь. Голос его иногда поднимался до визжащих ноток, и это Лиде напоминало резкое звучание пенопласта. Ей захотелось домой, подальше от этой толпы и этого пахнущего сыростью места, но Гуща уже закончил говорить и велел приготовиться. Ара и Парта торжественно вынесли из шалаша огромную коричневую жабу в литровой банке. Жаба смотрела из-за стекла мутными глазками и периодически открывала рот. Ара открыл банку, а Парта вынул беднягу и положил на кирпичи.

– Хотите тоже стать спасателями? Значит, вам нужно пройти через страдания и боль. Сейчас я покажу, как можно воспитать в себе смелость, чтобы потом помогать другим, – Гущин извлёк большой кухонный нож. Ребята, и так стоявшие молча, онемели напрочь при виде грозного оружия и невольно сбились в кучу. Лиде ещё больше захотелось убежать, но глаза жабы не отпускали – казалось, что она смотрит только на неё и молит, чтобы её освободили. Слышат ли жабы пение ручьёв, ведомы ли им звучания шумных потоков вод, призывающих на своё дно? Лида не знала о том, как жабы воспринимают мир, но её чуткое сердце уловило жабью мольбу, увидело в её глазах беспредельную тоску. Она вышла из круга и взволнованно сказала:

– Отпусти её, она ни в чём не виновата.

– А если бы виновата, то что? – нагло ухмыляясь, резанул Гуща.

– То всё равно отпусти, – тихо проговорила отчаянная девчонка, забывшая о том, что ей обещали показать кошек.

– Тогда, может, ты будешь вместо неё? – он поиграл ножом перед мордой жабы. Ара подошёл ближе, предчувствуя интересную развязку. Парта замер между остальными и Лидой, мельком оценивающей расстояние до тропинки, уводящей из кошмарного местечка. Бег в гору её не пугал – она уже училась преодолевать беговую дорожку с препятствиями, а недавно выиграла городские соревнования по спринту в своём возрасте.

– Может, буду, – твёрдый ответ Лиды поверг всех в шок, даже Гущу, не ожидавшего такого поворота, а потому от-крывшего рот и по-гусиному вытянувшего шею. Лида протянула руку за жабой, но верные приспешники оттеснили её, а живность распластали на кирпичах вверх брюшком, вдвоём прижимая её лапки к ржаво-рыжей поверхности. Промедление смерти подобно – воскликнула бы Лида, если бы на тот момент знала такую фразу! Но не нужными для детства словечками она ещё не владела, а потому, не рассуждая более, стала просто действовать. Как только Гуща занёс нож над жертвой и все в трансе замерли, она рванулась вперёд, выхватила жабу из-под ножа, спрятала её в ладошках и со всех ног бросилась вверх по склону лога. Она бежала так быстро, как не бегала ни на одном соревновании. Ветки хлестали по лицу, ноги постоянно соскальзывали с тропы и застревали в ивовых прутьях, но она не останавливалась. Вверх! Только вверх! Вот покосившийся старый забор и истрёпанные временем сараи, а вот уже и гаражи, за которыми виднеются дома, вот… Она воткнулась в чей-то живот… Подняла глаза и увидела Сергея Геннадьевича, учителя физкультуры из старших классов, который не так давно возил группу ребят на соревнования. В спешке, отчаянно волнуясь, Лида рассказала о том, что происходит в логу, в штабе Сергея Гущина, раскрыла ладошки и ужаснулась – живность она спасти не смогла, Гуща успел-таки полоснуть по нежному жабьему животу ножом, и она всё это время бежала с умирающей жабой, у которой наружу вышли все кишки! Лиде стало дурно. Лицо посерело, пальцы как будто сводило судорогой. Она с ужасом смотрела на свои дрожащие руки, как будто сама убила эту жабу. Физкультурник осторожно взял из рук подающей надежды спортсменки искалеченное существо и аккуратно положил его подальше в кусты. Потом быстро проводил девочку до дома, заботливо осведомился, пришла ли она в норму, и стремительно зашагал в лог, крутя в голове не самые приятные мысли.