Читать книгу Призрачная любовь - Екатерина Оленева - Страница 4

Закрыв тетрадь, Лена впервые задумалась о том, что человек практически в любой момент может перестать быть.

Как писал Булгаков: «Человек внезапно смертен».

Как это происходит?

Что испытываешь в момент перехода?

Существует ли иной мир?

Есть ли возможность проснуться и продолжить существовать в ином качестве или свойстве?

А если да, то где может существовать этот другой мир в нашей упорядоченной Вселенной?

Вопросов куда больше, чем ответов.

В конце концов, никто из живущих ныне на самом деле не верит в смерть. Нам всем кажется, что в последний момент кто-то там, наверху, персонально для нас сделает исключение, отменит смертный приговор, и мы останемся жить навечно.

Но на самом-то деле это невозможно.

Лена вскочила.

Почти остывшая вода колыхнулась у ног.

Она судорожно вытирала влажную кожу и повторяла про себя, как молитву: «Я хочу жить! Я хочу жить!».

В этот момент даже существования Ада казалось ей лучше, чем перспектива полного небытия.

Выбравшись из тёплой ванной в коридор, полный теней и сквозняков, Лена почувствовала, как липкий, необъяснимый, иррациональный страх струится по позвоночнику, оставляя на коже мелкую россыпь мурашек.

Когда только успело стемнеть?

Стрелки на часах показывали всего половину девятого. По-летнему – совсем день.

Монотонно долбили дождевые капли по оконному стеклу. Как не странно, звук, прежде всегда успокаивающий, теперь тревожил, даже раздражал.

Далекая серебристая зарница выхватила белый квадрат календаря на стене, повествующего о том, что на дворе стоит 20 июня 1996 года.

Гроза ушла на восток. Глухие раскаты грома доносились едва различимо, издалека.

Вот стол, стул. Окно. Всё, как всегда. Всё, как должно быть. Не считая того, что сердце в груди бьется короткими, резкими точками.

Не считая того, что хочется бежать из этого дома со всех ног.

«Причина моего страха проста, – увещевала себя Лена. – Незнакомое место, гроза. Да ещё и этот дневник! Будь он неладен».

Хотя, если подумать, ничего страшного в дневнике не было. Да, речь в нем шла о весьма неприятных событиях. Откровенно смаковались грязные подробности о (если Лена всё правильно поняла) однополых и даже кровосмесительных связей. Противно, спору нет. Но ведь не страшно?

Почему же тогда от простой общей тетрадки в клеточку, спокойно лежащей в коридоре на подзеркальнике, расходятся волны удушливого липкого ужаса?

Почему рукописный текст, подобно нечистым потокам воды, распространяет вокруг себя заразу?

За окном опять прогрохотало. Гроза, развернувшись, возвращалась назад.

И тут Лена приняла твердое решение сбежать. Пусть даже бежать придется под проливным дождем и каскадом сверкающих молний, бьющих под ноги.

Она, вопреки доводам рассудка, торопилась выбраться в обезумевшее за окном пространство. Причем, по-детски страшась поворачиваться к темноте спиной.

Чего она боится? Буки из шифоньера?

Очередная вспышка синего света заставила лену кинуться к двери, на ходу надвигая на ноги босоножки.

Поспешно хлопнув дверью, она опрометью сбежала вниз, старательно избегая смотреть на ту часть лестницы, что убегала на чердак.

Пулей пролетев четыре пролета, Лена с облегчением выбралась из мрачного подъезда на умытый и одновременно исхлестанный дождем двор.

Но тут…

«Выключила ли я воду и колонку? – всплыла мерзкая мыслишка.

Лена не могла вспомнить, как ни старалась.

От мысли, что придется снова подниматься под синие всполохи молнии; снова идти мимо призрачной лестницы на чердак она почувствовала дурноту.

Она сейчас упадет в обморок. Или наплюет на всё, и не станет ничего проверять. Потому что, ну не в силах она войти в проклятую квартиру и пройти её от двери до двери!

За то время, пока её не было, «бука» вполне способен был выбраться на свободу.

Лена стояла и смотрела, как капли выбивают рябь по лужам; как стучат по рыжим, полинявшим стенам дома; как мочалят ветки высоких старых тополей.

Стояла, не в силах двинуться с места.

Конечно, чем иным мог для неё обернуться подарок Олега, как не злым кошмаром?

Когда Лена добралась до дому с неё лило в три ручья.

Марина только ахнула, увидев дочь:

– Ты сошла с ума?

– Точное наблюдение, – шмыгнула носом в ответ Лена.

– Ты что вытворяешь? Почему шатаешься под проливным дождём? Да ещё и без зонтика? Ты же можешь простудиться! – причитала мать.

– Ага. Сумасшедшая и сопатая – вот какая я буду.

– Немедленно в ванную! Потом переоденься в тёплый халат. Я пока приготовлю чай.

– Лучше сделай кофе, – буркнула Лена, чихнув.

Она побрела в ванну. Наверное, она будет очень, очень чистой – долгая ванна, холодный душ, горячий душ. Останется ли на ней кожа?

Горячий кофе бодрил.

В стенах родного дома страхи отступали и казались чистым ребячеством.

– Почему ты не осталась ночевать там? – спросила мать.

– Я у себя-то дома никогда одна не ночевала.

Марина улыбнулась:

– Испугалась?

Рядом с матерью мир снова стал безопасным.

– Мам, -спросила Лен, – а ты Олега ещё любишь?

Марина вздохнула:

– Не знаю. Помню, когда-то любила. Очень сильно. После нашего с ним разрыва сильно переживала, просто извелась вся. Как же я тогда ненавидела их обоих: и отца твоего, и его полюбовницу. Ненависть эта, понятное дело, была оборотной стороной любви. Спрятавшись за неё, я всё ждала, когда же Олег, наконец, одумается и вернётся.

Голос матери звучал обыденно. Руки мелькали над столом, готовя бутерброды с колбасой и с сыром, разливая кипяток по чашкам.

– А потом поняла: он не одумается. Никогда. И не вернётся.

Марина поставила чайник обратно на плиту, и села напротив дочери.

–Вот тогда-то я и перестала его ненавидеть. Просто стала жить дальше. Если бы моя жизнь сложилась по-другому, встретила бы я подходящего человека, то давно бы, наверное, забыла о твоём отце. Будь у меня хотя бы дело, приносящее доход, позволяющий содержать тебя и себя так, как хотелось бы. Да я бы его тогда на порог не пустила! А так, сравнишь, чего добилась в жизни сама с тем, чего достиг твой беспринципный папаша, и от злости так кого-нибудь и покусала бы.

Олег, он для меня как проигранная партия, понимаешь? Всегда чертенок подзуживает отыграться. Так что пусть ходит. Пусть денежкой с тобой делиться. С паршивой овцы, как говориться, шерсти клок. Вот, он квартиру тебе подарил. Разве плохо?

– Кто знает? –тяжело вздохнула Лена. – От добра добра не ищут, а от зла добра не жди.

– Философов ты мой, – покачала головой мать.

– Он пустой, мам, – с горечью выдавила Лена. – Ничего, кроме шума дать не может. И подарки его, такие же, как он сам – пустые и ядовитые. Не нравится он мне.

– Бывают люди и похуже.

– Может, и бывают. Только ко мне они не лезут. И мне до них дела нет.

– Как там у тебя с Серёжей дела? –поменяла тему Марина.

Лена сделала несколько глотков и поморщилась – кофе остыл.

– Убиваем вместе время, которое друг без друга могли бы провести гораздо интереснее и с большей пользой.

– С этим мальчиком тебя никто встречаться не заставляет, – возмутилась мать. – Не хочешь, зачем это делаешь? Зачем парню голову зря морочишь? Он ведь не кукла, чтобы в него играть. Не понимаю я тебя, Лена. Совсем.

–А вдруг я его сегодня прогоню, а завтра пойму, что это была любовь моей жизни? Что я тогда буду делать?

Марина прищурилась:

– Ты сейчас, надеюсь, шутишь? Или серьёзно?

– Сама не пойму.

Марина покачала головой:

– Ты всегда говоришь чепуху. И в кого такая уродилась?

– В енота.

– А я склонна думать, что в дикобраза. Сплошные колючки.

Потянувшись, Лена поднялась из-за стола:

– Спокойной ночи, мам.

Лена чмокнула Марину в щёку на прощание.

– У тебя назавтра экзамен намечается?

– Ну да.

– Всё выучила?

– Все выучить, как известно, невозможно. Всего, подозреваю, сами преподы не знают. Иначе лекции по бумажкам не читали бы.

– Только попробуй сдать экзамен на тройку! – не страшно пригрозила вслед мать.

Нырнув в кровать, Лена прихватила с собой умную книгу. Скорее для профилактики нелепым страхам, чем из ученического рвения. Хотя, что греха таить, вовсе не вредно немного освежить в памяти материал.

С сей благой целью она раскрыла учебник на заложенной закладкой странице:

«Кровь.

Жидкая субстанция организма, состоящая из плазмы, красных и белых телец, гемиглобина, переносящего кислород ко всем клеткам и тканям организма, – гласили строки. – Кровь несет питательные вещества и уносит продукта метаболизма.

Кровь протекает под нашей кожей, разделяясь на два русла…».

Строчки постепенно утрачивали печатную четкость.

Буквы затанцевали, вытягиваясь, принимая изящный, чуть наклонный витиеватый вид:

«Волны качают меня, расступаясь под тяжестью тела. Принимают в огромную колыбель, в ледяные объятия. Меня больше ничто не тревожит, не беспокоит. Я знаю, я чувствую, я ощущаю себя мертвым».

Книжка выскользнула из рук.

Во сне Лена вновь очутилась перед закрытой дверью квартиры, из которой сбежала тремя часами раньше.

В руках она держала кожаную сумку на мягкой подкладке. Ту самую маленькую дамскую сумочку – вместилище огромного количества вещей. Благодаря мягкой подкладке все попытки отыскать что-то в сумочном чреве, обречены на поражение.

Когда Лене всё же удалось ухватить кончиками мокрых, непослушных пальцев ключи, дверь распахнулась сама по себе.

За ней, как и полагалось, лежал коридор, освещенный мерцающим, неровным светом восковых свечей, плавающих прямо в воздухе.

За рифленой поверхностью двустворчатой двери, ведущий в зал, проглядывался человеческий силуэт. Он как-то странно дёргался, будто марионетка, исполняющая танец. То ломался под острым углом, так, что казалось, кости сейчас вылетят из суставов. То плавно кружился на месте.

Музыки не было.

Фигура танцевала в тишине.

Не задерживаясь, Лена прошла вперед, дальше по коридору, к ванной. У входа она остановилась, глядя в щель между полом и дверью.

Щель заполнилась чарующим, привлекающим внимание голубоватым сиянием. Свет был необычайно красив.

– Не ходи туда, – предупредил чей-то голос.

Лена пожала плечами. Она никого не обязана слушать. К тому же, она просто не сможет удержаться от искушения узнать, что способно так ярко и желанно светиться.

Она распахнула дверь.

В первый момент между яркими всполохами невозможно было ничего разглядеть. Свет клубился, будто пар.

Когда же видимость прояснилась, Лена увидела перед собой ванну, заполненную тёмной, густой и вязкой, как смола, кровью. Скользкие ошметки, плавающие, будто кусок мяса в наваристом супе, были ничем иным, как измельченными человеческими внутренностями, превращенными в осклизлые лохмотья, вперемешку с человеческими экскрементами.

Лена попятилась и наткнулась спиной на неизвестного незнакомца, который, воспользовавшись ситуацией, крепко обнял девушку за плечи, удерживая на месте.

– Не входи сюда, – зашипел некто недобрым, сипящим голосом прямо в ухо. – Не входи. Пожалеешь…

Лена проснулась, разбуженная собственным криком.

Из абажура лампы тускло светила лампочка, рассеивая вокруг себя ровный свет, легко скользящий вдоль дивана, похожего на уютно свернувшееся животное.

Свет трепетал на шторах, заставляя блестеть полировку комода и стола.

На крик вбежала мать:

– Что случилось?

– Приснился кошмар, – ответила Лена, зарываясь в простыню, будто в надежде отыскать у той понимание и защиту.

– Ты кричала так, что я думала, у меня остановится сердце, – недовольно буркнула Марина. – Побыть с тобой?

– Как все-таки хорошо, что я не осталась ночевать в том чертовом доме! – Лена поежилась. – У меня бы, наверное, к утру случился инфаркт.

Утром Лена мужественно выдержала пристальный изучающий материнский взгляд:

– Хорошо себя чувствуешь? – интересовалась Марина, наблюдая, как дочь вяло ковыряет вилкой в тарелке с яичницей. – У тебя блёклый вид.

– Перед экзаменом нервничаю, – нетерпеливо отмахнулась Лена.

Она опаздывала.

Когда явилась на остановку, Серёга нервно докуривал четвертую сигарету.

И был злой, как черт:

– Ты хотя бы раз в жизни, ну, скажем, в порядке исключения, просто для разнообразия, можешь прийти вовремя?!

– Прости, зая! Я проспала. Вчера до полночи анатомию учила, – оправдывалась Лена.

Спустя полтора часа она называла номер по кону доставшегося билета.

Усевшись за парту, пробежала глазами оба вопроса.

Первый касался кровеносной системы, второй – строения клеток. И тот, и другой Лена знала, что говорится, на зубок.

За Серегу она тоже не волновалась. У него были заготовлены «бомбы». Стащив пару дней назад в секретариате проштампованные листы, Серега заранее заготовил ответы на все билеты. Теперь осталось только воспользоваться случаем и поменять местами пустой лист на исписанный. Зная Серегу, в успехе предприятия никто не сомневался.

А вот подружка-Танюшка, сидевшая на соседнем ряду, то и дело делала большие глаза и гневно посматривала на сосредоточенно готовящихся к ответу друзей. Готовить «шпоры» ей всегда было лень. Учить что-то – подавно. В результате такой политики для Танюшки даже три балла были вожделенной целью.

«Кровь.

Жидкая субстанция организма, состоящая из плазмы, красных и белых телец. И гемиглобина, – записала Лена на проштампованном экзаменационном листе.

Неожиданно девушка ощутила резкую дурноту. Голову сдавило, будто железным обручем. Листок поплыл из-под рук.

– Лазорева?

Склонился над девушкой обеспокоенный преподаватель.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет, – выдавила из себя Лена, – вернее, не очень хорошо. Можно я пойду отвечать следующей?

– Конечно, иди. Воды тебе не налить?

– Не нужно, спасибо. Мне уже лучше.

С удивлением, окинув взглядом листок, Лена обнаружила, что тот, оказывается, исписан сверху до низу.

Когда она все это написала, хоть убей, Лена не помнила.

Потерев саднящие виски, обеспокоено подумала о том, уж не сходит ли она с ума?

– Лазорева! Вы отвечать собираетесь?

Лена ответила на «отлично», несмотря на все переживания, нарастающую головную боль, жару и ночные кошмары.

Выйдя из кабинета, она забралась на подоконник, поджидая друзей.

У ребят к третьему курсу сложилась традиция после экзаменов отмечать события маленькой попойкой.

Когда товарищи выбрались из лап экзаменующего препода, Лена предложила ребятам не шататься по низкосортным барам, а поехать к ней на квартиру и отпраздновать сдачу последнего экзамена чинно и благородно.

– А и правда? – поддержала предложение подруги Таня, – Любопытно посмотреть на подарок Ленкиного папаши. И повод подходящий! Едем?

Прихватив в ближайшем киоске классический молодежный набор – пиво, сухарики, сушеные кальмары и чипсы, друзья направились к Ленке домой.

– Что ни говори, все старые дома выглядят загадочно, – уронил Сашка, Танюшкин парень, пока они проходили под лепными высокими потолками, возвышающимися над широкими лестничными пролетами.

– Не загадочно, а мрачно, – возразила ему Татьяна, настороженно озираясь по сторонам.

Лена неожиданно почувствовала, что подруга её раздражает.

Та вышагивала перед Серёгой, нарочито вертя аккуратной круглой попкой. Взгляд Сереги то и дело соскальзывал на аппетитные Татьянины округлости. На Тане были нежно любимые ею брюки цвета «белой ночи» и черная коротенькая майка, оставляющие открытым гибкий, поджарый, как у хорошей гончей, живот. В ушах болтались длинные, чуть не до плеч, яркие пластмассовые серьги – девушка обожала все сверкающее и яркое. Волосы, темные, с неожиданными всполохами алого пламени, свободно развивались за спиной.

Рядом с жизнелюбивой, яркой, как канарейка, Татьяной, Лена чувствовала себя блеклой, серой и скучной забитой церковной мышкой.

В тайне она завидовала яркой внешности, легкому характеру, искрометному нраву подруги. И сейчас задалась вопросом: а не привлекает ли Таня Серегу, который, как она это знала, порядком подустал от их вяло текущих отношений?

Поднявшись на пятый этаж все посмотрели в сторону лестницы.

– Я думал, в доме пять этажей?

Серёга вопросительно посмотрел на Лену.

– Правильно думал. Лестница ведет на чердак.

В чёрном провале над лестницей свет таял, как сахар в кипятке.

Из темноты кто-то наблюдал за ними, затаившись.

Кто-то злобный поджидал благоприятного момента.

– Ты дверь-то открывать будешь? Или как?

Толкнул Лену в бок Серега, заставляя выплыть из мира страшных фантазий.

Лена поспешила провернуть ключ в замке. В распахнутую дверь навстречу им повеяло теплым воздухом.

Оказавшись в коридоре, все облегченно вздохнули.

Ребята, по непонятым причинам, решили расположиться в «кровавой спальне». Будь на то Ленина воля, она бы предпочла зал. Там просторнее и светлее. Да и к входной двери, если что, поближе.

Друзья уселись на пол, поставив между собой, посередине, тарелку с чипсами и солеными орешками.

Во влажной пивной прохладе было что-то успокаивающие. Наверное, именно поэтому спиртное быстро убывало? Все исправно на него налегали.

– Здесь промозгло, – передёрнула плечами Танюшка. – Да что там промозгл – откровенно холодно! Странно. В такую-то жару

– Это потому, что здесь живет полтергейст, – неожиданно для себя сказала Лена.

Глаза друзей глядели с насмешливым любопытством.

– В комнатах с приведениями ведь всегда бывает холодно? – с извиняющейся улыбкой закончила Лена.

– И кто он? – оживилась Танюшка, жадно блестя карими глазами. – Твой полтергейст?

– Дух самоубийцы. Я вам сейчас кое-что покажу.

Лена выбежала в коридор за тетрадкой, которую оставила на подзеркальнике. Вопреки ожиданиям, та так и ждала её на полке.

– Видите?

Снова усаживаясь на пол, с таким выражением, будто притащила ценнейшую реликвию, победоносно явила миру Лена свою находку.

– Это дневник. Он принадлежал человеку, что жил здесь раньше. Я вам его сейчас почитаю.

И Лена прочла. Все. От корки и до корки.

Хотя и чувствовала себя при этом предательницей. Совершенно, кстати, непонятно, почему?

– Н-да, – протянул Серега, ухмыляясь, – абсурдная история. У хозяина дневника явно крыша потекла. Мужик так не должен чувствовать, ясно? И вести себя тоже так не должен. Извращенец хренов! При коммунистах такого не было.

– Это-то как раз при коммунистах и было, – позволила себе проявить сарказм Лена.

– Ребята, не ссорьтесь, – поморщилась Таня. – Кстати, а почему ты думаешь, что он покончил с собой?

– Мне так кажется. А ты думаешь иначе?

Пришел Танин черед пожимать плечами. Она не знала, что она думала. Она вообще-то предпочитала по жизни задумываться как можно меньше.

– Самое странное, что я тоже думаю, что акт сведения счетов с жизнью имел место быть, – дурачился Сашка. – Вот ведь дела, просто тетрадка в клеточку; и вроде ничего такого в ней и нет. А ощущение, будто в паутину сопливую какую-то вляпался.

Лена вздрогнула. Саша фактически озвучил её мысли.

– Ну ладно, хватит об этом, – хлопнул он по полу ладонью. – Мне вот кажется, что я знаю, чем мы все сейчас займёмся? Что скажете насчет небольшого спиритического сеанса? Кто – за? Голосуем!

Лене не понравилось, какой оборот принимало дело. Она успела пожалеть, что рассказала друзьям о своей находке. Но возразить против затеи друзей она почему-то не посмела.

Пока расчерчивали лист бумаги на две половинки, пока на каждой половинке писали: «да» и «нет», Лена утешалась мыслью, что при свете дня отечественная нежить, воспитанная гораздо лучше голливудской, будет действовать в рамках приличия и большего, чем худо-бедно пошуметь водой, себе не позволит.

Когда импровизированная гадальная доска была подготовлена, ребята уселись рядышком, предварительно зашторив окна тяжелыми гардинами Из-за этого свет в комнате стал ярко розовым. Что, по мнению Лены, было крайне неприятно, так как вызывало в памяти атмосферу ночных кошмаров.

Одиноко, над серединой листа, желтым всполохом, теплилась парафиновая свечка.

Блюдце быстро накалялось, становясь горячим, покрываясь изнутри черной копотью.

– Дух, обитающий в этой комнате, явись! Дух, ответь, ты здесь?

Тишина.

– Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире – явись!

Как все и ожидали, ничего не происходило.

– Дух, ответь, ты здесь? – продолжала упорствовать Лена.

– Не отзывается, – насмешливо фыркнул Серега. – Наверное, какого-нибудь петуха дерет на том свете.

– Дух, обитающий в этой комнате, в этой квартире, явись! Дух, ответь…

По комнате пронесся резкий, стремительный порыв ветра, от которого шторы на окнах заходили ходуном.

Волосы девушек заструились за спинами. Пламя свечи бешено заметалось и погасло, испуская темное змеящееся облачко.

Блюдце, которого никто ни касался, дрогнуло, завертелось вокруг своей оси, и принялось истерично метаться по бумаге. Зазвенело, подпрыгивая на одном месте, как мячик, и, расколовшись сначала на две половинки, затем словно бы взорвалось изнутри на множество осколков, разлетевшихся в стороны.

Порыв ледяного воздуха снова ударил в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание.

Все стихло.

При дыхании из ртов вырывались облачка белого пара, как бывает при минусовой температуре.

Ребята продолжали ощущать яростную, злую силу, разлитую в воздухе и боялись пошевелиться – а вдруг все повториться сначала?

Сережка, самый ироничный и смелый за минуту до этого, теперь испуганно таращил глаза.

– Слышите? – трясущимися губами произнес Сашка. – Вода льется.

– О, господи!

Лена побежала в ванную, почти уверенная в том, что там будет пусто и сухо. Что звук падающей воды окажется не большим, чем массовой галлюцинацией.

Перед дверью она замерла, на мгновение, вспомнив предупреждение из сна: «Не входи!». Но страх залить соседей оказался, как ни странно, сильнее страхов перед потусторонним миром.

Лена распахнула дверь.

Она была здесь повсюду – вода!

Падала, струилась, билась о стенки ванной. Что самое странное, вода была горячей!

Взгляд Лены метнулся в колонке. Разделитель стоял почти на максимальной отметке.

Лена потянулась, чтобы повернуть рычаг и выключить колонку. Руку ударило током. Отскочив, в испуге, она не сразу вспомнила, что колонка газовая. В ней не могло быть никакого напряжения.

Звук падающей воды стих.

Вода в ванной уходила через слив оставляя ванну пустой.

Даже капли не задержались на белых ровных боках емкости.

Резкая боль в руке заставила Лену опустить взгляд. Рядом с веной алел тонкий, не глубокий, кровоточащий порез, тянущейся вдоль синей жилки.

Дверь за спиной резко распахнулась. На пороге возник Сашка, бледный, испуганный и злой:

– Какого черта ты тут закрылась?!

–Я не закрывалась.

Взгляд Саши скользнул к кровоточащему порезу:

– Что это ты делаешь, мать твою?! Зачем?!

– Думаешь, я нарочно? – возмутилась Лена.

– Пошли отсюда скорее!

Сашка схватил её за руку и потащил за собой.

Лена и не думала сопротивляться.