Читать книгу Темница тихого ангела - Екатерина Островская - Страница 10

Не было и пяти часов дня, когда вертолет доставил их на место. Перед тем как опуститься на небольшой площадке, они облетели город, но сверху Николай не увидел ничего примечательного, разве что несколько древних церквушек. Зато отец восхищался: «Какая красота! Какая красота! Ты посмотри только!»

Коля смотрел, но восторга не ощущал. Зато огромное озеро привлекло его внимание: сверху оно, словно оправдывая свое название, действительно казалось совсем светлым, почти белым.

Когда вышли из вертолета и направились к небольшим бревенчатым коттеджам, навстречу им из одного домика вышел высокий крупный мужчина с лысиной на полголовы.

Поравнявшись с Торгановыми, он протянул руку отцу:

– Приветствую вас, Александр Михайлович. Располагайтесь, отдыхайте. А мне вот не доведется сегодня щучьими котлетками себя побаловать. Не успел прилететь, как опять в Москву вызывают.

– Тогда через неделю встретимся, – произнес Торганов-старший.

– Через неделю у дочери день рождения. Круглая дата – двадцать пять лет: не бросать же ребенка в такой день.

Мужчина посмотрел внимательно на Николая и обернулся к Александру Михайловичу:

– А это, случайно, не ваш сынок?

– Он самый, – кивнул Торганов, – и не случайно, между прочим.

– Как же, как же! – обрадовался лысый. – Гордость нашей литературы! Как мы тут все радовались! Это же не Олимпийские игры, а покруче! Олимпийских чемпионов у нас пруд пруди, а оскароносцев только четверо: Бондарчук, Меньшов, Михалков и вот теперь Николай Торганов.

– Но они-то получили свои награды за советские или российские фильмы, – скромно напомнил Коля, – а я – за американский.

– Да, какая разница! – продолжал радоваться лысый. – Вы-то русский человек, значит, и награда наша – российская. И это, между прочим, еще не все.

Он зачем-то погрозил Коле пальцем, словно хотел пожурить его за какой-то проступок.

– Это еще не все, – повторил лысый. – Насчет вас есть кое-какие соображения. Но об этом потом. А пока…

Патриотически настроенный знакомый отца еще раз внимательно окинул Николая взглядом с ног до головы.

– Послушайте, Николай Александрович, приглашаю вас на день рождения моей дочери Алисы. Там мы поговорим в более приватной обстановке. Может быть, к тому времени мне удастся кое-что решить и предложить вам нечто, наверное, не столь значительное, как «Оскар», но все же.

– Не знаю, – пожал плечами Коля, – будет ли время.

– Времени у вас будет предостаточно, если я захочу, – совершенно серьезно сказал лысый, – а неделя – это вообще не срок: пролетит, не заметите. Но сейчас простите: я должен мчаться на том самом ветрокрылом аппарате, который доставил вас сюда.

Он пожал руку отцу и Коле, после чего поспешил на вертолетную площадку.

– Кто это? – спросил Николай.

– Пал Палыч Шабанов, – объяснил Александр Михайлович, – или просто «ППШ» – крупный чиновник в администрации президента. Влиятельный человек во многих сферах.

В озеро вышли на катере, в полукилометре от берега встали на якорь и расположились на корме с удочками. Поначалу отец пытался забрасывать спиннинг, но безуспешно.

– Рановато еще, – объяснил свою неудачу Александр Михайлович, – щука здесь хорошо на блесну берет только в августе.

Особенного клева не было: за полтора часа на двоих вытащили полтора десятка не очень крупных подлещиков. Но Николая это ничуть не расстроило. Он смотрел по сторонам: на озеро, на поросшие лесом холмы на берегу, на розовое солнце, скатывающееся в озерную гладь. Заметил на горизонте узкую полоску мыса, которая заканчивалась возле какого-то сооружения, поднимающегося прямо из воды, и показал на него отцу:

– А там что?

– Монастырь. То есть когда-то был монастырь, а теперь колония для пожизненно осужденных. В этом заведении сидят самые злостные преступники, которым смертную казнь заменили пожизненным заключением: серийные убийцы, маньяки, террористы… Шансов на помилование или сокращение срока у них никаких.

– И мужчины, и женщины? – поинтересовался Николай.

– Это исключительно мужская колония, в народе ее называют «Черный дельфин». Но неподалеку есть и женская – «Серый лебедь». Большинство здешних заключенных не выдерживают условий содержания, пишут прошения, чтобы приговор о смертной казни привели в исполнение. Им, разумеется, даже не отвечают. А заключенные ждут смерти, ждут… Многие сводят счеты с жизнью прямо в камере.

– Лучше об этом не думать, – поморщился Николай.

– Лучше не знать, – поправил отец.

Клев начался, как только солнце опустилось в озеро где-то за бывшим монастырем. Очень быстро надергали из воды не только подлещиков, но и судаков, и сигов, и крупных окуней. Александр Михайлович, воодушевившись, снова и снова забрасывал спиннинг и уже подцепил на блесну пару двухкилограммовых щук.

– Пожалуй, достаточно, – сказал он.

Николай обернулся, чтобы посмотреть на умирающий вечер. Сумрак скрыл границу между водой и небом, но уже светила луна, направив к лодке узкую серебряную дорожку. Прямо по этой полоске плыл лебедь. В лунном сиянии он казался серым. Не доплыв до лодки, лебедь свернул в сумрак и вскоре исчез из вида.

Заработал мотор. Отец направил катер к берегу, а Николай продолжал всматриваться в темноту, надеясь разглядеть пропавшую во мраке птицу. К пирсу причаливали уже в кромешной темноте, и если бы не фонарь, то пришвартоваться было бы проблематично.

Выйдя на пирс из катера и вытаскивая ведро с уловом, отец вдруг продолжил недавний разговор:

– В стране сейчас около миллиона человек находятся в заключении, многим преступникам суды определяют условный срок, потому что и тюрьмы, и колонии переполнены. Вполне вероятно, что есть и невинно осужденные, они страдают ни за что. Но о тех, кто там… – Александр Михайлович мотнул головой в сторону темного горизонта: —…и в самом деле лучше не вспоминать. Нет на свете этих людей. Да они и не были людьми, когда совершали свои преступления.

Они подошли к своему коттеджу, возле которого располагалась увитая плющом беседка. За ее окнами горел свет, виден был сервированный стол и спинки мягких кресел.

– Нас дожидаются, – шепнул Александр Михайлович сыну.

Николай повертел головой, но никого вокруг не было видно.

– Сейчас мы с тобой баньку посетим, – сказал отец, – попаримся немного, через часок выйдем, а тут нам шашлычки из осетра приготовят, котлетки щучьи подадут, салатики, грибочки соленые. То-то Пал Палыч жалел, что остаться не может.

Через час с небольшим они сидели в беседке, и все, о чем говорил Александр Михайлович, стояло на столе. Присутствовали еще двое чиновников из какого-то министерства. Один из них был с женой. Сорокалетняя дама в шифоновом платье с глубоким вырезом, открывающим круглую силиконовую грудь, во все глаза смотрела на молодого оскароносца, а когда муж, теряя бдительность, отворачивался, беззвучно вздыхала и облизывала сочные губы. Мужчины пили водку, закусывали хрустящими белыми груздями и тающими во рту щучьими котлетками, говорили о каких-то делах, более похожих на развлечения, вспоминали общих знакомых, но не сплетничали. Даме было немного грустно, ей ничего не оставалось, как пить итальянское белое вино и незаметно под столом прижиматься бедром к ноге Николая Торганова.

Спать легли поздней ночью. Торганов-старший, уже лежа в постели, погасил ночник у своей кровати, пожелал сыну спокойной ночи. И почти сразу сказал:

– Что ни происходит, все – к лучшему. Ничего бы этого не было: ни этой ночи, ни рыбалки… Вполне возможно, что и слава прошла бы мимо тебя, Коля, если б не тот злополучный отдых в Юрмале.