Читать книгу Секреты бессмертных. Продолжение… - Екатерина Попова - Страница 4

Библиотека в Салеме ночью жила своей собственной, тихой жизнью: шуршание страниц казалось ей шёпотом прошлого, а лампы бросали тёплые круги света на столы, как будто охраняли бумажные тайны от взглядов дня. Элла любила это место – её пальцы знали каждую пыльную полку, каждый корешок старой легенды. В ту ночь она пришла одна, в надежде отыскать что‑то, что помогло бы Насте понять, что происходит вокруг неё в эти недели.

Её находка была почти случайной. В дальнем углу, за полкой с краеведческими томами, лежала узкая кожаная тетрадь без титула; корка покрывалась трещинами, на ней едва угадывался тиснёный знак – знак, который Элла видела раньше только в одной старой гравюре: круг, пробитый тремя линиями, словно стрелы. Она сняла книгу, ощутила запах времени – сухой кожи, потертых страниц, слабого аромата воска.

"Это… должно быть XVI век", – прошептала она сама себе и аккуратно открыла первую страницу.

Почерк был узкий, плотный, с резкими завитками, строчки сжаты почти вплотную. Язык – старый, но знакомый: смесь английского, заимствованый и слова, которые читались как заклинание. Элла сразу поняла: это дневник, возможно – дневник женщины. Она перевела первые строки и почувствовала, как внутри что‑то сжалось.

"Я помню холод камня и запах крови, – гласила запись. – Помню, как моё имя исчезало, как лицо – одно и то же – возвращалось, как лезвие возвращалось ко мне снова и снова. Я не помню, как звали тех, кто меня любил, но я помню, как я умирала. И каждый раз я начинала заново, неся в себе только ощущение пустоты и забытые голоса. Они приходят, те, кто жаждут моей плоти; они видят во мне знак повторения и желают мой конец. Я молю – если есть кто‑то, кто прочитает это, знайте: я – не одна. Меня преследуют века."

Строки стекали, и чем дальше читала Элла, тем тяжелее становилось вокруг неё. В дневнике были даты – тысячи лет, пометки о лунных циклах, штриховые рисунки лица, помеченные одним и тем же знаком. Каждая запись заканчивалась короткой фразой, почти одним и тем же жалобным возгласом: "Она возвращается. Она всегда возвращается."

"Она?" – вслух спросила Элла, и в голове всплыла Настина фотография вчерашнего дня: глаза, улыбка, то невинное удивление, с которым Настя наблюдала карусель старых домов. Не могло быть. Это же какая‑то легенда, аллегория. Однако следующая запись заставила её всё бросить и сесть прямо за стол.

"Виктор – я записываю его имя, чтобы не забыть – он прибыл с северными ветрами, холодный как смола. Его сила была не просто знанием трав или слов; его руки были похожи на железо. Он сказал, что видит в моём теле иносказание какой‑то старой игры. Он пробил мне грудь ножом и плевал на прах моего имени. Он произнёс проклятие: 'Будет она падать, и будет падать след её – зверь будет служить мне, привязан к крови её, и пусть они будут связаны в смерти'. Марина связала себя со мной тогда. Она предпочла связать душу и плоть; она сказала, что будет со мной сквозь печаль. И когда я умерла, умерла и она. И так повторялось."

Сердце Эллы билось так часто, что казалось, она услышит его в каждой строчке. Марина – имя, которое сейчас звучало у неё в голове не как чужое, а как предупреждение. Она знала, что Марина – лучшая подруга Насти, и это смутило её до глубины. Дневник продолжал: рассказы о дуэлях средь ночи, о поджогах, о петлях судеб, которые плёл Виктор. О безмолвных криках тех, кто видел то же лицо снова и снова.

Она читала до тех пор, пока комок в горле не превратился в лед. На одной из страниц был аккуратный список: годы, имена, места – и рядом с каждым местом – одно и то же примечание: "Она вернулась в том же облике." Элла не удержалась и прочитала вслух: "Она возрождается в одном и том же облике, но с новыми воспоминаниями. Она не знает себя. И каждый раз нас ждут охотники."

Её руки дрожали. Она закрыла дневник и положила ладонь на холодную обложку, словно через неё можно передать предупреждение обратно в прошлое. Она знала, что должна сказать Ноа. Он был тем человеком, который, возможно, и должен был знать всё – хотя всё это звучало невероятно.

Она взяла дневник и поспешила к дому, где Ноа и Настя жили в последние дни. Ночь была суровой: ветер бился в окна, и в этом шорохе казалось, что прошлое шепчет прямо в ухо. Элла почти бежала, не думая о взглядах, которые она может вызвать, о разумности своих действий. Внутри неё теперь был заряд – смесь страха и обязанности.

Ноа сидел в гостиной, тусклый свет от камина отражался в его глазах. Он поднял голову, не удивлённый её появлению; у него и без того было выражение того, кто знает слишком многое, кто видел слишком много. Элла положила журнал на стол между ними и открыла на той же странице.

– Прочитай, – сказала она коротко. – Я не хотела верить, пока не увидела.

Ноа взял тетрадь, его пальцы почти не дрогнули. Он прочитал всего пару абзацев и зажмурился. Когда он заговорил, его голос был ровным, но в нём звучало бесконечное сожаление.

– Это правда, – сказал он. – Я боялся, что эти записи существуют. Ты понимаешь, что это значит?

Элла слушала, но не получала ответа, пока не задала прямой вопрос:

– Ей действительно… больше тысячи лет?

Ноа тяжело вздохнул и опустил взгляд. В его темных глазах мелькнуло то, что напоминало о тысячах ночей без сна.

– Да. Она – старше, чем могут поместиться слова. Каждая её жизнь – как вспышка свечи. Я видел это. Я… видел её в других эпохах. Я помню лица – одно и то же, и всегда она была молода. Это невозможно объяснить логикой, Элла. Но это правда.

Элла почувствовала, как земля уходит из‑под ног. Она знала Настю как девушку из провинции: добрую, трогательную, простую. Как могла за ней стоять тысяче-летняя тайна?

– Почему она не знает? – прошептала она. – Почему она не помнит?

– Более жёсткий вопрос, – ответил Ноа, и в его голосе появилась стальная уверенность. – Потому что так устроен её цикл. Память-душа стерты или слиты в туман. Каждый раз, когда она появляется заново, внутри остаются только отголоски: эмоции, ощущения, иногда фрагменты снов. Но не реальная память. Это как если бы ей давали шанс заново выбрать.

Он поднял голову и посмотрел прямо на Эллу, затем на дневник.

– И есть ещё одно, что ты должна знать, – добавил он. – Я должен это сказать ей сам.

Ночь свинцом лёгла на комнату. Элла молча наблюдала, как Ноа встал и повёл её по узкой лестнице туда, где хранились его личные вещи – туда, куда Настя ещё не заглядывала. Они вошли в комнату, где на стене висели картины, потертые временем, и один большой ключ, похожий на символ из дневника, было видно в чеканке дверей. Ноа взял третий ключ, который висел на цепочке у него на шее, и открыл небольшую дверь, скрытую за высоким шкафом – дверь, которую он обычно держал закрытой.