Читать книгу Свободные и счастливые - Екатерина Северная - Страница 9

Глава 7 – Две стороны зеркала

Я проснулся от нестерпимой головной боли. Пожалуй, не стоило вчера пить так много. В сочетании с сигарами абсент не слишком хорошо подействовал на меня. Я валялся в постели и смутно вспоминал минувший вечер. Всё произошедшее казалось мне каким-то сюрреалистическим бредом; на секунду я даже засомневался, уж не приснилось ли мне всё это. Тайное общество. Контранархисты. Похищение девушек. Смена партии. О Господи. При чём здесь я? Что за нелепые мысли вчера приходили мне в голову? Ведь я же почти согласился на всё это! Нет уж, увольте. Вы, ребята, развлекайтесь, удачи вам. Бунтуйте, устраивайте революции, выдвигайтесь на выборы, воздействуйте на умы народа…

А я слишком стар для этого – во всех смыслах. Лучше я буду тихо и незаметно тухнуть в своей квартире, распивать каждый вечер спиртное и с удовольствием приближать себя к концу, наблюдая за всем этим хаосом, что творится вокруг, чем с головой брошусь «во все тяжкие», как какой-нибудь пылкий юноша и отчаянный революционер. Спасибо, но это без меня. Я ни во что больше не верю и ничего не хочу. Оставьте меня все в покое. Дайте мне спокойно деградировать здесь в одиночестве. Меня пока никто не трогает – и ладно. Впредь буду осторожнее. Курить только в квартире. Ругаться только когда «оранжевых» нет на горизонте. Я справлюсь. Я примирюсь. Всё равно моя жизнь давно закончена. Всё равно ничего не вернёшь.

Дверной звонок. Проклятие! В последнее время меня вынуждают слишком много общаться. Три месяца в тишине и уединении были мне больше по нраву. Кто может звонить мне в дверь?! Любопытство взяло верх над безразличием. Я лениво поплёлся открывать, на ходу заглатывая таблетку «аспирина» сорокалетней давности. Пожалуй, стоит прикупить более современных лекарств…

За дверью стояла женщина средних лет в строгом брючном костюме, с тщательно убранными волосами; она держала в руках раскрытый телефон, водила пальцем по экрану и улыбалась такой радостной улыбкой, будто только что поела кексов с марихуаной. Она шагнула в квартиру так уверенно, словно мы были давними друзьями, и уставилась на меня, явно ожидая приглашения пройти и выпить чая. Я оставался невозмутимым и упорно молчал, глядя на неё.

– Доброго вам дня, мистер Герберт! Я пришла к вам из частного Центра Волонтёров имени Сатья-юги. Мы проводили электронную перепись наших участников из этого района и обнаружили, что вас нет ни в одном списке. Я пришла предложить вам варианты. Что больше откликается в вашей душе: озеленение улиц, воспитание подростков, охрана порядка на улицах или…, – я с удовольствием наблюдал, как вытянулось её лицо, когда я достал из кармана помятую сигарету, щёлкнул зажигалкой и затянулся. Она не «оранжевая», у неё нет фотоаппарата.

– Извините, вы не могли бы не курить, дым попадает на меня и…

– Я у себя дома. А если вас что-то не устраивает – в вашей воле избавить себя от моего неприятного общества, – я мысленно поздравил себя с тем, как быстро и ловко я освоил современный стиль общения.

– Так чем бы вы предпочли заняться на благо нашего общества?

– Я? Серьёзно? Дайте подумаю. Я предпочёл бы пить абсент и целыми днями валяться на диване. Это вас устроит?

У дамы, кажется, сбились какие-то внутренние настройки. Она беспомощно молчала и хлопала глазами. Мне уже поднадоела эта комедия, и я начал было раздумывать, что будет, если просто аккуратно выставить её за дверь… И жаль, что я этого не сделал. Потому что женщина пришла в себя и выдала:

– В таком случае уведомляю вас, что в случае вашего отказа вступить как минимум в один волонтёрский центр вы будете обязаны заплатить штраф.

– Штраф?! С чего это?

– Да. В размере тридцати процентов от вашего ежемесячного дохода. И такой штраф вам придётся платить каждый квартал.

– Это вы придумали – или так написано в сборнике законов «золотой эпохи»?

– Это правило действует для всех граждан нашей страны.

– А что будет, если я откажусь платить?

– Невозможно. Деньги всё равно будут сняты с вашего банковского счёта.

– Слава «золотой эпохе»! – я схватил первое, что попалось мне под руку, а именно – свой ботинок, и зашвырнул его в другой конец коридора. Со стены с грохотом свалилась картина. Дама испуганно взглянула на меня и поспешила удалиться. Я гневно захлопнул за ней дверь. Прекрасно! Я должен ещё откупаться от них, чтобы меня не трогали. Тридцать процентов! Тридцать! Треть моих доходов от сдачи квартиры. Да, денег у меня ощутимо убавится.

Неужели все так живут? Неужели все с этим согласны? Или им действительно в радость заниматься всей этой ерундой в волонтёрских центрах? Нет, ладно молодёжь. Для них это нечто вроде клуба по интересам. Но взрослые люди тоже обязаны в этом участвовать? Теперь я ещё лучше понимаю и разделяю недовольство моих вчерашних собутыльников. Будь во мне чуть больше жизни и энергии, я бы и сам с готовностью взялся за смену режима, за создание и продвижение новой правящей партии.

Несмотря на то, что меня всё ещё мутило, я отправился в магазин. Закуплюсь основательно едой, спиртным и сигаретами, и несколько недель смогу вообще не выходить из дома. Ничего приятного меня за этими стенами всё равно не ждёт. Там Адель с фотоаппаратом и её друзья. Там Джа с его ухмылочками, Экхарт с грандиозными идеями и их товарищи. Там волонтёры, энтузиасты и улыбчивые прохожие. И все они от меня чего-то хотят, чего-то ждут, к чему-то призывают. Да отправляйтесь вы все к чёрту! Я не хочу. Может быть, в другой жизни.

***

Стоило мне только выйти из квартиры, как я снова услышал своё имя. Какого дьявола? Я отсутствовал сорок лет. Меня никто не должен знать. Меня все забыли. Все, кто был мне дорог, умерли. Почему тогда я уже третий раз за последние несколько дней слышу «Герберт» – то на улице, то в супермаркете, то на лестничной площадке?!

Я вытащил ключ из двери и обернулся. На меня смотрела ухоженная дама и, разумеется, улыбалась.

– И вам доброго дня, хорошего настроения и всех благ! – пробормотал я, пытаясь проскользнуть к лифту и избежать формального и до тошноты вежливого разговора с соседкой.

– Герберт, постойте! Вы меня не узнаёте? Не помните?

Я остановился.

– Немыслимо! Сорок лет прошло. Признаться, не думала, что когда-нибудь вас снова увижу. Я думала, вы погибли, а потом до меня дошли слухи, что вы впали в кому. Представляете, до сих пор помню, как плакала тогда, когда узнала страшную новость… о той катастрофе…

– Благодарю за сочувствие, но я предпочёл бы ни о чём не вспоминать, – я смотрел на неё, но не узнавал. Ещё бы. Сорок лет. Чёртовы сорок лет. Полжизни, даже больше.

– Конечно, конечно… Извините меня. Это я, Джулия. Вы помните? Мне было двенадцать, я иногда заходила к вам в гости и играла с вашей дочерью… А ещё я была по-детски влюблена в вас, но вы, конечно, ничего не замечали и не обращали внимания на вашу юную соседку, – засмеялась она.

Я всё вспомнил. Девочка из соседней квартиры. Она часто дарила Виолке конфеты, а моя жена укоризненно качала головой и говорила, что детям столько сладкого нельзя. А потом сама же, смеясь, кормила дочку этими конфетами, время от времени милостиво угощая и меня.

И этой девочке сейчас за пятьдесят. И она, оказывается, была влюблена в меня. Впрочем, я уже давно потерял способность удивляться чему-либо.

– Теперь вы просто обязаны зайти ко мне на чай! – постановила она.

Мне вдруг стало любопытно:

– Ну, раз обязан, то зайду.

Её квартира поразила моё воображение. Она прошла в кухню, и свет зажёгся сам. Она сказала: «Два чая», и машинка принялась сама разливать по чашкам ароматный кипяток. Она крикнула: «Музыка, сборник пять» – и из невидимых колонок, спрятанных, должно быть, по всему периметру комнаты, полилась приятная мелодия. Она села в массажное кресло – и оно мгновенно откинуло спинку и опустилось, создав максимально удобные условия для своей хозяйки и слегка завибрировав. Я смотрел на всё это, открыв рот. И, вроде бы, ничего слишком уж необычного и принципиально нового – но в моё время такие вещи не были распространены в быту, да… Кстати, а как всё это работает – неужели на электричестве?

– Джулия, а как работают все эти датчики движения, музыка и прочее? – я оглядывался по сторонам, но не видел ни розеток, ни проводов.

– Они берут энергию из воздуха, – удивлённо взглянула на меня хозяйка и вдруг взмахнула руками, – Ах, ну да, конечно, вы же не знаете! В ваше время такого ещё не было. Это, понимаете, как беспроводной интернет. Радиоволны летают по комнате, и все устройства автоматически питаются этой энергией.

– Неплохо! Наконец это придумали, – оценил я.

– Я, наверное, сумбурно объясняю, – забеспокоилась соседка, – Для меня-то это уже само собой разумеющееся. Ещё есть датчик температуры, он сам настраивает комфортный режим в помещении. Ещё – автоматический очиститель воздуха. Всё это спрятано в стенах, больше не нужны никакие батареи или что там раньше было, кондиционеры?

И всё-таки это любопытно. Я совершил небольшое путешествие во времени. И оказался в новом мире. Фантастика. До сих пор не могу до конца в это поверить. Машины с автопилотом. Энергия из воздуха. Вот только с путешествиями на Марс как-то по-прежнему не очень.

– Как вы, Герберт? Я видела сюжет о вас в Сети. Врачи рассказывали, как испробовали какое-то новое лекарство на человеке, сорок лет пролежавшем в коме, и оно подействовало всего за два дня. Потом показали вас. Вы были очень бледны и лежали без движения, а ваше лицо напоминало восковую маску. А следующие кадры – вы, уже бодрый и полный жизни, взволнованно разговариваете с врачом. Как здорово, только подумайте! Вас вернули к жизни, а вы помогли современной медицине шагнуть вперёд и убедиться в эффективности лекарства!

– Что-то не помню, чтобы я на это соглашался, – мрачно заметил я. Не зря мне казалось, что я стал невольным участником эксперимента.

– Ну конечно, как вы могли согласиться, когда вы лежали в крио-камере, не приходя в сознание! – рассмеялась она.

Смешно. Действительно. Чего это я?

– Что за крио-камера? Заморозка?

– Да. Вы прекрасно выглядите. Молодо и свежо.

Тут я подумал, что и Джулия выглядит слишком хорошо для своих пятидесяти с лишним лет. Я бы дал ей максимум сорок, никак не больше.

– Вы тоже используете разные крио-процедуры? На вашем лице почти нет морщин.

– Да, конечно. Правда, они довольно дорогие, но раз в год я могу себе это позволить.

Джулия наконец вспомнила про чай. Она повернулась к аппарату и протянула мне чашку густого тёмного напитка с ароматом манго. Быть не может! Почти нормальный чай. Я думал, здесь теперь пьют только чай из травы.

– Спасибо. Вкусный чай.

– На здоровье, Герберт! – разулыбалась хозяйка. – Вот, берите ещё, пожалуйста, печенье и злаковые тосты. И виноградный джем. Или вы больше любите из маракуйи?

– Благодарю, мне всё равно.

Чтобы спокойно поесть, я перевёл стрелки разговора на собеседницу, поинтересовавшись, как у неё дела и чем она живёт. Она, забыв про чай, тут же принялась без остановки болтать. О том, как она любит животных и как ей нравится её работа ветеринаром, вот только дома у неё нет зверушек, потому что она часто пропадает на работе до поздней ночи, а потом ещё спешит в центр помощи бездомных собакам и кошкам, которых, впрочем, с каждым годом становится всё меньше. О том, что она всегда мечтала о большой семье, но не сложилось: детей нет, муж таинственным образом исчез двадцать лет назад, и с тех пор она посвятила свою жизнь работе.

Услышав про мужа, я чуть чаем не подавился. Сам не понимаю, почему, но меня это известие сильно взволновало.

– Как исчез?

– Сколько раз я задавала себе этот вопрос, вы бы знали, Герберт! Он не мог уйти и бросить меня, он меня очень любил. И даже если бы захотел расстаться – обязательно бы сделал это по-человечески. Он не мог просто сбежать. И убить его не могли. В тот год как раз перевелись все преступники, и официально наступила Сатья-юга, да и не было у него врагов.

Любопытно. Контранархисты как раз говорили, что преступников убили двадцать лет назад. Так, может быть..?

– А что, если он сделал что-то плохое перед исчезновением..? Вы думали об этом? Может, нарушил какой-то закон?

– Почему вы спрашиваете об этом? Вообще-то да, было там одно нехорошее происшествие… Знаете, у нас тогда был сложный период, мы влезли в кредиты… я лечилась, пыталась забеременеть… И мой Эдвард подделал документы, подделал наши паспорта и изменил фамилии. Он знал, как это всё происходит, сам работал в этой сфере. Уж не знаю, что он там ещё придумал, да только кредиторы от нас отстали. Официально у них на нас ничего не было. Хотя они грозились докопаться-таки до правды при помощи полиции… А через три месяца он пропал.

– Так это их рук дело! Кредиторов и полицейских?

– Что вы, что вы, – отмахнулась Джулия. – Я же говорю – как раз в тот год наступила новая эпоха. Немыслимо, чтобы кто-то совершил такое преступление, так как преступников на свободе просто не осталось.

– Да почему вы так в этом уверены?

– Я это точно знаю, Герберт. И как бы мне ни было больно, я никогда никого не обвиняла в исчезновении мужа. Вероятно, с ним случилось какое-то страшное несчастье. Это было летом. Может быть, он утонул в реке.

– Утонул в реке? Но это же абсурд!

– Почему абсурд? Мой Эдди любил купаться, и делал это при каждом удобном случае.

– А вы слышали что-нибудь про убийства преступников в тюрьмах?

– Это же просто сплетни, Герберт. Ну что вы. Сплетни, которые распускают обиженные подростки и алкоголики, потому что им больше не дают свободно пьянствовать и буянить.

Просидев у соседки ещё десять минут, я вежливо распрощался и продолжил свой путь в магазин. Моя ненависть к новой эпохе усилилась. Проклятое время! А Джулия – просто наивная дура, которой заботливо вложили в голову «правильные» убеждения. Совершенно очевидно, что её мужа тайком убили, как «неподходящего» новому миру человека, как преступника, несмотря на то, что он даже в тюрьме не сидел и не был осуждён. А она улыбается, верит всему, что ей говорят, и твердит какую-то чушь о том, что он утонул.

В сильном волнении я чуть не налетел на прохожего, который тут же извинился и доброжелательно улыбнулся мне – так широко, будто рекламировал зубную пасту! Я почувствовал сильное желание выбить ему все эти белоснежные, безупречно ровные зубы. Теперь я знаю почти наверняка: улыбки этих людей сделаны из крови тех, кто улыбаться так и не научился и посмел хоть в чём-то не соответствовать идеалу «золотой эпохи». Да, разумеется, подделывать документы и скрываться от кредиторов нехорошо – но разве человек, решившийся на это, заслуживает смерти?

Я знал. Я всегда знал, что с этим обществом что-то не так. Кругом одна фальшь. Красивая блестящая обёртка, внутри которой вместо конфеты скрывается комок ноябрьской грязи.

***

Я много раз думал – а что, если Марта всё-таки осталась жива в той аварии? Ей сейчас должно было бы быть чуть больше семидесяти лет. Что, если она переехала жить за границу и просто не знает о моём пробуждении? Или, быть может, наоборот – знает. И специально не напоминает о себе, боясь моей реакции? И сама попросила врачей солгать мне о её смерти? Представляю, как ей было бы тяжело вновь меня увидеть. Наверное, она так бы и не решилась встретиться со мной, боясь заглянуть в мои глаза и обнаружить в них недоумение – кто эта пожилая дама с морщинистой кожей и седыми волосами? Нет, это не моя прекрасная, молодая, тонкая и гибкая рыжеволосая Марта!

А я – как бы чувствовал себя я? Да, я бы обнял её – а что потом? Время безжалостно. Страшно видеть любимую женщину, подошедшую к финальной четверти жизни, в то время как сам ещё вроде бы молод. Даже если она регулярно проходит все эти крио-процедуры и хорошо выглядит… Но я всё равно бы встретился с ней. И мы стали бы жить вместе, я относился бы к ней с заботой и уважением, как к матери. Ухаживал бы за ней. Слушал бы её истории из жизни. И мне сейчас не было бы так пусто. Хотя… Может быть, она снова вышла замуж, и сейчас рядом с ней – какой-нибудь ворчливый старик? Как я сам, только с седыми висками.

Бред, бред! Она мертва. Она погибла в тот солнечный летний день сорок лет назад. Я один. Абсолютно один в этом чужом холодном будущем.

Мои родители меня, конечно, не дождались. Мой товарищ умер несколько лет назад. И соседка – единственный человек, который меня помнит. Интересно, есть ли кто-то ещё? Из тех, кого я знал, и кто ещё жив? Я начал хаотично перебирать в памяти имена. Впервые за несколько месяцев я вдруг ощутил жгучую потребность найти хоть кого-нибудь. Поговорить по душам об этой «золотой эпохе», без улыбок и масок. Выяснить, на самом ли деле всё так плохо – или я просто отношусь к этой «идиллии» предвзято? Действительно ли мужа соседки убили, как и других преступников – или это не более, чем сплетни? Правы ли контранархисты в своей борьбе – или это всего лишь шайка вечно недовольных «революционеров», из тех, кто только и умеет, что ломать, не думая, чем это всё обернётся, и как потом всё отстраивать заново..?

Я выписал на листок список имён и зашёл в Сеть. Поисковые системы и социальные сети равнодушно предлагали мне совсем не те лица, которые я ожидал увидеть. Двоюродный брат. Племянница. Коллега. Ещё один коллега. И ещё один. Подруга жены. Брат жены. Приятель. Ещё один. Никого. Никого. И куда они все делись? Имена, что ли, все поменяли? Или умерли от старости в свои всего лишь семьдесят лет – при современном-то уровне медицины? Странно.

Наконец, пролистав десятки страниц социальных сетей, я понял, в чём дело. Их сотни. Даже тысячи. Виртуальных профилей. С одинаковыми именами и фамилиями. В разы больше, чем в моё время. В Сети за эти сорок лет стало так тесно, что никого знакомого в этой пёстрой толпе так просто не отыщешь. И на первые сотни мест выходят страницы современной молодёжи. Видимо, они активно продвигают их и раскручивают, а старики уже давно потеряли интерес ко всей этой виртуальной гонке?

Я откопал в ящике стола потрёпанную телефонную книжку. Принялся звонить. Нет сигналов, нет гудков, нет признаков жизни. Да, наверное, и номеров-то таких больше нет, и домашних телефонов давно не осталось. Может быть, ещё действительны те мобильные номера, что были записаны в моём старом телефоне? Может быть. Но телефон сгинул под грудой покореженного металла сорок лет назад. Что ещё мне остаётся? Бродить по знакомым местам и наугад звонить в квартиры бывших друзей и родственников, пытаясь вспомнить нужную? И надеясь, что они не переехали, не умерли..? Сомнительное удовольствие.

Однако в конце концов мои поиски в виртуальном пространстве увенчались успехом. Мартин. Семьдесят два года. Мой приятель с работы. С фотографии мне улыбался весёлый, жизнерадостный дедушка, обнимающий двух молодых красоток на залитой разноцветными огоньками сцене. Это он! Точно он! Я листал ленту фотографий и тоже невольно улыбался. Вот он в ночном клубе. Вот он танцует, размахивая руками. Вот он с бутылкой виски. Молодец! Он, похоже, ничуть не изменился. Возраст его не изменил. Он даже стал ещё большим психом, чем раньше.

Отлично. Это как раз такой человек, которого я хотел найти. Написать ему? Позвонить? А, вот он и адрес указал. Пожалуй, лучше сразу отправлюсь к нему в гости. Чтобы не отвечать на лишние вопросы.

***

Взъерошенный дедушка с яркими, живыми глазами бодро распахнул дверь, после чего на целую минуту завис, потерял дар речи и просто разглядывал меня округлившимися глазами. Осознав, наконец, что это действительно я, мой приятель из прошлого воскликнул хриплым голосом:

– Господи Иисусе! Твою ж дивизию! Герберт!!!

Я улыбнулся и зашёл в квартиру.

– Япона мать, я сегодня ещё не пил! И галлюцинациями не страдаю! Ты как это с того света вернулся?!

– Марти! – я крепко его обнял и похлопал по спине, – Ты молодец! Отлично выглядишь для своих лет. Вовремя завязал с выпивкой?

Вместо ответа хозяин махнул рукой, приглашая меня в комнату, молча подошёл к мини-бару, приложил палец к сенсорной панели, вытащил бутылку коньяка, всё так же молча налил две рюмки и, не дожидаясь меня, залпом опрокинул свою.

– А стоило завязать, стоило! Дело говоришь… Ёкарный бабай! По крайней мере ко мне в гости не являлись бы призраки! – он громко, но как-то нервно расхохотался. Он пребывал в лёгком шоке. Да, пожалуй, я слишком опрометчиво к нему заявился. Ладно Мартин, он всегда был парнем крепким, весёлым и невозмутимым, но другого на его месте мог бы и удар хватить. Надо впредь быть поосторожнее с такими шутками.

– Увы, я не призрак, я очень даже жив, – скромно заметил я.

– Приятель, но ты же погиб лет тридцать… нет, сорок назад! Поправь меня, если я что-то пропустил. Какого лешего?

– Я впал в кому. На сорок лет. А три месяца назад проснулся.

– Ёперный театр!

Мартин опрокинул ещё одну рюмку и заулыбался:

– Даа, удивил, старина! Удивил. Вот уж не думал, что меня ещё можно чем-то удивить!

Вдруг он прищурился, пригнул голову и с подозрением посмотрел на меня, активно обдумывая какую-то новую мысль. Потёр рукой по моему плечу, потрепал по щеке и выдал:

– Погоди-ка! Чёрт побери! А ты чего это совсем не постарел?!

– Сам не пойму. На мне, похоже, провели эксперимент. И он прошёл удачно.

– Иисусе! Я-то думал, это всё слухи и пустые разговоры! А эта их заморозка и правда работает, етить твою налево! Ты представляешь, – заговорщически зашептал он мне на ухо, – Говорят, ещё пару десятков лет – и эта крио чего-то там станет обычным делом! Тебя запихнут в ледяной гроб, ты там поморозишься, произлучаешься насквозь – а вылезешь как новенький! Было тебе сорок, а стало снова тридцать! И так до бесконечности!

– Так протяни ещё пару десятков, приятель, и испробуешь все эти прелести на себе, – криво усмехнулся я.

– Нет уж, благодарю покорно! Чего ещё я тут не видел, чтобы застрять здесь на целую вечность? Да и вообще… Надоело всё! Знаешь, ностальгия накрывает. Тоска. По временам нашей с тобой молодости. Эх-х, и весело же было тогда! А сейчас что? Я старик, и красотки обращают на меня внимание только тогда, когда место в трамвае уступают! – разошёлся он. Я даже позавидовал его жизненной энергии и запалу.

– Ну а чего ты хотел, друг мой? – я хлопнул его по плечу, – Годы берут своё. Ты разве не нагулялся в молодости?

– Эге, от кого я это слышу?! Тебе-то легко говорить, парень! Ты выглядишь вполне себе свежим и полным сил. В сыновья мне годишься, японский городовой! Заведёшь себе подружку, будешь жить дальше… эй, кстати, у тебя там как, всё работает? Тоже заморозили? Ну вот, молодец, тогда точно найдёшь!

– Вот здесь, – я показал рукой на грудь, – Не работает. И не нужен мне никто.

Следующие двадцать минут я терпеливо выслушивал бурные излияния моего постаревшего на сорок лет приятеля. Всё, о чем он с таким пылом болтал, касалось лишь двух тем: ушедшая молодость и женщины, женщины и ушедшая молодость. Он вспомнил всех своих любовниц и обеих жен, между делом упомянул о детях и доверительно сообщил мне о том, что в «золотую эпоху» очень сложно найти стоящее порно. Я ухватился за эту мысль. Разумеется, не про порно, а про эпоху.

– Ты совсем не изменился, и годы тебя не берут, – улыбнулся я и перевёл наконец разговор на волнующую меня тему. – Расскажи-ка мне лучше про новую эпоху. Что ещё изменилось кроме того, что не достать порно?

– Ни черта не достать, Герберт, ни черта! Ни виски нормального, ни порно, ни… А, ну его! – махнул он рукой.

Я понял, что так ничего путного от него не добьюсь, и решил говорить прямо:

– Марти, ты слышал что-нибудь о том, что двадцать лет назад в стране убили всех преступников?

Он крепко задумался и покачал седой головой:

– Слышал, слышал. Признаться, никогда я в это не верил и думал так, ерунду болтают. Пока несколько моих друзей не исчезли бесследно. Пару десятков лет назад. Отчаянные, конечно, были парни. Один из них финансовыми махинациями занимался, второй кокосом нос пудрил, третий гонял ночью и сбил насмерть пешехода. Впрочем, он уверял, будто тот сам поскользнулся и свалился ему под колёса…

– И что с ними случилось? – затаив дыхание, спросил я.

– Говорю же – ис-чез-ли. Куда, где, когда – никто не знает. Одного арестовали, двое других просто как сквозь землю провалились. Тут я, конечно, призадумался. Ну а что делать? Делать, ёлы-палы, нечего! Нашёл себе новых приятелей, более добропорядочных, кхм!

Ещё полчаса, и мне удалось избавиться от общества этого весёлого и энергичного старика. Я был рад его видеть, рад вновь услышать его шутки, но так долго разговаривать и улыбаться было выше моих сил. Мне и раньше-то Мартин казался слишком уж бесшабашным и шумным, а теперь, учитывая моё прекрасное настроение, и подавно.

Я направился домой. Я узнал всё, что мне было нужно. Теперь я, по крайней мере, понимаю, что происходит вокруг, и в каком мире я живу. Теперь я имею полное моральное право ненавидеть его дальше. И теперь я верю всему, о чём говорили контранархисты.

***

Сатья-юга приносит с собой тысячи изменений и преобразований, которые идут у людей от самого сердца. В их мыслях возрастает притяжение к добродетели и уважение к правде, в умах и душах зарождается и не потухает более радость. Интерес к моде и гедонизму понижается, на смену ему приходит тяга к духовности, мудрости, искусству, истории, литературе, науке и экспериментам. Люди перестают потакать своим порокам и бездумно предаваться наслаждениям; даже самые богатые из них носят обычную одежду и ведут простой образ жизни.

***

А на следующий день меня ждал ещё один сюрприз. Я преспокойно смотрел фильм, пил кофе и жевал булочку, когда на всю квартиру прогремел дверной звонок. Экхарт собственной персоной. Всё в том же деловом костюме и строгом пальто. Все с тем же серьёзным выражением лица и проницательным, умным взглядом.

– Как вы узнали, где я живу? – вместо приветствия спросил я, открывая дверь.

– О, не удивляйтесь, Герберт, наши возможности куда шире, чем вам могло показаться. Мы имеем доступ к Закрытой Городской Сети. Там хранятся данные всех жителей, включая адреса. Не волнуйтесь, я не стану этим злоупотреблять и беспокоить вас в дальнейшем, я пришёл поговорить с вами – всего один раз.

– Экхарт, боюсь, что зря потрачу ваше время. Я оценил ваши идеи и от всей души желаю вам удачи. Но сам я не смогу быть вам ничем полезен. Откровенно говоря, я не хочу. Я чувствую себя улиткой, которая пытается спрятаться от внешнего мира в свой панцирь, и я не способен на подвиги во имя «контранархии» и ради нашего общества, до которого мне, если честно, нет абсолютно никакого дела – лишь бы меня не трогали.

– Прекрасно понимаю вас, Герберт! На вашем месте я и сам бы предпочёл ни в что не ввязываться и никуда не лезть. Вы разумный человек!

Мой гость не спеша прошёлся по комнате, оглядывая её скромное убранство.

– Именно ваша разумность мне и нравится. Именно поэтому я хотел, чтобы вы присоединились к нам. О, ничего себе, какая у вас сохранилась вещица, – Экхарт взял в руки мой старый домашний телефон на проводе. Я бы выкинул его ещё лет пятьдесят назад, да жене он очень уж нравился.

– Такой аппарат я видел в детстве у бабушки. Ваша квартира полна раритетов, и они возвращают меня во времена моей молодости.

Я молча наблюдал за ним. Экхарт умел расположить к себе несмотря на его строгое, холодное лицо. В этом человеке я ощущал какую-то близость, некое родство мыслей и взглядов на мир. Неудивительно, ведь он хорошо помнит и знает моё время, мою ушедшую эпоху. Кроме того, я был благодарен ему за то, что он помог мне раскрыть глаза на происходящее вокруг. Я бы с удовольствием беседовал с ним вечерами за чашкой абсента. Однако он явно ждёт от меня активных действий и помощи, а я к этому категорически не готов.

Руководитель тайного общества приблизился к книжному стеллажу и вдруг застыл, внимательно разглядывая рамку с фотографиями моей жены и дочери. Единственная вещь, которую я так и не решился выбросить в то первое утро своего возвращения.

– Виола… Я всегда говорил, что у тебя очаровательная улыбка – открытая и искренняя, как у ребёнка. И я был прав, – дрогнувшим голосом произнёс Экхарт.

Что? Какое отношение он имеет к моей дочери?

– О чём это вы? – прямо и довольно резко спросил я.

– Я долго думал, говорить вам или нет, Герберт… Не хотел растравлять вашу рану. Но, чувствую, придётся, – замялся мой гость, растерянно пожимая плечами.

– Я внимательно слушаю вас.

– Ваша дочь, Герберт. Ваша дочь Виола. Она не погибла в тот день. Её отец впал в кому, её мать погибла на месте. А девочку удалось спасти.

Я застыл. Сердце перестало биться. Я забыл, как дышать.

– Она жива?!

– Была жива, – тихо сказал Экхарт, сделав акцент на первом слове и положив руку мне на плечо, – Была жива до двадцати пяти лет. Потом её тайно приговорили к смерти. Наше великое общество убило её.

Я молчал, судорожно хватая ртом воздух, как рыба, которую грубым рывком стащили с удочки, оторвали половину рта и бросили в пустое ведро умирать.

– Ваша дочь была настоящей красавицей, умной, интересной и жизнерадостной девушкой. Она была очень похожа на вашу жену на этой фотографии, только ещё красивее. Она реализовалась как молодой и перспективный профессор в области квантовой физики – да-да, уму этой девушки мог позавидовать даже бывалый доктор наук – и передавала свои знания студентам, а в свободное время играла на скрипке так виртуозно, так проникновенно, что я порой едва сдерживался, чтобы не пустить свою скупую мужскую слезу… Она была удивительной во всех смыслах девушкой. А потом…

– Что потом?

– Потом она пошла на день рождения к подруге. Я до сих пор не могу простить себя за то, что в тот вечер работал. И не встретил её. Она возвращалась домой поздно. Одна. На неё напали. Двадцать лет назад последние подонки всё ещё разгуливали на свободе… Виола… Она… В общем, она была не из тех, кто становится безропотной жертвой. Она отчаянно сопротивлялась и… убила его. У неё был нож… я подарил ей… она всегда носила его с собой… Он не успел её тронуть, она защитила себя. Но… на другой же день её арестовали. Герберт, я ничего не мог сделать! Я пытался её спрятать – они её нашли. Я подключил все свои связи – от меня отвернулись даже близкие друзья. Я хотел подкупить судей – они не стали меня слушать. Её посадили на десять лет в «капсулу» за убийство – никого не интересовало, что это была всего лишь вынужденная самооборона… А через несколько недель… Виола вдруг перестала выходить на связь. Видеосвязь с заключёнными в то время разрешалась каждую неделю. Я стучал во все двери. Я искал её. Я умолял. Я просил. Я требовал. Я угрожал. В конце концов мне сообщили, что её больше нет. Что она скоропостижно скончалась от неизлечимой болезни. Но я-то знал, я знал, Герберт, что это неправда! В то время неизлечимых болезней уже не оставалось. Они её просто убили. Как и всех остальных. Ей ввели смертельную вакцину наравне с настоящими преступниками. Она попала под общую «великую чистку». Об этой так называемой чистке общества знали лишь в избранных кругах. Я узнал случайно. Они убили всех. Всех до единого, чтобы освободить «капсулы». И вашу дочь. Двадцать лет назад.

Я молчал, чувствуя себя так, будто по моей голове шарахнули комодом.

– Вы… любили её?

– Да. Вы поняли правильно. Мы были вместе несколько лет, и я собирался сделать Виоле предложение незадолго до… Так что, Герберт – если бы не наше «светлое общество», я стал бы вашим зятем. Забавно, не правда ли? И, надо полагать, мы бы сейчас знакомили вас с вашими внуками. И вы не были бы столь одиноки и несчастны. И ни о какой партии контранархистов разговоров бы не шло. А если бы и шло, то, по крайней мере, без нашего с вами участия.

– Всё это не укладывается в моей голове. Это… абсурд какой-то… Знаете, я не верю в совпадения. Наша с вами встреча…

– А она и не была совпадением, – подняв вверх ладонь, перебил Экхарт, – Я знал, что вы проснулись, и искал случая познакомиться с вами. А тут ещё оказалось, что Джа видел вас на старых видео, и даже живёт в одном районе с вами. Он заметил вас в магазине и вызвался привести к нам. Видите, Герберт, я открыто говорю вам обо всём, не считаю, что должен это скрывать.

– Но когда я вернулся в нашу квартиру, все вещи оставались нетронутыми. Неужели Виола здесь ни разу не была?

– Она рассказывала, что воспитывалась в детском доме. А познакомились мы с ней вообще в другом городе. Она никогда не упоминала о квартире и, думаю, сама не знала и не помнила о ней. Конечно, её должны были бы известить о наследстве… но, видимо, официально считалось, что вы живы, а значит, квартира ваша.

– Моя дочь ни разу не приходила ко мне в больницу?

– Ну разумеется, приходила. Много раз. И я вместе с ней бывал у вас. Вы лежали в клинике на улице N, в отделении номер пять. Так что мы с вами познакомились гораздо раньше, чем вы думали.

– Почему врачи сказали, что она погибла в аварии?

– Чтобы вы не пытались её искать и выяснять подробности о ней. Чем меньше человек знают о тех тайных убийствах – тем лучше для спокойствия общества.

– Простите, Экхарт, но вы уверены, что та ваша возлюбленная… что это была именно моя Виола?

В ответ мой гость сунул руку в карман и молча протянул мне что-то. Я не поверил своим глазам. Внутри всё оборвалось, а сердце будто куда-то провалилось и перестало биться. Это был браслет. Тот самый браслет, который я подарил дочке за два дня до… Браслет из ярких разноцветных стеклянных бусин… Я сжал его в кулаке и поднёс к лицу. Мои глаза наполнились слезами. Впервые с тех пор, как я очнулся.

– Виола очень берегла этот браслет. Она часто повторяла, что это последнее напоминание об её любимых папе и маме… Теперь вы верите мне, Герберт?

– Да, – уже не стесняясь своих слёз, дрожащим голосом ответил я.

***

Когда заканчивается очередная юга, весь мир сотрясает грандиозный космический катаклизм, во время которого уничтожается вся варна-санкара, что в переводе с санскрита означает «нежелательное население планеты». То есть всякий живой организм, будь то человек, зверь, птица или букашка, отказавшийся идти путём правды, просветления, духовности и развития, должен быть уничтожен. Таков закон Вселенной; и избежать подобной участи не может ни одно живое существо.